More Than Words (Breaking the Curse that Brought Us Here)

— А- — Чан издает задушенный звук и тут же удивленно хлопает по губам ладонями. Его глаза широко раскрываются, и сначала он смотрит Йеджи в глаза, а потом видит пораженные выражения лиц Сынмина и Минхо. — Давай, попробуй поговорить еще! — подбадривает его Юна, почти вибрируя на месте от нетерпения, но Чан все еще застывает в полнейшем шоке. Он поверить не может, что только что действительно издал звук. Он видит, как все смотрят на него с ожиданием, так что пытается взять себя в руки и произнести слова, которые обещал себе сказать, как только сможет говорить. — Н- — пытается он выдавить верный звук, совершенно не привыкший к речи. Он забыл, как издавать звуки правильно, и теперь ему стыдно. Он хочет попробовать снова, но в горле все сжимается обратно. Он не может встретиться ни с кем взглядами, пока чувствует, как способность говорить снова покидает его, оставляя в груди едва ощутимое покалывание. “Простите, это все,” — говорит он, пытаясь не дрожать пальцами. Он быстро моргает: осознание, что он только что издал звук, медленно накрывает его. — А, магия перестала действовать, — подтверждает Йеджи. — Но сработало! Сработало, да? Все было хорошо? Чан кивает. “Было странно, но… по-хорошему,” — признается он, чувствуя как сердце колотится в груди. — “Спасибо вам. Большое спасибо,” — он жестикулирует медленно, надеясь, что Йеджи поймет. И она, кажется, понимает, потому что подмигивает ему и улыбается. Я правда снова смогу говорить? спрашивает он себя, чувствуя, как в глазах собираются слезы, и, когда он слышит, как Чанбин, Джисон, Минхо, Йеджи и все ее группа торжественно восклицает, ему не удается сдержать всхлипа. Чанбин и Джисон тут же бегут к нему, захватывая его в объятия. Чан прячет лицо в руках, стыдясь плакать, когда он не смог издать ничего разборчивого. Он так нервничал, и не мог позволить себе поверить, что когда-то сможет избавиться от проклятия, так что теперь осознание накрывает его настоящим обвалом. — Хей, хей, не плачь. Нужно радоваться, — шепчет ему на ухо Джисон, тихо и немного дрожаще, наверняка от волнения, но его слова все равно успокаивают Чана. Ему хочется сказать Джисону, что он счастлив. Он счастлив, он чувствует надежду и облегчение. Но в основном — очень большое облегчение. Он чувствует, как люди по одному присоединяются к объятиям, и, когда он решается взглянуть между пальцев, то видит, как вся группа крепко держит его в объятиях. Он не знает, когда стал таким плаксой, но видя всех вокруг себя, поддерживающих его, он оказывается так тронут, что начинает плакать снова. “Я счастлив. И это облегчение. Такое облегчение. Спасибо вам, что уговорили меня продолжать и прошли со мной через это. Я люблю всех вас,” — дрожаще говорит он; его руки зажаты между всеми в объятиях. Джисон переводит его слова для всех, кто мог их пропустить, и Чан смущается, но и чувствует благодарность. — Не волнуйся, мы всегда будем рядом, — уверенно произносит Чанбин. Слова немного успокаивают Чана. Что-то в словах Чанбина говорит, что на них можно положиться. Он так благодарен, что Чанбин рядом, и что все остальные тоже его поддерживают. — Я так счастлив, что встретил тебя, Чан, — добавляет Феликс, блестящими от слез глазами глядя на него и улыбаясь. Чан удивлен, что лесной дух так расчувствовался. Он тянется к нему и сжимает его плечо. Улыбка Феликса становится шире, и он оглядывает всех. — Благодаря вам я так много всего испытал. Я никогда этого не забуду. — Согласен! — пискает Хёнджин, пряча лицо в плече Чана и обнимая его со спины. Чан любовно улыбается, и сердце его тает от того, как дороги ему друзья, и от того, какую поддержку он видит в их повлажневших глазах. Даже Минхо и Сынмин поддаются эмоциям, хотя и молчат