Любовь в подарок

— Я так хочу к тебе прижаться, поцеловать, взглянуть в глаза… Наш неприятный разговор Горошкин начал с цитирования. Да еще таким насмешливым, противным тоном, что мне стало совсем тошно от него. Хотелось Вадима придушить! Это не мужской, да даже не человеческий поступок. И я точно не заслужила такого позора. — …Чтоб был всегда со мною рядом и никуда не отпускал, — торжественно закончил Вадим. А потом нагло добавил: — Приветик! Егорка Солнышкин уже вызывал тебя на тет-а-тет? Не стоит благодарности. Я буду рад, если вас это только сблизит. — Что ты несешь? — сердилась Щербакова. Она стояла рядом со мной. Я же пока просто сжимала кулаки, раздумывая, куда в первую очередь вмазать Горошкину. Жаль, что под рукой у меня не было ничего тяжелого. Одним пеналом, как для Галушки, здесь не обойдешься. — Интересно, а что скажет директор школы, когда узнает, что у биолога роман с ученицей? Может, не одного меня попрут, как думаешь, Трусова? Поговорить мне с бабушкой? — Да хоть с дедушкой и со всей своей родней поговори, — наконец сказала я. — Это всего лишь стихи. Ты просто больной, если думаешь, что сможешь этим кому-то, кроме меня, насолить. Да и мне все равно! Последнее предложение я произнесла, чтобы позлить Вадима, но по моей интонации было ясно: мне не все равно. Тогда Горошкин противно расхохотался. — А я скажу, что видел, как вы в кабинете после уроков уединяетесь. Да весь класс — свидетели. Как он вечно просит тебя остаться наедине. А еще расскажу, что видел пару раз, как вы на улице взявшись за ручки гуляли. — Врешь! — возмутилась я. — Не было такого. — Не вру, а немного приукрашиваю. У тебя учусь. Какая же ты жалкая стукачка, Трусова. — Человека более жалкого, чем ты, сложно найти, — парировала я. И снова в моей фантазии я должна была стоять перед Вадимом, гордо вскинув голову, но на деле мой голос предательски дрожал. — С тобой ведь никто даже не дружит. И уж точно не будет расстраиваться, когда ты свалишь из нашей школы. Наоборот — выдохнут с облегчением. Лицо Горошкина исказила злая гримаса. И все-таки мои слова задели его за живое. — Уж лучше быть одному, чем с кем попало, — произнес Горошкин высокопарно. Я не смогла сдержать улыбку. Всегда улыбаюсь, когда мне некомфортно, — ничего не могу с собой поделать. Вадима моя ухмылка еще больше рассердила, поэтому он продолжил: — Пусть я один, зато ты бегаешь за биологом как собачка. Все уже над тобой смеются. — Кто это надо мной смеется? — нахмурилась я. — Да вся параллель! Я же сказал: ты, Трусова, жал-ка-я! Влюбленная малолетка, которая думает, что стихами можно цепануть взрослого мужика. Да и стихи твои полное… Тут уж я не выдержала и с силой пихнула Горошкина в грудь. Не хватало стоять перед этим ничтожеством и выслушивать его оскорбления. Я ведь не Зуева — глотать обиду не буду. Горошкин отшатнулся в сторону окна, а потом внезапно налетел на меня в ответ. Схватил за ворот рубашки и с силой тряхнул. — Ты что делаешь? Придурок! — заверещала Аня, в ответ хватая Вадима за руки. Кажется, в последнее время ей часто приходится помогать мне выпутываться из некрасивых ситуаций. — Отвали! — рычал Вадим, еще сильнее потянув меня за воротник. Я думала, он порвет мне рубашку или чего хуже — заедет по лицу, но тут в нашу потасовку вмешался третий — Марк. Снова, подобно супергерою, молча отпихнул меня от Горошкина и схватил его за грудки. — Опять ты? — чуть не плача, проканючил Вадим. Сразу же как-то обмяк и ссутулился. Только его ноздри продолжали некрасиво раздуваться. Все-таки этот гадëныш был очень зол. — Зря стараешься и бегаешь за ней, Маркусик! Трусова с биологом после уроков в кабинете закрывается и на улице с ним милуется. Я сам видел. Саша твоя — обычная учительская подстилка! После этих слов Марк изо всей силы вмазал Вадиму в скулу. Теперь уж мы с Аней обе заверещали. Горошкин пошатнулся и беспомощно ухватился за подоконник. Потом вдруг поднял голову, усмехнулся и грязно выругался. — Ударь меня еще раз, Марк, давай, — улыбаясь, сказал Вадим. — Тогда