More Than Words (Breaking the Curse that Brought Us Here)

Сынмин идет к Хёнджину, и хёнджиново сердце начинает биться немного быстрее. Он не боится его — как можно, если на его лице такое неуверенное и сдержанное выражение? — он лишь немного волнуется. Они почти не разговаривали с того момента, как Сынмин спросил, боится ли он его, а до этого разговора был тот, что случился перед катастрофой. Хёнджин делает глубокий вдох и пытается расслабиться и вести себя нормально. Он берет кусок мыла и протягивает его Сынмину. — Хочешь? — Только если ты закончил, — отвечает Сынмин, внимательно глядя на него. Под его взглядом Хёнджин немного смущается. — Я только с грудью закончу, — отвечает он, пытаясь держать с ним зрительный контакт, но глаза Сынмина так полны эмоций, что сложно не спросить его, почему он так смотрит. Сынмин молчит и только смотрит, как Хёнджин моется. Выражение его лица едва меняется: он глядит на Хёнджина с каким-то желанием. Хёнджин не может отрицать, что ему это нравится, но сейчас это для него немного слишком, и он отводит взгляд, чувствуя как щеки горят. — Прости, — Сынмин откашливается и отводит глаза, позволяя Хёнджину намылиться без лишних взглядов. Хёнджину хочется сказать ему, что все в порядке, что он не против, но его голос куда-то теряется. Когда он заканчивает, то протягивает мыло Сынмину. Тот берет его и моет руки и плечи. Хёнджин проводит рукой по волосам и садится. Он задумывается: стоит ли ему сделать первый шаг, чтобы все между ними стало лучше, или, может быть, ему нужно продолжить игнорировать все еще немного, но когда Сынмин смотрит на него своими чертовыми темными прекрасными глазами, он решает сказать что-то. Что угодно. — Если бы ты сейчас мог оказаться где угодно, где ты хотел быть? — вопрос берется из ниоткуда, но это первое, что возникло в его голове. Сынмин выглядит удивленным, но задумывается и не задает вопросов. — Не знаю. Думаю, я хотел бы остаться здесь, со всеми, — мгновение спустя отвечает Сынмин, продолжая мыть плечи и грудь. Хёнджин задерживается взглядом на его плечах, замечая, какие они красивые, и как особенно выделяются его ключицы. — Не думаю, что есть какое-то место, где я хотел бы быть, скорее — цель, которую я хочу достичь. — Какая? Снять проклятие? — спрашивает Хёнджин. Ему нравится ответ Сынмина: это особенный взгляд на вещи. Он думает, что сам не ответил бы на этот вопрос так, и именно поэтому ответ ему нравится. — Есть и другие, но да, снять проклятие Чана — главная, — кивает Сынмин, прежде чем протянуть кусок мыла обратно. Хёнджин быстро убирает его и возвращается к Сынмину. Тот не отводит от него глаз. — А ты? Где бы ты хотел сейчас оказаться? — Где угодно, только не в моем родном городе или доме Пака — особенно не в кабинете. Я хотел бы быть где-нибудь с людьми, о которых я забочусь, — отвечает он. С одной стороны — он скучает по дому, но с другой — знает, что они с Чонином никогда не будут там счастливы, так что ему не хочется возвращаться. Кабинет Пака хранит слишком много горьких воспоминаний. А в остальном — он думает, что мог бы найти счастье где угодно, если вокруг него будут дорогие ему люди. Сынмин смотрит в воду, поджав губы в тонкую линию, и Хёнджин вздыхает, прежде чем поднять руку и неуверенно поднести ее к плечу Сынмина, задерживаясь в неуверенности. Пошло все к черту, думает он, я не могу больше на это смотреть. Он кладет руку ему на плечо и успокаивающе сжимает. — Я… ты в порядке, Сынмин? — не может не спросить он. Он видел, как Сынмин улыбался только что, с Чонином, но с ним он, кажется, сдерживается: он чувствует, но не показывает и не говорит ничего никак, кроме как взглядом. Хёнджин не хочет, чтобы все было так, но не знает, как это донести. — Хочешь рассказать, что тебя беспокоит? — Да, я в порядке. Я просто… нет, забудь, — Сынмин тихо фыркает и качает головой. — Почему? Ты можешь рассказать