Курс адаптации молодых вампиров

      Виконт совсем рядом, и Альфред всё же извернулся, наплевав на боль, чтобы увидеть бледное лицо и зелёный изучающий взгляд.       — Герберт, кажется, что мне не слишком хорошо, — он с трудом разомкнул сухие слипшиеся губы, и свой собственный голос показался сущим мучением. Словно кто-то проводил кинжалом по стеклу.       — Это пройдёт. Тебе нужно поесть, и тело начнёт восстанавливаться.       Герберт поднялся с прикроватной тумбы, неприязненно щурясь на свет, который всё так же проникал сквозь дальнее окно в спальне. На улице стоял день, и Альфред подозревал, что он спал либо целую ночь, либо больше, потому что окончание кошмара пришлось на закат. И Герберт терпеливо ждал, пока он очнётся, терзая собственное зрение пробивающимся солнцем? Не задёрнул тяжёлые портьеры, а просто был рядом?       Альфред почувствовал прикосновение неожиданно тёплой ладони к лопаткам и вздрогнул. Их температуры сравнялись, и это было новое, но всё же…       — Вы меня… вы со мной… — он не смог договорить, утыкаясь носом в подушку. А гербертовские пальцы тем временем гладили его обнажённую спину, без интимного подтекста и навязчивости, вызывая дрожь в теле и какое-то вязкое холодное чувство. Альфред сумел наконец выдавить шёпотом, не поднимая головы: — Герберт, зачем ты так со мной поступил?       — Альфред, я ничего не должен тебе объяснять.       Герберт отстранил руку, оставляя его без прикосновений, и Альфред почувствовал себя маленьким одиноким мальчиком против огромного и равнодушного мира. Никто ничего ему не должен, о чём он думал? О романтичной истории? О каких-то чувствах, которые к нему могли бы испытывать? Он просто студент-недоучка, бросившийся сам на свою голову в логово хищников ради каких-то рыцарских идеалов, которые никому на самом-то деле и не были нужны. Хотелось расплакаться, пожалеть себя или накинуться с обвинениями на этих двух вампиров, но… Кто виноват? Только он сам.       — Тебе нужна кровь, если ты не хочешь и дальше проваляться в постели. Я позову Куколя, чтобы он принёс тебе обед.       — А ты?       — А я ухожу.       Герберт больше его не трогал, надевая на себя равнодушную зеркальную маску, в которой Альфред видел, насколько же он сейчас жалок перед ним и перед Графом. Хотелось его остановить, попросить побыть с ним рядом, чтобы во всём разобраться, ведь не может же случиться, чтобы Герберт его бросил одного наедине с растерянностью и горьким чувством разочарования? Оказалось, что может.       Альфред услышал приглушённый стук каблуков, затем отворилась, скрипнув, тяжёлая дверь, и он остался один на один в огромной и чужой комнате.       Болело всё тело, словно он пережил пытки. Альфред рассматривал свою руку, пытаясь сосчитать укусы, синяки и ссадины, сбивался со счёта. Пытался по следам зубов определить, где отметины Герберта, а где — Графа. Думать о произошедшем не хотелось, но перед внутренним взором то и дело всплывали эпизоды, из-за которых горело лицо. Две обнажённые фигуры, прикосновения — то бережные, то грубые. Ох, что же теперь ему делать? Альфред не представлял, как мог бы показаться на глаза Графу или Саре. Да и Куколь ведь прекрасно знал, что они с ним делали.       Казалось, что он лично расписался на своей участи, когда вышел из спальни на поиски приключений в надежде избавиться от бессонницы.       Куколь появился внезапно, Альфред вздрогнул, понимая, что одежды на нем не было вовсе, но все мысли отошли на второй план, когда в ноздри ударил запах крови. Застоявшейся, отдающей металлом и легкими горьковатыми флёром. Он был бесконечно голоден, поэтому протянутый бокал почти вырвал из рук горбуна, чтобы тут же, проливая капли драгоценной жидкости, припасть к кромке блестящего края и жадно осушить всё до дна.       От вкуса не тошнило. Более того — эта кровь показалась почти такой же вкусной, как и у старших вампиров. Она не приводила в наркотический экстаз, но напитывала тело той самой энергией, которая могла бы при необходимости и срастить кости.       — Ещё, Куколь, — Альфред, наплевав на все формальности и свою наготу, уселся на кровати, свешивая ноги вниз и сам взял второй бокал. А потом ещё и третий, остановившись только тогда, когда крови совсем не осталось.       Куколь недовольно смотрел на него исподлобья и что-то неразборчиво мямлил себе под нос. Альфреду было всё равно, потому что он наконец-то почувствовал себя живым, сознание прояснялось, зрение стало чётче, а укусы перестали саднить.       — Спасибо, — он улыбнулся зубастым ртом и почти блаженно упал на спину, с интересом наблюдая, как стирались с него следы Графа и Герберта, оставляя после себя разве что засохшую корку крови на мертвенно бледной коже.       Однако ему всё равно было плохо на душе. Альфред боялся неизвестности и всё так же не понимал, что он чувствовал. Злость? Немного. Обиду? Несомненно. Тревогу? Однозначно да.       Захотелось принять ванну и отмыться от крови и от чужого семени, но моральных сил он на это не нашёл. Спрятавшись под одеялом и свернувшись калачиком, Альфред снова уснул, и этот сон не походил на болезненное беспамятство. Он нырнул в спокойный омут безвременья, после которого надеялся очнуться чуть более сильным, чем сейчас.

