***
Утро. Обычное ничем не примечательное утро в приграничной крепости, где жил Нью с детства. Крепость большая, старая. Говорят, принцесса приказала построить её еще чуть более века назад по каким-то военным причинам о которых, правда, никто уже не помнил. Тем не менее тут всё ещё стоял армейский гарнизон. 8 тысяч бравых пони, которые прямо на границах с чейнджлингами несли службу. Многие жили тут с семьями, отец Нью не стал исключением. Казалось, что четырнадцатилетний пегас знает все места крепости, всю её облазил: от шпилей и амбразур до рвов с водой, хотя иногда его ловили и Нью попадало от отца. Сам же пегас к военному делу даже не тянулся: уж очень его увлекала медицина и врачевание. Изучение древних трудов и помощь в госпитале вызывали у жеребёнка неподдельный интерес. И всё-таки это не спасло его от неминуемой участи кадета в местном корпусе. Генеалогическая линия потомственных офицеров уже создала некий "замок" и петлю, которая неформально обязывала идти по стопам предков. В тот момент Нью это совершенно не интересовало, он страстно желал поскорее достичь восемьнадцати лет, закончить кадетское и уехать творить своё будущее. Судьба, однако, распорядилась иначе. Несмотря на то, что жизнь шла своим чередом, чувствовалось напряжение военных. Беспокойство и волнение с каждым днем всё сильнее витало в воздухе. Последняя мирная ночь исключением не была. Тогда вся семья из трёх пегасов собралась за столом. Последний раз в своей жизни. — Ну, рассказывай, дорогой, что случилось? Ты выглядишь очень устало... И как-то злобно-раздосадованно... — мать Нью всегда открывала ужин на более позитивной ноте. Но не в этот раз. — Да что говорить-то? Эти олухи из командования... Я им в который раз говорю, нужно учения проводить! — выпалил отец. — Пополнение призывное даже орудия не видело! Как оно воевать-то будет?! А мне отвечают, мол, нет, это приказ самой принцессы. Потом говорю, что пусть хотя бы разрешение дадут на подготовку рубежей вне крепости. Нас же тут восемь тысяч только военных, не считая бабёнок всех и детей. И они думают, что мы все сможем быстро через узенькие ворота выйти? Мне, боевому офицеру, прошедшему две войны в грифонии добровольцем, оказывается, не верят! Отец пегаса буквально вскипел от злости стукнув копытом прямо по столу. Маленький Нью буквально вжался от страха, хотя его тут же погладила мама, что ребенка успокоило. Но пегас все равно молчал. — Спокойнее, спокойнее, дорогой. Мы все знаем, что они неправы. Вся крепость за тебя... — Ага, конечно. "Вся". Политрук... Землепони этот, как заноза в копыте. Тупой как пробка, зато как методичка ходячая несёт "принцесса не может ошибаться, вы предатель Родины". — Ну и что? Мало ли таких дураков? Ты же раньше на него внимания и не обращал. — Так в том-то и дело, что раньше. Я в связи с отказом начал с офицерами составлять планы обороны вне крепости вразрез с приказом "сидеть молча". А этот козёл взял и доложил. В итоге звонят мне, на проводе Кантерлот. Само её высочество. И как начнет мне галдеть про "дружбу", про гармонию, про недопущения провокаций против "друзей-чейнджлингов". А я отвечаю, что эти "друзья-оборотни" уже неделю войска к границе подтягивают, склады размещают. Что у нас крепость не готова к бою, что это вообще каменная могила, что действовать нужно. Меня даже не дослушали. Просто трубку скинули и сказали перед этим... Тут офицер опустил голову и подпер её копытами. Его морда резко погрустнела. Стала бледной. Апатичной. — Что сказали-то? — перебила молчание его жена. — Я снят с командования и понижен до майора. Из-за "паникерства" и поведения, "идущего в разрез со званием офицера Эквестрии". Остаток ужина прошел молча. После этого отец вышел на улицу покурить, грустно глядя на звезды и на полную луну (на тот момент ссылка Луны ещё не закончилась). Через несколько минут за ним вышел и сын. Нью подошел к отцу и по-детски крепко обнял его, после чего спросил: — Папа... Папа... Правда, что война будет?.. Мне страшно... Отец сначала не нашел сил ответить, после чего крепко обнял своего сына. В объятиях они промолчали минуту. — Нет... Нет Нью, что ты... Не будет конечно. Всё будет хорошо. Особенно пока ты с нами, а мы с тобой Офицер знал, что соврал. Знал, что их всех может вскоре не стать. И на этой неделе. Утром произошло немыслимое. Все проснулись от звуков бомб. И только после криков на улице и разрывов выбитых стёкол началась воздушная тревога. Такая запоздалая, будто кричащая о полной неготовности. Следующие события пролетели вмиг. Они, накинув вещи, бежали в подвал, где их оставил отец. Сам офицер побежал в направлении гарнизона. Жеребёнок тем временем рвался в бой, слыша взрывы, крики и вой на улице. — Мама, мама! Пусти меня! Пусти! Они же умирают! Я должен им помочь! Должен!.. — Ты сдурел?! Не пущу! Будем тут сидеть! Второго героя мне в семье не хватало! Будешь тут сидеть, и я с тобой! — Но мама! А как же папа?! А что если его ранят! — Не смей так говорить, Нью! Не смей... После этого мать жеребёнка разрыдалась. И пегас вместе с ней. Никогда он не плакал так сильно. Но эти слезы на холодном полу без света, под серенаду взрывов и сирен остались в его памяти на всю жизнь. Потом сирены стихли. Стихли выстрелы. Но стоны... Казалось, стонало даже железо, даже сама каменная кладка вокруг них. Они вышли на улицу и увидели лицо войны. Трупы. Боль. Смерть. Воронки вместо зданий. Кровь алыми ручейками стекала вместе с дождем между камнями брусчатки. Нью довел шокированную мать до катакомб, где были солдаты и выжившие гражданские, а сам после этого бросился помогать в госпиталь, дотаскивая раненых по пути. Ему было тяжело и больно. Пегас не помнил, скольким он помог в тот день, но всё равно меньше погибших не становилось... Дисциплину после такого будто смыло. Все ждали войну, но никто не ожидал, что она начнется так неожиданно. В какой-то момент из-за нового воя сирен многие мирные пони побежали к тому самому выходу. Женщины, дети, некоторые совсем молодые солдаты даже без формы. Их всех встретил шквальный огонь вражеских пулеметов. Чейнджлинги не щадили никого. Просто стреляли без разбору. Но паника была сильнее и в конце-концов в проеме образовалась куча. Куча тел. На этом чейнджлинги не остановились. Они гигантскими железными "коробками" просто переехали через эту гору, вдавливая её в лепёшку. Добивая выживших. После этого они уничтожили госпиталь. Взяли в качестве живого щита всех, кто там находилcя. Так они и повели их прямо к укреплениям, где засели остатки военных, которые еще не потеряли свою организацию. Тогда с поднятыми копытами вышел отец Нью. И ввел в заблуждение противника, что позволило уничтожить его. Все бежали в катакомбы и оставшиеся места, где были свои. Крепость стала ловушкой. Следующие дни проходили однообразно. Однообразно тяжело сливаясь в нескончаемый ад. Бесконечные атаки, безуспешные попытки наладить радиосвязь. Крики, взрывы, стрельба и плач. Силы защитников были на исходе: не было еды, воды, боеприпасы кончались. Подкреплений всё не было. Хотя они должны были по плану явится при самом начале вторжения. Вскоре удалось захватить языка. Тот сказал, что армия Эквестрии отступает. И отступает стремительно. Что крепость на границе — глубокий тыл. Но никто не верил. Все надеялись. Молча надеялись. Когда с начала вторжения пошла вторая неделя, отец вызвал Нью к себе. — У меня для тебя важное задание. Связи никакой нет. У нас все практически кончилось. Есть первые смерти от истощения... Я знаю, что ты умный. Твоя задача — найти наших и привести нам подмогу. Единственный, у кого остались на это силы — ты. Я дарю тебе... свою флягу и пистолет. Забери его на память. Он служил мне все эти долгие годы. Прослужит и тебе, я уверен. Он старый. Трофейный. Такие больше не делают. Мама бы гордилась тобой. Оба они понимали, что это значит. Они обнялись и молча стояли. У пегаса выступили первые мужские слёзы — капельки из глаз без доли звука. Без писка. Молча.***