тебе, как и этой подстилке учительской, недолго в этой школе придется оставаться. Просить Марка дважды не пришлось. Он снова ударил Горошкина. Один раз, второй… Тут же на наши с Щербаковой вопли из классов выскочили другие ребята. Парни кинулись разнимать, хотя там и разнимать было нечего. Просто кое-как оттащили в сторону Кондратюка. Это больше походило на избиение, а не на драку. Вадим сполз по стеночке и теперь прикрывал голову руками. Вскоре рядом с нами очутилась разъяренная директриса. — Кондратюк! — кричала она, бросившись к Вадиму, который выглядел просто жалко. Из его носа потекла кровь. — Кондратюк!.. Директрису буквально трясло от ярости. Худенькая, сухонькая старушка в пиджаке, который был явно больше на пару размеров. — Ты знаешь, Марк, что в школе драки запрещены! — продолжала она. Горошкин, как нарочно, распластался на полу и чуть ли не рыдал. Мне было ни капельки его не жаль. Наоборот, хотелось подойти и пнуть. Несмотря на поговорку «лежачего не бьют». — Вадик! — кинулась перед ним на колени директриса. — Вадимочка, мальчик мой, ты как? Не тошнит? Сотрясения нет? — Вадим получил за дело! — подала я возмущенный голос. Директриса посмотрела на меня снизу вверх таким озлобленным взглядом, что мне стало не по себе. Ясно как божий день: во всем, что происходило в этом декабре с Вадимом, они всей семьей винили меня. Но меня это не пугало. Меня потряхивало от несправедливости. Я упрямо продолжила: — Если кто и виноват в том, что случилось, так это ваш внук! Он первый меня схватил, а Марк… — Хватит! — выкрикнула директриса. Вокруг нас, несмотря на урок, собиралось все больше людей. — Хватит, Трусова! Замолчи! Мы что, животные, выяснять отношения таким образом? И мы еще поговорим о твоей распущенности в школе. Не знаю, что вы задумали против Вадика, но я этого так не оставлю! — Но так и есть, — подключилась Аня. — Я — свидетель! Всем было ясно, что единственный свидетель на нашей стороне. Больше свидетелей не наблюдалось. Директриса поднялась на ноги и одернула край пиджака. — Я буду готовить документы на отчисление Кондратюка. Это угроза жизни. Причем не в первый раз. Но для начала, конечно, поговорю с твоими родителями, Марк. Пускай завтра мать или отец придут в школу. Я растерянно взглянула на Марка. Он стоял молча, упрямо глядя в другую сторону. Да, вот это подарочек на Новый год. Представляю, как влетит Марку от мамы. Хотя, наверное, родители его поддержат. Но отчислять его?! Я просто не находила слов. Все вокруг тоже помалкивали. Когда директриса, стуча каблуками, направилась к своему кабинету, я бросилась к Марку, но он посмотрел на меня исподлобья. — Саша, не надо сейчас, — негромко сказал он, устало потерев переносицу. Я уставилась на его сбитые костяшки пальцев. А потом Марк развернулся и пошел прочь. Я знала, что его задели мои стихи, которые я посвятила якобы Егору… Знала, что он по-прежнему не верит мне. Только потому, что я так и не набралась смелости признаться ему в том, как он мне дорог. Вадим так и не поднимался с пола. Этот спектакль мне надоел. Я повернулась к нему и зло спросила: — Может тебе эвакуатор вызвать? Чтобы тушу твою гнилую наконец с пола подняли, Вадимочка. — Саша… — Щербакова осторожно тронула меня за локоть. — Мне плохо, дура, не видишь? — закрыв ладонями лицо, проговорил Горошкин. — Я жду врача. Вдруг у меня сотрясение? — Помилуй, чему там сотрясаться? Пришибить тебя мало, — сказала я. Вадим отнял руки от лица и посмотрел на меня. А потом хрипло рассмеялся. Из-за размазанной по лицу крови выглядел он жутковато. И смех получился злодейским. — Хоть Марка вышвырнуть из школы удалось. Потому что справедливость должна восторжествовать. Хотя посмотрим, что Егорке будет за совращение малолетней. Я покачала головой и вздохнула: — Какой же ты придурок, Горошкин. Убить бы тебя, прямо здесь. Даже в тюрьму потом сесть будет не стыдно. Развернулась и быстрым шагом направилась к лестнице. Аня засеменила за мной. — Как думаешь, Марка правда исключат? — спросила она, заглядывая мне в