More Than Words (Breaking the Curse that Brought Us Here)

— Пару секунд! Иду! — откликается Сынмин из кабинета. Хёнджин играется с собственными пальцами, пока ждет, чтобы ведьма впустил его. Его сердце уже бьется чуть-чуть быстрее обычного, потому что он боится того, как Сынмин будет выглядеть вблизи. Когда Сынмин открывает дверь, он выглядит точно так, как Хёнджин боялся — под глазами его темные круги, лицо бледно, а на губах — небольшая натянутая улыбка, не достающая до глаз. — Привет. Заходи, — Сынмин жестом приглашает его войти и закрывает за ним дверь, прежде чем они садятся рядом за столом. Сынмин выглядит очень уставшим, и он сидит уже не так прямо, как обычно. — Так, как дела? — спрашивает Хёнджин, чтобы с чего-то начать. Сынмин немного оживляется — по крайней мере, он рад поделиться успехами. — Я все еще работаю над той идеей, которая пришла мне утром. Я думал направить больше сил в сильную целебную магию вместо того, чтобы думать об этом как о простом целебном заклинании или заклинании отмены, — объясняет он, открывая записную книжку и показывая Хёнджину страницу с записями и небольшим наброском. — Как очевидно из того, что я объяснил, это значит, что оно будет сложнее, но и ближе к тому, к чему я привык. — Это хорошая идея, — кивает Хёнджин, просмотрев записи. — Это… безопаснее, чем другой метод или нет? Сынмин неловко хихикает и сглатывает. Внутри Хёнджина все проваливается — наверняка это значит, что это небезопасно. Он ожидал этого, потому что это сложнее, но все равно ощущает это, увидев реакцию Сынмина. — Э-э, мне все еще нужно понять, как заставить его работать так, как мне надо, и я немного ошибся с ним недавно, — честно признается он. — Но! Я справился сам, так что все хорошо. Он справился сам, но Хёнджин не может не думать о том, сколько еще таких маленьких ошибок потребуется, чтобы чаша переполнилась и Сынмин нанес себе настоящий вред. — Мне кажется, тебе нужно больше заботиться о себе. Ты выглядишь… Ты выглядишь уставшим, — ты выглядишь больным. Сынмин теряет лицо, и Хёнджину тут же становится стыдно, но ему нужно это донести, ради его же блага. Взгляд Сынмина опускается, и он поджимает губы. — Так ты пришел просто чтобы сказать мне, что делать? — тихо спрашивает он наполненным разочарования тоном. Сердце Хёнджина разбивается от этого. — Нет, нет, я не- я не пытаюсь сказать тебе, что делать, — убеждает его Хёнджин. Он сглатывает и на мгновение задумывается, потому что знает, что чувствует, просто не понимает, как это выразить словами. — И я не пытаюсь передать чьи-то еще слова. Я здесь потому что… потому что очень волнуюсь за тебя, Сынмин-и. — Я уже сказал, что это мой собственный выбор, Хёнджин. Я устал, да, но я могу справиться, — говорит Сынмин, но Хёнджин ему не верит. Ему больно видеть, как Сынмин настаивает на том, что причинять себе вред и работать допоздна — нормально, потому что он сам сделал этот выбор. — Минхо говорит, что магия может сказываться на тебе, и мне не нравится думать, что то, что ты пробуешь сложные заклинания, может быть для тебя опасно, — говорит Хёнджин, и его голос дрожит сильнее, чем он бы хотел. — Я хочу, чтобы ты вышел отсюда целым, и… — Я выйду. Все будет нормально, — давит Сынмин. Хёнджин сжимает кулаки, расстроенный, потому что Сынмин не понимает того, что он пытается ему сказать, а он сам не знает, как сказать это, не рассказав случайно все, потому что его накрывают эмоции. — Я бы не хотел, и чтобы тебе было некомфортно, — заявляет он, отчаянно глядя Сынмину в глаза. — Я знаю, что ты предпочитаешь просто перетерпеть боль и закончить все, но мне… мне это не нравится. — Что? — Сынмин