— ...выбирался я не без приключений, тогда мне впервые и пришлось убить, совершенно точно осознавая, что я кого-то убил. До этого я тоже стрелял, понятное дело, но вот никогда не было очевидно, что кто-то погиб именно от моего выстрела. В свои 14 я впервые лишил жизни двоих чейнджлингов. — А тебе не было их жаль? — За две недели я потерял всё. Мозгов мне уже тогда хватало, чтобы понимать, что я отца больше не увижу. Горячая месть сменилась холодной констатацией: либо я их, либо они меня. Не жалко. И сейчас не жалко. Я убил фашиста, чтоб он, а не я на земле лежал, не в моём дому чтобы стон, а в его по мёртвым стоял. Они записались в солдаты, они напали на мою страну. Это их вина. Не моя. — А щчо-таки потом было?***
К сожалению, показания языка были правдой. Нью летел несколько недель, а своих всё видно не было. Города были оставлены врагу. Виднелись следы окружения и боёв, а он летел... И летел... Будто бы до бесконечности. Так и добрался до Толл-Тейла, где смог соединиться с войсками Эквестрии. Измотанного, его приняли там как родного. У солдат практически ничего не было: сказывалась политика Селестии о "дружбе" и отсутствии необходимости в толковой армии. Несмотря на пройденные испытания, бойца в пегасе не видели: хотели отправить в тыл. Но он сопротивлялся. Рвался в бой. По итогу Нью помогал с перевязкой, разведкой и подносил боеприпасы. До одного дня. Тогда он пошел за водой на речку, где увидал чейнджлингов с радиостанцией и биноклями. Хитростью пегас смог захватить их в плен, а когда вёл пленных в расположение своей части, солдаты-пони не могли сдержать улыбки — виданное ли дело, двух здоровенных чейнджлингов конвоирует подросток?! Однако пегасу было совсем не до смеха — всю дорогу он шел со взведенным оружием. Как оказалось, пленные были офицерами. После этого капитан бригады вызвал Нью к себе. В тот день была пасмурная погода. Ночь уже подкрадывалась из-за горизонта. Нью постучался. Вошёл. В том деревянном блиндаже пахло свежей сосной, тлел уголь в печке и на столе командира тусклым светом горела керосиновая лампа. Землепони лет 45 с сединой оторвал взгляд от военных докладов и карт и посмотрел на подростка. — Здравия желаю, товарищ комбриг. Вызывали? — сказал пегас. — Вызывал, садись, сынок, есть разговор. Нью подвинул стул и сел, пусть и выглядел слегка комично из-за своих подростковых размеров. — Тебя приставили к награде "за боевые заслуги". И знаешь, я действительно вижу, что ты готов, что ты хочешь воевать. Но почему, Нью? Многие взрослые едут в тыл, не хотят более всего этого, почему же ты остался и рискуешь своей молодой жизнью? Только представь, ты можешь погибнуть тут хоть завтра, а тебе только 15! Кьютимарки, вон, даже нет ещё... — Я хочу отомстить. Отомстить за семью. За мой город. Хочу пронести память своего отца, товарищ комбриг. — Где же ты был, сынок? — Командир с лаской и грустью посмотрел на Нью. — В Бресте-над-Хуфом. В воздухе повисло молчание. — Ну ладно, иди, сынок. В следующий раз Нью пошел на боевые задания вместе со старшими товарищами. Солдаты к подростку относились с отеческой любовью: перешили ему форму и даже справили сапоги. Выдали личное оружие. В 16 лет Нью смог захватить пилота вражеского самолета с портфелем ценных документов и военных планов, за это он получил орден "Звезды Дружбы". В том же году пегас смог доставить секретный пакет танковой дивизии, совершив многокилометровый полет за линию фронта по неизученному маршруту в горной местности и получил за это "Орден Знамени Эквестрии". Там же он и познакомился со своим будушим отчимом, командиром танкового батальона, тот отнесся к мальчику как к сыну, а после усыновил уже официально: так Нью впервые и познакомился с танками и вновь появилась семья. Грозные железные машины — абсолютная новинка того времени — не могла не заинтриговать пегаса, и тот решил во что бы то ни стало заполучить себе такую. Только для этого нужно было получить звание младшего лейтенанта. А Нью был простым старшиной. Впрочем, тут пригодился факт обучения в кадетском и "родословная". По одному из приказов командования, это обеспечивало его правом на поступление в танковое офицерское училище. Курсы длились два года, а потому в свои восемьнадцать он стал командиром танкового экипажа.***
