Любовь в подарок

У Маши Зуевой не было друзей. По крайней мере, в школе ее никогда ни с кем не видели. Молчаливая, тихая, скромная, пугливая… Маша плохо училась и не могла найти общий язык со сверстниками. В начальной школе над ней смеялись из-за лишнего веса. А после летних каникул в восьмом классе Маша пришла в школу сильно похудевшей, однако неуверенность в ней все равно осталась. Чудесное преображение никак не повлияло на Зуеву. Она все так же плохо училась, стеснялась и подвергалась насмешкам некоторых одноклассников. С возрастом наши «особо умные» мальчики все-таки отстали от бедной Маши, но кое-кому она не давала покоя. Например, нашему главному хулигану (вы с ним уже знакомы) — Вадиму Горошкину. Он так и продолжал цеплять Машу, обзывая ее «жирухой», несмотря на то что в Зуевой было килограммов пятьдесят от силы. Наверняка Машу его шутки и тупые подколы доводили до слез, но в классе она свою слабость не показывала. — Как думаешь, почему Вадим все время лезет к Зуевой? — спросила меня как-то Аня. — Мне ее жалко. Машу было жалко не только Щербаковой. Горошкин своими издевками достал многих, но связываться с ним никто не хотел. Иногда мне казалось, что у Вадима не все в порядке с головой. Он был жутко избалованным и неприятным. Да еще и со связями: его бабушка работала директрисой в нашей школе. То, что позволялось Горошкину, не позволялось больше никому. Учителя закрывали глаза на его грубость и неуспеваемость по большинству предметов. А мы потихоньку страдали от этой вседозволенности. — Может, он влюбился? —предположила я тогда. — В кого? — рассмеялась Аня. — В Машу? Мы одновременно обернулись и посмотрели на тихую, молчаливую Зуеву. Я пожала плечами: — Ну, да. Она стала очень даже хорошенькой. Ей бы больше уверенности в себе. Дело ведь даже не в весе, не в шмотках, не в успеваемости… Она просто не умеет преподносить себя. Аня кивнула. — А еще Маша кажется очень одинокой, — вздохнула я. Девчонки из нашего класса не спешили принимать Машу в свою компанию. Да и я сама не горела желанием сближаться с ней. Мне было комфортно дружить с Аней, Камилой и Андреем. С Машей же у нас не было никаких общих интересов. Она всегда казалась мне отстраненной, забитой и немного странной. Иногда мы вовсе забывали о существовании Маши Зуевой, пока на уроке ее не вызывали к доске. Или до тех пор, пока ее снова не начинал цеплять при всех Горошкин. Сегодня же, после третьего урока, Маша вдруг оказалась в центре внимания. Я сама не поняла, с чего все началось. Когда мы с Аней (и Марком в придачу) вернулись из столовой, в классе стоял страшный дубак. Окно было распахнуто настежь, а на подоконнике сидел довольный Вадим с перевернутым полупустым рюкзаком Зуевой. Остальные одноклассники столпились вокруг него. Кто-то из девчонок говорил неуверенно: — Вадим, идиот, отдай ей рюкзак! — А будет знать, как руки распускать, — говорил Горошкин, болтая ногами. — Да тебе давно пора врезать, — сказал вдруг наш ботаник Ваня Жариков. — Что происходит? — тихо спросил Марк, крутя головой по сторонам. — Вадим, похоже, выкинул пол Машиного рюкзака в окно, — так же тихо ответила я. Марк неуверенно кивнул, и я перестала его чувствовать за своим плечëм. Судя по красному пятну на щеке, Горошкин наконец получил заслуженную оплеуху от Маши. Сама Зуева сидела за своей партой и, положив голову на руки, тихо плакала. Глядя на эту картинку, я почувствовала, как у меня внутри шевельнулась жалость. — Че ты сказал, очкарик? —прищурился Горошкин. — Тебе давно самому морду не чистили? Жариков тут же замолчал и отошел в сторону. Я поежилась от