пока. Все в порядке, проклятие Чана еще не сняли. “Ладно, хватит на сегодня сентиментальности! Проклятие еще не сняли, оставим эмоции на потом,” — говорит он, тихо хихикая. Он не хочет пока проливать все слезы. Остался еще небольшой шанс, что настоящее обратное заклинание пока не по силам им, и им придется подождать, прежде чем Йеджи и Юна смогут безопасно его наложить. Не стоит слишком поддаваться надеждам, особенно, когда они так близки к завершению. Когда все отстраняются из объятия, Чану хочется сказать еще одну благодарность Йеджи и остальным девочкам ее группы, но Йеджи подается вперед, чтобы лично обнять его. Юна, Черён, Рюджин и Джису тоже присоединяются, обхватывая Чана во втором за сегодня большом объятии. Чан удивленно смеется и обнимает их в ответ. — Сработало! — счастливо кричит Йеджи, и остальные торжествуют вместе с ней. — Я так рада, оно сработало! Мне никогда не удавалось заставить подобное заклинание работать! — Я даже не накладывала это заклинание, но чувствую себя такой умницей, — говорит Юна, теперь обнимая Йеджи. — Отличная работа, Йеджи. Давайте потренируемся еще, пока получилось! “Вы можете отдохнуть, давайте отпразднуем это достижение,” — просит их Чан, но Йеджи и Юна уже отвлеклись и не видят, как он жестикулирует. Но Рюджин все еще видят, и он пытается жестикулировать медленнее, но Рюджин смотрит на него беспомощно и недоуменно. — Я пыталась понять, что ты говоришь, поверь мне, — говорит она, пробуя повторить некоторые из его жестов, — но это выглядело кошмарно сложно. Прости. “Не стоит извиняться, ты права,” — медленно жестикулирует Чан, и это она, кажется, понимает. Это заставляет его чувствовать себя стоящим чего-то: хотя она и знает, что ее подруги скоро скорее всего снимут проклятие, но все равно пытается его понять. Он никогда не ожидал, что кто-то кроме его друзей примет его таким, думал, что никто не захочет выучить их язык, но встретил так много людей, которые доказали ему обратное: начиная с Феликса, который захотел выучить их язык с того самого момента, как увидел, как они говорят на нем. Он так благодарен Джисону, за то что он подтолкнул его и Чанбина отправиться в путешествие и попытаться снять проклятие все эти недели назад. Он чувствует, что его семья стала гораздо больше за последние месяцы. Чан просит Чанбина перевести все свои слова, и Рюджин поднимает большие пальцы. — Я прослежу, чтобы они не слишком сходили с ума от успеха и не заработались. Вы тоже расслабьтесь, — она указывает на всех в комнате и подмигивает Чану, прежде чем побежать за своими друзьями. Чан поворачивается к друзьям, и встречается со счастливыми взглядами и радостными улыбками. Тепло растекается в его груди от этого вида: ему так повезло иметь всех этих людей в своей жизни. Феликс ловит его взгляд и зовет подойти к себе. — Я хочу прогуляться, пойдешь со мной? — невинно спрашивает он. — Праздничная прогулка? Или что-то типа того? — Чан смеется и кивает. Прогулка помогла бы ему принять все это, обдумать все и немного лучше подготовиться к тому, что будет дальше. “Я хотел бы прогуляться всем вместе,” — добавляет он. — “Только если вы хотите.” — Да! — радостно восклицает Чонин. Они все вместе идут на улицу, решая пойти на юго-восток к небольшому озеру рядом с полем за городом, место, которое обнаружили Чонин, Чанбин и Джисон пару дней назад. Погода отличная, тепло и солнечно. Солнце стоит высоко в небе, освещая их путь, и Чан задумывается, приближается ли лето. Он не следил за тем, сколько дней прошло, но знает, что когда они ушли, весна только началась, так что сейчас должно быть начало лета. Они идут через город и наслаждаются ярким светом солнца. Оно отражается от камней и сияет через кроны деревьев, бросая вокруг их пятна света. Джисон идет рядом с Чаном, улыбаясь