Когда трещит лёд

Глейхенгауз наблюдал за новой знакомой в течение всего перерыва и заметил, что она замкнулась в себе, как только сошла со льда, и всё это время провела молча. Не нужно быть гением, чтобы понять: ей тяжело давались такие масштабные перемены, казалось, что она потеряла что-то очень важное. Даня видел, как многие фигуристы старались привлечь к себе внимание Щербаковой и поговорить с ней, но безрезультатно. Эта девушка была для него загадкой. Как только они встречались глазами, Анна одаривала его лёгкой улыбкой, какую дарят не первому встречному, а близкому другу. Но стоило ему отвернуться в сторону друзей, рассказывающих очередную шутку о ком-то из одиночниц, девушка вышла в коридор, выпадая из поля его зрения. Несмотря на непонимание друзей по поводу его резкого ухода, Даниил направился вслед за фигуристкой. Глейхенгауз, нагнав девушку на пути к катку, вновь быстро накрыл её руку своей. Это уже стало входить в непонятную для него привычку. Аня встретилась с ним глазами, пораженная неожиданным прикосновением. — Извини, если застал врасплох, — фигурист увидел испуг, написанный на девичьем личике, и быстро отпустил руку, — Но ты будто вся погрузилась в себя, не хотел оставлять тебя в таком состоянии. — Здесь ты — единственный, кто может застать меня врасплох. Все остальные слишком шумят, — и этот шум отзывался тем же звоном, что и в момент её падения тогда, слишком неприятный звук. — Не могу сказать, что преследовал эту цель, — пожав плечами, он открыл ей дверь в зал и пропустил вперёд, — Но я заметил, что вниманием ты не обделена. — Они что совсем не понимают намёков? — вспыхнула Аня. Даня мысленно усмехнулся её реакции, и слегка закатил глаза. — И так, тебе не нравится пристальное внимание лучших одиночников нашей группы? — Анна удивилась его вопросу. — Мне казалось, что лучшим здесь считают тебя, — девушка кинула ему ответную усмешку, понимая, что это лучший момент для осуществления зародившегося в ней плана по поводу его персоны. — Люди любят возносить кого-то на Олимп, а стоит ему оступиться, не поскупятся и на помидоры в его сторону, — молодой человек несколько напряжённо покрутил головой, словно разминая затёкшую шею, — Значит, тебя здесь никто не интересует? — Никто. Я здесь почти никого не знаю, — ответила Щербакова, глядя на него, — Можно сказать, что он не отсюда, — всё-таки Аня хотела быть с ним честной хотя бы отчасти. Несколько разочарованный услышанным, Глейхенгауз продолжил: — Странно, что он не поддерживает тебя в такой трудный период, если вы встречайтесь. — Всё сложнее, чем тебе кажется, — так резко вернувшееся в её голову мысли о Жене, теперь вызывали налёт раздражения, нежели чувство свободного полёта. — Любовь не то, что стоит усложнять. Она либо есть, либо её нет, — присаживаясь рядом с ней на лавку за бортами, резюмировал фигурист с пониманием, что его ответ более, чем исчерпывающий. — А ты у нас всеведущий в любви? Сам-то любишь кого? — сейчас он казался ещё уверенне, чем на льду, заставляя Аню задуматься, а нужна ли ему вообще её помощь. — Нет, если ты имеешь ввиду романтическую сторону. Но могу быть уверен, что понимаю побольше твоего: я бы точно не любил того, кому на меня наплевать. — её всегда чуточку бесила эта его прямолинейность, но она сбрасывала это на его тренерский статус, хотя всегда признавала одним из лучших его качеств. Слова и правда били точно в цель, болезненно, но полезно. Все эти полтора года Аня жадно ловила Женины знаки внимания, как нищий монеты — то, что Саша называла самоубийством Щербаковской личной жизни. Похоже, в вопросе её любовного фронта, подруга и Глейхенгауз занимали одну позицию. Даня знал Женю ещё меньше, чем Даниил Маркович, но вряд-ли прибавка десяти лет поменяла бы его мнение. Она не говорила с ним об этом, это было бы хуже, чем рассказать о новых чувствах маме. Да, он бы понял, послушал, возможно даже дал бы совет, практически тот же, что и сейчас. Но как тренер и просто её близкий человек вряд-ли бы одобрил