Splasher — Good World Gone Bad (Wildside Remix)
Просматривая материалы для публикации в воскресном выпуске газеты, он выписывал на пергамент то, что необходимо было обсудить на совещании. Утро вышло слишком спокойным: не было ни одного злобного письма от читателей, ни одной мало-мальски плохой новости, и даже мисс Андерсон пришла на планерку вовремя. А, как известно, за тишиной всегда следует буря. Поэтому, когда он вскинул голову, чтобы попросить секретаря сварить ему кофе, то даже не удивился лицам, без стука входящим в его кабинет и с порога накладывающим заглушающие чары на комнату. — Какие люди... У нас назначена встреча? — Нет, просто проходили мимо. Решили тебя навестить, — произнес Уизли с мерзкой улыбочкой, падая на стул напротив него. — В Аврорате так мало дел, что сам его глава, — изогнув бровь, Драко переключил вопросительный взгляд на Поттера, — решил потратить время на посещение моей редакции в рабочие будни? Легкая улыбка на лице Гарри была прямо противоположна холоду, таившемуся в его глазах. Он плотно закрыл за собой дверь и вальяжно прислонился к стене поодаль от стола. — Это по старой дружбе, Малфой. Этот дружеский разговор не сулил Драко ничего хорошего, и он машинально начал оценивать ситуацию. Повестки не было, значит это неофициальное мероприятие — либо они хотят выудить из него информацию, либо следом пойдут угрозы. Их не могло быть только двое. Он вскинул голову, осматривая помещение через стекло своего кабинета, и увидел Симуса Финнигана, бесстыдно флиртующего с одной из редакторов новостной колонки, накручивая локон около ее пухлых губ. Знакомые лица. Значит, точно угрозы. — Может, тогда перейдем сразу к делу, не тратя впустую драгоценное время? Драко смотрел на Поттера без какого-либо страха в глазах. Прошло слишком много времени с момента, когда тот пытался убить его в первый раз, сейчас же опасность, исходящая от Избранного, воспринималась чем-то привычным, в полной мере соответствующим их отношениям. — А ты куда-то торопишься, Малфой? Выставлять очередное лживое дерьмо в своей газетенке? Ах, вот как будет строиться непринужденная беседа — Поттер спустил цепного пса, а сам будет наслаждаться спектаклем, контролируя, чтобы тот не вышел за рамки. — То, что мы по-разному смотрим на одни и те же новости, не означает, что публикуемая в Черном зеркале информация является ложью. — Здесь нет никаких разных сторон, Малфой, — Рон явно чувствовал себя как дома, чуть ли не забрасывая ноги на дизайнерский стол цвета марсала. — Есть только правда и то дерьмо, которое ты печатаешь на своих страницах. — Наши источники считают иначе, когда предоставляют нам информацию. — Ваши источники должны сидеть в камерах, впрочем, как и ты, ублюдок. Драко вздернул бровь и усмехнулся при данном выпаде — слишком предсказуемо. Младший Уизли, казалось, с годами вообще не поменялся. — По какому основанию на сей раз? А то логика в ваших законах хромает так же, как вкус Уизли в выборе любовниц. — Ты стал дохера смелым, я смотрю. Будешь ли ты таким же смелым, если мы прикроем твою газетенку к дракловой матери? — Все еще жду основание, Уизли. Какой, должно быть, позор для Академии выпустить тебя, даже не разъяснив, что такое Кодекс, и почему нужно апеллировать к нему, а не к твоим больным фантазиям, прежде чем открывать рот. — Для того, чтобы тебя упечь, мне не понадобятся основания, тварь, — он понизил голос и наклонился к нему, почти заваливаясь на стол. — Рон. — Поттер не отводил от Малфоя взгляда, но в его голосе слышались явственные предупреждающие нотки, и Уизли мгновенно замолчал, отстраняясь. Гарри скрестил руки на груди и совершенно бесстрастно произнес, будто речь шла не о чьих-то жизнях, а о кусочках кунжутного печенья: — Если твои источники в ближайшие время не откроют свои глаза, чтобы увидеть реальное положение вещей, то у них есть все шансы пройти по статье «Дискредитация ВВС», а ты сам можешь получить срок за распространение заведомо ложных сведений. Вопрос только в том, Малфой, соскучился ли ты по камере предварительного заключения? Видимо, они пропустили стадию легких намеков и сразу перешли к реальным угрозам. Что ж, это действительно работало, потому что на мгновение, при мысли о том, что будет с Асторией и Скорпиусом, когда его посадят в Азкабан, он будто и вправду почувствовал, как кровь начала быстрее сворачиваться в жилах. Собрав всю свою выдержку, Драко попытался принять невозмутимый вид и, расслабленно закинув ногу на ногу, произнес: — Вам ничего это не даст. Черное зеркало — всего лишь одна газета, правда все равно будет выплывать наружу. — Ма-а-лфой, — намеренно протягивая его фамилию, подал голос Уизли, — да как ты не поймешь — нет другой правды. Тот бред, что ты пишешь, даже ничем не подтвержден, ты просто пугаешь людей. Уизли был слеп. На все сто процентов и без какой-либо надежды на прозрение. Яркий пример тщательной работы государственных средств массовой информации, можно было аплодировать стоя. — Существуют и другие независимые газеты, публикующие ровно те же сведения. Рон вновь замолчал, то ли не найдя аргументов, то ли потому что его начальник, оттолкнувшись от стены, медленно, словно нехотя, приблизился к столу, бесстыдно пролистнул бумаги, стопкой лежавшие на краю, и наконец, подняв на Драко насмешливый взгляд, сказал свое слово: — А нас не интересуют другие газеты, Малфой, нас интересует твоя. Да. Это было очевидно с самого начала, как только тяжелые ботинки Поттера переступили порог его офиса. Они пришли по его душу. В этой стране, возможно, не было магов, которые бы ненавидели его больше, чем те, кто сейчас находился прямо перед ним. Полгода нейтралитета в две тысячи первом, и снова обоюдная ледяная ненависть. Ведь тогда в его жизни появилась Гермиона. Гермиона. Он сжал челюсти так сильно, что послышался мимолетный хруст. Внезапно нахлынувшая злость, которую он почти в себе задушил после вчерашнего, получила второе дыхание. — И каков план? Выдадите мне какой-нибудь запрет под печатью Министерства, чтобы в любой момент потянуть за