холода. По классу гулял сквозняк. За распахнутым окном же было сплошное декабрьское умиротворение. Весело щебетали синицы, ярко светило солнце, и от солнечного света слепило глаза. Если б не эта некрасивая ситуация, день казался бы по-зимнему умиротворенным. — Отдай ей рюкзак! — настойчивей повторили девчонки. — Ага, щас! Если жируха не извинится, я выкину его в окно вслед за пеналом и учебниками. Меня от этой ситуации даже дрожь охватила. — Да не будет Маша извиняться, ты заслужил! — все-таки снова возмущенно проговорил Жариков. — Пусть мои подошвы поцелует, — сказал Вадим, вытянув длинные ноги и продемонстрировав стоптанные ботинки. — Тогда, может быть, прощу. Никто не смеет на меня руку поднимать. — В детстве его зря не пороли, — шепнула мне на ухо Аня, глаза подруги просто горели от злости. Я не успела ответить ей. Вдруг кто-то легонько оттолкнул меня в сторону, протискиваясь к окну. Я подняла глаза и увидела Кондратюка. Он продолжал осторожно расталкивать собравшихся вокруг ребят и наконец подошел к Горошкину. В классе Марк уже освоился, по этому шëл почти не опираясь на парты, но в его движениях всë же была некая скованность. Чудик молча вырвал из рук растерявшегося Вадима уже полупустой рюкзак и кинул его в руки Жарикова (я поразилась тому, насколько ловко он это сделал). «Я слепой, а не бесполезный», — пронеслись в моей голове слова Марка. Ваня на удивление ловко его поймал, я даже не ожидала от ребят такой сработанности. Жариков тут же передал рюкзак Маше, которая к тому времени уже перестала плакать. Она поднялась с места и растерянно вглядывалась в толпу, пытаясь рассмотреть, что там происходит у окна. Остальные тоже притихли. А у меня тут же возникло нехорошее предчувствие, живот свело от страха. — Охренел? — возмущенно заорал Вадим. — Это ты сейчас ей подошву облизывать будешь, — пообещал Марк голосом, не терпящим возражений. Его пустые глаза смотрели мимо лица противника, что придавало ещё большей напряжëнности моменту. Горошкин только растерянно захлопал белесыми ресницами. — Да пошел ты, слепой придурок, — наконец проговорил Вадим, первым толкнув Марка. Тогда Кондратюк резко схватил Вадика за грудки и склонил к раскрытому окну. Девчонки, не сговариваясь, заверещали. Я вздрогнула и дëрнулась вперëд, но Аня крепко схватила меня за руку. Марк чуть ли не наполовину вытащил Вадима из окна и навис над ним, лицо чудика перекосило от гнева. Кабинет биологии находился на третьем этаже. Вроде не высоко, но шею сломать вполне можно. Мы с Аней тоже ахнули. Я следила за происходящим, будто фильм смотрела. Жаль, все происходящее нельзя было выключить. Или хотя бы перемотать самые неприятные моменты… — Дебил, я же упаду, — дрожащим голосом заверещал Вадим. — Ничего страшного. Здесь невысоко. Извинись, — глухо прорычал Марк. Я видела, как холодный ветер треплет коричневые волосы Горошкина. Мне казалось, что еще немного — и парни вдвоем улетят вслед за учебниками Маши. Внезапно раздался громкий и встревоженный голос Егора Сергеевича: — Что здесь происходит? Тогда я перевела дух. Мне казалось, что в том месте, где появляется Солнышко, не может произойти ничего плохого. Он как супермен. Придет и все разрулит. Марк развернулся и ослабил хватку. Тогда Горошкин, воспользовавшись замешательством Кондратюка, резко его оттолкнул и поспешно спрыгнул с подоконника. Волосы Вадима были взъерошены, а в глазах блестели крупные слезы — непонятно, то ли от страха, то ли от ветра. — Придурок! — истерично выкрикнул он. Горошкин сильно дрожал. Марк так и продолжил стоять возле открытого окна. Лицо парня было полно