— ... ну и вот, собственно, с вами я так и познакомился. — Ша, точно! Я ж-таки помню, щчо на тебе тогда даже кьютимарки не было. — Ну запоздала она по понятным причинам... — сказал пегас, покачивая плечами. —Особо во время войны и в кадетке предназначение не поищешь. А помните наш первый бой?***
Шёл конец февраля. Нью недавно стукнуло 19. Война, казалось, подходила к завершению, по крайней мере, в контрнаступлении чейнджлингов отбросили до старых границ. Сейчас предстоял бой за деревню, в которой плотно засел противник. Танковые части врага укрепились там отменно: попытки наступления уже были — неудачные, но сейчас всё должно было бы получится, ведь так сказал на собрании командир полка. Узнавался тот самый лес возле родной крепости. Или же то, что от него оставалось: искалеченные бревна буквально лежали на земле, выглядя пугающе обломанными. Живности, казалось, никогда уже не будет вследствие загаженности различным металлоломом. Настроение было отвратительное. Воспоминания и боль сковывали всё желание что-то делать, отнимали радость от предстоящего марша и боя, которые до этого пегас всегда воспринимал с рвением. — Че ты хмурый такой, командир? — окликнул его механик-водитель. — Да так... Воспоминания. Ужасно все плохо, — пожаловался пегас, покручивая в копытах отцовскую флягу. — Не унывайте, гвардии лейтенант Ньюфэнглд, еще будет и хуже. Вот увидите. — Ох, ну и умеешь же ты, Вренч, подбодрить. Даже не знаю что бы я без тебя делал! — слегка едко ответил пегас. — Не картай себе за те, що ти думаєш про щось негативне, — откликнулся наводчик. — Але не забувай, що ти наражаєш на небезпеку наші життя, думаючи лише про своє минуле. — Во как! И каким же образом я тут свой экипаж подставляю, про своё прошлое думая? — Нью перевел взгляд уже на наводчика, хотя, кажется, сам чуть-чуть успокоился. — Так ето ж пгосто, Нью. Ты думаешь о лесочке вместо пготивника и вместо его танков увидишь поломанное деревцо. Это ж-таки работает. Ти же у нас умник, должен сам понимать, — решил поддержать наводчика и заряжающий. — Добродетель, подобно ворону, гнездится среди развалин. Война-то кончится рано или поздно. И кому этот лес восстанавливать? Чейнджлингам? Да с нашими "отцами эквестрийской демократии" мы сами пойдем всё оборотням отстраивать. А вы мне тут... Да мне и на лесок-то смотреть тошно. — Ти що, почав думати, де має знаходитися твоє майбутнє? Ти сказав про принцесу. Вона проводить більшу частину свого часу, замислюючись про різноманітні властивості магії. Думаю, що вперше ця ідея прийшла їй в голову, коли вона роздумувала про свою психічну хворобу. Ти що, принцеса? Чи її жених? Все в машине засмеялись, кроме самого Нью. — Смотрю, вы все кругом правы, а я кругом виноват! Прелестно! — Та це тільки тому, що ти думаєш про неї. — Кто бы мне говорил! Мы как сегодня на ночевку вставали, ты восхищенно посмотрел на хозяйку, потом на бутылку и как воскликнул: "Ух ти, моя ненаглядна!". Я так и не понял, кого назвали ненаглядной – бутылку или хозяйку. Танк вновь залился смехом. — Он же-таки влюбился в хозяйку по-настоящему, с первого взгляда, как влюблялся пошти в каждом селе, в каждом доме, везде, где только можно было влюбиться! — сказал, смахивая слезы, заряжающий. — А как по мне, он за водку мать родную променять готов! — подхватил Вренч. — Да ви що, друзi! Якісна горілка з гумором і настроєм! Хороша як під стукіт коліс, так і в домашній обстановці. Класичний смак і аромат для найвибагливіших поціновувачів, для тих, хто розуміє, що таке справжня