***

      Герберту не хотелось уходить: он находился с Альфредом, пока измученный организм умирал, с ужасом ожидая, что мальчик не справится и умрёт. Не просто перетечёт из человека в нечисть, а уйдёт в небытие. Герберт боялся, что больше не почувствует любопытный зелёный взгляд, не услышит, как неуклюжий вампир в очередной раз что-то сшиб или где-то поскользнулся, не ощутит, как робко и неумело Альфред к нему тянется. О нет, если бы Альфред погиб, Герберт себе бы этого не простил — возможно, он бы сам вышел на солнце, наплевал на всю ту ответственность, которую чувствовал и перед отцом, и перед другими обитателями замка.       Когда профессор только пришёл к ним в дом, Герберта хоть и тронули симпатичное личико и невинность, вряд ли он бы снизошёл для того, чтобы рассматривать Альфреда кем-то большим, нежели как десерт после ужина. Он малодушно хотел попробовать лакомый кусочек первым, зная о том, что после жителей кладбища от этой цветущей красоты ничего бы и не осталось. Однако мальчик оказался совершенно не так прост — он цеплялся за жизнь с завидным упорством и смог ускользнуть с бала, прихватив с собой избранницу отца и даже спасти старика учёного. Герберт оказался под впечатлением, и когда они нашли растерянных новоообращенных вампиров, настоял на том, чтобы Альфред остался в замке не только для того, чтобы угодить Саре, но и для себя. Отец лишь многозначительно хмыкнул и распорядился приготовить комнаты Альфреду поближе к спальне Герберта. На всякий случай.       При наступлении иррационального поведения любой диалог переставал иметь смысл. Поэтому Герберт, не смотря на оставленного в постели юношу, ушёл, мысленно убеждая себя в том, что он сделал всё верно. Если он останется, у Альфреда начнётся истерика, он будет его обвинять, требовать невозможного, и Герберт его потеряет. Ему было больно видеть, как напряглась спина, когда он дотронулся до бледной кожи, чтобы отвлечь и успокоить.       Возможно, Герберт забылся. Но на месте Альфреда, наверное, ему бы было не лучше — Граф не стал ждать, не дал выбора и свободы. Может быть, так правильнее: Альфред сам бы не пришёл, не в его натуре. Герберт бы сам не справился и ненароком убил бы своего избранника. Граф вмешался, взял всё под свой контроль, а время… время исправляет всё.       Сказать Куколю принести крови для Альфреда было легко, сложнее оказалось смотреть в равнодушное лицо отца и видеть в глазах отражение своих чувств.       — Он проснулся, — Герберт остановился перед ним, краем глаза пытаясь понять, какую книгу читал Граф. Старые страницы учебника по математике хранили запах пыли, рукописные чернила почти выцвели. Видимо, за обучение Сары взялись всерьёз, потому что помимо книги на столе были исписанный пергамент, полная чернильница и несколько перьев, большая часть из которых оказалась переломана. — Он поест и скорее всего уснёт снова.       Отец кивнул, откладывая книгу. В мёртвых глазах блеснули отголоски облегчения — он тоже переживал за Альфреда, и где-то внутри у Герберта недовольно заворочалась ревность, которую пришлось тут же придушить.       — Хорошо. Уникальный случай, профессор Абронзиус был бы в восторге.       — Я мог бы дать ему свою кровь сразу…       — И он бы умер, — отец, вздохнув, сломал ещё одно перо. — Кто мы?       Герберт не хотел отвечать, зная, на что намекали этим вопросом. Порождение тьмы, нечисть, демоны — эта характеристика не могла совпадать с невинностью и почти что святостью. Если нет никакого порока в человеке, он не станет вампиром, его будут ожидать мучительная агония и медленная смерть.       — Я понимаю, — Герберт закусил губу, не решаясь сесть. — Он будет нас ненавидеть?       — Ты тоже меня ненавидел.       — Но у меня был выбор. — Герберт болел, не хотел умирать и не хотел, чтобы оспа обезобразила его так же, как многих несчастных, которые пережили эпидемию. — У Сары тоже был выбор.       — Альфреду не повезло, мы не будем его удерживать, если он решит уйти. Но я уверен, что он останется. Мальчик к тебе привязан.       От холодного тона почему-то стало спокойнее, отец не стал бы врать и давать пустые надежды. Герберт внимательнее всмотрелся в его глаза, вылавливая среди невысказанного, что Альфреда удержит ещё и Сара, которая, скорее всего, даже не подозревала, какое влияние имела на своего друга. Первая влюбленность, глупая и жестокая. Но может быть, на её смену могло бы прийти что-то более серьёзное? Герберт питал надежды, что в будущем Альфред откроет ему своё сердце.       — В первую очередь ему будет страшно уходить. — Предаваться иллюзиям тоже не стоило. — Как успехи у Сары?       — Я обещал ей объяснить интегралы, пока Альфред болеет… она не так капризна, когда её учу я. А ты иди отдыхать. Ты вымотан.       Герберт поклонился прежде чем уйти.

***

      Проснулся Альфред от своего же собственного стона, резко открыл глаза и упёрся взглядом в нависший балдахин. Сладострастные сны его часто посещали в этой постели, выматывая так, будто подобным он занимался наяву. Неудовлетворенность и ожидание захватывали разум, и тот мстил, показывая такие картины, о которых он даже не думал в самых смелых своих фантазиях. Если бы Альфред мог, то густо бы покраснел, но бледная кожа оставалась мраморной, и лишь сбившееся дыхание показывало, насколько он смущён. Сейчас никого в его спальне не было — лишь мрак и сквозняки.       От былого недомогания не осталось и следа. Своё состояние Альфред мог бы назвать «нормальным», не хорошим и не плохим. Единственное, что портило «нормальность» — это ощущение того, что он очень грязный и ему немедленно нужно отмыться.       Эпизод с Графом и Гербертом улёгся в памяти, и Альфред с завидным упорством затолкал его подальше в подсознание, желая хотя бы на пару часов в одиночестве оставаться свободным от горькой обиды и страха за будущее. В его личных покоях была ванная комната — такая же холодная и просторная. Массивный и потемневший от времени трубопровод иногда натужно сотрясался страшными звуками, а краны проворачивались туго и неохотно. Посередине же, на возвышении, будто на постаменте, красовалась огромная ванна, больше напоминавшая пруд.       Вначале Альфред поражался горячей воде, но быстро разгадал эту загадку, пожалев тех вампиров, которые в любое время суток разводили огонь под котлом и подливали при необходимости воду.       Не дожидаясь, пока ванная наберется полностью, Альфред резво запрыгнул в воду и уложился лопатками на непрогревшийся мраморный бортик.       Сара соблазнилась именно этим?       Сейчас он понимал её как никто — нет большего блаженства, и вряд ли Альфред захотел бы что-либо сейчас менять. Другой вопрос, что изменилось почти всё. Он совершенно не знал, что его ждало в будущем, и не было теперь рядом самолюбивого наставника, который дал бы подзатыльник и насмешливо подсказал, на что нужно обратить внимание в первую очередь.       Убивать его не собирались, однако…       Альфред сомневался, что его не прогонят из замка так же, как Йони и Магду. Да и смог бы он находиться тут, так же невозмутимо присутствуя за общим ужином, спокойно смотреть в глаза Саре, учить её математике?       В попытке сбежать от вопросов или же в надежде найти ответ, Альфред нырнул в воду, видя, как комната исчезла перед взором, оставив лишь мутноватую от мыла воду. Глаза не щипало, и юный вампир не стал их закрывать.       Он мог бы пролежать так ещё долго, без дыхания, но пришлось вынырнуть, чтобы стереть губкой всю грязь с кожи, вымыть запахи Герберта и Графа, очиститься от крови — как своей, так и пролитой мимо, пока он жадно опустошал кубки, принесённые Куколем.       Голод, таившийся, пока Альфред спал, скрутил живот судорогой, и он поторопился. Жажда была не такой мучительной, как пару дней назад, однако сейчас она выбивала из головы вообще все посторонние мысли — нужно как можно скорее добраться до кухни и взять ещё.       