поводок? — выплюнул Драко, саркастично выгнув бровь. — Не переживай. Пока что это просто дружеское предупреждение. — Спокойный, издевательский тон Поттера доводил его до белого каления, заставляя напрягаться, чтобы не выдать свою реакцию. — Заканчивай рассказывать сказки. Ты же знаешь, общество... они как дети — одна неверная мысль, зародившаяся в голове, и вот они уже подвергают себя опасности, вмешиваясь в дела взрослых. Он был крайне снисходителен, но абсолютно прав, чем еще сильнее раздражал Малфоя, хотя куда, казалось бы, больше. — Ты же взрослый человек, Малфой, ты понимаешь, о чем я говорю? Уизли, который все это время сидел с тупой ухмылкой, неожиданно фыркнул и подал голос: — Да ни хера он не понимает, Гарри! Что хорьки могут понимать в современной политике? Поттер даже не повернулся, просто на мгновение прикрыл глаза. Удивительно, но оказалось, что у них с Избранным есть что-то общее — усталость от бесконечной глупости Уизли. Драко даже немного сочувствовал Поттеру, ведь ему приходилось каждый день общаться с этим рыжим недоразумением, чей интеллект так и не прогрессировал от уровня простейших. Драко прямо-таки представлял себе, как глава Аврората прячется у себя в кабинете, лишь бы снова не объяснять Уизли, что такое дискредитация, и почему он должен знать это слово. Но Рон, словно почувствовав силу от всеобщего молчания, решил-таки донести до него, несведущего, в чем именно суть их внезапного посещения его рабочей обители. — Еще пара таких лживых статей, и плакали твои семейные денежки, потраченные на вшивую газетенку, Малфой. Ей придет конец. Это звучало так же плохо, как и в каком-то паршивом магловском фильме, на который его затащила Гермиона пару лет назад. Так плохо, что становилось до боли смешно. До боли, потому что пришлось сильно прикусить изнутри щеку, чтобы даже улыбка не смогла появиться на его лице. Поттер кивнул Уизли в сторону двери, и тот, неуклюже поднявшись, безоговорочно направился на выход, оставляя их с Малфоем наедине, в тишине, разбавляющейся лишь тиканьем настенных часов. Драко поднялся с кресла в надежде, что Поттер последует за Уизли, и он сможет вернуться в колею сегодняшнего дня, переваривая новые правила игры. Он не хотел разговаривать с ним один на один, его злость уже набрала обороты и находилась в опасной близости к границе терпения, а личное отношение к Избранному никак не улучшало ситуацию, скорее могло подвести ее к мощнейшему взрыву. Поттер окинул его стремительные движения внимательным взором, перед тем как заговорить: — Подумай, прежде чем передавать наш разговор Гермионе. Будет не по-джентльменски подставить ее под удар ради своей прихоти. Правда, Малфой? — Не удалось запретить ей общаться со мной, и ты решил продавить меня? В его глазах впервые промелькнула яркая эмоция, выдернув его из океана спокойствия, и он сменил курс взгляда, перебросив его на обивку стула рядом с ним. Интересно. Значит, Поттер говорил с ней обо мне. Сколько же еще секретов ты скрываешь от меня, Грейнджер? — Знаешь, Малфой, — Гарри медленно проводил пальцами по велюровой спинке, — ты слишком часто думаешь о том, что все, что с тобой происходит — из-за других людей. Пора посмотреть правде в лицо, все это, — он резко поднял на него взгляд, добравшись пальцами до края, — по твоей личной, никого не касающейся, вине. — Поттер выделял слова так, будто пытался вдавить Малфоя в вырытую им же яму самобичевания, откуда почти невозможно выбраться, не имея крепкой руки, на которую можно опереться. — Главное, чтобы ты не аваднулся раньше времени от внезапного осознания. Я намекну Гермионе, что ей следует тщательней за тобой присматривать. — Обязательно, как только она начнет отвечать на твои письма. Судя по секундному замешательству, уровень осведомленности об их отношениях стал для Гарри неприятной неожиданностью, и следующая фраза была пронизана таким холодом, что Драко инстинктивно захотелось сделать шаг назад. — Я сам разберусь со своими женщинами, Малфой. — Проблема именно в том, что ты не понимаешь, что она уже давно не твоя женщина, Поттер. Короткая борьба взглядов, и Гарри развернулся по направлению к двери. — До скорой встречи, Поттер. Он неторопливо обернулся, приклеивая на лицо насквозь фальшивую улыбку. Да. Это определенно его задело. — Надеюсь, увидимся уже в Азкабане. Обычная реплика в их диалогах, но почему тогда в этот раз по коже побежали мурашки? — И тебе хорошего дня. Малфой чувствовал маленькую победу в конечном противостоянии, несмотря на то что проиграл битву еще до того, как авроры зашли в кабинет. Теперь придется менять содержание следующего выпуска.***
Черное платье, перехваченное широким ремнем на тонкой талии. Плотный твид, несколько блестящих пуговиц по направлению к плечу и белый воротничок, плотным кольцом сковывающий ее шею. Волосы убраны в низкий пучок, часть прядей протестно обрамляет скулы. Простая элегантность, почти что идеальный системный образ. Первый день выхода на работу после ее болезни знаменовался пресс-конференцией в зале, полном журналистов. И теперь она нервно теребила пуговицы на рукаве в ожидании своего выхода; казалось, сюда позвали даже репортеров из «Гиппогрифы и гриндилоу» для полной картины. Только основательно утвердившись в мысли о том, что безумие — это не такое уж и безумие, она смогла вчера поднять себя с холодного пола в гостиной и заставить двигаться дальше, пытаясь не вспоминать сокрушительный разговор с Малфоем. Драко. Его реакция была катастрофична. И понятна.Klergy — Angel in Hell