пораженно смотрит на него, будто бы не понимает, что говорит Хёнджин. — Мне не нравится видеть тебя уставшим, я, э-эм… — Хёнджин обрывается: ему хочется сказать, что он скучает по Сынмину, но он не может заставить себя произнести эти слова. — Я беспокоюсь о тебе, Сынмин, и это значит, что мне не нравится видеть, как ты страдаешь, даже если по своему выбору. — Но я делаю это для вас, — спорит Сынмин. — Я- если я буду делать больше перерывов, это займет больше времени. Не только из-за перерывов, но и из-за того, что мне придется заново вливаться в рабочий процесс, и вдобавок к перерывам это займет еще дольше. Если я очень устану, то возьму перерыв, но- — Нет, Сынмин, я не хочу, чтобы ты останавливался только когда зайдешь слишком далеко! Подумай об остальных, пожалуйста, — перебивает Хёнджин, слегка повышая голос, но тут же говоря тише, как только замечая, как отчаянно звучит. Сынмин хмурится. Он откашливается и продолжает, пытаясь сделать так, чтобы сердце перестало так колотиться в горле. — Мы все волнуемся о тебе, понимаешь? Подумай о наших чувствах. — Не о чем волноваться, Хёнджин! Я- я думаю о тебе- обо всех вас, правда, но мне нужно сделать это, — давит Сынмин, закусывая нижнюю губу. — Почему вы не видите, что я все контролирую? — Ты все контролируешь? Ты похож на призрака, Сынмин! — Хёнджин почти стонет эти слова: он не понимает, почему Сынмин так упирается, почему настаивает на том, чтобы продолжить мучить себя. — Я почти не могу поговорить с тобой, потому что ты устаешь, когда мы ложимся спать, но теперь ты еще и встаешь рано- и я знаю, как кошмарно эгоистично это звучит, но я предпочту быть эгоистом, чем буду смотреть, как ты причиняешь себе вред. Пожалуйста. Я- Я скучаю. — Хёнджин, прекрати, — Сынмин качает головой, избегая его взгляда. Хёнджин прикусывает губу, чтобы она не дрожала и для того, чтобы не дать себе сказать еще больше эгоистичных слов. — Ты не можешь- Ты не можешь просто говорить такое. — Но это правда, — настаивает он, пытаясь поймать взгляд Сынмина. Ему нужно дать ему понять и нужно взглянуть Сынмину в глаза, чтобы дать ему знать, что он серьезен. — Прекрати! Я не могу- у меня есть дела, Хёнджин, — Сынмин срывается, но не повышает голоса. Хёнджин делает шаг назад и сжимает челюсти. Сынминов взгляд бегает вверх и вниз, лишь на мгновение ловя его взгляд, прежде чем снова отвести глаза. — Кому-то нужно пострадать, чтобы мы сняли это проклятие, и лучше это буду я, чем кто-то еще. Ты видел, как неуверен Чан в последнее время, я обязан сделать это как можно скорее. — Но тебе не нужно страдать, Сынмин. Хотя бы, не так много. Чан тоже был бы этому не рад, — молит Хёнджин и тянется за рукой Сынмина, но тот не поддается, держась прямо и напряженно и сжимая руки в кулаках. Хёнджин выдыхает, пытаясь скрыть разочарование и грусть. — Перерывы не сделают заклинание легче, — говорит Сынмин. — Но тебе станет не так тяжело, да? — отмечает Хёнджин. Сынмин поднимает взгляд, смотрит на него своими большими глазами и на лице его — выражение, которое Хёнджин не может прочитать. Теперь он кажется более расслабленным, так что Хёнджин пробует снова, тянется за его рукой и берет его ладонь в свою. — Если не для них, то сделай это для меня? — Я- я не знаю, — Сынмин бездумно сжимает его руку. — Я не хочу, чтобы ты волновался обо мне, но я привык работать так, и я знаю… Я знаю, что это не совсем правильно, но мне кажется, так я хорошо справляюсь. Хёнджин кивает — он расстроен, что ему не удается достучаться до Сынмина, но, кажется, тот хотя бы его услышал. Сынмин пока не отпускает его руки, и или думает о чем-то, или ждет, пока