лицо. Я едва сдерживала слезы обиды. Навстречу нам попалась встревоженная медсестра. Директриса снова семенила за ней, но теперь я ее и взглядом не удостоила. Противная старуха! — Понятия не имею, — буркнула я. — Может его правда ножичком пырнуть? Ну так, по-тихому… — Аня… Только тут я заметила в противоположном конце коридора Машу Зуеву. Она стояла у расписания и смотрела прямо на нас. Наверняка Маша тоже стала свидетельницей драки. Но ее показания точно так же, как и показания Щербаковой, директриса бы не стала брать в расчет. Мы все были против ее внука. Аня сказала мне, что ей сегодня нужно пораньше домой, поэтому, поправив лямку рюкзака на плече, направилась к лестнице. Зуева так и не двигалась с места. Она буквально сверлила меня взглядом. Хотя обычно явно избегала моего общества, прятала глаза и первой уходила, где бы я ни появлялась. Тогда я приняла вызов и направилась к ней. — Привет, — сказала я. — Привет, — откликнулась она. Скорее всего, мы разговаривали в первый раз в жизни. Обычно я с ней даже не здоровалась. Как и она со мной. И все издевки над Машей я пропускала мимо ушей, хотя, наверное, нужно было раньше за нее вступиться. Теперь мне было стыдно. Да и вся эта ситуация не закончилась бы так печально. В итоге пострадал Марк. Если его все-таки исключат из школы… Мы подошли к окну и встали рядом, опершись о подоконник. Плечом к плечу, одного роста, даже руки на груди сложили одинаково. Могли бы мы когда-нибудь подружиться? Мне кажется, мы с Зуевой были слишком разными. На мое удивление Маша первой начала разговор. — Я все видела, — сказала она. — Вадим тебя первым начал цеплять. Так же, как и меня. — Вряд ли директриса и тебе поверит, — усмехнулась я. — Ты — заинтересованное лицо. — Горошкин когда-то предлагал мне дружбу, — внезапно призналась Маша. — Давно это, правда, было. В седьмом классе. — Серьезно? — удивилась я. Нет, Маша, конечно, симпатичная девчонка. И о чем-то подобном я даже Ане говорила… Но Щербакова тогда просто рассмеялась. — И ты не согласилась? — А ты как думаешь? — усмехнулась Маша. — Вадим всегда был гнилым и подлым человеком. С детства. Разве ты не знаешь, что он у малышей из начальной школы деньги вымогал? Меня такие люди никогда не привлекали. С Вадимом никто и никогда в классе не дружил искренне. Только из-за выгоды. Потому что его бабушка в случае чего таких же, как он, хулиганов отмажет. Или из-за страха. Запугает и заставит с собой дружить… Я вспомнила компанию, которую однажды видела вместе с Вадимом в метро. Кто его друзья? Наверное, такие же сомнительные личности со схожими жизненными ценностями. Обмануть, обсмеять, унизить. — Если дружат из жалости, это плохо, — сказала я. С Машей-то никто не дружил… Кроме Марка. Как недавно выяснилось. — Может, он одинокий? Или у него проблемы в семье? — А у кого нет проблем в семье? — откликнулась Маша. — У всех своих заморочек хватает. Только это не дает никому права становиться злым человеком и обижать слабых. — Мне кажется, злым человеком можно родиться. Просто так. И ничего с этим не поделаешь. — Горошкин слишком избалованный, — жестко сказала Маша. — Мстительный и злопамятный. Все отказ мне простить не может. Вот, например, у Марка тоже проблем хватает: и со зрением, он ведь в ужасной ситуации его потерял, и с родителями у него не всегда хорошие отношения были. Но это не мешает ему оставаться порядочным человеком. Зуева произнесла это с такой гордостью и так высокопарно, что я с удивлением осторожно на нее покосилась. — Ты знаешь о том как он потерял зрение? — ревниво спросила я. Мне казалось, что Марк должен был делиться сокровенным только со мной. — Знаю, — кивнула Маша. И ехидно улыбнулась. — Мы ведь друзья. Я рассказала ему как-то о своей семье, а Марк мне о своих проблемах. Мы все друг другу говорим. Я вспомнила о семье Зуевой. Тогда ее родители показались мне забитыми и очень тихими. Такие не способны отстоять не только права своей дочери, но и свои собственные. — Значит, все-все друг другу рассказываете? — зачем-то уточнила