Это сравнимо с резким падением в шахту лифта, когда всесторонний огонь плавит нити тросов, и они обрываются, начиная трехсекундный путь до остановки под названием «смерть». Когда сквозь пелену шока инстинктивный страх подталкивает мысль, что лучше бы ты стер ладони в кровь, снимая багряные лоскуты кожи, если бы был хоть один шанс за что-то зацепиться. Но его нет. Ты ошеломлен, дезориентирован и парализован, а внутреннее кровотечение уже топит легкие, забирая возможность сказать о том, что ты умираешь. И пока ты думаешь, что все это должно быть очередным падением в начале сна, что-то обыденное, насчет чего не стоит особо переживать, медсестра с видом, полным безумного милосердия, подсовывает тебе на подпись некролог вместо надежды. Судя по виду, именно так себя чувствовал Драко Малфой. Надо отдать ему должное, он прошел почти все стадии за рекордное время. Две минуты на шок, две на стадию отрицания и еще две на осознание масштаба ее лжи. — Ты... что? — Так странно было слышать от него сиплый голос. Непривычно. Он совсем ему не подходил, но в данный момент звук с трудом продирался через пересохшую гортань. — Ты... Она готовилась отступить. Словно в ней больше не было того графина смелости, что переполняла ее семь минут назад. Гермионе хотелось вернуть свои слова, лишь бы не видеть его потерянное выражение лица, но, к сожалению, такой функции даже магия не предусматривала. Она судорожно сглотнула вязкий комок, подкативший к горлу — отступать было некуда. — Я — его последний крестраж. Кажется, тяжесть полноценного осознания одним только словом деформировала его потерянность в запальчивое негодование. — Как это произошло? Блять, да как вообще такое могло произойти? — По-видимому, он отмер, начав нервно прохаживаться из стороны в сторону. — В Хогвартсе во время би... Она замолчала на полуслове и опять громко сглотнула; потрясение, читавшееся на его лице, было столь сильным, что Гермиона не была уверена в том, что он сможет пережить все последующие подробности, не наградив ее парой-тройкой заклинаний? Наверное, Малфой ощущал себя сумасшедшим, как если бы огневиски из подвала Нотта, который они пили вчера, оказался отравленным, и в приступе бреда Драко встретил свой кошмар наяву, где он персонаж какой-то ебаной антиутопии, а люди вокруг настойчиво пытаются уверить его в том, что вся их жизнь была ложью. — В Хогвартсе?! Ты знала об этом еще в Хогвартсе? — он резко перебил ее, чувствуя, как эмоции уже второй раз за вечер начинают выходить из-под его контроля. — Во время последней битвы... — Что? — его глаза сверкали поступающей яростью, такой, от которой хотелось перевернуть дубовый стол и спрятаться за него, как за баррикаду, переживая массированные залпы заклинаний. — То есть, когда мы пытались выжить среди этого долбаного хаоса, смотрели на чертовы трупы, когда я... Я! — он звучно хлопнул себя по грудине, — смывал кровь друзей со своих рук... Ты все это время знала, что мы никогда его не победим? — Малфой явно не собирался дослушивать ее объяснения. — Драко, нет... — То есть, когда Поттер шел на верную смерть, ты знала, что в тебе часть Волдеморта? Я, блять, правильно понимаю, Гермиона?! Объяснения, с каждым кругом становившиеся все фантастичней, рандомно вылетали из торнадо мыслей в его голове, облекаясь в слова. — Или ты что, всегда была его крестражем? Как ты с ним связана, Грейнджер? Какого хрена вообще происходит?! — Драко, дай мне объяснить. — Что? — раздался гортанный рык, и Драко порывисто шагнул в ее сторону. — Что ты хочешь объяснить, Гермиона? — Его необузданная ярость, казалось, наполнила эту комнату, вытолкнув абсолютно весь кислород через камин; ее храбрость давно ушла куда-то под пятки, а легкие словно сковали дьявольские силки, не давая возможности говорить длинными предложениями. — В Хогвартсе. Во время последней битвы, — Грейнджер начала сначала, судорожно пытаясь собрать историю воедино. — Я уничтожила крестраж. Чашу. — Мерлин, как же сложно. — И, ну... — Она сделала глубокий вдох, пока Малфой терпеливо смотрел на то, как Гермиона мнется, подбирая слова. — Яд василиска не сработал. Видимо, там есть какой-то срок годности. — Горькая усмешка на миг отпечаталась на лице, и, с шипением втянув воздух через зубы, она продолжила: — Сосуд уничтожился, а крестраж нет. И я... не знаю. Было что-то странное... Чувство, которому я не могла найти объяснения... я списала на адреналин, но... в общем, судя по всему, он переместился в самое привлекательное, что было рядом. — Самое привлекательное? — он нахмурился, и Гермиона подумала, что Драко начинает возвращать себе самообладание. — То, что по мнению магии, было лучшим для хранения... Живое существо. Малфой смотрел на нее нечитаемым взглядом, нервно стуча подушечками пальцев в районе бедра, будто отбивал код Морзе прямо по стрелке брюк. — И это было десять лет назад? — Гермиона осознавала, к чему ведет этот риторический вопрос, и импульсивно прикусила губу, в попытке унять нахлынувшее беспокойство. Самым большим предательством для тех, кто ей дорог, был не факт утаивания такой информации, а время, в течение которого она это скрывала. Годы. Нет, точнее сама цифра. — Ты знала об этом десять лет?! Знала, что Лорд никогда не подохнет? — Малфой почти задыхался, выплескивая злость куда-то чуть выше ее латунных подсвечников, стоявших на каминной полке. Думалось, что он повернулся к камину, опасаясь задушить Гермиону собственными руками, как настоящий магл. — Знала, когда мы сажали его в Азкабан. Мы, Гермиона! Мы оба проходили через этот ад! — Я не знала. Не знала! Я поняла все гораздо позже. Ты должен мне поверить, Драко, — умоляющий тон, опущенные в пол глаза, от Грейнджер буквально исходили волны отчаяния, каждую ноту которого он без сомнения безукоризненно чувствовал, при том что стоял к ней спиной. — Салазар, нет, это все просто долбаный бред. Когда ты узнала? Когда Поттер... — внезапно прервавшись, будто вспомнив о чем-то, что не состыковывалось в ее истории, он круто развернулся и посмотрел в ее жалостливые глаза с огорошенным видом. — А Поттер знает? Казалось, лицо Гермионы побледнело на пару тонов, приобретая аристократический оттенок. Возможно и кровь на мгновение поменяла свой цвет на голубой, из грязи прямиком в священные двадцать восемь. Годрик, она даже думать не хотела, что обо всем этом мог сказать Гарри. Не вовремя пришла мысль о том, что крестраж сейчас, как спокойный зверек, приютился под ребрами, обвивая ее аорту, и сладко сопел лишь потому, что ее захлестывало только чувство вины без единого намека на злость. Неустойчивая тишина считала