***
— АЛЬФРЕД! Сара вздрогнула, услышав голос, полный гнева и ярости. Она с удивлением посмотрела на своего друга, который как-то резко весь побледнел и выронил перо, испачкав жёлтый пергамент некрасивой чернильной кляксой. — Альфред? — Ой-ой, — он пробормотал себе под нос, подскакивая с кресла. — Я наверно позже загляну, да? Ты не будешь против?.. Конечно, не будешь… Я тебе помогу обязательно с этим заданием по математике в следующий раз, а теперь мне надо будет… бежать! Альфред говорил это и уходил от неё в противоположном от возгласа направлении. Нужно было действительно бежать как можно дальше, чтобы как можно дольше не попадаться на глаза Герберту. Эту коробочку с пудрой тому привезли откуда-то из Франции, и он ей очень дорожил. Ну может, и не слишком дорожил, если поставил её в такой опасной близости от локтя Альфреда? Вообще сам виноват, надо было заботиться о своих вещах получше. Альфред даже не сразу заметил, что она упала… А когда заметил, уже было поздно. Альфред умел бегать, умел бегать быстро, но разъярённый Герберт всё равно был быстрее. Случилось так, что Альфреда просто выдернули из коридора в одну из многочисленных комнат, служивших обиталищем для вековой пыли, и впечатали в стену, не рассчитав силу. — Ге-ге-герберт… ч-ч-что такое? Что случилось? — Альфред смотрел в тёмные глаза графского сына, терялся и заикался, не зная, как выйти сухим из воды. В зелёных глазах плескались, не находя выхода, недовольство и возмущение. — Зачем ты вообще заходил в мои комнаты? — Я… я… я хотел задать вопрос по истории, но забыл, что вы вместе с Графом… что вы… — Альфред совсем потерялся, стараясь слиться со стеной и стать совершенно незаметным и невидимым. — Что? На самом деле Альфреду было интересно, имелась ли возможность из вампира стать обратно человеком. Он обыскал покои Графа, потом полез к Герберту, но совершенно ничего не нашёл. — Ну по истории… про графа Дракулу. Тебе же много лет, да? Вдруг кто-то из вас был с ним знаком? — Альфред лепетал свою ложь, стараясь максимально глупо хлопать ресницами, и медленно отцеплял чужие пальцы от своей одежды, чтобы смыться. Однако Герберт будто чувствовал подвох, он не отпускал Альфреда, сверля его злым взглядом. Продолжать дальше не стоило. Оставался только один выход, который мог бы переключить мысли вампира на более мирный лад. Альфред обнял Герберта, утыкаясь щекой в его грудь, и тихо, на грани слышимости, прошептал: — Я скучал. Герберт застыл изваянием на пару секунд, будто такая фраза выбила из него весь дух и все мысли. Он обнял его в ответ, прижимая к себе сильнее, и с удивлением спросил: — Ты что?.. — Я скучал. Если бы у Альфреда билось сердце, оно бы выдало его с потрохами — он нервничал настолько, что дрожали колени. Скучал ли он? Он потихоньку привыкал к жизни в замке — к холодному молчаливому Графу, к дерзкому Герберту и обидчивому Куколю. Наверное, их ему не хватало в эти несколько недель. — Я полагаю, что да. Он задрал голову, пытаясь посмотреть на Герберта, но со всего маху заехал макушкой ему в челюсть. Тот взвыл, но объятий не разомкнул. — Вопрос о том, как ты разнёс мою спальню, снят. Ты уверен, что ты вампир, а не слон? — Прости, я не специально… — Альфред смутился, отступая, и виновато посмотрел на Герберта. — И за это… — И за пудру? — И за пудру, — повторил он, сцепляя руки перед собой в замок. — Мы можем поискать другую? — Вряд ли. Ты всё ещё не готов к тому, чтобы уходить из замка. Тут, конечно, Герберт оказался прав. Альфреда мутило от вида крови, и он совершенно не представлял, как Сара могла её пить. Он смешивал вино с кровью и всё равно чувствовал тошнотный металлический привкус на языке. Альфред всегда был голоден, но не мог есть ни обычную пищу, ни пищу вампиров. Герберт хмуро оправил кружева нежно-розовой рубашки и строго посмотрел на Альфреда. — Ужин через полчаса.***