мне, я же спросил, — успокаивает Хёнджин. Ему не хочется, чтобы Сынмин рядом с ним чувствовал себя так, будто должен сдерживаться, или что он не должен чувствовать то, что чувствует сейчас. Хёнджину хочется перешагнуть через все их сложности, вернуться к тому, что было между ними раньше. — Я слишком эгоистичный, — уперто спорит Сынмин. — Мне неважно, — заявляет Хёнджин. Взгляд Сынмина дрожит, и Хёнджин не знает, сможет ли смотреть на его и дальше, потому что эмоции захлестывают его, но он пытается. — Я просто… Я все еще волнуюсь из-за заклинания… Я волнуюсь, что кто-то совершит ошибку, и вы не сможете простить меня, но Чонин только что сказал, что прощает меня, и это стало таким облегчением, — признается Сынмин. Он сжимает губы и вздыхает. — Я надеялся… — Ты надеялся, что и я смогу тебя простить? — спрашивает Хёнджин, не успев подумать, готов ли он это сделать. Он был готов простить Сынмина уже давно, но не уверен, что сможет. Может быть — да. Он не чувствовал себя странно весь этот разговор, не чувствовал волнения или тревоги — так что может быть, он уже может его простить. — Да, — произносит Сынмин, бегая глазами по хёнджинову лицу и встречаясь с ним взглядом. — Но все в порядке, если ты не простишь. — Но я думаю, я уже простил тебя, — говорит Хёнджин. Прощение не значит, что он забыл все, что произошло. Прощение значит, что он готов попытаться сделать все лучше. — Нет, нет, это точно. Я все еще пытаюсь взять себя в руки, но я не нервничаю и не тревожусь рядом с тобой так сильно, как в первые дни. И я хочу, чтобы все между нами стало лучше. И я не хочу, чтобы ты сдерживал свои эмоции рядом с мной. Просто приходи ко мне, когда тебе захочется, худшее, что может случиться — я расплачусь или типа того. Все будет в порядке. У нас все будет хорошо. Да? — Мне нравится верить, что так и есть, — шепчет Сынмин, и на губах его появляется неуверенная улыбка. — Мне нравится быть рядом с тобой, и- Правда, мне жаль, что я причинил тебе столько боли. Спасибо тебе за то, что простил меня и дал мне второй шанс. Я хотел бы им воспользоваться. Хёнджин видит, что и на Сынмина ужасно повлияло то, что он наложил на него то заклинание, и ему жаль его. Внутри все скручивается от сочувствия, но это облегчение — узнать, что Сынмин все еще хочет вернуться к тому, что было между ними. Он надеется, что они смогут справиться с этим вместе. — И мне, — Хёнджин смеется так тихо и так облегченно, что сам этому удивляется. Он не сдерживается и притягивает Сынмина в объятия; вода вокруг них плещется от неожиданного движения, и Сынмин удивленно пищит. Он быстро смягчается и расслабляется, обвивая грудь Хёнджина руками, и Хёнджин кладет щеку на его плечо. Хёнджин делает глубокий вдох, дышит запахом Сынмина, смешанным со знакомым запахом его мыла. Это успокаивает, несмотря на то, что сердце его трепещет, когда Сынмин нежно гладит его по спине. Хёнджин поднимает руку и любовно ерошит волосы на сынминовом затылке. — Спокойнее, Хёнджин, — шепчет Сынмин, прижимая его ближе. — Твое сердце колотится, как будто ты пробежал марафон. Я сделаю все, чтобы убедиться, что ничего не причинит тебе вреда. — Все хорошо, Сынмин, — тихо смеется Хёнджин — потому что его сердце колотится так не из-за того что он боится Сынмина. — Спасибо тебе. — Спасибо тебе, Хёнджин. Мне очень было это нужно, — Сынмин улыбается, отстраняясь от объятия, и Хёнджин повторяет его выражение. У него есть надежда, что их с Сынмином дружба теперь продолжится, и, может быть, он сможет сделать шаг дальше и рассказать Сынмину о своих чувствах. Сейчас говорить слишком сложно, стоит подождать и посмотреть, как все пойдет дальше, но сейчас он чувствует себя хорошо. — Мне тоже. Позднее утро перетекает в полдень, и все разговаривают друг с другом обо всем и ни о чем, поют песни и ищут животных, и, когда выбираются из источника, время, должно быть, близится