Хёнджин что-то скажет. Хёнджин не знает, что еще сказать: он никогда не был хорош в том, чтобы приводить логические аргументы, а Сынмин кажется человеком, которому нужны именно они, а не эмоциональные оправдания. — Просто позволь мне попробовать еще немного, ладно? В моем темпе. Я подумаю о твоих словах. Мне правда не хочется, чтобы ты беспокоился, — говорит Сынмин, отпуская руку Хёнджина. Хёнджин выдыхает в поражении. — Не могу сказать, что поддерживаю то, что ты делаешь, Сынмин, мне жаль. Но я не хочу ссориться, так что… — он обрывается и поджимает губы. Он может продолжить, но это не кажется хорошей идеей. Он уже был слишком неосторожен с этими эгоистичными мольбами. — Ладно, — прямо заявляет Сынмин, и слово это заставляет комнату казаться замершей и душащей. — Я- я продолжу работать, так что… — Точно, — Хёнджин проглатывает разочарование и говорит себе взять себя в руки и принять это, и, если понадобится, попробовать позже. Сынмин виновато смотрит на него и возвращается к своей записной книжке. Хёнджин поднимается на ноги и направляется к двери, но ему кажется, что он не может уйти вот так. Нельзя уйти даже не пожелав Сынмину удачи. Он поворачивается на пятках и смотрит на Сынмина, который уже погрузился в чтение своих заметок и сосредоточенно хмурится. Он выдыхает; внутри него при виде этого мешается что-то горько-сладкое. Сынмин все еще похож на призрака, и не выглядит так же умиротворенно, как тогда, когда Хёнджин впервые присоединился к нему. Это и правда плохо — то, как он даже не замечает и не думает о том, чтобы позаботиться о себе. Хёнджин смотрит на него мгновение, прежде чем медленно и тихо подойти к Сынмину снова, не желая напугать его или выдернуть из концентрации. Когда Сынмин выпрямляется, он кладет руку на его плечо, думая, что сейчас хорошее время немного его отвлечь. Сынмин резко испуганно вдыхает, резко оборачиваясь к Хёнджину, глядя на него широко раскрытыми шокированными глазами и шлепая по его руке. Хёнджин тут же чувствует, как его горло сжимается, а потом ощущает, как по конечностям и вдоль позвоночника проходит острая боль. Он падает, силы в ногах исчезают в то же мгновение. Он пытается удержаться, хватаясь за стол, но падает на колени, сбивая по пути стопку книг. Книги валятся на пол по очереди, и руки Хёнджина взметаются к горлу: он чувствует, как воздух буквально вытягивает из него. Ему хочется завопить от боли, но не выходит ни звука. Он не может ни о чем думать; его тело полностью поглощает острая режущая боль. Хёнджин смотрит на Сынмина полными ужаса глазами, осознавая, что тот только что как-то наложил на него магию, и встречается с точно такими же широкими, но темными глазами, в которых видит лишь собственное жалкое отражение. — Кх-х- Сын- — выдавливает он. Ему не удается произнести больше, потому что он уже чувствует, как кто-то сжимает его горло. Ему нужно, чтобы боль прекратилась, и он отчаянно царапает себя в попытке заставить то, что бы с ним ни происходило, остановиться. — Черт, блять, Хёнджин? Хёнджин. Прости меня. О боже, Хёнджин, оставайся со мной, прошу, я- я- мне жаль. Блять. Что- — тихие мольбы Сынмина звучат резко и далёко, словно белый шум за толстой стеной боли, заглушающей каждое его чувство. Он видит, что сынминовы руки дрожат, но не понимает, что он делает. Он отползает от него, может, если он будет далеко, то все прекратится, но это не помогает. Он чувствует руку на своем плече и вздрагивает, падая с тихим стуком и стоном. Он чувствует лишь больше боли, и катается по полу; мышцы напрягаются, а волосы намокают от пота, ему хочется кричать, но он не может дышать. Он не может