Сегодня Куколь широко распахнул окна и ставни, впуская в столовую холодный ночной воздух. Огонь от свеч танцевал причудливыми тенями, но не гас, исправно освещая большую тёмную комнату. Альфред запоздало вышел к остальным, сдержанно кивая Графу, встречаясь взглядом с внимательными глазами Герберта и тепло улыбаясь Саре, которая вопреки этикету завертелась на стуле, чтобы проверить состояние своего друга, который так смешно и торопливо сбежал из библиотеки. — Приятного аппетита? — он подал голос и тут же пожалел, потому что простое пожелание превратилось в какой-то жалкий вопрос. Альфред уселся на своё место, со смесью тревоги и отвращения заглядывая в свои два бокала — кровь и вино. — Как прошла поездка? — Сара, сидевшая рядом, сжала под столом его ладонь, передавая свои спокойствие и уверенность, голос её звонко разнесся по столовой, пробуждая вечно скучающего Графа от равнодушного созерцания. — Хорошо. Мы видели профессора. Он сожалеет, что не может приехать к нам, и просил передать Альфреду, что его новый ученик достигает больших успехов. Ставит его в пример и надеется, что Альфред сможет учиться хотя бы в половину так же усердно. Альфреда перекосило от такого несправедливого заявления. Он очень любил профессора, но после того, как перестал находиться под его шефством, нашёл некоторые нестыковки с тем, что было в трудах других учёных. «Просто этот новый студент умеет лучше льстить», сделал выводы Альфред и случайно перестарался с кровью, слишком щедро плеснув её в бокал. — Я знаю, что вы превосходный учитель, и даже профессор с вами не сравнится, — Сара улыбнулась Графу, обнажая клыки, и отпила из бокала, пачкая алым губы. Альфред засмотрелся и немного отвлёкся от своей уязвлённой гордости. — Я очень уважаю профессора. Если бы он ещё не пытался вонзить мне в сердце кол — я бы был премного благодарен, — он холодно улыбнулся Саре, тактично не замечая Альфреда, который собирался с духом, чтобы тоже приступить к трапезе. Каждый раз это больше походило на извращённую пытку. Альфред долго буравил взглядом бокал, вероятно надеясь, что произойдёт чудо от… и вино обратится в воду. Потом он не выдерживал, рывком брался за узорчатую ножку и делал несколько крупных глотков, стараясь не дышать. Герберт каждый раз смотрел на это с нескрываемым неодобрением, но не вмешивался, как будто чего-то ожидая. Сара и вовсе не обращала на него никакого внимания, интересуясь исключительно Графом. Она льнула к нему изголодавшейся по ласке кошкой и неизменно уходила из столовой с ним под руку в спальню. Альфред не хотел бы верить, что она с ним занималась любовью, но он знал это наверняка. Вначале он умирал от ревности и невзаимной любви, однако сейчас привык к равнодушию Сары и пытался сродниться со своей новой ипостасью. Однако ему чего-то не хватало, он будто застрял между моралью человека и голодом вурдалака. Альфред выпил залпом и тут же почувствовал, что содержимое могло попроситься наружу. Если не думать о крови, о том, как её добывали… можно успокоить бунтующий организм. Главное — дышать, смотреть в тёмное небо и ни о чём не думать. — Простите, мне нужно на свежий воздух! Его отсутствие никак не сказывалось на атмосфере ужина, по крайней мере, так думал Альфред, когда убегал от остальных на балкон. Куколь принёс свечу и белоснежную салфетку, недовольно шварча себе под нос. — Спасибо-спасибо… Где-то там далеко появилась светлеющая полоса, пробивающаяся сквозь горный горизонт. Рассвет близок, а это значило, что