к вечеру, потому что Хёнджин безумно голоден. Они взяли с собой еды на обед, но давно уже съели ее, так что он рад вернуться в дом после расслабляющего дня. Ведьмы возвращаются к работе, но Хёнджин пытается не обращать внимания на волнения и беспокойства, все еще оставшиеся у него из-за того, что должно случиться. Они собираются обсудить записи Сынмина со всеми ведьмами и Чаном, так что там будет больше людей на случай если что-то пошло не так. Хёнджин и все остальные готовят еду, пока ждут, что Чан и ведьмы закончат. Джисон и Чанбин, оказывается, справляются на кухне лучше, чем Хёнджин ожидал. Ему нечасто удавалось увидеть, как они готовят еду, потому что обычно этим занимались Феликс и Минхо и наслаждались этим. Хёнджин уверенно чувствует себя на кухне, но не умеет импровизировать так хорошо, как они, и Чонин точно не лучше в это. — Как так вышло, что вы двое умеете готовить, но ни разу об этом не говорили? — спрашивает он их, когда Джисон показывает ему и Чонину трюк, как быстро нарезать лук. — О, мы не очень любим готовить, но нельзя позволять Чану делать все, — просто отвечает Чанбин, будто бы это все объясняет. Он режет зубчик чеснока и не дает никаких подробностей. — Вы втроем жили одни? — Чонин задает тот же вопрос, что и хотел задать Хёнджин. — А ваши родители? — Точно, — Чанбин прекращает резать чеснок и поворачивается к Чонину. Выражение его лица холодно, когда он начинает говорить. — Ну… Мы, конечно, не всегда жили одни, но… Давайте скажем, что в какой-то момент они все решили, что Чан достаточно вырос, чтобы самому заботиться о себе. — Ему было всего пятнадцать, и… думаю, он знал, что это случится, но наши родители вместе решили, что Чан слишком “сложный”, — Джисон печально поджимает губы. — Они научили его готовить и заботиться о себе, так что и нам тоже стоило это предвидеть, но… да. — Подождите, то есть его выгнали из дома, когда ему было пятнадцать? — глаза Чонина широко раскрываются. Хёнджин вспоминает, что у Чонина было больше всего сложностей с родителями, когда ему было от тринадцати до пятнадцати лет, но ни у него, ни у самого Хёнджина не было никаких знаний и денег, чтобы уйти из дома в таком юном возрасте. Все стало лучше, постепенно, но не стало хорошо. Они ушли только тогда, когда все стало плохо снова, настолько, что они не могли остаться, и ушли они по собственной воле. — И вы сразу же стали жить с ним? — Нет, не совсем. Вся семья Чана уехала, чтобы жить с его бабушкой и дедушкой за городом. А мы… Мы хотели жить с ним, и часто приходили к нему. Мы даже спали там всегда, когда могли, но Джисону было только двенадцать, а мне — тринадцать, и я очень скучал по родителям и сестре, — объясняет Чанбин, заправляя волосы за ухо и приобнимая Джисона. — Наши родители и семьи стали относиться к этому хуже, так что где-то полтора года спустя мы оставались у Чана почти каждый день, пока не переехали к нему официально. Вроде как? Мы иногда приходили к семье, но… да, все, что нам нужно было делать — это готовить и заботиться о себе, так что мы постепенно научились этому, пока готовили вместе. — Да, даже наш избалованный малыш Чанбин-и, — воркует Джисон, щипая Чанбина за щеку. Тот фыркает и отстраняется от Джисона, притворно дуя губы, и все смеются. Хёнджин думает, что теперь они еще очаровательнее, и решает, что у него не худшая семья — хотя он и предпочел бы ей ту, которую нашел за последние недели. Они много пережили, взлеты и падения, и Хёнджину стоит признаться, что он несколько раз думал о том, чтобы бросить все и вернуться домой, но в конце концов — он счастлив, что встретил всех их, и он был бы не против остаться с ними после того, как они снимут проклятие Чана. (Если это вообще случится в ближайшее время.) Когда они заканчивают готовить перекус, то несут его в дальнюю комнату, где сидят ведьмы и Чан. Они ввосьмером сидят за большим столом, согнувшись