Дневные шатания для Альфреда не в новинку, но как только он вернулся в свою комнату, тут же захотелось задёрнуть шторы, чтобы не беспокоить ещё более обострившееся зрение. Свет от солнца слишком ярок для него — особенно тот, что легко проникал сквозь открытое окно.       Он от души пожалел Герберта, который просидел рядом с ним и из чувства уважения к чужому пространству ничего не трогал в угоду своим прихотям и потребностям. Жажда гнала прочь из своих комнат — Альфред поспешно оделся, не замечая небрежность своего гардероба: один чулок сполз, бант был повязан криво, да и пуговицы на рубашке вдеты невпопад. Очень жаль, что никто не позаботился о нём и не распорядился, но в конце концов, Альфред уже не маленький мальчик и Куколю тоже необходим сон.       Замок больше не казался холодным, однако его внутренний и неприветливый мороз всё так же оставлял какое-то зябкое ощущение. Путь до кухни он преодолел, наверное, в пять раз быстрее чем обычно. И всё же об Альфреде заботились — Магда, неожидано оказавшаяся в замке, сонная и недовольная, молча кивнула и спустилась вниз, вытаскивать запасы и разливать их по кубкам. Альфред видел, как ей тяжело было наливать кровь для кого-то другого, а не для себя. Её глаза блестели голодом и завистью, но та поставила кубки перед ним и поспешно удалилась, так и не дав перекинуться с ней даже парой слов.       Странное поведение. Он бы такую выдержку иметь не смог.       Альфред выпил всё подчистую, чувство голода притупилось, однако всё равно не исчезло полностью. Это чем-то походило на наркотическую зависимость — самые яркие эмоции можно получить только в первый раз, а всё последующее — лишь жалкая калька, попытка вспомнить, как это всё было когда-то. Альфред облизал губы, собирая последние капли, и с тоской посмотрел в пустой кубок. Наверное, если бы он выпил ещё, то просто-напросто лопнул, но больше ни на йоту бы не приблизился к чувству сытости.       Он не вернулся к себе, а побрёл прочь, в другое крыло замка. Ему не нужно было видеть Герберта или Сару, они бы не помогли ему разобраться с кашей в голове. Альфред даже не был уверен, что смог бы рассказать о произошедшем Саре, да и если честно, он опасался, что она в приступе ревности набросится на него. Сначала располосует его на маленькие ленточки, а потом уже поинтересуется его самочувствием.       Как любил приговаривать профессор: все ответы можно найти в книгах. И пусть Альфред не нашёл тех книг, которые помогли бы из вампира снова обратиться человеком, но уж разрешить внутрение противоречия он точно сможет. Если не любовная лирика, то можно забить голову сухими фактами, наукой и отвлечься. В конце концов, никто с него не снимал обязанности учителя Сары.       Это огромное помещение с бесконечными полками было его местом силы. Он мог пропадать в библиотеке сутками — там же и спать. Как, наверное, профессор ему мог бы позавидовать! Абронзиус читал многие труды учёных, однако далеко не всё, а у Альфреда была поистине неограниченная возможность ознакомиться со всем, что в своё время насобирал Граф.       Сначала показалось, что в библиотеке никого не было, но затем, далеко не сразу, чуткий слух различил шуршание ткани, и Альфред нос к носу столкнулся с Графом, который сосредоточенно выбирал на полке один из учебников по математике.       — Доброго вечера, мой мальчик, — Граф кивнул. — Как твоё самочувствие?       — Доброго… вечера, — Альфред, конечно же, хотел поговорить и разъяснить всё для себя, однако сейчас он оказался совершенно не готов. — Всё хорошо.       — Тошнота и слабость больше не должны докучать. От тебя пахнет кровью, мой мальчик. Герберт переживал, что ты не справишься и эта особенность, если тебя и не убьёт, останется с тобой насовсем, — Граф поджал губы и кивком указал, куда он направлялся.       