Любовь в подарок

Руки бьёт крупная дрожь, когда я подношу палец к звонку и пару раз нажимаю. Раздаëтся резкий, режущий уши сигнал, а потом вновь становится тихо. Я начинаю нервно теребить карманы своей куртки, сгорая от волнения. Надо же, я никогда ещё так не нервничала. Сегодня очень волнительный для меня день, так как мама Марка решила, что очень хочет познакомиться со мной как можно скорее и назначила встречу в их квартире. Сам Марк, судя по звуку его голоса в трубке, когда он сообщал мне эту «прекрасную» новость, тоже особо в восторге не был, и по этому постоянно ворчал, зарекаясь, что уйдёт из дома с концами. Меня его обещания очень умиляли, но отменить волнения они всё же не могли. Погрузившись в воспоминания я стала немного успокаиваться. Тем временем за дверью раздался грохот упавшего ведра и приглушëнные ругательства. Я улыбнулась, сама не зная почему. Потом послышался звук шагов, и через мгновение дверь распахнулась. На пороге стоял Марк. — Привет, — сдавленно произнëс он, невинно улыбнувшись, — а я ждал тебя чуть позже. Низ его серой рубашки был залит водой или чем то похожим, волосы растрëпаны ещё сильнее чем обычно (на его несчастной голове будто взрыв атомной бомбы случился, ни больше, ни меньше), голубые глаза распахнуты, руки покрыты слоем бело-голубой пены, он, похоже, не был готов к тому, что появлюсь я именно сейчас. — Привет, — ответила я и, на всякий случай, глянула на часы: 18:00, он, наверное, ошибся, так как пришла я вовремя. — Сейчас ровно шесть. — Серьёзно? — Марк прижал влажные руки к потному лбу и издал душераздирающий стон отчаяния, снова заставив меня улыбнуться. — Вот я придурок! — он приложил пальцы к вискам и мучительно закрыл глаза. — Мама будет минут через пятнадцать, из этого следует — мне крышка. Я умру совсем молодым. Она же меня в туалете утопит, или прокрутит через мясорубку, или заставит варить суп, или… — Так стоп, — перебила его я, положив руку парню на плечо. — Хватит перечислять способы твоей казни. Что происходит? Марк страдальчески покачал головой и открыл дверь по-шире, пропуская меня внутрь. В квартире стоял едкий запах моющего средства, отдающего нотками цитруса, от которого защипало в носу. На полу, в коридоре, валялось упавшее ведро, похоже, Марк напоролся на него, когда собирался идти мне открывать. Рядом с ведром находилась половая тряпка и ярко-красные резиновые перчатки. Кажется, он и правда затеял уборку. — Видишь ли… — почесав затылок, произнëс парень с невинным выражением лица. — Моя мама может достать меня вопросами по поводу чистоты в квартире, так как этой чистоты до сегодняшнего дня здесь не было. И ей тут даже не пахло. Мама была на сутках, а я уже успел навести здесь хаос, — Марк смущëнно опустил глаза в пол. — Ты стала бы свидетелем моей смерти, не предприми я попытку всё быстренько исправить. — Было бы весьма здорово на это посмотреть. — Я тоже тебя люблю. Он, похоже, не придал своим словам какого-то великого значения, но меня всё же окатило волной смущения. Марк снова улыбнулся и поднял на меня свои светлые глаза. Я вздрогнула, наверное, никогда не привыкну к тому, что теперь он на меня смотрит. Этот взгляд, кажется, прожигал на сквозь, неумолимо забирался под кожу, в самые недры души. Я замерла как фонарный столб, и