скоро все разойдутся по своим комнатам на дневной сон. Но и тут Альфред отличился — он спал часть времени ночью и часть времени днём, выпадая из жизненного цикла замка и из-за этого чувствуя себя ещё более неправильным и потерянным. Ему хотелось увидеть солнце, но от дневного света болели глаза, а тепло, идущее от солнечных зайчиков, казалось, могло обжечь кожу не слабее свечи. Альфред открывал только одно окно, находившееся очень далеко от его постели и рабочего места, позволяя тому пропускать немного прошлой жизни и свежий воздух в комнаты. Во всем остальном замке шторы были наглухо задернуты, чтобы уберечь непутёвого молодого вампира от опасности.***
— Альфред, чем ты так разозлил Герберта? У вас всё хорошо? Они с Сарой сидели в библиотеке над очередной математической задачкой. Сара капризничала, не хотела учиться, настаивая на том, что впереди у неё бессмертие и знание точных наук ей нужно примерно так же, как летучей мыши — солнечные очки. Альфред терпеливо пресекал любые попытки к бунту напоминанием, что у образованного графа должна быть графиня под стать. — Я рассыпал его пудру, но он не злится. — Как ты умудрился? — Сара, помнишь, ты пару дней назад поскользнулась на шлейфе своего платья и уронила все подсвечники в комнате? — Это другое. — Точно такое же. Но граф и его сын очень… добры. — О да, добры. Приютили нас. Но… Отец не захотел быть с нами, — Сара закусила губу и, будто что-то осознав, с удивлением посмотрела на пергамент, обмакнула перо в чернильницу и с рвением начала писать решение задачи. Альфред заглянул в записи, с одобрением отмечая, что она подошла с правильной стороны. Насчёт Йони Шагала он не был уверен. Его ничего не интересовало, если это не кровь и не секс. Они с Магдой стали неразлучны, не отлипали друг от друга и с удовольствием предавались похоти, не обращая внимания на то, что у их акта любви могли быть свидетели. Альфред в ужасе думал о них и задавался вопросом, какова вероятность ему самому попасть под подобное воздействие. — Точку забыла, а так хорошо, — он показал пальцем на ошибку, из-за которой не выходило конечное решение. — Я думаю, что так будет лучше для твоего отца. — Наверное. Я устала, хочу спать. Сара написала ответ и с намёком показала на зашторенное окно, сквозь которое пробивалось приглушённое красноватое сияние. Солнце встало. Поздно. Пора отдыхать. Альфред с тоской отпустил свою ученицу и сам решил попытать счастья, чтобы поспать. Может, повезёт?***
Он вошёл в свою огромную комнату, закрывая высокую скрипучую дверь. Звуки от каблуков ботинок, подаренных графом, отдавались эхом от холодного каменного пола. Альфред перестал бояться темноты и замка, понимая, что это холодное архитектурное чудовище лишь отражало суть его домочадцев. Он подготовился ко сну — искупался в ванной с пеной, думая о Саре и о том, что эта чёртова ванна связала их не просто на жизнь, а навеки; накинул сорочку, приятно холодившую кожу шёлком после горячей воды, и со сладостной истомой человека, который хорошо поработал и заслужил отдых, упал в объятья мягких подушек и пухового одеяла. Однако сон не шёл. Могли ли быть причиной горящие свечи или стыд перед Гербертом, спрятанный где-то в подкорке? Он смотрел в потолок, думая о том, как глупо поступил. Как будто Герберт мог поверить. Альфред избегал касаний и чаще всего походил на испуганную лань, застывшую перед опаснейшим хищником, даже несмотря на то, что имел такие же острые зубы и когти. Альфред вертелся, сбивая простыни, забывался тревожной дрёмой, просыпался с явственным чувством, будто пропустил что-то важное, засыпал вновь и в конце концов не выдержал, рывком вставая с постели, чтобы