Альфред как послушная кукла последовал за ним, с опаской заглядывая в зеркально непроницаемые глаза. О чтении он забыл, хоть и успел разглядеть название Библии в руках с длинными чёрными ногтями. Было в этом что-то эстетически прекрасное — демоническое создание с божьей книгой.       — Альфред, что для тебя могло бы оказаться смертельным?       — Укус вампира вполне себе оказался смертельным, — он не решился сесть за стол и лишь наблюдал за тем, как Граф неторопливо взял религиозную книгу и открыл на случайной странице.       — Охотно верю. Но укуса оказалось недостаточно. Какие ты знаешь добродетели?       Казалось, Граф больше заинтересован тем, что было написано на страницах, однако цепкий взгляд не отпускал. Альфреда изучали и чего-то от него добивались.       — Мне назвать те добродетели, которые вывели в античности, или те, которые противопоставляются смертным грехам? — Альфред закусил губу, пытаясь предугадать, чего от него хотел Граф.       — Как тебе удобно.       — Тогда… вера, надежда, любовь… — Альфред запнулся, — мужество, справедливость, благоразумие… и умеренность. — Почему-то при перечислении нескольких признаков или категорий, одна конкретная терялась, будто бы не имела никакой связи с остальными. — Если говорить о теологии, то умеренность, любовь, терпение, доброта, усердия, смирение и… целомудренность?       — Верно.       — Но к чему вы спросили?       — Мой мальчик, вампиры не живут по добродетелям, — Граф улыбнулся уголками губ. — Они не любят, не верят, не надеются, не проявляют доброту и терпение, не смиряются и не уседствуют. А ещё они не хранят целомудрие. Им это не нужно и даже вредно. Ты меня понимаешь?       — Если говорить честно, то не совсем.       — Очень жаль, — он будто огорчился его глупости и неторопливо перевернул страницу. — Впрочем, это не так важно. Софистикой заниматься мне не пристало. Смотри.       Альфред не заметил быстрого движения и не успел даже испугаться, когда Граф оказался перед ним. Он лишь почувствовал лёгкое прикосновение пальцев к лицу, а затем и сухие губы на своих губах. Альфред мог бы отстраниться или хотя бы попытаться, но вместо этого он ответил на поцелуй так жадно, словно был путником, которому дали бокал воды после долгого и изнурительного путешествия по пустыне.       Граф распустил бант, и тот ленточками свисал с шеи, от рубашки он бы тоже избавил Альфреда, но в библиотеку нагрянул гость.       — Дитрих, дорогой, я совершенно не понимаю, в чём суть индийской философии, она дико скучная… — Альфред отскочил от Графа, во все глаза смотря на Сару, которая запнулась, заметив, свидетелем какой сцены она стала.       — Сара… я…       Она помолчала, вцепляясь в складки очередного платья, которыми Граф её задаривал, пару раз моргнула, но огорчения или злости на её лице Альфред не заметил. Скорее смущение, но впрочем, и с ним она быстро справилась.       — Привет, Альфред, — она зубасто улыбнулась. — Ты выглядишь лучше!       Альфреду оставалось лишь смущённо кивнуть в ответ, пока он торопливо пытался поправить пуговицы и завязать капризный бант обратно. Граф недовольно цокнул и сам завязал вполне аккуратный узел за пару секунд. На его лице не отразилось и толики смущения, как будто всё происходящее совершенно естественно.       — Доброй ночи, Сара. Мы можем заняться этим после ужина.       — Прекрасно, у меня голова уже кругом. Они считают, что смысл в ограничениях, это нелепо и совершенно нелогично.       — Ты права, хоть и отчасти.       — Зачем мне нужно знать философию, если ты учишь меня совершенно другому? Они говорят про реинкарнации, но для перерождения нужно умереть для начала. Совсем умереть.       — Потому что в основе всего знания. Это необходимая база. Так ты научишься понимать и этот мир, и его обитателей. — Графу потребовалось только взглянуть на Сару, и её бравада утихла. — Мы поговорим подробнее об этом позже.       — Как скажешь.