якісна горілка. — Так никто ж с тобой таки не спогит! У нас, вон, из всего экипажа только командир непьющий. Мы ему больше всех оставляем, а он ни капли не берет. Спасибо, щчо хоть не выливает. — Вообще водка — гадость, а пить её с подчиненными — вдвойне гадость, — недовольно отозвался Нью, — Еще Хуфтон писал: «Пьянство — добровольное сумасшествие». Вы хоть знаете, кто это такой? Вот то-то оно и есть, что ничего вы не знаете и знать не хотите... — Хуфтон-Шмуфтон етот твой. Таки он как нам поможет тут не умегеть в бою? — А его, между прочим, если бы все читали, то и войны бы никакой не случилось. Война же идет ото лжи и глупости. "Любовь к отчизне", которая выражается в уничтожении другой страны, уже не патриотизм. Мехвод повернулся к танкистам в башне и решил вставить свои три копейки: — Да ну, Нью, ты же знаешь, что все войны начинаются из-за каких-нить генералов и политиков. Одному звездочек побольше, второму памятников... — Ця війна не може бути війною генералів і політиків. Майже в кожній родині нашої держави є родичі, що безвісти зниклі. Це тотальна війна на винищення. Чейнджлiнгi не лише хочуть війни, їм треба воювати. — А я вот с Сауферном согласен. Еще ни один ублюдок, Вренч, не одерживал победу в войне, погибнув за свою страну. Он побеждает в том случае, если заставляет погибнуть за свою страну других, пока сам, как ни парадоксально, побеждать им мешает. В танке повисло молчание из-за неловкости проведенных параллелей. — Знаешь, командир, тебе кладбище четыре года уже прогулы ставит. Так что ты аккуратнее будь. Если не чейнджлинги, наши тебя убьют за такие-то фразочки. — Щчоб меня покрасили, Вренч! Мы тут таки одна семья все. И если помирать будем, то все в этой консерве-шмонсерве. А командира своего я не отдам ни обоготням настоящим, ни обоготням в погонах. — Згоден. Я теж його нікому не віддам. — Даже принцессе его не отдашь? — Так! — А щчо если она тебе ведго водки? Танк вновь залился приятным смехом, который прервал Нью. — Ребята, сигналка пошла! — Ша! Маестро, жми аккогд! Мехвод словно послушался заряжающего и рванул вперед за остальными танками. Их машина держалась с правого фланга, наступая под огнем вражеских снарядов. Чейнджлинги сидели в обороне за броней и уничтожали танки за восемьсот метров. Казалось бы, наступать бессмысленно. Только вот командование так не считало и отдало приказ выбить оборотней с высоты любой ценой. — Прицел ставь на 600 по прямой. Первый фугасный, второй бронебойный. Заряжающий молча погрузил в орудие снаряд, после чего лязгнул затвором и сказал: — Огудие заряжено. — Открыть огонь! — А куди, командир? Нічого не бачу. — Там где вспышки и грохот. Туда же, куда и все оборотни забегали. Огонь! — Постріл! Орудие громко рявкнуло, выбрасывая гильзу. Заряжающий быстро вогнал новый снаряд. — Подождите! — прервал цепочку Нью. — Наши, кажись, вперед ушли. А ну-ка поднажми, Вренч! Машина поехала вперед, пока не уперлась в остовы дымящихся и горящих танков товарищей. И тут танк Нью остановился. Лейтенант приказал мехводу объехать препятствие из-за которого было не видно поле боя, но тот будто бы его игнорировал. — Таки педаль отсюдова! Не тяни же гриву за фаберже! — Звертай, гад! Що ти коїш?! Я стріляти не можу! Вренч только сильнее вжался в танк. Ему было страшно. Нью это понял. — Спокойно, ребята. Спокойно… Все будет в порядке, – сказал пегас, больше успокаивая себя, нежели товарищей. Офицер открыл люк и вылез из танка, после чего подбежал к лючку мехвода и спокойно приказал: — За мной! Заводи! Нью вытащил из кобуры отцовский пистолет и побежал к деревне перед самоходкой. В эту минуту он даже не думал, что его легко и так просто могут убить. Он думал только о том, что нужно идти вперед, пока есть дымовая завеса. Иначе смерть. Пегас бежал не оглядываясь. Видел только село. Там враги… Их надо выбить! Таков был приказ. И он выполнял его. В это же время командир полка крыл его трёхэтажным матом по