этот затхлый воздух и одиночество не загнали его в могилу окончательно. Когда Альфред выскочил в такой же пустой и холодный коридор, Куколя, который обычно нёс караул днём у его дверей, не было. Видеть его не хотелось, поэтому он только вздохнул с облегчением и бесцельно пошаркал тапочками по многочисленным помещениям, разглядывая картины, композиции из сухоцветов и трещины в стенах. Он мог бы пойти к Саре в надежде, что та спала одна, но почему-то казалось, что сегодня та будет в графских покоях. Да и будить её не хотелось — Сара не забудет этого ещё несколько месяцев, при малейшем случае напоминая о том, что ей мешали отдыхать, нагло вламываясь в девичьи покои без разрешения. Ради справедливости она сама так бы никогда не сделала. Снова хотелось есть. Голод будто стягивал когтями желудок. Самое верное будет найти Куколя и попросить крови с вином либо же найти кухню и самому намешать себе поздний ужин. Хоть Альфред и прогуливался, ноги вели в то крыло, где ему помогли бы утолить его жажду. Глаза болели от недосыпа, во рту пересохло. Может, просто выйти на солнце и дело с концом? Если он такой неправильный. Не мучить других, не мучиться самому. Не надо будет искать решение проблемы, не надо пить кровь, не надо оправдываться перед Гербертом или злиться на профессора, который так легко его променял на какого-то другого студента, который мог заплатить больше денег за знания. Ничего делать не нужно. Просто исчезнуть. В конце концов, Сара его укусила и тем самым убила. Пусть он ходил и дышал — нормальная жизнь потеряна. С такими безрадостными мыслями он открыл ближайшую дверь, влетев вроде как в одну из гостиных, и встретился взглядом с холодными тёмными глазами Графа, который будто бы и ожидал увидеть в эту минуту именно его в этой комнате. Альфреду показалось, что двери за его спиной закрылись с оглушительным грохотом, будто их кто-то рывком пнул с другой стороны. Он застыл, с ужасом смотря и на Графа, и на Герберта, которые почему-то не спали. Владельцы замка играли в шахматы, сидя в мягких креслах и поставив перед собой на лакированный стол доску, на которой не хватало больше половины фигур. — Герберт, ты поставил мат. Поздравляю, — равнодушно проговорил Граф, впрочем, продолжая смотреть всё так же не на своего сына. — Доброго полудня, мальчик. Не стой там. Подойди. — Ой… я наверно ошибся, да? — отказываться было невежливо, но Альфред в одном нижнем белье и дурацких красных тапочках, и пусть даже Граф с Гербертом не были одеты так же пышно, как и ночью, но всё же ему стало в стократ неуютнее. — Не в ту дверь вошёл. Я лучше пойду. Куколь проводит… или я сам? — Не уходи, — а вот это уже не просьба, а приказ. Альфред сглотнул и на негнущихся ногах подошёл к ним, опуская голову вниз, будто его поймали на каком-то страшном преступлении. — Не спится? — Я… я… — не говорить же, что пару минут назад он хотел полюбоваться на солнце в последний раз. Его бы не поняли. — Заблудился. Он посмотрел на графского сына, пытаясь прочитать у того на лице, насколько его вмешательство было своевременным, однако Герберт не был недоволен, скорее наоборот — он улыбался, сверкая клыками. Его длинные бледные пальцы крутили пешку, будто в ожидании чего-то интересного нужно было занять себя, руки и голову. — Искали кухню? — участливо спросил Граф, пока Куколь, кряхтя, притаскивал ещё одно кресло, чтобы Альфред не стоял неприкаянным родственником перед ними. — Да… г-голоден… очень… — Чистейшая правда, от которой скручивало живот и болели внутренности. Альфред не сел, собираясь покинуть комнату, и даже сделал шаг в сторону двери, но Герберт схватил его за руку, оказавшись слишком близко, и твёрдо