минуты, а Грейнджер все молчала, нахмурив брови в бескрайнем сожалении. — Поттер знает, Гермиона? — он смотрел ей прямо в глаза, медленно цедя слова сквозь сжатые зубы. — Нет. Ее тихое «нет» раскроило давящую атмосферу, как фленшерный нож рассекает древний пергамент, до боли легко, оставляя лишь чувство разочарования и обиды за прошлое, которое больше не вернуть. — Блять. — Я не хотела ничего из этого, Драко. Я узнала три года назад и полностью растерялась, понимаешь. Драко, я ведь не избранная, я не выживу от Авады. Я просто... просто слабая. И эгоистка. И я знаю, что тут не может быть оправданий, но я всего лишь хотела выжить... — Ты молчала. Столько лет прошло, а ты ни слова, блять, не сказала! — Я не хотела умирать! Ну что бы мы смогли сделать? Что? Есть только один способ... — Мы бы нашли выход, Грейнджер. Мы бы нашли выход из этого дерьма, но ты предпочла обмануть всех. Обмануть меня! Она сильно прикусила губу и болезненно зашипела, почувствовав капельку крови, выступившую на треснутой коже. Гермиона понимала, что он прав. Во всем прав. Но она уже ничего не могла изменить. — И ты сказала мне об этом только потому, что хочешь, Мерлин, — Драко затих и на пару секунд прикрыл веки ладонью левой руки, — хочешь вытащить его из тюрьмы. Блять, я в это просто не верю, Гермиона. Ты выжила из ума, сидя в одиночестве в этом чертовом доме? — Я почти все продумала. Это должно сработать. Это должно было сработать, просто обязано. Иначе она подведет тысячи людей к гильотине просто из-за одной теории вероятности. — Твои аргументы безумны. Ты безумна. Ты вообще слышишь себя? Нет, я так больше не могу. Достаточно. — Малфой схватил пиджак, взглядом зацепившись за нетронутый виски рядом с ним, залпом осушил стакан, ни разу не поморщившись, и шагнул в камин. Все это — идея, план, секрет, который она держала в себе годами, все это было чистым безумием, приправленным горьким соусом из отчаяния и сгустками бархатной тьмы. Драко ее не выдаст, и она планировала вернуться к разговору с ним позже, когда тот чуть остынет, переварит информацию, которую она на него обрушила, когда вернется надежда, что Гермиона сможет его переубедить. Но, даже если Малфой останется непреклонен, механизм в ее голове уже запустился, и она осуществит план с ним или же без него. Гермиона оглядела зал, пока что еженедельный брифинг шел как обычно — доклад о происходящем, перечисление выполненных задач, ответ на минимальное количество вопросов и коронное: — Все идет по плану. Она не сразу сообразила, что речь пошла про нее, только когда взгляды журналистов в одну секунду обратились в ее темный угол, а она ощутила толчок чуть выше поясницы, побуждающий подняться на трибуну, Гермиона поняла — времени на самоуспокоение больше нет. Спокойствие. Только спокойствие. Ты должна это сделать, иначе ничего не получится. Гордый взгляд, шесть шагов к микрофону, и на лице расцветает сияющая улыбка, которую она тренировала весь вчерашний день. На трибуне все виделось в гораздо худшем свете, чем внизу. Четыре аврора контролировали выходы по обеим сторонам зала, еще два — сцену, личная охрана Министра стояла у нее за спиной, а на последнем ряду сидел глава Аврората собственной персоной. Не хватало только снайпера под потолком, чтобы ощущать полную уверенность в добровольности совершаемого ею акта. Непонятно, зачем здесь нужен был Гарри. В своей черной, местами потертой, кожаной куртке. Блять, ну почему именно сегодня. С небрежно взъерошенными волосами, стаканом кофе приличного размера, он вертел сигарету меж пальцев и смотрел на нее в упор, упрямо не отводя изумрудных глаз. Очевидно, он был в поле. И что тогда он делал здесь? Пришел проследить за тем, что именно она скажет, или удостовериться в том, что все еще жива, ведь его сова константно возвращалась к адресанту? Она перевела взгляд на Кингсли, вставшего всего в ярде справа от нее. Почему он не ушел? Готовился в случае чего наслать на нее невербальное Силенцио и сдернуть с трибуны? Или просто хотел поддержать? Годрик, она уже ничему не верила. Речь. Она готовилась к тому, что ей придется сказать, правда готовилась, но это не избавило ее от изумления, когда она получила в руки написанный профессионалами текст. Привычный Сонорус, и Гермиона поднимает глаза на журналистов, начиная представление. Мерлин Всемогущий, почему так тяжело. Кажется, что, когда ее пытала больная на всю голову Лестрейндж, и то было не настолько тяжко. — Доброе утро, друзья! Знаю, что мое появление здесь не запланировано и отнюдь не обязательно, но министр Кингсли великодушно уступил мне свое время, чтобы я могла сказать пару слов. Все это было ложью. Все до единого слова. Даже утро не было добрым. — В нынешнее неспокойное время, когда государство пытается справиться с серьезной угрозой, напрямую влияющей на наше будущее, вы слышите разные версии происходящего. Из газет, не заслуживающих доверия, которые дискредитируют действия наших солдат, защищающих интересы магической Англии. Из шепотков в углах, от людей, которые беззастенчиво пытаются очернить репутацию Министерства. Из речей безумцев, что пытаются продвинуть теории заговора в попытке обратить на себя внимание. Гермиона не смотрела в их лица. Она была почти уверена, что если увидит то, с каким благоговением они смотрят, то, как восторженно внимают ее словам, то у нее наступит катарсис. — Но давайте думать своей собственной головой и помнить о том, что было в нашей стране десять лет назад. Хотим ли мы туда возвращаться? Хотим ли мы снова быть в опасности? Хотим ли мы снова бояться? Гермиона сглотнула, чуть смачивая донельзя высушенное такой пламенной ложью горло. — Нет. Мы уже другая страна, сильная, способная дать отпор, когда речь идет о безопасности наших граждан. О безопасности нас, наших семей, нашего правительства. Мы не должны позволять миру управлять нами и говорить нам как поступать, когда над нами повисла угроза. Ну же, Гермиона, соберись. Осталось всего немного. Всего чуть-чуть. — Мы с вами пришли к важной вехе в истории магической Англии, и сейчас