над записной книжкой Сынмина и другими его заметками, которые Хёнджин не узнает. Их освещают большие окна в конце комнаты, выходящие на большой сад за домом. Хёнджину становится интересно, смогут ли они найти новый способ снять проклятие. — Мы принесли вам еды, — объявляет Феликс, ставя тарелки на небольшое свободное пространство на столе. Юна благодарно стонет. — Агх, спасибо вам! Умираю от голода, — говорит она, сразу же хватая кусочек чесночного хлеба. Сынмин многозначительно смотрит на Хёнджина, но тот не понимает, что это значит. Но Сынмин очень милый, и Хёнджин теряется в его глазах, пытаясь понять, что он хочет сказать ему своим выражением. — Как дела? — спрашивает он, оглядывая стол. Записи раскиданы в беспорядке — куда беспорядочнее, чем Сынмин хранил их в доме Пака. Хёднжин решает, что и Сынмин, и Пак куда более организованы, чем многие ведьмы. — Все хорошо, но у нас есть трудности с некоторыми деталями. Мы как раз хотели попросить тебя и Феликса присоединиться к нам; может быть, вы сможете взглянуть по-новому, — говорит Сынмин, все еще глядя на Хёнджина. Хёнджин кивает не думая, даже не понимая, что Сынмин только что сказал. — Погоди. Меня и Феликса? — он пораженно указывает на себя. С чего бы им хотеть, чтобы он присоединился к ним? Он не ведьма, не очень умный и не творческий. — Я не ведьма. — Да. Это правда, но, я подумал, я рассказывал тебе о своих исследованиях, и ты многим помог мне, когда мы работали в библиотеке… — Сынмин обрывается, на секунду замолкает, не заканчивая предложения. Он неуверенно смотрит на Сынмина, прежде чем продолжить. — Мы только придумываем идеи, ты можешь уйти, если тебе станет неуютно, но… Ну… может быть сейчас и правда слишком рано. — Нет, все в порядке, — говорит Хёнджин. Он с радостью поможет, и если Феликс, Чан, Минхо и Сынмин здесь, то он справится. Он подталкивает Феликса локтем. — Пойдешь со мной? — Конечно! — соглашается Феликс. — Не знаю, чем смогу помочь, но я постараюсь. — Отлично! И не волнуйтесь о том, что вы не ведьмы: Рюджин и я тоже не ведьмы, — уверяет Черён. Чего? Подождите-ка, не все из них ведьмы? Хёнджин думал, что все, и это сейчас для него стало сюрпризом. — Ага! Вот что я упустил, — вдруг восклицает Минхо. Все поворачиваются к нему, и видят, как он кивает собственным мыслям. Хёнджин недоуменно хмурится, уже потерянный в том, что имеет в виду Минхо. Тот оглядывается по сторонам и хмурится. — Почему вы все так на меня смотрите? Я пытался понять, что за магия была у вас, но чего-то не хватало. Теперь я знаю, чего, — он поворачивается к ведьмам с недовольным взглядом. — А вам пятерым надо прекратить обманывать нас. Мне не нравится. Будьте честны. — Эй, мы вас не обманывали, — Джису пожимает плечами, лениво жуя кусочек хлеба. Потом она жестом окидывает группу. — Ты сам виноват, что решил, что мы все ведьмы. — И как мы должны были понять, что не все из вас — ведьмы? — ворчит Чанбин, глядя на них стиснув челюсти. — То есть, даже Минхо не сразу заметил. И насколько я знаю — для ведьм необычно работать с не-ведьмами. В его словах есть смысл, и Хёнджин чувствует, как внутри него все сжимается. Он думал, что может им доверять, и, может быть, так и есть, но эта неопределенность безумно беспокоит, особенно когда они доверяют им наложить такое важное и потенциально опасное заклинание на одного из их друзей. — Не будь драматичным, — отмахивается Рюджин, и Хёнджину кажется, что они не воспринимает их и их волнения всерьез. — Мы же помогаем вам, так? Так ли важно, что у нас нет магии? — Честно говоря, Рюджин и Черен умнее нас, — спорит Йеджи. — Они много знают о магии, хоть они и не ведьмы. Вы ведь хотели, чтобы Хёнджин и Феликс помогли вам, так? Так в чем же разница? — Да, но проблема в том, что вы скрыли информацию от нас. Это и то, как вы отнеслись к жителям деревни… вы не вызываете особого доверия, — спорит