глубоко вздохнула, пытаясь выровнять сбившееся дыхание. Получилось, вроде, неплохо. — Давай, помогу, — предложила я. Марк пожал плечами в ответ и невинно улыбнулся. Ну и как мне это понимать? Неужели нельзя сказать словами? Я мысли умею читать что-ли? Он всё же очень странный человек, очень. Надо сказать, что управились мы быстро. Вдвоём работа пошла куда веселее: мы скоренько вытерли лужу с пола, убрали ведро и тряпку, подправили пару недочëтов в других комнатах, и, в общем, квартира начала выглядеть вполне привлекательно. Потом Марк сходил в свою комнату и переоделся в сухие вещи. Я снова теребила своë платье, вздрагивая от каждого шороха за дверью, когда мы сидели на кухне в ожидании прихода родителей Марка. Сам парень тем временем сверлил меня пристальным взглядом, от которого лучше ни чуть не становилось. Пару раз хотелось рыкнуть, чтобы он прекратил наконец прожигать дыры в моëм лице, но, видимо, Марк не запрограммирован на порядочное поведение. Я вздохнула и отвела от него взгляд, уставившись в окно. Узел в животе отказывался развязываться. — Волнуешься, — это скорее утверждение, чем вопрос. — Нет… — начала врать я, но враньё далеко не зашло. — Разве что чуть-чуть. — Может тебе выпить для храбрости? — тихо поинтересовался Марк, заговорщически мне подмигнув. — Я знаю где папина заначка… Он вздрогнул, не закончив фразу, так как услышал шум открывающейся входной двери, шуршание пакетов и громкий женский голос: — Зачем это ей нужно выпить для храбрости, Марк Валерьевич?! И где ты нашëл папину заначку? — Не отвечай ей, сын, — крикнул второй голос, уже мужской. — Я куплю тебе компьютер, если будешь молчать. Забудь всё, что об этом знаешь! — Валера! Прекрати подкупать нашего ребëнка! — всё так же громко ответила мама Марка. — Или останешься без футбола вечером! — Ладно, хорошо, сдаюсь… Ай! И тебе не обязательно бить меня пакетом. Я тихо усмехнулась, посмотрев на Марка, на лице у которого отобразилась гримаса боли. Я буквально вижу то, насколько сильно он хочет испариться из этой кухни как можно скорее. — Прости, — тихо прошептал Марк. Вздохнув, парень повернул голову в сторону вошедшей на кухню матери. — Знаешь, мамочка, для разговора с тобой многим не помешало бы выпить для храбрости, — заявил он и тут же улыбнулся во весь рот. Я не впервые видела такую улыбку, способную поколебать моë чувство равновесия. — Думаю, Марк путает меня с собой, — сказала женщина, переводя темные глаза на меня. — Вы, должно быть, и есть Саша, — сказала она мне. Раньше чем я успела ответить, рядом с женщиной появился мужчина. Марк засиял, как солнце. Таким я его еще не видела. — Привет, папа! Саша, познакомься, — он вытянул руку и указал на родителей. — Это мои мама и папа. Валерий улыбнулся сыну. Слегка повозившись у кофе машины, он протянул жене кружку и отхлебнул из своей. Выглядел он хмуро, но вполне дружелюбно. У белой кружки, которую он держал, были щербатые края и броская надпись наискось: «Только лучших пап повышают до дедушек». Весьма тонкий у Марка юмор. Это ж надо так подколоть отца, небось специально намыливался в магазин «Оригинальные подарки пенсионерам». Мне вдруг отчаянно захотелось увидеть лицо Валерия, когда он получил такой подарок. — Я до сих пор побаиваюсь навороченной кофемашины, — вместо