слёзные ночи, переживания и отсутствие некоторой взаимности. Может, даже пошёл бы разговаривать с Семененко, чётко и по делу, а она б сгорела со стыда. Мама тоже не одобряла, хоть и не играла в открытую, стараясь быть для неё соратником даже в такой ситуации. Часто говорила: «Когда-нибудь всё изменится так, что ты и сама не поверишь». Может её слова тоже послужили причиной тому, что Аня всё ещё ждала. Заметив, как переменилась в лице девушка, Даня поспешил сгладить обострившееся между ними углы: — Прости, не хотел задеть. Просто всегда говорю первое, что подумаю, — в лёгком смятении он потрепал несколько прядей на затылке и легонько улыбнулся, — Так почему всё сложно? Родители строгие, или ты не готова? Аня внимательнее вгляделась в лицо Даниила, пока тот потуже завязывал шнурки коньков, ожидая её ответа. Второй его вопрос заставил её щёки слегка порозоветь, хоть девушка и не знала, что именно он имел ввиду. — Я не знаю, сколько пробуду здесь. Поэтому нет смысла начинать отношения, если я… уеду, — её же шнурки почему-то не поддавались тонким пальчиками, даже коньки здесь почему-то были другими. — Зачем тебе уезжать? Ты же только перешла к нам, — фигурист присел на одно колено, забирая из её рук шнурки, чтоб затянуть их как следует. — Я просто пытаюсь тебя понять, и, по правде сказать, мне это трудно даётся. Иногда на соревнованиях она имела возможность наблюдать за тем, как Марк с внимательным видом перевязывает Сашины коньки, для них это было чуть ли не в порядке вещей наравне с тем, чтобы держаться за руки. Здесь же всё было иначе, так, во всяком случае, казалось Ане, тем более, что со стороны Дани они друг друга знают всего-то несколько дней. Сравнение кажется до невозможного глупым и неуместным, практически больной фантазией, недавно травмированного мозга, как и всё вокруг. — Ты идёшь? — Аня бросила взгляд на протянутую ей ладонь, фигурист смотрел на неё также, как в ту моменты, когда сжимал её пальцы перед прокатами, несколько ободряюще, но взгляд более ярким, чем она помнила. Его длинные изящные пальцы мягко погладили её кожу, и крошечная искра прошла сквозь неё, заставив нахмуриться: «Что это?» Лёгким движением руки молодой человек утянул её на абсолютно пустой лёд, чтобы после оставить наедине с собой, отправившись отрабатывать скольжение на другой стороне. Свободный лёд — невероятная удача, особенно учитывая жёсткие рамки тренировочного процесса Виктора Николаевича. Они предоставлены сами себе и льду, без напрягающих глаз тренера. Хотя в перерывах между четвертными Аня замечала, как Глейхенгауз наблюдал за её прыжками, словно опять пытался что-то понять. Воспоминание тренировок в «Хрустальном» само собой поднялось на поверхность: почти также тренер наблюдал за ней на протяжении почти восьми лет. Это было не так, как с Кудрявцевым, тот смотрел с нажимом, что было вполне естественно, ведь скоро чемпионат России, от которого зависит, как его группа войдёт в сезон. Но в моменты Аниного вхождения в новый сезон, даже самые плохие из них, Даниил Маркович скорее был взволнованным, но не жёстким, эту учесть по большей части брала на себя Этери Георгиевна, но с ней она всё же проводила меньше времени. И сейчас привыкнуть к этому было не легче, чем к другим изменениям в её жизни, она новенькая здесь, и даже спрятаться не за кого. А на неё с четвертными тренер явно делал ставку, ведь та же Вика, например, прыгала все комбинации тройных, но не могла осилить ни один из четвертных прыжков. Сейчас четвертные больше, чем ноу-хау, этого просто практически нет на Российском льду в женском одиночном катании. Приходилось работать с тем, что есть. Хорошо, что приспосабливаться для фигуриста не самая сложная задача, травмы, программы, элементы, ко всему приходится как раз приспосабливаться. Но приспособиться к переходу, где даже выбор был не за тобой — совсем другое. Сейчас, когда никого нет Аня хотя бы могла представить, что это не чужой, где почти холод собачий, «Москвич», а родной «Хрустальный», в