самое время откинуть все сомнения и объединиться, чтобы враг не смог добраться ни до наших умов, ни до наших сердец. Давайте поддержим друг друга, нашего Министра и нашу армию, которая каждый день рискует жизнями в борьбе с настоящим злом! Большое спасибо за внимание! — Спасибо, мисс Грейнджер, за то, что решились высказать свое мнение, — справа от нее, звеня довольством, раздалась шаблонная фраза Министра. Куда уж больше лицемерия, Кингсли? Бруствер повернулся к залу и громогласно объявил: — Друзья, всего пара вопросов. Мы сильно ограничены во времени. Ну а теперь, Гермиона, пора на бис. — Мисс Грейнджер. Ох, простите, Адам Бронкс, Стоунхендж Дэйли, — раздался первый вопрос от репортера, — не считаете ли вы, что мы могли мирно урегулировать данный вопрос? — Нет, думаю, что нет. Нас вынудили, буквально припечатали к стенке отказом в выдаче преступников, которые должны были быть осуждены на территории Англии. У нас не было другого выбора, чтобы восстановить справедливость. — Эйрин Лэнгтон, Ежедневный Пророк. — Главный редактор на еженедельном брифинге. Что-то новенькое. — Да, Эйрин, я вас слушаю. — Мисс Грейнджер, согласны ли вы с мнением, что Англия в данный момент выступает агрессором по отношению к Шотландии? Они ее проверяли. Топорно и нагло. Но есть плюс, значит на ее доме точно нет прослушивающих чар. — Агрессором? Нет. Мы пытаемся защитить собственные жизни, вряд ли это можно назвать агрессией. — И чуть не усмехнувшись при мысли, пришедшей ей в голову, со всей серьезностью в голосе дополнила: — Англия всего лишь пытается остановить кровопролитие. Она нашла взглядом Гарри. Он улыбался. Совершенно искренне, с задором в глазах. Конечно же, он понял. Конечно же, он помнит то, что сказал ей в их последнюю встречу. — Айви Гилберт, Полярный вестник, — Гермиона кивнула в знак того, что ждет продолжения. — Вы близко общаетесь с мистером Ма... — Прошу прощения, наше время закончилось, — отрезающий голос Министра, положившего руку к ней на талию и подтолкнувшего в сторону лестницы. Она даже не заметила, как он подошел. — Все остальные вопросы в следующий раз. Не было никакой спешки, просто Айви ступила на зыбкую почву, и, возможно, этот безрассудный шаг станет последним в ее карьере. У подножия ступенек Бруствер остановился, и Гермиона как будто одним прыжком вернулась в тот девяносто девятый, когда он наклонился и прошептал ей на ухо: — Ты молодец! Она молодец. Она выполнила свою задачу. Как только теперь договариваться с собственной совестью? Гермиона почувствовала тошноту, стремительно подступающую к горлу. — Мне надо идти, Александра не оценит столь долгого отсутствия. — Грейнджер сделала шаг назад, мягко уводя талию от его ладони. Кингсли хрипловато рассмеялся и, сделав едва заметный знак рукой с просьбой к мисс Лэнгтон задержаться, вернулся взглядом к ней, чтобы попрощаться. — Конечно, не будем еще дольше оставлять Александру без ее правой руки. Грейнджер учтиво кивнула и, развернувшись, пошла по проходу среди журналистов, неторопливо выходящих из зала. Но какой-то репортер в лихорадочной попытке убрать в чехол свой профессиональный колдоаппарат нечаянно пихнул ее локтем, и, споткнувшись, она полетела вбок. Возможно, все закончилось бы более плачевно, если бы не рука Поттера, удержавшая ее от неминуемого падения. Он все еще улыбался и вообще, видимо, находился в благоприятном расположении духа. Как оказывается мало нужно для счастья — всего-то сказать то, что они хотели. Ну и нелепо упасть прямо посреди конференц-зала. Почти упасть. — Привет. — Спасибо. Меня толкнули. — Нахмурившись, Гермиона обернулась в поиске виновника произошедшего, но тот уже скрылся в толпе. — Хорошо, что ты наконец здорова. Что? Это он о ее ментальном здоровье? Или это метафора о ее политической позиции? — Прости, что? Насмешка во взгляде, вздернутая бровь и поджатые на мгновение губы. — Ты брала больничный. Черт. Как она могла об этом забыть. — Да... легкое недомогание. Ничего особенного. В его глазах не было ни грамма удивления, а в улыбке скорее содержалось довольство от подтверждения собственной теории. — Легкое недомогание, из-за которого ты берешь больничный на три дня — что-то сродни волшебству. Грейнджер ощетинилась и скрестила руки на груди, упираясь ладонями в предплечья. — Да, Гарри. Так обычно делают все, кто не хочет заболеть еще сильнее. — Все, но не ты. Она могла попробовать обмануть любого, но с ним у нее получалось хуже всего. Он практически читал мысли по ее лицу, словно она транслировала их субтитрами у себя на лбу. И Гермиона, решив, что в данном случае лучшим вариантом будет правда, глубоко вздохнула и, покачав головой, произнесла: — Мне надо было сделать перерыв. Последний месяц был слишком напряженным. Она не понимала, устроил ли его ответ, но Поттер кивнул, убрал руки в карманы и прислонился к столу позади себя, предпочтя перевести тему: — Мы давно не обедали вместе, может, пойдем выпьем кофе? Гермиона не сомневалась, что он видел, как сильно она нервничала, хоть и отчаянно пыталась это скрыть, чуть нахмурив бровь и закусив губу, будто силясь найти ответ в потертостях на его кожаной куртке. Куртке, которая пережила столько разнообразных в своем безумии событий. Куртке, принадлежащей Сириусу Блэку. И от которой она, блять, просто не могла отвести сейчас взгляд, впитывая флэшбеки, как приторный яд, разъедающий ее кожу. — Прости, не сейчас, у меня просто тьма дел. Все-таки я отсутствовала большую часть недели. Он был ей нужен. Как пункт плана, естественно. И, может быть, немножко как друг. И... нет, никаких «и», даже не думай об этом, Гермиона. Извиняющаяся улыбка, пальцы, теребящие воротник, отклонили его чуть дальше от шеи в попытке дать себе немного больше воздуха, будто эта чертова куртка выбила весь кислород из легких. — Может быть, я зайду за тобой на следующей неделе? А вот теперь Гарри был удивлен. Лишь на секунду, но она точно видела эту не присущую ему эмоцию по краям радужки. — Конечно, только ресторан выбираю я. Ты отвратительно справляешься с этой задачей. — Это не самая моя сильная черта, — мягко произнесла Гермиона, бросая взгляд в сторону выхода. — В таком случае я пришлю тебе сову. А сейчас, думаю, мне пора. Даже выходя из зала, она продолжала чувствовать его взгляд прямо между лопаток и четко ощущала, что ей действительно пора.***