Чанбин в ответ, зло глядя на Йеджи. — Хотите, чтобы мы вам помогали, или нет? — Рюджин встает из-за стола и с вызовом поднимает брови. — Если хотите — придется доверять нам. — О, да ладно. Только не снова. Чертовы ведьмы, — Чанбин ругается и качает головой, возмущенно вздыхая. Хёнджин не понимает, что значит “только не снова”, но решает, что это как-то связано с Минхо и Сынмином, еще до того, как Хёнджин встретил их. Джисон кладет руку на чанбиново плечо, пытаясь успокоить его. — Эй, не надо нас оскорблять! Мы не зовем вас идиотами за то, что вы решили, что мы все — ведьмы, — фыркает Юна. — Давайте попробуем доверять друг другу, хорошо? Нам нужна помощь друг друга, — добавляет Черён, спокойно, но требовательно. — Нет, нам нужна ваша помощь, — поправляет Чанбин. Он обвинительно указывает пальцем на Йеджи и ее группу. — Нам, не-ведьмам, нужна помощь ведьм, потому что одна из вас сделала с нами это. Снова. И я устал от этой постоянной лжи и ошибок, потому что вы не даете нам никакого выбора, кроме как положиться на вас и поверить, что вы исправите то, что натворили. — В этом нет нашей вины! Мы не проклинали вас. Радуйся, что мы настолько добры, что помогаем вам, ты, неблагодарный- — Рюджин перебивает Йеджи, с угрозой зовущая ее по имени. Рюджин фыркает и закатывает глаза. — И как мы должны понять, что вы правда хотите нам помочь, и что у вас нет никаких скрытых мотивов? — спорит Чанбин; он злится все сильнее, и голос его становится громче. — Чанбин, успокойся, — пытается встать между ними Джисон, но Чан говорит, что в его словах есть смысл. — Серьезно, Чан? Я понимаю, откуда это взялось, но разве сейчас подходящее время? Разве мы не слишком остро реагируем? — Ты, вроде как, да, — Джису пожимает плечами, и Хёнджин видит, как Чанбин алеет от злости. Внутри него все проваливается от страха, что сейчас они поругаются и случится что-то плохое. Чанбин уже начинает идти к Джису, прижимая ее к земле своим яростным взглядом. — Ты понятия не имеешь, что такие, как ты, сделали с нами- — О, и как же нам это узнать, если вы не рассказали нам сразу-? — Прекратите ругаться, пожалуйста, — молит Чонин, и Хёнджин надеется, что они послушают, но только Чанбин открывает рот, чтобы ответить, как все начинают говорить, перебивая друг друга, в попытке поспорить или заставить всех перестать спорить. Чанбин и Рюджин не обращают внимания на остальных и продолжают ругаться, Джисон пытается успокоить Чанбина, а Черён — заставить одуматься Рюджин. В какой-то момент между ними встревает Минхо, а потом — и Юна, и Йеджи, и Сынмин, и к этому моменту Хёнджин просто перестает пытаться понять, что происходит. Чан громко хлопает в ладоши, пытаясь привлечь внимание, но это не срабатывает. Звук заглушается голосами. Тогда Феликс легким движением запрыгивает на стол и машет руками. И даже это не привлекает никакого внимания, и тогда он поджимает губы и тихо свистит. В комнате сразу же повисает мертвая тишина, и это происходит так быстро, и Хёнджин чувствует себя немного… умиротворенно? Что только что произошло? — Давайте немного успокоимся и найдем гармонию, — спокойно говорит Феликс. Он позволяет словам повиснуть в воздухе, и, на удивление Хёнджина, никто не говорит ни слова. Ему интересно, что же сделал Феликс, чтобы оказать на всех такой эффект? Это магия или какая-нибудь способность лесных духов? Все молчат еще мгновение. — Можно кое-что сказать? — спрашивает Йеджи. Она оглядывает комнату, но никто не протестует, так что она поворачивается к Чанбину, Чану и Джисону. — Мне жаль слышать, что ведьмы предали ваше доверие, и я признаю, что мы, как группа, делаем вещи не так, как многие привыкли, но вы доверяете Минхо и Сынмину, так? — Да, — признается Чанбин, хоть и немного с нежеланием, и Чан тоже кивает. — Я храню большую часть всех записей о заклинании и нашей работе, так что им будет трудно работать над ним