злости. Очков на нëм не было, по этому весь класс мог наблюдать пустоту его голубых глаз. Мне кажется, я никогда не видела чудика таким сердитым. — Закройте окно, — первым делом приказал Егор Сергеевич. Из-за сквозняка по кабинету разлетелись бумаги, которые лежали на учительском столе. Но чудик даже пальцем не пошевелил. Он продолжал стоять на месте и почему-то теперь злость его лица была направлена на Солнышко. Будто это Егор Сергеевич выкинул вещи Маши в окно. Вместо Марка закрывать окно кинулся Ваня Жариков. В классе стало тихо. Я почему-то так разволновалась из-за произошедшего, что слышала в эту минуту только встревоженный стук своего сердца. — Что здесь происходит? — строго повторил Егор Сергеевич, внимательно осматривая нас. Внезапно он остановил свой взгляд на мне и принялся выжидать. Привык, что я всегда прихожу к нему на помощь. Но здесь даже я не могла найти слов. Тогда Солнышко посмотрел на нахохленного Кондратюка. — Марк, ты понимаешь, что все могло закончиться трагедией? Ты чуть не вытолкнул товарища из окна! Мне хотелось нервно рассмеяться. Да такого «товарища», как Вадим, мы бы сами дружно спровадили с крыши всем классом. — После моего урока пройдешь в кабинет директора, — строгим голосом проговорил Егор Сергеевич. И тут до меня наконец дошло, как вся эта ситуация выглядела со стороны. Вадим в глазах биолога стал жертвой. Но Марк почему-то молчал и ничего не говорил в свое оправдание. — Не хочешь мне ничего рассказать? — будто прочитав мои мысли, спросил Егор Сергеевичу у чудика. — Не хочу, — ответил Кондратюк. — Я удивлен, что ты способен на такое, — усмехнулся биолог. — Я и сам удивлен, — отозвался Марк. Идиот, ну вот как можно так себя закапывать? — Шагом марш к директору, — вдруг вышел из себя Егор Сергеевич. Таким рассерженным я Солнышко видела впервые. День открытий какой-то. Под трель школьного звонка Марк, рассеяно озираясь, и прихватив под мышку трость с рюкзаком, направился к выходу. Два раза его просить не пришлось. Все молча расступились. Одноклассники, как и я, находились под впечатлением от произошедшего. Захотелось побежать за ним, ну вот как он сам доберëтся до кабинета? Дурак! Чудик вышел из класса, громко хлопнув дверью. Нам не оставалось ничего другого, как сесть по местам. При этом многие негромко переговаривались и делились впечатлениями. Вадим тоже как ни в чем не бывало отправился к своей парте. Вышел сухим из воды. У меня это вызвало возмущение, но остальные молчали. Вадим старался ни на кого не смотреть. Опустил голову и обиженно шмыгал носом, строя из себя жертву. Я обернулся к парте Марка, там лежали его странные солнцезащитные очки. Сунув их к себе в карман, я уставилась в раскрытую передо мной тетрадь. Когда все немного успокоились, Егор Сергеевич начал урок. Он не сразу заметил, что Зуева не собирается садиться на место. — В чем дело, Маша? — устало поинтересовался Егор Сергеевич. Наверняка он был расстроен из-за стычки Кондратюка и Горошкина. Вместо ответа тихая и забитая Маша схватила с парты свой рюкзак и выскочила из кабинета вслед за Марком, точно так же громко хлопнув дверью. Я глубоко выдохнула, ну значит чудик доберëтся до директора без происшествий. Егор Сергеевич удивленно проводил ее взглядом, а затем осмотрел класс: — Может, все-таки кто-нибудь объяснит мне? С чего все началось? Все, как назло, будто воды в рот набрали. Осторожно косились в сторону притихшего Вадима и молчали. Сам он тоже не спешил описывать подробности. Я все-таки не выдержала и громко сказала: — Горошкин, может, ты начнешь рассказ? В классе наступила гробовая