ему своей улыбкой в форме сердца, и его круглые розоватые щеки тоже оказываются согреты солнцем. — Привет, Чан-и, — мелодично говорит он, и Чан тут же улыбается. Он любопытно склоняет голову, прося Джисона рассказать ему то, что хотел. Джисон тихо задумчиво мычит, прежде чем сказать: — Помнишь наш первый день здесь? Чан кивает, он уже примерно понял, куда Джисон ведет с этим вопросом. Его сердце трепещет, потому что в первый день, когда остальные ушли за матрасами, Джисон поцеловал его, и, что еще важнее — заставил его чувствовать себя еще более любимым, чем когда-либо. Он помог ему почувствовать себя настолько комфортным, что он принял свои чувства и рассказал о них Джисону. Джисон сказал ему, что подождет его и теперь, когда Чан об этом думает, он спрашивает себя, как долго может заставлять кого-то, кого он любит, ждать. — Что ты сейчас чувствуешь? Э-эм… насчет меня? — Джисон очаровательно склоняет голову и смущенно смотрит на Чана, заставляя его думать, как кто-то может быть настолько милым. Как кто-то может быть таким милым и добрым, как кто-то настолько добрый может любить Чана в ответ. “Я все еще люблю тебя, Джисон. Я никогда не сомневался в своих чувствах к тебе,” — отвечает Чан, немного смелее, чем обычно, но сегодня он чувствует себя хорошо. На этот вопрос ему нетрудно ответить, потому что если в мире и есть что-то, в чем Чан не сомневается, так это в том, что он любит своих друзей и в том, что он любит Джисона. Джисон тихонько выдыхает, и щеки его надуваются, алея темнее. — Ладно. Тогда, что ты чувствуешь к себе? Или… к нам? — исправляется Джисон. Он все еще смотрит на Чана большими глазами, будто бы не говорит того, что имеет в виду. Чан думает, ответить ли на вопрос Джисона буквально или узнать, на что тот намекает. Он решает сделать первое, надеясь, что Джисон будет удовлетворен этим или просто спросит его прямо. “Думаю, я становлюсь увереннее. После того, что было сегодня днем, я куда меньше волнуюсь о том, чтобы снять мое проклятие,” — признается Чан с небольшой улыбкой. — “И конечно… конечно, я чувствую к нам то же самое, ты все еще очень мне нравишься.” Глаза Джисона загораются и он подходит к Чану немного ближе. — И ты уверен в том, чтобы… э-эм, сделать все официальным? — стеснительно спрашивает он, все еще размыто, но Чан понимает, куда он клонит. — Или, знаешь…? Достаточно уверен, чтобы… как в тот первый день? “Если ты хотел поцелуй, мог бы просто попросить меня, Джисон,” — говорит ему Чан, хитро улыбаясь. Теперь он дразнится, но на самом деле он не думает, что достаточно уверен, чтобы целиком отдать себя Джисону. Джисон вздыхает и закатывает глаза. — Я ведь это и сделал! …Вроде как, — смеется Джисон, но потом умоляюще смотрит на Чана. Эти глаза заставляют Чана слабеть, и он почти сдается в тот же миг, но говорит себе, что не должен лгать Джисону. — Но ты не ответил мне. Или это значило “да”? Чан сглатывает и думает, как описать словами все свои неуверенности, но не может найти верного способа выразить свои чувства. Еще он не уверен, что чувствует. Джисон не дает ему мучаться слишком долго, потому что говорит, не успевает Чан решиться. — Если “нет”, то я тоже согласен, — он добро улыбается Чану. Джисон и правда к нему слишком добр, и Чан все еще не представляет, что сделал, что ему так повезло и Джисон из всех людей полюбил именно его. Джисон продолжает, когда Чане все еще молчит. — Прости, если я слишком нетерпеливый, но мне просто хочется показать тебе, насколько я люблю тебя. “Я тоже хотел бы показать тебе, но не знаю, насколько смогу это принять. Ты уже добр ко мне,” — признается Чан. Он уже признал, что Джисон ему нравится — даже что он его любит, во всех возможных смыслах — и он принял, что Джисон любит его в ответ, но самое сложное в том, чтобы