без нас, — добавляет Сынмин. — Именно. Вся сила тут не у нас, — кивает Йеджи. Чанбин сраженно поджимает губы и выдыхает “тогда ладно.” Чан тоже выглядит не до конца довольным. Черён смотрит на них взволнованно. — Хей… Если вам станет лучше, я знаю каково это — чувствовать себя бессильной, — говорит она. — До того, как я узнала о магии, я боялась ведьм, потому что видела, на что они способны, и мне казалось, что я ничего не могу сделать. Она говорит с Чаном и Чанбином, но ее слова откликаются и в Хёнджина. Она продолжает. — Рюджин и я раньше были единственными не-ведьмами здесь, и город раньше делился надвое между ведьмами и не-ведьмами. Я думаю, было просто чувствовать себя неуютно из-за различия в силах, но за годы я поняла, что если понять, с какой магией имеешь дело, это не так страшно. И когда ты находишь ведьм, которым ты доверяешь, ты понимаешь, что и у них есть свой груз на плечах. Она права. Хёнджин может представить, как тяжело Сынмину и Минхо, потому что у некоторых заклинаний могут быть довольно тяжелые последствия, и он видел, каким измотанным был Сынмин после работы над обратным заклинанием. Еще Хёнджин представляет, что исправлять ошибки и проклятия других ведьм тоже может быть тяжело. Технически — они не обязаны никому помогать, но хорошие ведьмы не отказывают в помощи, и Хёнджин видит, что они хотят постараться и помочь. “Спасибо вам. Думаю, мы отреагировали слишком остро,” — говорит Чан, и Черён смотрит на него с беспомощно недоуменным выражением. Хёнджин тихонько хихикает, вспоминая, как плох был в понимании языка жестов поначалу, и как теперь он может понимать почти все — и благодаря знаниям, и из контекста. Джисон переводит для нее, но Черён отмахивается. — Нет, все не так. Должно быть, вам страшно доверять незнакомцам. Вы через многое прошли, — на лице Чана читается облегчение, и на губах появляется небольшая улыбка. “Спасибо за понимание,” — говорит он, и не успевает Джисон перевести, как Черён уже улыбается. Теперь, когда все проблемы оказываются решены, они решают взять перерыв, чтобы поужинать и узнать друг друга получше. Они узнают, как девушки стали командой. Оказывается, город раньше был двумя отдельными городами: городом ведьм и городом не-ведьм, но они слились, когда начали расти. Постепенно население стало смешиваться, хотя оно все еще немного разделено, но пять девушек познакомились в юности, когда играли во дворе, и стали подругами, сблизившись благодаря своим странным хобби. Рюджин всегда интересовала магия, и она затащила в нее Черён, и, в конце концов, они остались вместе, собравшись в группу и поселившись в одном доме. Узнать их историю было интересно, и теперь Хёнджину легче быть здесь. Чан, Чанбин и Джисон все еще относятся к ним с прохладой, но чем дальше продолжается вечер, тем больше они расслабляются. Они продолжают придумывать идеи и практиковаться в этом безумно сложном заклинании и на следующий день. Хёнджин поначалу волнуется, но держится близко к Феликсу, Минхо, Сынмину и Чану, и ему становится немного комфортнее. Сынмин особенно проверяет его время от времени: безмолвно вопросительно глядя на него или шепотом спрашивает “все в порядке?”, или едва ощутимо касается его руки или спины. Хёнджина это успокаивает. Хёнджин не знает, помогает ли ведьмам, но ему кажется, что благодаря ему они больше внимания обращают на возможные последствия заклинания. Феликс тоже делает дельные замечания, он тонко чувствует, хорошая магия или нет. Чан в основном тихонько сидит в комнате, не в силах вступить в разговор с помощью жестов. Хёнджин ему сочувствует, но когда он, Феликс или Минхо пытаются спросить его мнения, он дает только короткие и размытые ответы. Кажется, мыслями он не здесь. Хёнджин все еще не уверен и насчет доверия к Йеджи и ее группе. Ничего странного не случилось, и ему кажется, что они были честны, когда рассказывали им о