я. Внимательно посмотрела на Машу. Какое-то непонятное раздражение я к ней испытывала. И тут же поняла, что никогда раньше по-настоящему не испытывала чувство ревности. — Все рассказываем, — ответила Маша. Она с достоинством выдержала мой взгляд. — А как он зрение потерял? — спросила я. — Я тебе не скажу, это тайна Марка. Захочет, сам расскажет. Я немного отошла от Маши, развернулась и заглянула в окно. Вдалеке раскачивались заснеженные деревья. И небо было непривычно синим. На его фоне голубые глаза Маши казались кристальными. — Понятно, — кивнула я. Хотелось пожелать им добра и удачи. Я не могла сдерживать свое раздражение, поэтому решила просто уйти. — Ладно, пока! — бросила я уже на ходу. — И я знаю, что он в тебя влюблен, — поспешно сказала Маша. Тогда я остановилась и снова обернулась: — И это он тебе сказал? Поверить не могу, что Марк обсуждал все, что между нами происходит, с этой Машей. — Нет, про тебя он мне ничего не говорил, — ответила Зуева. — Но я сама это вижу. Догадалась. — Какая ты молодец, — все-таки огрызнулась я. — А ты влюблена в него? Я думала, Маша начнет смущаться и отнекиваться, но она честно сказала: — Да. Я его люблю. Она произнесла это так тихо, что у меня сердце екнуло. — Но ни чужому, ни своему сердцу не прикажешь, — вздохнула одноклассница. — А ты, Саша, просто дура, если не замечаешь, какой человек хочет быть рядом с тобой. — Все я замечаю, — тут же смутилась я. — Тогда прекрати парить ему мозги, — посоветовала мне Маша. Будто я нуждалась в ее советах. — Я подумаю над твоим советом, — сдержанно отозвалась я. — Ага, подумай, — с грустью кивнула Маша. Когда я покидала школьный коридор, на меня такая тоска накатилась, что снова захотелось плакать…

***

Дома я не могла найти себе места от беспокойства. Квартира была пустой, оттого я чувствовала себя особенно одиноко. Начиналась предновогодняя суета. Папа как всегда зависал допоздна на работе, мама и Настя уехали по магазинам за продуктами закупаться к приезду на дачу родственников. Настроение не поднимала даже привезенная ель. В квартире стоял смолистый запах хвои. В детстве я бы пришла в восторг оттого, что, вернувшись домой, обнаружила в большой комнате такую огромную пушистую елку, которая доставала практически до потолка. Сейчас же все мои мысли были заняты другим. Я думала о Марке. Поверил ли он словам этого придурка Вадима? Куда ушел после уроков? Почему не захотел со мной поговорить? И, наконец, исключат его из школы или нет? Я подумала, что если Кондратюка исключат и мы так и не сможем выяснить отношения, то жизнь моя будет кончена. Не поеду я ни на какую дачу. И до конца своих дней не выйду из комнаты. Маша Зуева права. Хватит вести себя как трусливый страус, пряча голову в песок. Но если я впервые столкнулась с такими чувствами и просто не знаю, как себя вести? Номер телефона Марка у меня был, но это явно не телефонный разговор. Оставалось одно — ехать к нему домой уже по знакомому мне маршруту. Мама и сестра застали меня в полутемном коридоре, когда я натягивала сапоги. Они вернулись весëлые с полными пакетами провизии. От них вкусно пахло морозом. Мама включила свет и удивленно посмотрела на меня. — Ты куда это на ночь глядя? — спросила она, снимая шапку, на которой блестел растаявший снег. Про «на ночь глядя» она, конечно, загнула. Но за окном уже действительно сгустились сумерки. Настя уже привычно молчала, буравя меня хмурым взглядом. — К Марку, — честно ответила я. — Мы с ним поссорились. Он все не так понял, набил морду другому парню и вообще… Его теперь могут исключить из школы. Мама с сестрой так и замерли с пакетами в руках. У Насти даже вся мрачность с лица исчезла, остался только живой интерес. — А поподробнее? — нахмурившись, поинтересовалась мама. — Куда уж еще подробнее? — почему-то рассердилась я. — Мам, пускай идет, пока не так поздно, — подала голос Настя. — Потом нам все расскажет. Если что, я Егора попросить могу, он поможет твоему Марку. И я посмотрела на сестру с благодарностью. Странно, может ей просто