Sleeping At Last — Ruby Blue
Затянув ленту на бархатном мешочке со звенящими внутри галлеонами, Тео положил его во внутренний карман пиджака и посмотрел вдаль на кишащий суетой Косой переулок. Долгожданное солнце озаряло вывески, так что создавалось впечатление, что даже те, кто не собирался сегодня выходить на улицу, вышли погреться под его яркими лучами. Школьники, только что вернувшиеся с учебы, волшебники, бесстыдно затягивающие свой обеденный перерыв, ... и Астория. Астория? Тео прищурился и, убедившись, почти что вприпрыжку стал спускаться по ступенькам Гринготтса. Гринграссы–старшие вырастили из нее идеальную дочь, идеальную по меркам чистокровного общества девушку. Послушную, спокойную, ту, для которой слово мужчины было законом. Она знала несколько языков и всегда вела разговор в рамках допустимого этикета. Даже сейчас поверх ее платья цвета слоновой кости была накинута классическая мантия в тон, прикрывавшая оголенные икры, дабы не нарушить правила приличия, принятые в обществе. Тео подошел к ней со спины и, незаметно приблизившись, произнес где-то в районе уха: — Тори? Она вздрогнула и стремительно обернулась. Изумрудный ободок переливался на свету, оттеняя ее каштановые волосы, а в глубине светло-голубых глаз улыбка появилась раньше, чем отобразилась на лице. — Тео. Я рада тебя видеть. — А как рад я, — полушутливо произнес Тео. — Какими судьбами? — Покупали Скорпиусу новые щитки для квиддича, — она мягким жестом указала рукой в сторону улицы и закатила глаза, выражая все свое пренебрежение к данному виду спорта, но не свела с лица улыбку, так что это выглядело даже мило. — Брось, Тори, может быть, он станет великим игроком, и ты еще будешь вспоминать, как не хотела ему покупать новую униформу. — Тео обернулся в поисках мальчишки, но не нашел его платиновые волосы глазами. — А где сам виновник твоей вылазки? — Во Флориш и Блоттс. Ему бы зельеварение лучше подтянуть, а не гоняться на метле по заднему двору, будто он уже на чемпионате мира. — Она поджала губы в неком скептицизме к карьере квиддичного игрока, а после аккуратно указательным пальцем ткнула Теодору в грудь. — Ты, между прочим, давно у нас не был. Скорпиусу не хватает своего крестного, а мне твоего присутствия на субботних ужинах. Мне тоже не хватает. Всегда не хватало и никогда не будет хватать. — Я... Она склонила голову в знак сочувствия, проникая своими пронзительными глазами буквально под кожу. — Я знаю. Блейз. Нотт тяжело вздохнул, отводя взгляд. Он был не готов говорить о Блейзе, так же как и Драко не был готов вспоминать его ехидную ухмылку, нескончаемые шутки в гостиной Нотт Мэнора и уверенную руку помощи, которую он всегда предлагал. Тео предпочитал заливать открытую рану дезинфицирующим душу алкоголем и верить в то, что когда-нибудь его еще встретит, возможно, в следующей жизни. Понимая, что должен что-то ответить, Тео вернул твердость голосу и произнес: — Это тяжело. Для всех. Для всех нас. — Он усмехнулся и, словно ставя точку на грустной ноте разговора, попытался вселить в них обоих надежду. — Когда-нибудь все станет лучше. Но Астория нахмурила брови и с не присущей ей грустью ответила: — Я не уверена, что нас ждет что-то лучше. Теперь, после того что случилось с Блейзом, никто даже не рискнет уехать, а тут... тут не осталось ничего хорошего. — Она мельком посмотрела на двери Флориш и Блоттс, из которых с минуты на минуту должен был выйти Скорпиус, а потом вернулась взглядом к Тео. — Знаешь, если уж и Гермиона потеряла надежду, — легкое поднятие плеч и неуверенная улыбка, — то во что остается верить нам? Она, кстати, тоже перестала приходить в Мэнор... Гермиона. С одним только Гринграссы оступились, вылепляя из Астории идеальную чистокровную наследницу — чья-то кровь ее интересовала в последнюю очередь. Он накрыл своей ладонью ее руку и мягко, словно боялся сделать своими словами еще хуже, сказал: — Каждый из нас сейчас переживает по-своему. Все будет хорошо, Тори. С вами все будет хорошо. Гринграсс приоткрыла губы, собираясь что-то ответить, но тут тяжелая дверь книжного магазина стукнулась о бетонную стену, и они услышали резкие возгласы, доносившиеся изнутри, ничуть не похожие на нормальную беседу. — Что за... Астория, не дожидаясь пока Тео договорит, ринулась внутрь, пробираясь через толпу скопившихся на входе людей. Нападение. Так бы это назвал Визенгамот, если бы внутри Скорпиуса не текла кровь Малфоев. А так, это просто игры мальчишек. Игры, приводящие к тому, что ее сын сейчас лежал на деревянном паркете, а из его, очевидно, сломанного носа хлестала кровь. Четверо мальчишек чуть старше него, может лет двенадцати или тринадцати, склонились над телом, не переставая наносить удары ногами, а, судя по всему, главный зачинщик подначивал, стоя рядом и не переставая бросать оскорбления в сторону Малфоя-младшего: — Ты — отродье Пожирателя! Такие как ты вообще не должны жить! — Раздался глухой звук очередного удара. — Бейте сильнее! Что, на сей раз папочка тебя не спасет, ублюдок? — Рубашка Скорпиуса промокла от крови, пуговицы откатились куда-то под книжные стеллажи, дыхание нарушали хрипы, которые было слышно даже сквозь крики. — От всех вас избавятся, и мир станет чище! Толпа, окружавшая данное действо, молчаливо наслаждалась зрелищем, даже не собираясь прерывать избиения ребенка средь бела дня. — Какого хрена?! — Тео вбежал следом за Асторией, которая, вцепившись в косяк мертвенно бледной рукой, казалось, просто приросла к месту. Лишь широко раскрытые глаза и легкое дрожание губ выдавали то, что она до сих пор в сознании. — Эверте Статум Максима! — рев Нотта пронесся по обоим этажам магазина, вихрем припечатывая мальчишек к книжным полкам, несколько раз прокрутив в воздухе. Астория подбежала к сыну и рухнула рядом с ним на колени, попутно накладывая диагностические чары. — Аппарируй! — Но... — Аппарируй, я сказал! — тон Тео, наполненный убийственной яростью, не предвещал ничего хорошего для тех, с кем он оставался в одном помещении, но Астория, не смея перечить донельзя взбешенному Нотту, сконцентрировалась на Мэноре и закрутилась в пространстве. Глаза Тео полыхали ненавистью, и все, о чем он сейчас думал, это как бы не убить мальчишек, совершивших самосуд над его крестником. Держа наготове палочку, он осмотрел помещение, лица тех, кто позволил этому случиться без какого-либо зазрения совести, и с убийственной холодностью выплюнул: — Кто-нибудь объяснит мне, что тут произошло?!***