своей жизни, когда они ели все вместе, и Чанбин и Чан, вроде как, тоже примирились с решением продолжить, и надеются, что ведьмы смогут им помочь, постепенно привыкая к ним. Хёнджину остается лишь надеяться, что они приняли верное решение, когда пришли сюда. — Думаю, сейчас мы хорошо продвигаемся, — говорит Сынмин, падая на матрас спустя пару дней работы и медленных, но верных проб того, что работает, а что — нет. Хёнджин не приходил на каждую из их встреч, вместо этого иногда выходя на прогулки с Феликсом или играя в игры с Джисоном, Чанбином и Чонином — но он верит Сынмину. — Правда? — Джисон оживляется и поворачивается к Чану. — Ты тоже так думаешь? “Да. Я читал записи и внимательно слушал, и, хотя мне и не с чем сравнить, я думаю, что они далеко продвинулись в том, чтобы создать заклинание, которое подходит тому, что я чувствую,” — говорит Чан с такой скоростью, что для Хёнджина вечером оказывается слишком быстрой, но Чонин спрашивает перевод до него. — Если у нас все получится, какие слова ты бы хотел сказать самыми первыми? — спрашивает его Чонин, и Хёнджину тоже становится любопытно. Они уже говорили, что Чану хотелось бы петь, но ему интересно узнать, есть ли еще что-нибудь особенное, что он хотел бы сделать. Чан беззвучно смеется, но не отвечает. — Не спрашивайте, он даже нам не рассказывает, — недовольно качает головой Чанбин. Хёнджин поднимает брови, глядя на Чана. Неужели это секрет? — Ты запланировал что-то особенное? — спрашивает он, любопытно склоняясь вперед. Чан машет руками, улыбается и качает головой. “Ничего особенного, просто… Я бы хотел, чтобы это стало сюрпризом, но это правда ничего особенного,” — объясняет он. — Но это что-то особенное для тебя, да? — спрашивает Хёнджин. Он не может представить, чтобы Чан решил сказать или сделать что-то, что не было бы для него важно. Это должно быть что-то, что он не может сказать или сделать сейчас, иначе в этом не будет смысла. Джисон ахает и указывает пальцем на Хёнджина, резко поворачивая голову в сторону Чана. — Видишь? — восклицает он, прежде чем посмотреть на Хёнджина, надув губы. — Я тоже об этом думал! Но Чан-ни все говорит, что в этом не будет ничего особенного. Кто за то, что это будет важно? Все поднимают руки, и Чан закатывает глаза, но улыбка не сходит с его губ. “Вы не можете за это голосовать! В этом никакого смысла. Ничего особенного там не будет. Не для вас.” — Но для тебя — да? — настаивает Чонин с хитрой улыбкой. “Посмотрим. Я ничего не расскажу. Может, мы даже не снимем проклятие, но вы в любом случае узнаете, когда все случится,” — Чан держит лицо нейтральным и нечитаемым, оставляя их всех висеть без ответа. Хёнджин сжимает спальный мешок между пальцев, расстроенный, что Чан ничего им не рассказывает. Он обожает подобные вещи, и ему кажется, что это будет хоть немного особенным. — Ладно, Сынмин, я посмотрю, сможем ли мы ускорить работу над обратным заклинанием, — говорит Минхо, похлопывая Сынмина по плечу. — Давай ляжем спать прямо сейчас. Чан ударяет Минхо в плечо, беззвучно смеясь на то, как Минхо игнорирует его и демонстративно ложится и укутывается в одеяло, закрывая глаза и притворно храпя. Он подглядывает сквозь ресницы, наверняка, чтобы увидеть, не говорит ли что-нибудь Чан, но встречается с ним взглядом и быстро закрывает глаза обратно, продолжая храпеть и заставляя всех смеяться. Хёнджин падает на бок, смеясь, и думает, что Чонин рядом с ним, но только положив голову на плечо этому человеку, осознает, что Чонин сидит по другую сторону от него, и это Сынмин. Сынмин, кажется, не против, и он даже склоняется ближе к Хёнджину. Хёнджину становится тепло, и он расслабленно смеется и продолжает разговаривать со всеми вот так. После этого они медленно укладываются спать, но Хёнджин еще не устал. Он видит, что и Сынмин еще не спит, и он осторожно трогает ведьму за плечо. Сынмин поворачивается