тишина. Аня округлила глаза и пихнула меня локтем. Обычно никто не желал связываться с Вадимом. — А я чего? — подал жалобный голос Горошкина. — Егор Сергеевич сам видел, что этот придурок меня чуть из окна не вытолкнул. Ни за что ни про что. Я ему ничего плохого не сделал. И, кстати, это так не оставлю. — Марк, — рыкнула я в ответ. — Его зовут Марк. — Мне пофиг! А что ты его защищаешь, Трусова? — мою фамилию парень почти что выплюнул. Наверняка Вадим ожидал, что ему, как обычно, все сойдет с рук, но я не могла успокоиться. От возмущения даже с места встала. Щербакова, конечно, попыталась меня остановить, но я решила, что только благодаря Солнышку в нашем классе может наконец восторжествовать справедливость. — Ничего себе, ни за что ни про что! Марк, между прочим, за Машу заступился. Егор Сергеевич, вы знаете, что Вадим вещи Зуевой из окна выкинул? И хотел заставить ее… — Саша-а… — протянула Аня. — Трусова, ты знаешь, что со стукачами делают? — зло спросил со своей парты Горошкин. — Да пошел ты!.. — резко развернулась я. Я думала, Егор Сергеевич сделает мне выговор, но он задумчиво молчал. А я так и продолжила стоять у всех на виду. — Это правда? — наконец тихо спросил учитель у Вадима. — Трусовой в классе не было, она не может всего знать, — заявил парень. — Ты действительно обидел Машу? — продолжал допрос Егор Сергеевич. — Она меня ударила, — огрызнулся Горошкин. — Разве Маша могла тебя ударить просто так? — снова не удержалась я, развернувшись. — Ты давно напрашивался! Вадим смотрел на меня злобно, как на врага народа. Если Марка пару минут назад он искренне боялся, то мне давал понять, что я серьезно нарвалась. Его взгляд говорил: «Теперь я и тебя не оставлю в покое». Именно поэтому Аня так упрямо тянула меня за рукав рубашки. Горошкин хотел что-то мне ответить, но Егор Сергеевич громко сказал: — Спасибо, Саша, можете присаживаться. Я осторожно села на место и опустила голову. В висках пульсировало. — Саш, ты чего… — начала было Щербакова, но я только поморщилась, и Аня замолчала. — Что ж, общая картина мне ясна, — сказал биолог. — Думаю, после этого урока в кабинет директора должен проследовать не только Марк Кондратюк. Вадим, я вас провожу, чтобы вы не заблудились. Кажется, справедливость все-таки восторжествовала. Только на душе у меня после всего остался неприятный осадок. Из головы не вылезал Марк и его идиотский, но в то же время очень благородный поступок. А ещё я корила себя за то, что пошла за ним Маша, вместо меня. На этом уроке я даже не слушала Егора Сергеевича и ничего не записывала. Да и он будто с пониманием отнесся к моему «протесту». Я отвернулась к окну и уставилась на припорошенный снегом сквер. Машу и Марка я заметила сразу. Они стояли под голым деревом, у скамьи, и о чем-то разговаривали. Я представила, как Зуева выскочила вслед за Кондратюком на улицу. Как они вместе искали ее вещи под окнами, как Марк помог Маше собрать сумку… С чего начался их разговор? Наверное, с благодарностей? А потом Марк обязательно сказал Зуевой что-нибудь ободряющее. Что-то типа: «Маша, только не обращай внимания на всяких идиотов. Ты очень классная и добрая». Такая воодушевляющая фраза, наверное, не очень подходила язвительному Марку, но почему-то мне все представлялось именно так. Иначе почему бы Зуева так широко улыбалась, слушая Марка? И чудик тоже улыбался. Вполне искренне и дружелюбно. И совсем не иронично, как улыбался мне во время нашей прогулки по набережной, а с теплотой. Стало как-то не по себе. — Ты куда смотришь? — прошептала Аня, склонившись ко мне. Вытянув шею, проследила за моим