***

      Альфред тосковал без Герберта. Нет, он не жаждал с ним близости, которая преследовала его во снах, однако ему было необходимо поговорить и понять, что виконт к нему чувствовал. Герберт же, как назло, совершенно эту точку зрения не разделял. Когда Альфред снова мог присутствовать на трапезе, от холода, который шёл от Герберта, можно было бы замёрзнуть. Лицо его ничего не выражало, а глаза лишь единожды мазнули по нему равнодушием, когда Альфред осмелился поздороваться с каждым. А спустя несколько дней виконт и вовсе уехал из замка, ничего не объяснив.       Граф же сухо сказал, что нужно готовиться к балу, а потому Йони и Магда будут приставлены к Куколю, чтобы учиться. И если последний от своей участи был не в восторге, — эта парочка потрепала ему немало нервов после обращения — то они из кожи вон лезли, чтобы их не лишили тёплого местечка и давали кровь хотя бы раз в несколько дней.       Помимо уроков разнообразных наук, Сара училась ещё и танцевать. После ужина они тренировались в просторном зале: Куколь играл на фортепиано, а Граф лично вальсировал Сару, ворча на то, что она пытается отдавить ему ноги. Сара злилась, но чаще всего отмалчивалась, возмущённо сопя под нос. Альфред пытался повторять за ними, но получалось у него значительно хуже. Магда покорно терпела все манипуляции и с наигранной стыдливостью трепетала ресницами. Альфред старательно не смотрел ей в декольте, но взгляд вот-вот да опускался ниже шеи.       — Двигайся увереннее, Альфред, — Граф в одну из ночей отстранился от Сары и уверенно встал рядом с ним, укладывая его руку себе на талию. — Это девушка, а не страшный монстр. Она тебе доверяет, а ты хочешь либо врезать её в стену, либо раздробить ей пальцы. Тебе не стыдно?       — Стыдно.       Он стушевался, почти физически ощущая на себе взгляды всех присутствующих. А если учесть, что Сара увидела их вместе в библиотеке, ему и вовсе хотелось либо убежать, либо провалиться сквозь пол куда-нибудь в подвал и больше никогда оттуда не вылезать. Или хотя бы дождаться Герберта, который сам бы пришёл за ним.       Как назло, поцелуй в библиотеке стоял перед глазами, и думать о том, что он должен «вести даму», вовсе не получалось.       Но Граф добился своего. Выстроил рисунок, покровительственно потрепал по макушке и вернулся к своей законной партнёрше.       — Магда, давай попробуем ещё раз?       — Ну давай, — девушка улыбнулась и стрельнула насмешливым взглядом. — Это всяко интереснее, чем куковать на кухне.       Она подошла, и Альфред ухватил её за талию, предательски ощущая, как дрожат пальцы и подкашиваются ноги. Граф чутко наблюдал за ними, и тем самым окончательно сбивал весь настрой. В очередной раз наступив на длинную юбку Магды, Альфред остановился и отошёл, бросив всё на половине танца. Сара и Граф кружились по зале, словно всю жизнь только и делали, что плясали на балах. Альфред потёр шею и отошёл к стене, приваливаясь к камням, решая на сегодня оставаться только наблюдателем.       Куколь сменил музыку на более динамичную. Альфред и не думал, что Граф мог бы двигаться так. Сара смеялась, податливо увлекаясь за партнёром, у Магды завистливо блестели глаза. Не хватало в этой картине Герберта… пусть они бы сейчас вместе не танцевали, но его присутствие помогло бы избавиться от тоски и одиночества.       — Я устала, Дитрих, давай сделаем перерыв?       Сара грациозно упорхнула от высокой мрачной фигуры, чтобы легко толкнуться кулачком в плечо Альфреда:       — У тебя тоже хорошо получается. Подумай только, бал, — она небрежно ткнула его под рёбра, заставляя подвинуться. Альфред вымученно улыбнулся, делая шаг в сторону. — Разве тебя не мучает предвкушение?       — Я не сказал бы. Будут жертвы, как и в прошлом году.       — И что? Мы больше не люди, таково устройство мира. Тем более мы им даём шанс на искупление, забирая их грехи себе.       — Вот так ты себя оправдываешь?       — Я не оправдываю, да и незачем мне это. Я пью кровь, ты тоже. И даже твой Герберт, без которого ты сейчас стоишь тут и изображаешь вселенскую скорбь, тоже! Мы тоже пьём кровь. Мы все можем убить.       — Я знаю, но…       — Но ты всё равно не сможешь отказаться от крови. Иначе ты умрёшь.       — А разве это жизнь?       — Тебе не нравится? Жить в замке, в роскошных условиях, иметь слуг. И Дитрих тебя своим вниманием не обижает.       На последней фразе Альфред вздрогнул. Как не обижает? Она уколола его тем, что он спал с её избранником? Или тем, что она видела его в библиотеке? Он опустил взгляд на свои ботинки, подбирая достойный ответ, который не потребовался. Сара продолжила говорить, не нуждаясь в объяснениях и оправданиях.       — Будь благодарен. И расслабься. Кто знает, сколько это продлится?