надоело обижаться на меня? На улице усиливался снегопад. Пробки в девять баллов. Представляю, какая суета сейчас творится в магазинах. Все носятся сломя голову, выбирая друзьям и близким подарки. Мне в этот год впервые было не до праздника, хотя обычно Новый год я обожаю. Автобус плелся слишком медленно. Засыпанный снегом город был украшен фонариками и гирляндами. Я смотрела на нарядные улицы через замерзшее стекло и думала о своем. Конечно, можно было доехать без пробок на метро, но потом от станции пришлось бы слишком долго тащиться до дома Марка. А так доеду практически до точки назначения. Я была так увлечена своими мыслями, что не сразу заметила в другом конце автобуса Вадима. Он пристально смотрел на меня. Глаз его заплыл, и теперь Горошкин выглядел еще более злобно и непрезентабельно. Поначалу я решила, что это совпадение: мало ли почему мы можем оказаться в одном автобусе? Но в душе скреблись сомнения. Что-то подсказывало мне: не все так просто. Неужели он выслеживал меня весь вечер у дома? Говорил же, чтобы я смотрела в оба. Мало ему моего позора со стихами и отчисления Марка? Все никак не угомонится? Я снова взглянула в его сторону. Вадим хищно улыбнулся, и только сейчас я заметила за его спиной еще двух парней. Они явно были вместе. Только сегодня я размышляла на тему, кто может дружить с Вадимом, и пришла к выводу, что такие же стервятники, как и он сам, от которых ничего хорошего не жди. Внутри от волнения все поднялось, а потом рухнуло куда-то в низ живота. Стало страшно. Что они задумали? Я запаниковала, и это не осталось незамеченным для Вадима. До дома Марка оставалось еще две остановки, но я не могла оставаться в этом автобусе. Почувствовала, как от непонятного волнения не хватает воздуха. Когда двери распахнулись, я, стоя у выхода, быстро выскочила наружу, надеясь, что Вадим и его приятели поедут дальше. Но не тут-то было. Парни выскочили за мной вместе с другими многочисленными пассажирами. Сердце разрывалось от страха. Неужели будут бить? Этому отморозку нечего терять. Я направилась от остановки быстрым шагом, а когда обернулась, увидела, что Вадим и его приятели идут за мной. Тогда я, недолго думая, перешла на бег. Прохожих в это время было много, поэтому приходилось маневрировать между ними. Когда я в следующий раз обернулась, Вадим и его дружки бежали за мной в прежнем темпе, ничуточки не отставая. Хорошо, что асфальт здесь был расчищен, иначе я рисковала где-нибудь навернуться. Помню, как скользили мои сапоги по наледи во дворе Марка… Однако недолго я радовалась. Впереди меня ждал светофор с «красным» для пешеходов. Отсчет в сто двадцать секунд совсем не радовал: за это время меня могли с легкостью цапнуть. Тогда я свернула к дворам. Кондратюк живет в квартале отсюда, и теперь его дом казался мне настоящим спасением. Горошкин не отставал. Когда народу вокруг стало меньше, мне в спину послышался свист. А потом противный гнусавый с хрипотцой голос Вадима: — Трусова, стерва! Стой! Хуже будет! И хоть бы кто-нибудь пришел на помощь и остановил их! Я вспомнила, как прохожие расступались в стороны, пропуская вперед эту шпану, и меня злость взяла. Снова на время вернулось то неприятное чувство беспомощности, когда меня зажал в арке Макаров. Ощущение, что никто и никогда тебе не поможет… Удивительно, но я совсем не чувствовала усталости, наоборот — только прилив адреналина. Хотя обычно для меня пробежать километр на уроке физкультуры уже целое событие. Хочется потом легкие выплюнуть… Теперь же я бежала сломя голову. Правда, вскоре меня ждал новый облом: впереди в одном из дворов показался тупик. Несколько мусорных контейнеров на фоне высокой обшарпанной стены перегородили мне путь. Я знала выход к арке, где жил Марк, поэтому свернула туда. Впереди — та самая огромная замерзшая лужа, через которую Женя нес Аню на руках. Сейчас она была припорошена свежим выпавшим снегом, но никуда, разумеется, не делась. Помня о ней, я взяла немного в сторону, а вот один из моих преследователей — незнакомый