приветствия сказал он. — Я тебе целых три раза показывал, как ею пользоваться. — Папа у нас человек старого закала, — усмехнулась мама Марка. Марк толкнул меня под ребра, напомнив, что я не должна молчать. В ответ я больно наступила ему на ногу. Парень ойкнул и убрал конечность подальше, но отвечать мне не стал. Взрослые на это лишь ухмыльнулась, несомненно, они видели наши «незаметные» разборки. — Меня зовут Саша Трусова, — представилась я, испепеляюще взглянув на Марка. Валерий медленно опустил кружку на столик. И оглядел меня с ног до головы. Взгляд этот показался мне странным, но вполне дружелюбным. Что, к слову, не помешало мне поёжиться и нервно заëрзать на стуле. — И когда ты собирался нам об этом рассказать? — спросил он, щурясь на сына. Марк невинно улыбнулся и, почесав затылок, ответил почти беззаботным голосом: — Пап, не обольщайся и прекрати вести себя как обиженный ребёнок, уверен — это была не последняя твоя заначка. А Саша — настоящее маленькое чудовище, так что хватит хмуриться, или я очень еë попрошу откусить тебе голову. — Благодарю, — хмыкнула я. — Это лучший комплимент в моей жизни. — Стараюсь как могу, — отозвался парень, пожав плечами. — На твоëм месте, Саша, я бы уже давно его бросил, — заметил Валерий, но всё же улыбнулся. — Я подумаю над вашим предложением, — ответила я. — Не могу не сказать, что оно очень привлекательно. Мужчина засмеялся, причём вполне открыто и искренне, я судорожно выдохнула, испытав облегчение. — Сколько вы уже встречаетесь? — задала новый вопрос мама Марка, молчавшая до этого времени, испытующе глядя на сына. — Скажем так, — неторопливо начал Марк на удивление непринуждённо. — Достаточно долго, чтобы я смог запомнить Сашины шаги. Мои уши окрасились в красный цвет. Как он может об этом так расслабленно говорить? — Саша, тебе когда-нибудь удавалось добиться от него прямого ответа? Я знаю Марка с первых дней его жизни, и ни на один мой вопрос он не ответил как следует. Марк сердито зыркнул на мать и повернулся ко мне: — Ты не обязана отвечать на подобные вопросы. Женщина раздраженно цокнула языком: — И хотела бы сказать, что это этот город испортил моего сына, но не могу. Он и до переезда был таким же грубияном. Я усмехнулась, не сдержавшись. — Это правда, — подтвердил Валерий, откидываясь на спинку кухонного стула. — Ты бы видела их баталии! По всему району было слышно, как они орут друг на друга. Окрестные улицы потом откликались эхом. Мать и сын хмуро посмотрели на него, с совершенно одинаковым выражением лица. Женщина взглянула куда-то поверх плеч Марка. Потом спросила: — Хотела бы я знать, Марк Валерьевич, когда ты последний раз убирал квартиру? — Двадцать минут назад, — ответил Марк, цепенея под материнским взглядом. — Может меньше. — Я даже отсюда вижу пыль на кофейном столике. — Ты не можешь этого видеть! Глаза женщины вспыхнули. Собственная проказа доставила ей огромное удовольствие. — Вот именно по этому, мамочка, я и предложил Саше выпить для храбрости, — с очень эрудированным лицом сказал Марк и сложил руки на груди. Надо сказать, посидели мы вполне не плохо. У Марка, оказывается, были очень весëлые родители, правда, весь вечер я сидела как на иголках, не зная, шутят они или нет. И дальше жизнь пошла бы хорошо, если б не один инцидент.