усадил не в кресло, а себе на колени, стискивая ладонями плечи, чтобы в голову и мысли не пришло о побеге. — Ч-что ты делаешь?! — Разве ты не «скучал»? — тихо ответили Альфреду на ухо, и он залился краской. Всё это казалось жутко неприличным. — Герберт, — укорил Граф, — не пугай нашего гостя раньше времени. Глаза Альфреда раскрылись так сильно, что он стал похож на сову. Герберт сам по себе не был страшен — он не переступал черты без повода, а вот от Графа можно ожидать всего… — Вы хотите меня убить? — Почему же? — Я неправильный вампир, только так… наполовину, — Альфред горько усмехнулся. Хоть что-нибудь в его жизни могло быть слава богу? — Я не могу пить кровь, у меня самого она течёт. — Если бы мы хотели тебя убить… — Граф выдержал паузу, —…мы бы это сделали раньше. Но ты прав, нам надоело ждать и смотреть, как ты мучаешься. Мы тебе поможем. Альфред напрягся, а Герберт сильнее стиснул его плечи, до боли и оставляя синяки. — Поможете? К-как? — язык заплетался. Он попробовал если не вырваться, то стиснуть ладонь Герберта в поисках хоть какой-то опоры. Что им нужно? Они поймали кого-то из деревни и хотят оставить его один на один, чтобы Альфред совершил убийство? Но он не мог. Клыки сами собой удлинились, раня губы, но он словно не замечал этого, будучи утянутым в мертвенные омуты-глаза Графа. Тот молчал, улыбаясь уголками рта, будто забавлялся над несмышлёным ребёнком, не понимающим азы арифметики. — Ваша Светлость? Он услышал смешок Герберта, которого повеселило обращение. Называть «светлостью» того, кого в буквальном смысле свет мог убить. Так мог только Альфред. — Почему ты не зовёшь меня по имени, мой мальчик? Альфред смутился. Он не запомнил его имени, хотя точно знал, что Сара называла его. А с Гербертом те будто бы понимали друг друга без обращений. Повисло неловкое молчание, от которого по коже побежали зябкие мурашки. Даже Куколь ушёл, неслышно скрывшись за дверями. Граф взял со стола нож для заточки письменных принадлежностей, с интересом прокрутил его в пальцах, бросил скучающий взгляд на Альфреда, положил предмет на место и резко, не давая даже удивиться, вспорол когтями собственное запястье. Кривая уродливая рана почти сразу смазалась, ручейки чёрной в полумраке крови потекли по белой коже, стекая на пол. Крупные капли падали с пальцев вниз, Альфред смотрел на них, и разум его разрывался надвое: с одной стороны его затошнило, а с другой — в желудке настолько всё скрутило, что он невольно облизал губы и потянулся к Графу, не замечая больше ничего вокруг. Герберт позволил ему подняться, отодвинул ненужный уже стол с шахматами, будто тот был ничего не весившим препятствием, и настойчиво толкнул Альфреда к Графу. Альфред споткнулся, почти падая на старшего вампира, но в последний момент ноги и вовсе его подвели — он рухнул на колени перед креслом в лужицу крови, уже явственно ощущая её запах. Крылья носа затрепетали, хотелось вдохнуть как можно глубже — аромат был другой. Он привлекал, обещая, что сейчас точно можно будет насытиться. Часть разума всё ещё сопротивлялась, поэтому Альфред зажмурился, зажимая рот ладонью. Если он укусит, это будет ужасно… Граф будто в насмешку поднёс вспоротое запястье к его лицу. Герберт, которому надоело смотреть на сомневающегося Альфреда, подошёл ближе, с усилием отнял его руки ото рта и, схватив за шею, не дал отстраниться. — Глотай, а то так и останешься пародией на вампира. Холодный голос Графа будто пронзил ледяной иголкой сознание. Герберт запрокинул голову Альфреда, и в рот хлынула холодная кровь, стекая по подбородку и пачкая белую сорочку. Он не хотел её пить, но жажда, дремавшая в его подсознании, проснулась и