Когда неделя ставит тебя перед выбором между правдой и тюрьмой, собственной совестью и безопасностью семьи, то ты имеешь полное право именовать ее «препаршивой», но когда она заканчивается появлением в гостиной твоей супруги с окровавленным сыном, то тут же получает статус «убийственно хуевой». Нотт появился в холле Мэнора, когда Драко уже успел вызвать целителя Бланнета, успокоить рыдающую Асторию, которая пыталась удержать его от аппарации на место драки, и разбить два самоохлаждающихся бокала из тех, что Блейз подарил ему на Рождество. — Как Скорпиус? — первое, что спросил Нотт, выходя из камина. — Его осматривает целитель. — Малфой мотнул головой наверх, предлагая продолжить разговор у него в кабинете, и направился вверх по лестнице. — Это был сын Макмиллана. И его друзья, — проинформировал Тео, закрывая дверь кабинета изнутри. — И что они, блять, хотели от моего сына? — голос Малфоя звенел от злости, отражаясь от каменных стен комнаты, пока он откупоривал графин и разливал огневиски по бокалам. — Скорпиус сказал им, что он Малфой. Драко поднял взгляд и попытался вглядеться в глаза Тео, чтобы увидеть там хотя бы отблеск намека на то, что это была шутка. Крайне жестокая шутка. — Это все?.. Из-за фамилии? — Из-за твоего проигранного прошлого. Из-за нашего проигранного прошлого, — уточнил Тео, делая обжигающий небо глоток. Фраза, с таким цинизмом прозвучавшая из уст Нотта, упала камнем на легкие Малфоя, отбрасывая все сомнения об истинной причине, по которой его сыну, как минимум, светит магическая ринопластика. Драко прикрыл глаза, пытаясь осмыслить произошедшее и успокоиться, но последнее у него получалось особенно плохо, судя по пальцам, напряженно сжимающим бокал, будто пытающимся продавить до глубоких вмятин прочное гоблинское стекло. — Почему? — хриплый голос был наполнен болью. — Подростки жестоки. И глупы. А когда им в уши льют это дерьмо их конченные папаши, то они превращаются в настоящих уродов. — И такие уроды скоро будут управлять нашей страной. — Драко поднес бокал ко рту, намереваясь смыть привкус злой горечи на губах. — Такие уроды уже управляют нашей страной, Драко. Малфой нервно взъерошил пятерней свои и так уже беспорядочно лежащие на голове волосы. — Ко мне приходил Поттер. Тео наверняка мог бы посоревноваться с Избранным количеством цинизма, который вмещал в себя его характер, ведь вместо сочувствия в зрачках Нотта вспыхнула искра интереса. — Угрожал? Драко вскинул брови и коротко кивнул, подтверждая счастливую догадку. — Из-за Грейнджер? — Из-за всего. Цокот каблуков по деревянным половицам второго этажа. Астория. Быстрый обмен взглядами. Все еще удерживая бокал, Драко поднес указательный палец к губам, призывая Тео умолчать об информации, которую он только что ему выдал. Астория была последним человеком, кого хотелось бы этим волновать, она и так сейчас испытывала чрезмерное давление из-за сестры, а теперь и из-за их сына. Лязг железной ручки, и приоткрывшаяся дверь впускает уставшую и обеспокоенную миссис Малфой. — Как он? — приглушенным тоном задал первостепенный вопрос Малфой. — Приемлемо, физически. Мистер Бланнет вылечил сломанное ребро и нос. Но... — тяжелый вздох. Ее потухший взгляд и нервно искусанные губы ярко говорили им о том, что Астория донельзя измучена происходящим. — Скорпиус сказал, что больше никогда не будет выходить на улицу. Он боится, Драко. Боится, что на него еще раз нападут. Повисло молчание, дробящее остатки веры в то, что все будет хорошо, в серую цементную пыль. — Что мы будем делать, Драко? — тонкий голосок Астории сквозил страхом, тем, что проворно пробирается в голову и никак не отпускает, накаляя панические атаки. И ее чувства были полной противоположностью тому, что ощущал Драко. Страха не было от слова совсем. Ярость, переполнявшая до краев сосуд его терпения, хотела вылиться и уничтожить их всех. Всех, кто хоть как-то был причастен к тому чувству несправедливости, заставлявшему до онемения сжимать губы и наливаться жгучей обидой глаза. Всех, кто годами попустительски распалял классовую войну, пока пел практически церковные речи про лояльность и успешное выравнивание слоев общества. Ни хера не изменилось. Все становилось только хуже и хуже. У Министерства всего лишь была кривая линейка, а у семьи Малфоев — загубленная жизнь где-то на дне социального общества с постоянным пригласительным на посещение Азкабана. Но тронуть его сына... Это, блять, уже слишком. Слишком близко к чертовой линии, после которой их не ждет ничего. Ярость с каждым кругом мыслей набирала еще один слой, сплавленный из многократных разочарований, презрения и обжигающей благоразумие злости, и настойчиво подталкивала к грани. Малфой переглянулся с Тео, с глухим стуком поставил бокал на стол и, за пару секунд добравшись до камина, решительно шагнул внутрь, пачкая свои брюки в золе. — Мне надо поговорить с Грейнджер, — твердый голос исчез вместе с пламенем.***