котором холод тебя успокаивает, а не раздражает. Что это не Даня, оттачивающий скольжение с завидным перфекционизмом, а Даниил Маркович, следящий за тем насколько чисто она приземлила тулуп. — Похоже, твой прошлый тренер знал своё дело, — в глубокой тишине зала фраза звучала слишком резко, чтоб она не вздрогнула. «Сам себя не похвалишь…» — его поза само собой навела её на эту мысль: руки слажены между собой чуть выше рёбер, глаза внимательно смотрят прямо на неё, и лишь живущие собственной жизнью пряди напоминали ей о том, кто он в действительности. Она кивнула, надеясь, что Даня не заинтересуется тем, кто и как побудил её к сбору четвертных. Ведь разве могла Щербакова объяснить, что он сам показывал ей эти прыжки (к слову, прыгал он не часто) и обучал её? Что его навыки настолько заинтриговали Аню, чтобы заставить научиться этому с непреодолимым рвением? Разве могла сообщить, что Даниил Глейхенгауз и есть тот, кто вдохновил её? — Может, покажешь мне? — похоже, корка его уверенности покрылась первыми трещинами. Аня в удивлении вскинула на него глаза, не ожидая, что слова Вики настолько правдивы. В её представлении тренер всегда был очень сильным фигуристом. И он просит её научить его? — Прости? — как она не старалась, вопрос прозвучал обескуражено. — Не верю, что говорю это, но я не могу так приземляться, можешь ли ты научить меня? — он ждал ответа, не понимая, почему Аня была такой удивлённой, если в её глазах не читался отказ, или это он в тайне от себя надеялся на это. Аня рассматривала его несколько секунд, а после по доброму усмехнулась: — Что насчёт компромисса? — на половину из ста Аня была уверенна, что Глейхенгауз заинтересуется, все же творческие люди в какой степени азартны. Их взгляды встретились, и глаза Дани блеснули, как говорила её мама: «главное найти нужный рычаг — остальное дело техники», а Аня могла идти ва-банк в полной уверенности, что нашла этот рычаг. — Какой компромисс? — Я научу тебя этому приземлению, если ты научишь меня также скользить. — Даня усмехнулся, обдумывая её предложение. Его взгляд, изучая, скользил по её лицу, взвешивая все за и против. Каких-то рисков от данной сделки он не нёс, но она всё-равно была непонятной для него. В этой игре он может выиграть сразу двойную ставку: узнать что же такого в загадочно обрисовавшейся в его жизни, Анне Щербаковой и наконец-то выбраться из этой прыжковой ямы. — Думаю, я могу пойти на это, — кажется, он слишком часто протягивает ей свою руку, и это касается не только рукопожатий. Аня сделала вид, что обдумывает все условия их договорённости. Внутри же она прыгала от радости. Наконец-то хоть что-то в этой странной жизни будет, как она привыкла: Глейхенгауз снова будет тренировать её, конечно, это будет не так, как было в «Хрустальном», но всё же по родному. — Сделка, — изрекла Аня и протянула руку в ответ, снова ощутив непонятную дрожь в пальцах. Щербакова привыкла тренироваться, но не тренировать, и когда Даня отдал ей первые бразды правления, она потерялась, словно малыш на конфетной фабрике, который не знает начать ему с карамели или же шоколада. Уже много лет она жила с мыслью, что, даже завершив профессиональную карьеру, не сможет вставать по утрам без наличия фигурного катания в жизни. Что естественно подразумевало будущее поступление на физкультурный факультет и карьеру тренера. Мечтать было просто, а вот окунуться в эту деятельность с годовой куда сложнее. Хотя в тренировочном процессе Даня ей в полной мере напоминал её саму. Усидчивый и внимательный, но ему как-будто не хватает рвения, прыжок идёт отлично, а на приземлении, как нож по маслу. — Дань, ты слишком много думаешь об этом. — выдыхает Аня, когда фигурист в пятый раз поднимается со льда, — Просто отпусти себя, и приземлишься так, как нужно твоему телу. — Да я вообще не думаю, у меня полный дзен, — отъезжая к борту и быстрым движением открывая бутылку воды, также резко отвечает Глейхенгауз. — Если бы так было, ты бы не напрягал колени при приземлении, — она