почувствовать, что он заслуживает этого. Почувствовать, что он заслуживает быть первым выбором Джисона, что он заслуживает любви, которую дарит ему Джисон. — Потому что я хочу быть добрым к тебе. Я хочу подарить тебе свою любовь, показать тебе, что я чувствую к тебе, — говорит ему в ответ Джисон, и, если бы Чану не нужно было использовать руки, чтобы говорить, он держал бы Джисона за руку до самого конца прогулки и- Кого он пытается надурить, он даже не знает, что ему сказать сейчас, он может держать Джисона за руку. Он подносит руку Джисона вверх, где держал ее, пока жестикулировал слова, и переплетает их пальцы, сжимая его ладонь. Джисон поднимает брови, и Чан чувствует, как его уши горят. Джисон улыбается, и сталкивается плечами с ним. Чан тянет Джисона за руку, притягивая его ближе и устраивая голову на его плече. Его сердце колотится в ушах, а щеки теплеют только то того, насколько он ближе к другу — хотя к этому он должен привыкнуть. Он в каком-то смысле понимает джисоново нетерпение, потому что ему и самому вдруг хочется поцеловать Джисона до умопомрачения. Притянуть его в свои объятия и захватить его губы в свои и дать ему почувствовать то же, что чувствует он сам. Но пока он поцелует его лишь в щеку, потому что не думает, что сможет выдержать, если Джисон сделает что-то в ответ. Он поднимает свободную руку, чтобы привлечь внимание Джисона, и жестикулирует. “Не делай ничего в ответ,” — одной рукой говорит он, едва склоняя голову. Свободной рукой он немного поворачивает голову Джисона. Он слегка дрожит, когда склоняется вперед, чтобы оставить поцелуй на джисоновой щеке, потому что губы Джисона вот здесь, такие милые, и розовые, и перед ними так трудно устоять. Он целует Джисона в уголок губ. Он видит, как глаза Джисона прикрываются, и, когда Чан немного отстраняется, Джисон неосознанно тянется к нему, все еще не открывая глаз. Чан едва-едва целует милые губы Джисона, прежде чем повернуть его голову, чтобы тот снова смотрел вперед. “Я говорил не делать ничего в ответ,” — говорит он, когда Джисон открывает глаза. Тот выдыхает и дует губы. Чан не может не улыбнуться от этого очаровательного вида. — Ты такой жестокий, Чан-и, — преувеличенно вздыхает Джисон, сжимая руку Чана. — Ты не можешь ожидать, что я смогу устоять! Ты как будто дал мне попробовать ужин, который приготовил, но теперь мне нужно ждать, пока ты закончишь готовить, и я не могу есть прямо с плиты. Чан беззвучно смеется над тем, что сказал Джисон. Он не ожидал этого комментария. “Это ведь сарказм, да?” — спрашивает он, чтобы быть уверенным. Теперь очередь Джисона смеяться. — Да! — говорит он, и глаза его раскрываются, когда он наполовину фыркает и наполовину смеется. — Думаешь, я бы стал есть ужин с плиты? Это было бы противно и эгоистично. И может даже опасно. То есть- Вдруг еда еще не готова? Или если я обожгусь о плиту или о кастрюлю? И, кроме того, тебе же тоже нужно поесть, да? И даже если бы ты готовил только для меня, было бы вежливо подождать, пока ты не закончишь. Чан не может не фыркнуть на сравнение, но оценивает смысл. То есть, если он вообще его понимает. Джисон выдыхает. — Я пытаюсь сказать, что подожду тебя, если ты не понял моей прекрасной метафоры. “Теперь я понял. И чтобы ты знал — я не дал бы тебе даже попробовать еду, если бы хотел заставить тебя ждать долго,” — говорит Чан. Он чувствует себя виноватым — кажется, Джисон ждал довольно долго, если у него все было, как у Чана, но даже если Джисон узнал о своих чувствах всего пару месяцев назад, Чан чувствует, что он вообще не заслужил этого ожидания. Чувства уже есть, Чану нужно набраться лишь уверенности и смелости. — “Я уже почти готов, обещаю. Самое долгое — это до того, как мое проклятие снимут.” — Просто знай, что я не против