заставила впиться зубами в запястье Кролока. Кровь была вкусной, а от её запаха кружилась голова — это казалось намного ярче, чем кровь за ужином, смешанная с вином. Реальность перестала быть важна. Он пил и насыщался, не обращая внимание на то, что Герберт держал его уже не за шею, а стискивал плечи, безжалостно кромсая белую ткань и царапая кожу. Лишь краем сознания он ловил ощущение, как тяжёлое голодное дыхание опаляло его шею. Герберт примерялся, выискивая пульсирующую жилку. Граф равнодушно смотрел на то, как пили его кровь, и гладил Альфреда по волосам. Он не отнимал руку, позволяя забрать столько, сколько нужно, не морщился от боли и не приказывал. С трудом Альфреду удалось отстраниться от раны, спрятать клыки он так и не смог — они торчали острыми иглами, раня собственные губы. Он облизнулся, снизу вверх смотря на Графа. Поплывшее сознание не реагировало на возможную опасность, оставляя его сидеть на полу между двумя опаснейшими существами. Герберт, не выдержав, грубо схватил его за подбородок, повернул к себе и слизал красные капли. Альфред приоткрыл рот, впуская чужой язык, и позволил превратить голодный порыв в поцелуй. Клыки ранили обоих — кровь Кролока, Герберта и Альфреда смешалась, превращаясь в единый сложный аромат, и нельзя было из него вычленить что-то конкретное. Граф встал с кресла, выдернул его из объятий Герберта, словно тряпичную куклу, холодная рука задрала сорочку, касаясь голой кожи. Альфред затих, смотря на Графа: казалось, что тот раздумывал — убить его сейчас же или продолжить странную забаву и разделить с ним ложе. — Чувствуешь что-нибудь? Головокружение? Тошноту? — О да, Альфред наконец-то чувствовал себя сытым впервые за несколько месяцев полуголодного состояния. Он чувствовал себя сильным, свободным и полноценным, это было то же самое ощущение, как и тогда, в горах, когда Сара его укусила. — Нет? Значит, всё правильно. Герберт? Спросить ничего Альфред не успел, потому что Граф приблизился и укусил его в шею, Герберт порвал ворот сорочки и вспорол острыми клыками кожу на плече. Было больно, Альфред забился наколотой на иголку беспомощной бабочкой, но ни Граф, ни Герберт не снизошли к нему, раня его тело и заставляя истекать кровью. Он не мог понять, кричал он или от боли не мог произвести ни звука, в памяти застрял только демонический блеск их глаз. От одежды не осталось ничего, и Альфред не заметил бы своей наготы, если бы сзади к нему не прижался Герберт, твёрдым пахом упираясь между ягодиц. Он был одет и ткань неприятно царапала нежную кожу, заставляя прийти к пониманию, что он один, а их двое. От них некуда бежать, если даже попытаться. Альфред полностью в их власти. Да и как можно бороться с двумя сильными вампирами? Сознание отсекло любые попытки к сопротивлению, и он покорился, растворяясь в этой боли, как могло бы раствориться мыло в горячей неспокойной воде. Напор ослабевал — укусы сменились поцелуями, жёсткая хватка стала мягче. Герберт повернул Альфреда к себе лицом, поднимая его на руки, словно он ничего не весил, и заставил обхватить себя ногами за пояс. Он утянул его в поцелуй, чтобы отвлечь, пока Граф гладил его спину, спускаясь ниже. — Умница, — тихо прошептал Герберт ему на ухо, когда сзади ледяные и влажные пальцы коснулись между ног. Граф использовал масло, чтобы смазать вход в тело Альфреда, однако внутрь не вторгался, выжидая, пока Герберт лаской расслабит и успокоит. Альфред замер, почти с ужасом смотря в зелёные глаза Герберта. Он понимал, что этим днём с ним разделят ложе, но не знал, как к этому относиться. За этим они его держали в замке? А потом? Оставят его в живых или убьют? Почему-то стало обидно: он ожидал