взглядом и усмехнулась. — Тебе не кажется, что они нравятся друг другу? — спросила я, повернувшись к Щербаковой. — Марк и Зуева? — Ага. — Тебя послушать, так Маша просто королева красоты, — улыбнулась Щербакова. — Все-то в нее влюбляются. Я снова посмотрела на заснеженный сквер. Одноклассники так и продолжали о чем-то весело болтать. Маша рассмеялась. Вполне искренне и счастливо. Наверное, я бы многое сейчас отдала, чтобы подслушать, о чем все-таки они разговаривают. И какие слова Марк нашел в утешение девушки. А он ведь действительно нашëл, сто процентов это сделал. Пусть чудик и старается казаться замкнутым и нелюдимым, но на самом деле Кондратюк очень добрый, это я поняла за наше с ним двухнедельное общение в школе (если его можно так назвать). — Она правда хорошенькая, — сказала я. — Когда ничего не боится и не зажата. Как мы этого раньше не замечали? Аня только безразлично пожала плечами. Потом мельком взглянула на Егора Сергеевича, который увлеченно о чем-то рассказывал, и снова повернулась ко мне. — Все возможно. Это хорошо, когда рядом подходящий человек. С ним кто угодно преобразится. Мне кажется, любовь делает людей красивее. — Думаешь, у них любовь? — почему-то испугалась я. Никогда не обращала внимания, в каких отношениях Маша и Марк. Как-то не было мне до них особого дела. — А тебе-то что с этого? — негромко рассмеялась Аня. — Мне кажется, они даже подходят друг другу. Два отщепенца и два сапога пара. Твой чудик ведь, по сути, такой же одинокий. Ты видела, чтобы он с кем-то дружил в школе? — Он не мой, — резко отозвалась я. — Да без разницы. Я только растерянно пожала плечами. В школе Марк действительно ни с кем особо не общался. Но в нашем классе из парней учились одни придурки. Взять ту же ситуацию с Машей… Никто, кроме Кондратюка, за нее не заступился. Разве что Жариков. Но у них с Кондратюком точно разные интересы и взгляды на жизнь. А Марка можно назвать нормальным. Странным немного, иногда грубым, упрямым, но вполне интересным. Если он сменит причëску, то вполне может сойти и за красавчика. — То-то и оно! — Мое молчание Аня расценила как согласие. — Разница лишь в том, что Марк за себя постоять может, поэтому его и не цепляют. — Тут я поспорю. — Ну, по крайней мере, стараются смеяться над ним за спиной, не в открытую. — По-моему, это если хуже. А может, ему просто неинтересно общаться с нами? — предположила я. — Ну, здесь поспорю уже я, с тобой он готов трезвонить обо всём на свете. (Началаось, печально подумала я, теперь до весны не угомонится) И вообще, чем это он нас лучше? — оскорбилась Щербакова. Себя она считала исключительно эрудированным, интересным и увлекающимся человеком. — Хотя бы тем, что был единственным, кто наконец вступился за Машу, — проворчала я, отводя взгляд. Мне из-за этого стало ужасно стыдно. Ведь могла же Марку помочь, просто струсила. Аня долго не отвечала. Я думала, она записывает что-то в тетрадь, но когда снова к ней повернулась, то встретилась с настороженными и удивленными глазами. — А чего это ты Марка выгораживаешь? — Никого я не выгораживаю, — тут же смутилась я. — Говорю как есть. По факту. Аня состроила обидную гримасу и наконец взялась за конспект. А я снова посмотрела в окно на сквер. Маша и Марк уже брели прочь от сквера вдоль гигантских черных деревьев, девушка хотела взять чудика за руку, видно, чтобы помочь в продвижении, но Марк огрызнулся и что-то ей сказал. После этого Маша таких попыток больше не предпринимала. А я почему-то улыбнулась, брать себя за руку Кондратюк позволял только мне. Снег быстро засыпал следы моих одноклассников.