подождать, ладно? И еще раз — я не против и проклятия, — Джисон уверяет его снова, и снова чановы тревоги успокаиваются. Они добираются до озера, и солнце уже опускается в небе, так что они решают остаться там не слишком надолго. Чан и Джисон все еще держатся за руки, и, кажется, они вдохновили Сынмина и Хёнджина на то же самое. Когда они уже идут обратно, Чанбин замечает их руки, и подходит к ним, улыбаясь, прежде чем взять Джисона за свободную руку. — Мне же можно к вам, да? — спрашивает он, и Чан показывает ему большой палец, а Джисон кивает. Чану хочется, чтобы все трое из них могли удобно держаться за руки, но он понимает, что Чанбин не хотел бы мешать ему говорить. Но может быть, скоро ему больше не придется волноваться об этом. Джисон уже помог ему вернуть уверенность, уверил его в том, что снимут его проклятие или нет, он чего-то стоит, но ему очень хочется говорить, чтобы пользоваться руками для других вещей, произносить имена друзей вслух, давать им милые прозвища, петь с ними и обнимать их, говоря, что любит их. Этим вечером Джисон объявляет, что поцелует всех на ночь, потому что, по его собственным словам, это часть того, чтобы быть их семьей. Чонин тут же протестует против того, чтобы быть поцелованным, спорит, что есть и лучшие способы быть семьей, но Джисон не принимает “нет” в качестве ответа. Чан хихикает на его возмущение и заверения, что это на удачу. — Я могу поцеловать куда угодно, только выбирай. Лучше в щеки, но в лоб и нос тоже отлично. Я могу поцеловать много раз и получить поцелуй в ответ по просьбе. И под “по просьбе” я имею в виду: пожалуйста попросите, — он оглядывает комнату и поднимает брови. — Вопросы? — Да, — Хёнджин с энтузиазмом поднимает руку. Джисон кивает, чтобы он говорил. Хёнджин опускает руку и указывает на Сынмина. — Можно просто поцеловать Сынмина взамен? — Почему бы не совместить? — Джисон вопросительно поднимает бровь, и Хёнджин преувеличенно хмурится. — Ну, начни жить, Хёнджин! Не будь трусом. Пожалуйста? Я быстро. — Ладно, давай, — сдается Хёнджин, похлопывая себя по коленям. Джисон загорается и торопливо ползет, чтобы усесться на коленях перед Хёнджином, который показывает на свою щеку. — Давай с этим закончим. Джисон оставляет на щеке Хёнджина маленький поцелуй и ярко улыбается. Когда он похлопывает пальцем по собственной круглой щеке с блестящими от надежды глазами, тот смягчается, и Чан просто тает. Хёнджин легко целует Джисона в щеку в ответ и мягко отталкивает его после. Джисон довольно улыбается и беззвучно торжествует. Потом он ползет к Сынмину, который смеется, когда Джисон целует его в висок, и тыкается в него носом вместо ответного поцелуя. Джисон признает это победой и двигается к следующему. Чонин следующий, и он глубоко вздыхает на джисонов умоляющий взгляд. Он нехотя поднимает челку, давая Джисону возможность поцеловать себя в лоб. Чонин стонет и морщится, когда Джисон пробует свою удачу, и пытается поцеловать его еще и в щеку, но получает макушкой по лицу. Чан морщится при виде этого, очевидно пытаясь сдержать смех. — Ну, Чонин, дай бедняжке поцелуй в лоб, — кричит Чанбин. Чонин качает головой в протест, и говорит Чанбину сделать это самому. Тот радостно зовет Джисона к себе и утешительно целует его в красную точку на лбу, туда, где он столкнулся с Чонином лбом. Джисон пользуется этой возможностью и целует Чанбина на ночь: по одному поцелую на каждую щеку, и Чанбин делает то же в ответ, показывая Чонину язык; тот делает то же самое. Джисон встает и осматривает комнату: остались только Минхо, Феликс и Чан, но Чану кажется, что Джисон оставит его напоследок, если судить по тому, как он смотрит на Минхо и Феликса. — Я следующий? — невинно глядя на него, спрашивает Феликс, и Джисон счастливо улыбается и кивает, подходя к лесному