дышать, и все его тело почти отключается, от того, насколько его мозг перегружен болью и сильнейшим ужасом удушения. — Хёнджин? Хёнджин, ты меня слышишь? — Я- н- дыш- — выдавливает он, он слышит его, слышит лишь тихое бормотание, и протаскивает себя лбом по полу, издавая задушенные звуки, пока не чувствует ладонь на своей спине, и его горло вдруг перестает сдавливать; он вскрикивает. — Минхо! Кто-нибудь, позовите Минхо! Быстро! Теперь он может дышать, и он немного расслабляется, загнанно выдыхая в пол, но снова напрягается, когда от обжигающей боли темнеет в глазах. На спину снова ложится рука, и он снова вздрагивает, но не сопротивляется, когда его переворачивают. Сынмин смотрит на него, и Хёнджин почти его не видит, но тут же прикрывает глаза от света. — Останови это, прошу, останови! — он слепо хватается за рубашку Сынмина, отчаянно сжимая ткань, но его пальцы горят. Голова раскалывается надвое, а все остальное тело колет и сводит судорогами; все нервные окончания пылают. — Я- я пытаюсь! Блять, оно не работает! Я- я не знаю, что делать! — пищит Сынмин в чистой панике, прежде чем снова позвать Минхо. Хёнджин стонет от непрекращающейся боли, едва слыша приближающиеся шаги и распахивающуюся дверь. — Боже правый, что тут случилось-?! Нет, не заходите, оставайтесь там, пока мы не позовем, хорошо? — дверь захлопывают, и Хёнджин приоткрывает глаз, чтобы увидеть еще одну фигуру — Минхо — присоединяющуюся к Сынмину и взолнованно осматривающую Сынмина. — Прошу- помоги. Останови это! — снова молит, едва замечая, что перебивает Минхо, спрашивающего Сынмина, что он сделал. Они тратят столько времени, он не видит, что Сынмин плачет от волнения и паники и не может объяснить Минхо, что сделал, потому что и сам не знает. — Блять, я попытаюсь исправить хоть что-то, Сынмин, но тебе нужно успокоиться и сделать это самому, потому что не думаю, что я смогу сделать все, — говорит Минхо, громче, чем Хёнджин сейчас может вынести, так что он прикрывает уши, чтобы голова не взорвалась от чувствительности. Еще одно мучительно болезненное мгновение спустя колющая боль в его конечностях начинает постепенно спадать. Хёнджин приоткрывает глаза и отнимает ладони от ушей, тяжело дыша. Он чувствует влагу на своих щеках, а глаза горят, и он осознает, что плакал. Голова раскалывается надвое, но тело больше не разрывает на части. Он переводит дыхание и немного успокаивается, но его сердце, кажется, не хочет биться медленнее. В горле сухо, но ему лучше, легче, но он все равно волнуется, боится, что боль вернется, двинься он хоть чуть-чуть. — Хей, Хёнджин? Тебе лучше? — вдруг в его поле зрения появляется Минхо, осматривающий его внимательным, но взволнованным взглядом. Сынмина он сейчас не видит, и он не может понять, успокаивает его это или беспокоит. — Да, немного- худшее прошло, — хрипит он, потирая лицо рукой. — Голова все еще болит. — Ладно, да, э-эм… — Минхо оглядывается через плечо и поднимает брови. — Мин, ты успокоился? Можешь нам помочь? Сердце Хёнджина подскакивает в горло, но не в хорошем смысле. Ему тревожно, и когда Сынмин подходит к нему, его глаза сами по себе закрываются. Он слышит, как Сынмин садится рядом с ним, но не смеет смотреть на него, будто бы Сынмин может заставить боль вернуться. Сынмин шепчет что-то, чего он не понимает, но головная боль начинает спадать. Он полностью расслабляется, и в голове остается лишь отдаленный гул. — Х-хёнджин? Ты…? Ты в порядке? — тихо шепчет Сынмин, дыша в его плечо. Хёнджин приоткрывает глаза, он тут же жалеет об этом, видя сынминовы покрасневшие влажные глаза, взъерошенные волосы и красные дорожки на щеках. Он