Пора. Сегодня вечер пятницы, а уже почти пять. Если пойдет позже, то кто-нибудь может заметить то, как она выходит, а это последнее, что ей сейчас было нужно. Гермиона возвращалась по коридору прямиком к холлу, пытаясь сделать как можно более непринужденный вид, будто не она через пять минут попытается украсть чужие воспоминания. Темная комната закружилась перед глазами, и Грейнджер с незыблемой уверенностью в голосе произнесла: — Зал воспоминаний. Скрип открывшейся двери, и невидимая стена, преграждающая дальнейший путь. Гермиона вывела заклинание и усмехнулась, вспоминая, что сие нововведение пришло после того, как на пятом курсе они совершили променад по Отделу Тайн. Зал с тысячей чужих мыслей, блеклых образов частей других жизней. В прямом смысле этого выражения. Тысячи колб с вязкой жидкостью жемчужного цвета, зависшие над полками в ожидании, пока кто-нибудь легким мановением переправит их в каменную чашу с вырезанными по ободку рунами, стоявшую прямо посреди зала. Омут памяти. У нее был свой, который Гарри достал где-то на черном рынке, потому что послевоенные кошмары атаковали ее с периодичностью в несколько раз в сутки, превращая Гермиону в бесплотную тень. Она перестала есть, совсем перестала спать, и силы что-либо делать истончались с каждой прожитой ею минутой. Вот тогда-то Гарри и нашел выход. Ладно, не нашел — потребовал, чтобы она выкинула триггеры из своей памяти. Жаль, что в тот момент она не понимала, что основная причина была не в этом, крестраж просто пытался приспособиться к новому сосуду, гипертрофируя в ней самые-самые жуткие видения. Но без воспоминаний все равно стало легче. Видимо, она лишила монстра подпитки. Гермиона пошла в Отдел Тайн, потому что ее неуемная жажда знаний хотела большего. Магия и так была доступна не каждому, но эта жажда, как дементор, питающийся светлыми моментами жизни, пока не истощит человеческое счастье до основания, хотела того, что знали лишь единицы. Боевые операции, пароли, рассказы путешественников во времени, допросы политзаключенных — тысячи секретных данных, недоступных обычным магам. Самая заманчивая комната в отделе, где буквально хранились чужие тайны. И она здесь как раз ради них. — Акцио Танэбрас! Воспоминания начальника тюрьмы, в которой находился Волдеморт, выделялись вычурностью стеклянных граней и оттенком столь чистой слюды, что не оставалось никаких сомнений — это венец коллекции. Тот, что ни в коем случае не должен затеряться в рядах одинаковых в своей неинтересности емкостей. И о них почти никто не знал. Опять же — единицы. Как и то, что бессменным стражем главного боггарта магической Англии был Джордж Уизли. Она знала, потому что сама предложила Кингсли запереть схему тюрьмы в колбу под названием «ТАНЭБРАС» и оставить в Отделе Тайн. Потому что считала, что это самый безопасный способ спрятать что-то от тех, кто захочет выпустить на свободу чудовище. Только, искренне гордясь этой задумкой, она не брала в расчет, что прятать сведения, способные уничтожить все вокруг, нужно было от неё же. Время истекало, нужно было поскорее скопировать воспоминания в новую колбу и вынести ее без лишних проблем, которые притягивались к Грейнджер, словно она являлась магнитом для всей херни, появляющейся на горизонте. Она взяла одну из новых пустых колб, стоявших рядом с омутом, и осмотрела ее на свету, точно проверяя стерильна ли она. Грейнджер понимала, что ее поведение было слегка параноидальным, но не могла облажаться в самом начале плана. — Тергео! Джеминио! Гермиона бы соврала, если бы сказала, что это не было завораживающе. То, как жемчужная жидкость поднялась в воздух, завертелась как смерч, казалось, создавая под потолком грозовые тучи, и так же внезапно рассыпалась надвое, наполняя обе колбы. Заклятие умножения сработало идеально. Но теперь у нее был только день, возможно, полтора — не больше, для того чтобы досконально изучить и записать план тюрьмы на бумагу, прежде чем копия воспоминаний исчезнет. Ей нужно торопиться. Взмах — колбы запечатались. Еще взмах — и оригинал отправился на свое законное место. — Редуцио! Ее копия уменьшилась и скользнула Гермионе в руку. Можно идти. Она обернулась и сделала пару шагов, когда увидела, как открывается дверь, заставляя ее инстинктивно спрятать руку за спину. — Роберт? — Гермиона? — Искренне удивленный взгляд подуспокоил подступающую к ребрам панику — он точно не видел, чем она занималась. — Что ты здесь делаешь? — Уточняла несколько фактов по перемещению Подольски. — Грейнджер воздала хвалу Мерлину за то, что ей удалось так естественно произнести заготовленное оправдание. — А ты? — Нам наконец отдали воспоминания Гриффита после суда. Возвращаю их на место. — Он потряс перед ней жидкими воспоминаниями, запертыми в бутылочку. — Оно длилось почти вечность, да? — Как можно более непринужденным голосом поинтересовалась Гермиона. Дженкинс раздраженно фыркнул и вскинул руки в негодовании. — Почти два года! Еще немного и пришлось бы изымать воспоминания силой. Она дружелюбно улыбнулась, перекатывая колбу между пальцев и, посмотрев на циферблат часов чуть поодаль его головы, вскрикнула: — Мерлин, я опаздываю. Прости, я побежала. И уже около двери услышала ответ: — Насыщенного вечера, Гермиона. Дженкинс не знал, насколько точен был в своих пожеланиях, ведь вечер действительно окажется насыщенным, как коллекционный Шираз. Только она об этом еще не подозревала.***
— Гермиона? Гермиона, ты здесь? Удивленные карие глаза появились на миг из-за угла, а потом и вся Гермиона, торопливо натягивая домашнюю кофту, зашла в гостиную. — Драко? — Она точно не ожидала его сегодня увидеть, а может и не сегодня, вообще в ближайшем будущем. С момента их ссоры, с момента, как Малфой сказал ей, что она сошла с ума, прошло только три дня, и она, наверное, думала, что ему, как минимум, требуется больше времени. Теперь же с ума определенно сходил он. Сжимая до боли зубы, молча усаживаясь в кресло и взирая на нее напряженным взглядом. — Все в порядке? — искреннее беспокойство в глазах. В этом вся Грейнджер. Даже когда ты посылаешь ее нахер, она продолжает переживать за тебя. Самый светлый человек в галактике. Хотя, оказалось, и в ней есть частичка тьмы, гораздо более губительная, чем во всех них. Она была права. Безумна и права. Почти все его худшие опасения сбылись всего за неделю, они не могли больше ждать. Нахмуренные брови, жесткость во взгляде, и всего четыре слова, которые изменят для него все: — Какой у тебя план?