духу и целуя его в щеку. На губах Феликса появляется очаровательная улыбка, и он сам предлагает Джисону другую щеку — Джисон радостно принимает предложение. — Приятно, — довольно выдыхает Феликс. Джисон предлагает свою щеку, и Феликс целует в самую круглую часть, ахая, когда отстраняется. — Так мягко. Мне нравится! Как пушок кроликов, только гладко. — Хватит, это так мило, — тихо и слегка с придыханием говорит Минхо. Чан согласен всем сердцем. Минхо вздыхает. — Я скучаю по лесным кроликам. — Я тоже тебя поцелую, давай, Минхо, — говорит ему Джисон, вставая перед Минхо на колени и кладя руки на его челюсть, чтобы поцеловать в щеку. Тот не сопротивляется, и, когда Джисон подставляет свою щеку, Минхо тычется в нее носом вместо поцелуя. Джисон дует губы, и тот вздыхает, сдаваясь и кусаче целуя его в щеку. — Вот так, а теперь поцелуй Чан-и, и мы все пойдем спать. Ну или что там, — Минхо говорящим взглядом смотрит себе через плечо, где Сынмин и Хёнджин украдкой целуются. Чан хихикает на их покрасневшие застанные врасплох лица, когда они замечают, что Минхо на них смотрит. — Занимайтесь своими… делами! — Сынмин размыто машет рукой и указывает Джисону на Чана, алея щеками от смущения. Джисон тихо извиняется, смеется и ползет к Чану, широко улыбаясь и садясь перед ним на колени. — Можете уже идти спать, вы получили свои поцелуи на ночь, — объявляет Джисон. Чан тихонько фыркает и очарованно закатывает глаза, влюбленным взглядом глядя на мальчика, который только что объявил, что хочет немного приватности, чтобы невинно поцеловать Чана в щеку. И даже если это всего лишь крошечный поцелуй в щеку — это именно то, что ему сейчас нужно. Он отвечает ему тем же, целует Джисона в щеку и клюет в кончик носа. Это идеальный финал дня, и когда Чанбин приходит, чтобы обнять его перед сном, Чану кажется, что все хорошо. Только вот ему не удается уснуть. Он просыпается каждые десять минут, все думая о возможных “что, если” обратного заклинания. Что, если все вдруг неожиданно пойдет не так, что он скажет, если все пойдет хорошо, захотят ли все остаться с ним, или решат пойти домой? Он знает, что бесполезно думать обо всем этом, но ему никогда не удавалось сдерживать ночные мысли. Он открывает глаза, бросая очередную попытку заснуть. Джисон и Чанбин ютятся к нему, но ему нужно очистить разум, может, выпить стакан воды. Он осторожно поднимает из головы со своей груди и встает, стараясь быть как можно тише, но замечает какое-то движение уголком глаза. Он поднимает взгляд и видит силуэт Феликса. Стоило ожидать, что он все еще не спит, но, наверное, он был слишком занят своими мыслями, чтобы об этом думать. — Чан? — мягко шепчет Феликс, придвигаясь к матрасам. Чан делает шаг вперед, к нему и к окну, чтобы лунный свет осветил его руки, и Феликс смог прочитать, что он говорит. Когда он выглядывает из окна, то видит, что уже занимается рассвет: небо становится красновато-голубым. “Я просто хотел выпить воды. Не могу уснуть” — признается он. Феликс кивает и кладет руку на его плечо. — “Наверное то, что скоро мое проклятие будет снято, заставляет меня немного нервничать.” — Ты не один такой, — шепчет Феликс. Чан хмурится и оборачивается, быстро считая головы, но насчитывает все шесть. Он поворачивается обратно к Феликсу и недоуменно склоняет голову. Тот указывает на комнату. — Юна только что прошла. Она ушла в кухню, но не вернулась. Я спросил ее, все ли в порядке, и она сказала, что не может уснуть, потому что не может перестать думать о проклятии. “О. И что она теперь делает?” — спрашивает Чан. Внутри него все немного сжимается от волнения за то, что и эти ведьмы из-за него не спят по ночам. Но вчера они не выглядели уставшими, и он надеется, что все не так плохо. — Я не уверен. Она еще не вернулась, — Феликс