качает головой и сглатывает. Боль ушла, но он все еще в шоке, и ему кажется, будто боль может вернуться в любой момент, если он не будет осторожен. — Магия ушла? Вы избавились от нее? — дрожащим голосом спрашивает он. Сынмин неуверенно кивает. — Мы… мы избавились от большей ее части- может ото всей- но… Нам нужно, чтобы Пак тебя проверил, — мягко и медленно говорит он. Минхо встает на ноги и шепчет Сынмину, что скажет остальным. Хёнджин быстро тянется к Минхо, пытаясь его остановить. — Подожди! Не иди! Э-эм- не… — он проглатывает слова “не оставляй меня одного”, когда осознает, что Сынмин все еще рядом. Он будет не один, если Минхо уйдет, но он будет так же один, как когда Сынмин наложил на него ту ужасную магию. Минхо застывает и слабо хмурится, так что Хёнджин смотрит на него с отчаянием. Он не готов оставаться наедине с Сынмином. Он уверен, что ни для кого из них это не будет хорошо. — О, ладно, что ж… Можешь стоять? — спрашивает Минхо, протягивая ему руку. Хёнджин позволяет ведьме помочь себе подняться. Его колени подгибаются, и он все еще дрожит, но справляется. Минхо поддерживает его рукой. — Тогда мы с Сынмином отведем тебя к Паку, хорошо? Убедимся, что ты в порядке. — Да, хорошо, — выдыхает Хёнджин. — Спасибо. Сынмин чувствует себя ужасно. Он полностью разбит, видя, как Хёнджин поднимается по ступеням на дрожащих ногах, даже не глядя на него. Он заслуживает этого, потому что проебался. Сильно. Так сильно, как только возможно проебаться. Напуганное и полное боли лицо Хёнджина теперь выжжено под его веками, а его задушенные выдохи и звуки агонии все еще эхом раздаются в голове. От этого воспоминания подташнивает, и Сынмин чувствует, как его выворачивает наизнанку от того, что он причинил такую ужасную боль кому-то, кто так ему дорог. Кому-то, кому дорог он. Кому-то, кто лишь хотел ему помочь. Сынмин был расстроен и был не в том состоянии, чтобы продолжать практиковать обратное заклинание, но он все еще начал, и теперь разбирается с последствиями. И не только он — но и, главное, Хёнджин сталкивается с совершенно ненужными последствиями сынминовых ошибок и самоуверенности. Пак осматривает Хёнджина, глубоко хмурясь, и внутри Сынмина зарождается тяжелое чувство. Он искренне надеется, что не нанес Хёнджину никакого постоянного вреда, физического или психологического, но выражение лица Пака не обещает многого. — Большая часть магии вышла из него, но, боюсь, оставшаяся не исчезнет сама по себе. Вам придется использовать исцеляющее заклинание, но нужно будет сосредоточиться, — отмечает Пак, оборачиваясь к Минхо и Сынмину. — Будьте внимательны. Сынмин испускает горький смешок и кивает. Он знает, что только что наложенное исцеляющее заклинание у него получилось плохо, но он, по крайней мере, смог избавиться от большей части вредных эффектов. Но только после того, как Минхо сделал за него половину работы. Это нужно исправить. — Хорошо, я сделаю это, Сынмин делает глубокий вдох и подходит к Хёнджину; тот избегает его взгляда. Сынмин пытается не обращать внимания: у него есть работа. Нельзя отвлекаться на Хёнджина или на собственную боль. Он прикрывает глаза, пытается очистить разум и начинает медленно накладывать исцеляющее заклинание, забираясь в самые далёкие уголки тела Хёнджина, чтобы вытянуть из них вредоносную магию. Закончив с этим, он почти хочет вернуть магию назад, но вспоминает, что это целительное, а не обратное заклинание, хоть он и пытается им снять эффект магии; так что он позволяет ему подействовать. Он открывает глаза, но Хёнджин все еще не смотрит на него. — Думаю… думаю, все, — неуверенно говорит он. Хёнджин не