к нему. — Что такое? — спрашивает он. — Я просто хотел узнать: ты ведь не станешь торопиться с заклинанием, да? — просто, чтобы убедиться, спрашивает Хёнджин. Он почти уверен, что Минхо шутил, но он все еще немного боится, что они будут неосторожны с магией. — Нет, конечно, нет, — шепотом отвечает Сынмин. — Мне любопытно, и я хочу справиться с этим поскорее, но я знаю, что спешка опасна. Минхо тоже знает. Он просто дурачился. — Хорошо. Это хорошо, — облегченно выдыхает Хёнджин. Сынмин улыбается, и Хёнджин чувствует бабочек в животе, даже несмотря на то, что не может разглядеть всех деталей в темноте. Ему не очень хочется ложиться спать, он лучше бы поговорил с Сынмином еще немного. — Ты знаешь, помогать с заклинанием веселее, чем я думал. — Правда? — глаза Сынмина широко раскрываются, и улыбка не покидает его лица. — Да, это напоминает мне о том, как мы были вместе в том проклятом кабинете, и ты рассказывал мне про магию, — признается он, невольно улыбаясь воспоминанию. Оно больше не горчит, теперь он знает, как отделять его от того, что еще случилось в том кабинете. — Кажется, мне снова спокойно рядом с тобой. — Такой слащавый, — с полуулыбкой бормочет Сынмин. Хёнджин хихикает, но Сынмин уже смягчается снова. Ведьма придвигается поближе к нему. — Нет, но… я правда рад, что это так. Я хочу, чтобы тебе было спокойно. Хёнджин вздыхает и тянется руками к нему, чтобы обхватить его в немного неудобном объятии. Сынмин тихо смеется, пытаясь ответить на него, и поворачивается на спину, утягивая Хёнджина за собой и позволяя ему устроиться у себя на груди. Хёнджиновы щеки загораются: он рад, что Сынмин сам инициирует прикосновения. Он пользуется этой возможностью, чтобы сделать шаг вперед и показать свою готовность развить их отношения почти две недели осторожности друг с другом спустя, потому что он не может игнорировать то, как его сердце просит его сделать это. Он склоняет голову и оставляет на щеке Сынмина поцелуй. Сынмин вздыхает от неожиданности, и Хёнджин обнимает его крепче. Он слышит, как сынминово сердце бьется скорее, и ведьма целует его в макушку. Хёнджин довольно вздыхает, и ему так уютно лежать вот так. Это напоминает ему время, когда он делил кровать с Сынмином в доме Пака, и ему уже тогда хотелось предложить ему обниматься, но Сынмин всегда был таким усталым, что ему не удавалось спросить. Но теперь ему не нужно было даже спрашивать — это случилось само по себе. Хёнджин понимает, что так чувствует себя как дома, и что его чувства к Сынмину точно не ослабели за прошедшие две недели. А еще он осознает, что хочет, чтобы Сынмин знал о них. — Я сошел с ума, если ты мне нравишься, Сынмин? — шепчет он, обдавая дыханием шею Сынмина. Он чувствует, как Сынмин под ним дрожит, сжимая между пальцев его рубашку. — Может быть, — тихо отвечает Сынмин, переставая так крепко сжимать ткань, и ветки Хёнджина все проваливается, но Сынмин продолжает, — но может быть, тогда и я сошел с ума, потому что ты тоже мне нравишься. Очень. На лице Хёнджина появляется огромная улыбка, и бабочки оживают в его груди и животе. Он чувствует себя так, будто готов взлететь, услышав эти слова. — Хорошо. Тогда мы оба сошли с ума, — шепчет он, целуя Сынмина за ушком. Кожа Сынмина горячая, и хёнджиновы щеки тоже горят, все тело кажется теплее обычного. Это приятное тепло, и, вместе с рукой Сынмина, гладящей его по плечу, оно усыпляет Хёнджина. Осознание, что он нравится Сынмину, еще не уложилось в его голове, но он слишком сонный, чтобы чувствовать что-то кроме мягкого тепла сейчас, и он постепенно проваливается в сон. Он не замечает, как Сынмин мягко целует его в макушку, и только наполовину слышит, как Сынмин говорит ему, что благодарен за то, что он рассказал ему все сегодня. Последнее, что делает Хёнджин, — тихонько согласно мычит, прежде чем заснуть на груди Сынмина. Конец двадцать шестой главы.