чего-то большего от Герберта. Может быть, Альфред думал, что тот выберет его так же, как Граф выбрал Сару, и не будет… вот такого. Граф разоблачился. Он прикасался обнаженной кожей к спине, вызывая толпу мурашек, Альфред крепче обхватил шею Герберта, прижимаясь к нему и забываясь в поцелуе. Граф решился на действия, крепко сжимая белые бёдра: проникновение в неподготовленное тело оказалось очень болезненным — Альфред зашипел, прокусывая губы Герберту, и заплакал. Тот терпеливо гладил его по голове, терпя собственное возбуждение, и откинул голову, намекая на то, что Альфреду нужно сделать — жилка на шее соблазнительно билась, заставляя попробовать её на зуб. Он повиновался. Чувство экстаза снова вернулось и сознание повело, переворачивая ощущения и позволяя найти для себя если не удовлетворение, то хотя бы каплю удовольствия среди праздника злого безумия. Даже с избытком смазки было больно, Граф не давал передышки, вновь кусая плечи, и двигался смелее, проникая на всю длину. Боль снова застилала глаза, однако он перестал чувствовать её так ярко — она преобразовывалась, перетекала в блаженство, словно кто-то вколол в вену морфий. Герберт был немного другим на вкус — кровь была более сладкой и не так горчила. Альфред привыкал, полностью расслабляясь, он ощущал жар похоти, возбужденное естество требовало внимания. Рука сама потянулась себя приласкать, с губ сорвался первый стон. Так можно было бы и вознестись, но Граф вышел из его тела, позволил Герберту передать Альфреда себе на руки, повернул его к себе лицом и снова вошёл. Герберту нужно было тоже избавиться от одежды. Альфред провёл по животу Графа ладонью: кожа была бледной и холодной, но на ощупь оказалась гладкой и приятной. Без Герберта он почувствовал себя особенно беззащитным, поэтому, когда тот вернулся, Альфред сам потянулся к нему. Оба вампира зажали Альфреда между собой, гладя тело в четыре руки, ему было хорошо до тех пор, пока Герберт не попытался войти в его тело, когда внутри уже был Граф. — Не надо. Стой. Зачем? Герберт не остановился. Альфред уткнулся в плечо Графа, сильно жмурясь. Казалось, что это невозможно, но Герберт преодолевал сопротивление мышц, наполняя донельзя. Казалось, что не хватало воздуха. Слишком много, слишком натянуто. Альфред закричал, впиваясь ногтями в спину Графа, и тот закрыл ему рот ладонью, позволяя вгрызаться в неё, чтобы снова забыться и допустить всё остальное, что с ним собирались сделать. Они мучили его в этой комнате до вечера: вдвоём и по одиночке; укладывая на пол, наклоняя над столом или же держа на весу. Пока в них не осталось ни сил, ни спермы. Альфред лежал на столе в крови, слезах и семени, надеясь, что кто-нибудь из них свернёт ему шею, но подошедший Граф бережно завернул его в свой плащ, а Герберт взял на руки его безвольное тело. — Всё закончилось, мой мальчик, — Граф говорил тепло, словно старался утешить. — Завтра станет лучше. Герберт коснулся целомудренным поцелуем его лба и вышел из гостиной с ним на руках. — Засыпай. Прежде чем потерять сознание, Альфред увидел внимательные зелёные глаза.***
Альфред проснулся в своей постели. В первое мгновение ему показалось, что всё произошедшее — лишь очередной из снов, которые преследовали его в замке. Ему и раньше виделись подобные картины, воображение подкидывало ему их нередко, когда он сбивал от недосыпа простыни и мучился от недостатка ласки. Однако все сомнения развеялись, когда он почувствовал боль во всём теле. Рука потянулась к шее, пальцы нащупали зарубцевавшиеся ранки от зубов. Он застонал, когда попробовал встать или хотя бы с живота перелечь на бок. — Альфред? — обеспокоенный голос застал его врасплох.