развела руками, обнажая зубы в улыбке, — Это и есть твоя проблема. Аня могла точно сказать, что ощущала когда-то похожую ситуацию на собственной шкуре. Правда, сбор тройных в детстве под началом этого же — только двадцатидвухлетнего — парня заметно отличается от тренировок, где главной считается она. Ученик он хороший, этого отнять было нельзя, но если Ане перфекционизм обычно помогал, то Дане наоборот мешал. — А знаешь, что действительно экзистенциально-проблематично? Твои чувства к этому непонятному парню. — сейчас девушке отчаянно хотелось стереть эту улыбочку с его лица, но самообладание всегда было её сильной стороной. — Напомни, в какой момент тренировочного процесса я наняла тебя в личные психоаналитики? — говорить на эту тему ей абсолютно не хотелось, было проще спрятать всё за упорством на тренировках, чем раскрываться тому, кого ты, вроде, знаешь, а, вроде, нет. — И вообще, мы на льду. — Ну, как сказать, — запрыгивая на бортик, с весельем произнёс Даниил, и даже его длинные ноги не достигали поверхности льда, — Он хотя бы знает твой любимый цвет? — Это разве имеет значение? — спрашивает Анна, в попытках залезть на тот самый бортик. — Ещё какое, я бы сказал, основополагающее, — она ощущает, как сильные руки обвивают её талию, а после утягивают наверх. И вот она уже сидит рядом с ним, даже ближе, чем хотелось, — Так какой? — Никогда не задумывалась над этим… Наверное, красный. — её губы трогает улыбка, когда на ум приходят цвета зоны kiss&cry с взрослого этапа Гран-При в Китае, — А твой? — Синий, — он явно думал об этом больше, чем Аня. — Знаешь, как глубокие воды чистого водоёма. Водоём. Перед её глазами тут же появляется картина: спокойное течение, влекущее вслед за собой всё живое, цвет насыщенный, но не искусственный. Красиво. — Поэтому, если он не знает даже того, что тебе нравится красный цвет, он ничего о тебе не знает, — переплетая собственные пальцы на коленях, изрекает Глейхенгауз. — Это абсурдная теория, не имеющая под собой никаких аргументов, — её голос заметно полегчал в эмоциях, по сравнению с последней неделей, или всё дело было в этой странной, незатейливой беседе. Она впервые осознала, насколько он больше, выше её самой. И впервые так долго находилась с ним близко, могла разглядеть его лицо и глаза. А ещё он был совсем не похож на Женю, полная его противоположность. — Ладно, — он поднял руки, сдаваясь её упрямству, — Тогда скажи, какой у него любимый цвет. Перебирая в голове множество разнообразных знаний, что уже казались пыльными папками какого-то архива, Аня так и не нашла нужное. — Вот видишь, ты не знаешь, а значит это фикция, тебе просто нравится думать, что он тебе нравится. Ты цепляешься за стимул, который сама себе и придумала, но в итоге ничего хорошего ты от этого не получаешь, — не отступает Даниил. Его слова — очень сильный удар. Выходит, всё о чём она грезила долгие полгода и есть мираж, лишь детская влюблённость наравне с восхищением, которая не имеет под собой ничего весомого. Но что он может об этом знать, чтобы судить? Он же не знает ни её, ни Женю, а значит его слова лишены всякого основания, да, наверное, так и есть. Она ведь любит Женю, а ему лишь нужно время… Только теперь оно нужно и ей. — Ладно, не грусти, Нютик, лучше вернёмся за дело, народ уже собирается, — его слова подкрепляли слонявшееся за их спинами люди, которых она до этого даже не заметила, хотя всегда была внимательной. Даня лёгким движением спрыгнул с борта, а после уже знакомые горячие пальцы заключили её в свой плен по бокам. Щербакова даже не успела вспомнить, что до льда всего пара-тройка метров, и инстинктивно обвила руками его шею, прижимаясь ближе, пока не почувствовала твёрдую поверхность под лезвиями коньков. — Нютик? — в её голосе звучат какие-то новые нотки, непонятные даже самой Анне. — Да, надо же мне как-то выделяться из всей этой толпы, желающей пообщаться с тобой поближе, — молодой человек махнул рукой в сторону, уже оккупировавших лёд, спортсменов.