радиосвязи в танке. В небо взлетела новая сигнальная ракета и танки принялись отступать. Нью ни танков своих, ни ракеты не увидел. Он думал как бы не упасть от усталости. Его танк был прямо позади него. — Лейтёха, лейтёха! — услышал он голос Вренча. — Залезай, сам поеду. Теперь не страшно. Пегас залез в танк и от усталости чуть не опрокинулся. Он почувствовал на себе взгляд экипажа. И понял, что завоевал экипаж. Выиграл главное сражение войны. Чуть оправившись, Нью понял, что оказался на окраине села. И понял, что потерял всяческую ориентировку и вырвался вперед. А еще обнаружил разряженную рацию. Нужно было сходить в разведку, но экипаж должен оставаться в машине, ибо мало ли что... В итоге пегас отправился на неё сам. Там и обнаружил два тяжелых танка врага и принялся отмерять расстояние, как вдруг обнаружил, что бинокль с собой не взял и обругал себя. Вернувшись в машину, Нью посовещался с экипажем и принял решение давать бой. Он лично сводил наводчика с мехводом за поворот, указал цели и разъяснил, где поставить их машину. Все проверили, зарядили пушку, установили прицел. Спокойствие и уверенность командира передались и экипажу. Танк резко завелся и рванул вперед. Нью разглядел тяжелую самоходку чейнджлингов. Вот только теперь она крутилась на месте, разворачивая орудие — видимо услышала, гадина! — Ворог на прицілі! — Огонь! — Постріл! Когда дым перед пушкой рассеялся, Нью увидел, что танк еще стоит. — Наверное, смазали! Огонь, огонь! После второго выстрела самоходка тоже не загорелась. — Почему она не горит? У наводчика лязгали зубы. — Дай я. Становись на мое место. Командуй. — Нью бросился к прицелу. — Готово! — крикнул заряжающий. — Выстрел… Пушка громыхнула. Дым рассеялся. Танк стоял на месте. Пегасу показалось, что он сошел с ума. — Лейтенант, еще один! Бей, чего же ты ждешь! – закричал Вренч. — Где же он? Да где же он?! Пресвятые копыта, не вижу! — Лейтенант, чего ти-таки копаешься! Он уже развогачивается! – крикнул заряжающий. Тут Нью опомнился. Оказывается, вместо поворотного механизма он все время крутил подъемный. Он выругался и, выровняв пушку, поймал в перекрестке второй танк. Танк, наставив на пегаса свою пушку, раскачивал набалдашник. В этот момент пегас зажмурил глаза и нажал на спуск: готовился прощаться с жизнью. Грохнул выстрел, который привёл офицера в себя, после чего тот во все горло крикнул: — Назад! Сдавай назад, Вренч! Танк дернулся назад, как вдруг что-то со всей силы ударило по крыше, наверняка снаряд. Танк начало заволакивать дымом. В хаосе экипаж кое-как покинул машину и отполз от нее по пластунски. А потом остановился. То, что Нью увидел наяву, вряд ли могла изобрести даже его фантазия. Их машина, нахлобучив на себя крышу хаты, ползла по огородам. Он все понял. Никто их не поджигал. Просто Вренч въехал в дом и протаранил его насквозь. Грохот свалившейся крыши они приняли за разрыв снаряда, а пыль от глиняных стен – за дым. Тогда Нью рванул к машине. — Куда ты, лейтёха! Ты что, не видел, как она сгорела? – спросил мехвод. — Когда сгорела?! Вон она ездит! И вот тут ему, казалось, улыбнулось счастье. Но увы! Оно только улыбнулось — не больше. Начали лупить по их машине из всего, что только было. Она с грохотом остановилась и завалилась. Но не загорелась. Выглядела она словно так, будто бы её уничтожили из гигантского дробовика. Тут Нью подумал, как же он глупо лишился машины. Не вышел на радиосвязь, не отступил, а ещё по своей глупости потерял ценный танк. Ему было так тяжело и тоскливо, что хоть ложись на дорогу и помирай. — Меня снимут! Кому нужен такой неудачник? Боже мой, как мне не везёт! Но тут загромыхали уже свои танки и двинулась своя пехота. Танкисты от счастья даже подскочили. Подошел командирский танк, из люка высунулся комполка и удивленно посмотрел на бесновавшуюся компашку. — Вы что, пьяные? — спросил он. — От радости пьяные! — закричал мехвод. — Это ваш танк? – спросил комполка — Наш, — ответил Нью. — А мы по нему стреляли. Думали, что это оборотни на себе крышу таскают Танк комполка обдал экипаж вонючим дымом и поехал вперед. К неописуемой радости младшего лейтенанта, кроме радиостанции и снарядов, больше ничего не пострадало. Снаряд угодил в башню, пробил броню и застрял под пушкой в боеукладке. Сбросили с машины остатки крыши, покалеченные снаряды, дыру в башне заткнули тряпкой, и танк-калека тронулся. Проехав метров пятьдесят, Нью увидел площадь села, а на ней два подбитые тяжелые танки чейнджлингов. Около них стояла эквестрийская бронетехника, бегали солдаты. Пегас вылез из машины и даже не понял, что происходило дальше. Его кто-то потащил к подбитому танку, кто-то повесил ему на шею великолепный бинокль, кто-то сунул ему офицерский пистолет. А Нью бессмысленно улыбался и ничего не понимал. Солдаты и танкисты набросились на пегаса, обнимали, мяли, называли молодчиной и прочими приятными словами. И Нью казалось, что это необычайно удивительный и легкий сон. Он никак не мог представить себе все это реальностью. Так же как не мог понять, как он стал героем. Ведь он и не думал о героизме, когда бежал впереди танка, когда стрелял из орудия. Просто так надо было делать. Пришел в себя Нью только когда к нему подошел комполка. Тогда пегас выпрямился струной и доложил: — Товарищ полковник, экипаж гвардии младшего лейтенанта Ньюфэнглда в бою за село Хуфтополь-Боярка потерь среди личного состава не понес. В машину было множество попаданий. Пострадала радиостанция и часть снарядов. Машина готова к бою. Командир улыбнулся и поправил на голове лейтенанта шлемофон. — А ты пятерых прихлопнул, лейтенант, — сказал полковник. — Кого «пятерых»? — переспросил Нью. — Пять единиц тяжелой бронетехники противника. — Вы шутите, товарищ командир? — Вот те крест, товарищ лейтенант. Как вы палить начали, гляжу, из первого танка выскочил один и побежал. А потом вы в хату попали, у которой чейнджлинги мочились, ты знаешь, сколько их оттуда выбежало? Тьма-тьмущая. Потом вы по другому танку стали стрелять: из него тоже запрыгали, а потом третий, четвертый и пятый под конец. Если б не заехали в дом, знаешь, лейтенант, сколько бы вы танков настреляли! Они стали из-за каждой хаты выползать. Ты мало того, что их тяжелые орудия и состав личный уничтожил, так еще и внимание на себя отвлек. Тебя уже в штабе к герою приставили, а экипаж твой — к орденам. Полковник, уловив в глазах Нью удивление, ещё жестче проскрипел: — Да, именно к Герою. Если бы не ты, старший лейтенант гвардии Ньюфэнглд, бог знает, чем бы все это кончилось. Приказ командира полка не сразу дошел до пегаса, а когда наконец дошел, то ошеломил его. Окружающий мир перед глазами сначала опрокинулся навзничь, а потом завертелся пестрым, радужным клубком. Это же как... Он теперь герой! Так еще и командир! Ничего себе! Пришел в себя Нью, когда Вренч сообщил, что погиб командир батальона. — Как это, батя погиб?.. — испуганно пегас. — Он сгорел с экипажем. Тебя назначили на его место, — сказал мехвод и опустил глаза. Легкий озноб пробежал по телу лейтенанта, на секунду сжалось сердце, потом стало жарко. Только сейчас Нью понял, что сгорел не он, а его батя, что героем стал не отчим, а он, гвардии теперь уже старший лейтенант Ньюфэнглд. Он ринулся к тому самому танку. И с горечью посмотрел на сгоревший остов и погибшего командира. На того, кто подарил ему шанс на счастье. На семью. Кто учил его. Комбата схоронили там же, где стояла его машина. Когда бойцы опустили своего командира на сырой глиняный пол могилы, вновь подошел Нью, снял шапку и долго смотрел на погибшего. — Что же вы ему глаза-то не закрыли? — сказал он и, видимо поняв несправедливость упрека и бессмысленность вопроса, осердился и надрывно, хриплым голосом закричал: — За смерть товарища! По сволочи! Батальон, ОГОНЬ! Залп всполошил оборотней. Они открыли в ответ суматошную стрельбу. А у Ньюфэнглда появилась кьютимарка.