***

Это случилось на школьной лестнице после четвертого урока. Я спускалась в столовую, когда со мной поравнялся Егор Сергеевич. — Добрый день, Саша, — поприветствовал он меня. — Здравствуйте, Егор Сергеевич, — откликнулась я, прислушиваясь к себе. Что ж, ноги не подкосились (это пока что!), и сердце чаще не забилось. Скорее я испытала легкое волнение. И светлую грусть по своим некогда сильным, как мне всегда казалось, первым чувствам. — Саша, вы не подготовились к моему последнему уроку. У вас все хорошо? — обеспокоенно спросил биолог. И по его участливости в голосе я поняла, что он действительно за меня волнуется. — Все хорошо, Егор Сергеевич, — быстро ответила я. — Просто не успела. Извините меня! Такое больше не повторится. — Ну, что вы, Саша, — очень мило смутился Солнышко. — Я искренне за вас переживаю. Я тоже засмущалась. Опустила взгляд в пол и принялась рассматривать наши ноги. Его — в идеальных белых кедах. И мои — в бархатистых темно-зеленых балетках с бантиками, которые я брала как сменку. — Хотя, возможно, я имею представление, что отвлекает вас от учебы, Саша, — заулыбался биолог, искоса поглядывая на меня. — О чем вы, Егор Сергеевич? — спросила я, покраснев. Конечно, он имел в виду наш последний разговор. Когда сказал, что у меня взгляд изменился. Но догадывается ли он, что я влюблена в Марка? — Любовь — это замечательно, — сказал Солнышко. — Вы сейчас чувствуете то же самое? — осмелилась задать я вопрос и посмотрела на учителя. Биолог лучезарно улыбнулся. Какую он тему завел, однако. — Саша, с чего вы взяли? — спросил Егор Сергеевич, негромко рассмеявшись. Но по его лицу было все понятно. В какой-то момент мне даже показалось, что Солнышко со мной флиртует. Оттого щеки с непривычки больше запылали. — Да так… — многозначительно ответила я, рассмеявшись в ответ. Так заболталась и засмотрелась на биолога, что перемахнула сразу через одну ступеньку. Нога соскользнула, подвернулась, и я рухнула вниз. Позорно проехалась на заднице несколько ступеней. Как это было больно, унизительно и неудобно! Вот так и строй глазки учителям… Ногу пронзила острая боль. Да еще и копчиком здорово приложилась. Я закусила губы, чтобы не разреветься. Солнышко тут же ко мне подскочил и присел рядом на колени. — Саша, сильно ушиблись? Где болит? Снова захотелось указать на сердце и спросить: а вы подуете? Как мама в детстве? — Ногу больно, — пожаловалась я. Мимо, обступая нас, проходили другие ученики и с интересом наблюдали за происходящим. Я уставилась на свою ногу. Из-за плотных колготок сложно было разобрать, опухла ли она, но мне казалось, что боль пульсирует до самой макушки. — Наверное, подвернула. Я и охнуть не успела, как Егор Сергеевич легко подхватил меня на руки. Тут же рефлекторно я обвила его шею руками. Случись это в сентябре или в октябре, я бы с ума сошла от счастья. Но сейчас был конец декабря, и моя любовь к Солнышку пропала, как новогоднее настроение. От «большой светлой любви» остался запах парфюма биолога, который мне по-прежнему нравился. И, конечно, стеснение. Как тут не смущаться, когда такой мужчина на глазах у всей школы несет тебя на руках? Пусть и не на край света, а всего лишь в травмпункт. Путь к кабинету врача лежал через класс информатики на первом этаже, где после столовой уже толпились мои одноклассники в ожидании учителя. Девчонки, обсуждающие что-то, тут же примолкли и уставились в нашу сторону. Зная, что некоторые из них тоже вздыхали по Солнышку, я почувствовала на себе недоуменные и завистливые взгляды. Из вредности мне хотелось прильнуть к Егору Сергеевичу, им назло. Но биолог может все не так понять… Однако в этот момент Солнышко сам подтянул меня, потому как я немного сползла. — Вам не тяжело, Егор Сергеевич? — спросила я. И тут же испугалась, что мой вопрос может прозвучать кокетливо. — Саша, вы просто пушинка, — посмотрел мне в глаза Солнышко. Краем глаза заметила, что за нами наблюдает Кристина Благовещенская — моя давняя врагиня. Мы практически не общались, и я даже не помню, с чего конкретно началось наше соперничество. И все-таки оно было. Во всем. В школьных мероприятиях, в учебе, в симпатиях к мальчикам… А еще я не раз слышала, как Кристина обсуждала в раздевалке, какой шикарный мужчина Егор Сергеевич. Конечно, эти разговоры меня страшно злили. Я ревновала. Но тогда ведь я не могла запретить другим девчонкам влюбляться в молодого учителя. Возможно, не заметь я ядовитый взгляд Благовещенской, то так бы тихонечко и просидела на руках у биолога. Но тут во мне взыграло непонятное злорадство. Когда мы поравнялись с Кристиной, я крепче обняла за шею Егора Сергеевича и на несколько секунд прижалась к нему. Солнышко не обратил на это никакого внимания, а может, просто сделал вид, что не заметил… Когда мы прошли мимо Кристины, я с довольным видом выглянула из-за плеча биолога, но вместо Благовещенской наткнулась на взгляд суровых голубых глаз. Марк что-то спросил у стоявшей рядом с ним Зуевой, она ответила, и парень стал ещё мрачнее. Улыбка тут же сползла с моего лица. Несмотря на больную ногу, захотелось сразу слезть с рук Солнышка. Или хотя бы чтобы он меня скорее донес до медкабинета. Но школьный коридор теперь казался бесконечным. Сиять на руках биолога сразу расхотелось. В медкабинете Егор Сергеевич осторожно усадил меня на кушетку, объяснил школьной медсестре ситуацию и вместе со звонком, извинившись, покинул кабинет. — Как же это тебя угораздило? — спросила медсестра, туго перевязывая мне ногу эластичным бинтом (да, на удивление, у неë там был не только уголь активированный). — Замечталась и навернулась с лестницы, — буркнула я. Какая же я дура! Об этом и вспоминать не хотелось. Медсестра как-то хитро взглянула на меня, но промолчала. Когда я, прихрамывая, вышла из ее кабинета, урок уже был в самом разгаре. Коридор опустел, и Марка в нем, разумеется, не было. На информатику я не пошла. Тем более у меня уважительная причина — травма. Остальные подтвердят. Весь класс наблюдал за тем, как Егор Сергеевич несет меня на руках. Вспомнив, что Кондратюк тоже стал свидетелем этого действа, я помрачнела. Все-таки Марк до сих пор не верил, что у меня прошли чувства к Солнышку. Да и кто бы поверил? Я ведь еще обняла биолога, чтобы Благовещенскую позлить. Я доковыляла до широкого подоконника и кое-как забралась на него. В школе шли уроки, и вокруг было тихо. За окном начался сильный снегопад. Я подумала о Ане. Подруга недавно слегла с температурой. Как она сейчас? Чем занимается? Я достала из рюкзака телефон и набрала номер подруги. — Да? — грустно ответила Аня. Ее голос был таким усталым, будто она вагоны разгружала. — Болеешь? — задала я какой-то глупый вопрос. У Щербаковой на фоне гудели машины. Снег так и валил с неба. Наверное, сейчас на дорогах настоящий коллапс. — Вышла за лекарствами. — Хрипловато ответила она. — Ну… А в школе как? — Солнышко про тебя спрашивал, — сообщила я. — Я ответила, что ты болеешь. А так… Я задумалась, стоит ли рассказывать Ане о своем падении с лестницы и чудесном спасении Егором Сергеевичем. Все-таки мы с Аней решили ничего друг от друга не скрывать. Но о той ситуации мне даже вспоминать было стыдно, не то что рассказывать. Тем более что это был явно не телефонный разговор. — А так… вроде больше ничего нового, — закончила я. Аня вздохнула: — Понятно. Ты мне скинешь домашку? — Угу. Меня так и подмывало спросить у подруги про Женю, но я сдерживала себя, понимая, что она всё-таки не в самом лучшем состоянии, чтобы отвечать на подобные вопросы. Гудение на фоне прекратилось, и вдруг стало тихо-тихо. — Ты тут? — спросила я. — Ань, ты чего молчишь? — Тут, — отозвалась Щербакова. — Я слушаю, как снег шелестит. Ты слышишь? Я ничего не слышала. Только из спортзала доносился стук баскетбольного мяча и редкие свистки. По голове себе лучше б постучали! — Саш, и почему все так сложно? — спросила Аня. На этот вопрос у меня ответа не было.