пожимает плечами, но Чан только сильнее волнуется. “Ты же не думаешь, что она практикуется, да?” — он очень надеется, что она не тренируется в потенциально опасной магии посреди ночи. Одна. Он не ждет, пока Феликс ответит на вопрос, оборачивается и торопится в дальнюю часть дома, чтобы проверить. Нельзя, чтобы еще что-то плохое случилось из-за этого заклинания. Он топает по коридору и почти распахивает дверь, но вовремя останавливает себя, вспоминая, какую катастрофу спровоцировало то, что Хёнджин напугал Сынмина, когда тот практиковался, так что, может быть, не стоит вламываться без предупреждения. Он глубоко вдыхает и тихо стучится в дверь. Он прислушивается, слышит из комнаты удивленный звук и медленно открывает дверь. — Чан! — удивленно восклицает Юна тихим голосом, завидев его. — Тебе что-то нужно? Чан качает головой. “Что ты делаешь? Ты ведь не практикуешься?” — спрашивает он, с запозданием осознавая, что она его не понимает. Юна потерянно смотрит на него, и его сердце проваливается. Сейчас он немного чувствует себя бесполезным, но слышит, как за ним закрывается дверь и видит присоединившегося к ним Феликса. — Феликс! Можешь мне помочь? Чан сказал что-то, но я не понимаю, — Юна просит Феликса подойти, и повторяет половину жестов. Феликс выглядит недоуменным, но Чан повторяет, и он переводит для Юны. На ее лице появляется улыбка, и она кивает. — Слушай- я практиковалась вместе с Йеджи, и после того, как ей сегодня это удалось, я подумала, что, может, смогу сделать полное заклинание, если потренируюсь пару часов, — начинает она, явно не осознавая беспокойства Чана и забыв об их договоренности быть осторожнее и просить друг друга следить за тренировками. Чан несдержанно хмурится, и лицо Юны вытягивается. — Что- Что не так? Не волнуйся обо мне! Я знаю, ты сказал, что нам стоит отпраздновать достижение, но мы так близко. Я могу прикоснуться к заклинанию. И- Я хорошо работаю, когда не могу уснуть. Мне удалось его сделать! Думаю, я добавила достаточно сил. Глаза Чана расширяются. Она… она уже сделала это? Или он просто бредит от недостатка сна? Он не понимает. Не успевает он спросить, как она восторженно кладет руки на его плечи. — И ты не спишь, так что мы можем это сделать! Разве ты не рад? Чан качает головой и машет руками, прося ее успокоиться и подождать секунду. Она слишком уж торопится. “Ты же не собираешься делать это сейчас?” Юна смотрит на Феликса, и тот переводит, а потом она снова смотрит на Чана и отрицательно машет рукой. — Нет-нет, не волнуйся! Я специализируюсь на сильных заклинаниях, но мне нужен кто-то, кто проверит, справилась ли я. Я не могу вложить все свои силы в заклинание и еще сфокусироваться на твоей магической ауре, чтобы проверить, осталось ли в тебе проклятие. Это звучит… в лучшем случае хорошо, в худшем — опасно и для него, и для нее, и в целом довольно не вызывающе доверия, но он решает, что у него нет иного выбора, кроме как оставить это ей. Феликс, кажется, тоже в восторге. — Думаешь, сегодня у тебя уже получится? — Да! — Юна указывает на Феликса. — И я даже смогу справиться этим утром. Только не на голодный желудок. — Тогда начну готовить завтрак, — уверяет ее Феликс. — Сделаю все, чтобы мои подруги проснулись вовремя! — отвечает Юна. И вот так они оставляют Чана в дальней комнате. Он все еще… ошеломлен их возбуждением, но решает, что нужно это принять. Все происходит так стремительно, что он не может найти в себе сил радоваться. Может, ему это удастся, пока утро будет продолжаться. Все его ночные мысли и недостаток сна точно не помогают, но он всем своим сердцем надеется, что Юна не шутит, и что она сможет справиться. А пока он попытается мысленно подготовить себя и разбудить остальных для раннего завтрака. Конец двадцать восьмой главы.