***

Аня как знала, что надо было спрыгивать с этого дурацкого бортика раньше, чем закончится перерыв, и сотни любопытных глаз не упустят возможности посмотреть в их сторону. Хотя в тот момент ей было на это наплевать, она впервые за все дни чувствовала себя нормально, как раньше. Вика, конечно же, не стала исключением из этого правила, скорее подтверждала его лучше всех других. Донимая Аню покруче полицейского из какого-нибудь американского сериала, так, что уши от усталости хотелось слоем ваты заткнуть. — Да ты первая девушка, к которой Глейхенгауз так прикасался на моём веку, а я здесь с детства катаюсь, — деловито всплеснув руками, заметила Вика, не унималась в своей миссии проверить Анино терпение на прочность. — Полный абсурд, — фыркнула Щербакова в ответ, — Снять девушку с бортика не значит обещать той вечную любовь, или что ты там себе ещё придумала. С одной стороны их первая маленькая тренировка дала плоды с, не заставившим себя ждать, эффектом — когда Глейхенгауз вышел после их второго льда на сегодня, Кудрявцев с большим воодушевлением прохлопал фигуриста по плечу. Это был хороший знак, на её взгляд. Да и программы вечером Даниил откатал чисто по сравнению с тем, что было утром. Не сказать, что Аня пристально наблюдала за ним, но и сказать, что и совсем не смотрела в его сторону нельзя. Конечно, он был рад сдвигу с мёртвой точки, это было понятно по улыбке, что расплылась по всему его лицу, на миг могло даже показаться, что оно от этого вот-вот треснет. Вполне естественно, что Аня ловила волны его настроения, он сам настраивал её эти долгие семь лет. Хочешь, не хочешь, а связь будет. А Даня-то об этом даже не в курсе, наверное, поэтому ей всё происходящее напоминает комедии, что крутят по телевизору от часа к часу. Абсурд, как она и сказала. — Можешь думать, что хочешь, но между нами ничего нет и быть и не может, а причины тебе знать необязательно, — забрасывая на плечо сумку, Щербакова кивнула подруге в сторону уже открытой двери. Вот то, что в коридоре было так же пусто, как ей и хотелось, и правда радовало. Тишина — это покой, который ей сейчас жизненно необходим, день уж слишком насыщенный, даже для её сумасшедшей жизни. — Эй, Нютик, подожди, — и впервые за всю её жизнь голос Глейхенгауза раздражал, да и вообще впервые раздражение внутри неё было на таком уровне. «И почему именно сейчас» — Ане всё же пришлось обернуться, чтобы посмотреть на него скептическим взглядом, который на него никак не действовал. — Ничего нет, говоришь… До завтра, тихоня, — Вика выглядела так, словно выиграла в лотерею миллион, но за тактичность ей надо отдать должное — тут же ушла к выходу, не забыв поднять большой палец вверх, как замену строчке «ч.т.д.» под собственной теоремой. Почему всех тянуло сегодня повесить на неё какой-то свой брелок: «Нютик», «тихоня». Ещё один, и она начнёт чувствовать себя сумочной собачкой, нет Аня, конечно, любила всех животных без исключения, но эти собачки вели себя, как на смертном одре, причём всегда. — Хотел сказать тебе спасибо… Ну, спасибо за сегодня, — Дане явно нужно было отдышаться после незапланированной пробежки по коридору. — Ты имеешь ввиду то, как у всех глаза увеличились в размере от твоих, уже усовершенствованных, прыжков или о том, как мы эксплуатировали борт катка? — ну вот, теперь даже из её уст ситуация звучит не так, как было в действительности, и всё из-за Вики. — Не могу выбрать, что мне понравилось больше, так что выберу и то, и другое, — не смотря на весь воодушевлённый настрой, парень выглядел потрёпанным, — Тебя проводить? — Нет, нет, спасибо, — если он ещё и дальше пойдёт с ней, дело действительно может принять не шуточный оборот, — Не хочу тебя утруждать, мы же все устали, тебе тоже надо отдохнуть. — Хорошо, тогда до завтра, — Даня ускорил шаг, и уже опередил Аню на четверть коридора, а после обернулся, — И доброй ночи, Нютик. — Доброй ночи, Даня… — прошептала Анна в ответ, но там, где он стоял, уже было пусто, и лишь перед её глазами осталась тень его усталой улыбки.