нескладный пацан, который был ко мне ближе всего, — на ней растянулся и выругался. Вадим и его второй приятель тут же на всякий случай затормозили. Я тоже остановилась и быстро обернулась. Во взгляде Горошкина была такая лютая злость, что я поежилась. Наша встреча не предвещала ничего хорошего. Я покосилась на подъездную дверь, где жил Марк. Сейчас она была плотно закрыта. Горошкин с дружками загнали меня в тупик. Вадим обошел лужу и двинулся в мою сторону. — Я ведь сказал тебе, Сашенька, чтобы ты по сторонам оглядывалась. Думаешь, все кончено? — спросил он, приближаясь ко мне. — Как мило, что ты помнишь моë имя. Что привязался ко мне? — искренне воскликнула я. — Из-за тебя мне лицо разбили, а у меня — свидание. — С кем это? — не сдержалась я и расхохоталась. — С самим собой? Я сразу же пожалела о сказанном. Горошкин рассердился еще больше и в пару шагов приблизился ко мне практически вплотную. В этот момент подъездная дверь распахнулась, и на крыльце показалась уже знакомая мне девчонка с болонкой. Следом вышел высокий мужчина в черном пальто. Наверное, ее отец. Девчонка быстро посмотрела на меня, потом на окруживших парней. Дернула болонку за ошейник, и та заливисто разлаялась на весь двор. Отец девчонки что-то искал в кармане пальто, как позже выяснилось — ключи от машины, — и только раздосадованно поморщился от звонкого лая своего питомца. — Саша, уйми Бусю, — сказал он раздраженно. Но я уже поняла, что моя тезка специально дала команду «голос» болонке. Лай и появление жильцов этого дома явно сбили спесь с моих преследователей. Вадим непроизвольно попятился и едва не навернулся на той же замерзшей луже. Девчонка придерживала дверь, а потом незаметно кивнула мне. Я с благодарностью кивнула ей в ответ и бросилась к подъезду. Поднявшись на пролет, посмотрела в окно. Моя спасительница с отцом направились к припаркованному белому «Форду». Мужчина долго счищал щеткой снег. Вадим и его дружки так и стояли неподалеку, о чем-то переговариваясь. Если сейчас в подъезд зайдет кто-нибудь из соседей, пустив этих придурков внутрь, то мне не жить. Может, все-таки уйдут? Но парни и не думали уходить. С ногами уселись на скамейку и достали сигареты. Я продолжала наблюдать за ними из окна, боясь пошевелиться. Почувствовала, как на меня навалилась страшная усталость. После погони мышцы загудели. В подъезде я стояла рядом с батареей, от которой жарило с такой силой, что щеки запылали. Боже, ну почему я в последнее время постоянно попадаю в дурацкие ситуации? Тридцать три несчастья просто! Я поднялась еще на пару пролетов. У Марка было тихо. А вот в соседней квартире у кого-то вовсю орал телевизор. Там жил Егор Сергеевич. Я даже смогла разобрать слова из фильма «Иван Васильевич меняет профессию». Папа всегда смотрит его на Новый год. Мне так захотелось домой, к родителям, в самое безопасное на свете место… Я прислонилась к двери Кондратюка, не осмеливаясь нажать на звонок. Наверное, Марк не захочет со мной разговаривать, и будет прав. Я чертова жалкая трусиха. От ненависти к себе хотелось плакать. Я даже всхлипнула негромко. Набравшись смелости, я всë же позвонила. Никто не ответил… Ну да, родители Марка на работе, а самого его, похоже, не было дома. Мне стало ещё хуже. Чëрт! На улице ещё и Вадим со своей командой. Стоит выйти, и они прихлопнул меня как комара. Мой взгляд упал на находившуюся рядом дверь учителя биологии. Может Солнышко знает, где Марк, они же соседи… Да и вообще, мне с ним тоже поговорить надо, может к тому моменту Горошкин и команда уйдут. Я глубоко вздохнула и пару раз трясущимися руками нажала звонок квартиры моего классного руководителя. Тут же послышался какой-то шум. Лязгнул замок, и я отскочила подальше от квартиры. Дверь приоткрылась, и на пороге показался Егор Сергеевич. В домашних брюках и белой футболке. Рыжие волосы биолога были мило растрëпаны. — Саша? — удивился он, явно смутившись. — Что вы здесь делаете? — Здравствуйте, Егор Сергеевич, — снова всхлипнула я. — Вы ведь тоже сегодня получили мои стихи?..