двигается, и он оборачивается к Паку и Минхо. Пак подходит ближе, чтобы осмотреть Хёнджина, и кивает. — Последите за ним еще чтобы быть уверенными, но, думаю, вы избавились от магии, — сообщает он, жестом говоря Хёнджину подниматься на ноги. На ведьм он смотрит холодно. — Вам стоит быть осторожнее с магией, это не игрушка. Если заклинание слишком сложное, или вы не можете с ним справиться, приходите ко мне. Сынмин сглатывает. Во всем этом виноват он. Как бы ему ни хотелось сделать все самому, он осознает, что, возможно, у него не получится. Ему не хочется подвергать других опасности (снова). Они спускаются вниз, и их встречают взволнованные лица остальных и обеспокоенные взгляды, по очереди осматривающие каждого из них. — Хёнджин! — Чонин подпрыгивает на ноги и бежит в хёнджиновы объятия. Тот отшатывается назад, но ловит его, тут же пряча лицо в изгибе его шеи и крепко обнимает в ответ. Сынмин отводит взгляд; глаза снова начинает щипать. — Что здесь произошло? — спрашивает Чанбин, смотря, в особенности, на Сынмина, и хмурясь глубже. — Все в порядке? Минхо тоже оборачивается к Сынмину, приподнимая бровь. Кажется, он должен объясниться передо всеми, включая Хёнджина. Сначала ему нужно сесть: его ноги дрожат, и от магии у него кружится голова. Он ведет всех к дивану, и они берут еще несколько стульев с кухни, чтобы собраться вместе. — Мне… прости меня, Хёнджин, я очень сожалею о том, что сделал, — начинает он, надеясь поймать взгляд Хёнджина и донести свою искренность глазами. Он прикусывает губу, когда Хёнджин лишь коротко смотрит на него наполненными болью глазами. — Ты пришел ко мне, потому что волновался, а я так беспечно отмахнулся от тебя и от твоих беспокойств, потому что думал, что смогу справиться сам. Я...я думал, ты ушел, так что вернулся к работе. Если бы я знал, что ты все еще в кабинете… я бы никогда не продолжил работать! Хёнджин проводит рукой по волосам и тихо вздыхает. — Значит, ты признаешь, что работал над чем-то опасным? — спрашивает он, горько и низко. Сынмин хмурится от его тона, и ему приходится сдерживать слезы разочарования и сожаления. — Да, я признаю. На самом деле, теперь я даже увидел, — он глубоко вдыхает, заставляя себя быть честным и отвечать за свои ошибки. — Я знал, что это опасно. Мне было наплевать, потому что я считал, что это необходимо. — И ты вернулся к работе, потому что думал, что Хёнджин ушел, и потом он… оказался под воздействием магии? — уточняет Джисон. Сынмин виновато поджимает губы; он хотел бы, чтобы случилось именно это, чтобы Хёнджину было не так больно. — Нет, Хёнджин не просто попал под влияние, да? — спокойно спрашивает Минхо. Сынмин благодарен за его спокойный тон — это помогает ему держать себя в руках. — Ты сказал, что это не то же самое. — Так и было. Я пытался вспомнить, на чем остановился до того, как проговорил с Хёнджином, так что думал о заклинании, пока перечитывал заметки, — медленно объясняет Сынмин. Все смотрят прямо на него, и ему безумно стыдно за то, что он сделал, и он решает смотреть на что-то другое в комнате. — Когда я только захотел вернуться к практике, Хёнджин положил руку мне на плечо, и я испугался. Это заставило меня наложить заклинание- то есть, его неаккуратную и грязную версию- из-за шока. Я… я не мог даже помочь ему, потому что запаниковал. Мне правда так стыдно за то, что тебе пришлось пройти через это, Хёнджин. — Пройти через что? Что ты с ним сделал? — требовательно спрашивает Чонин, хоть голос его немного дрожит. Сынмин не знает, отвечать на это или нет. Он должен, видя, как Чонин на него смотрит, но не успевает он ответить, как Хёнджин отстраняется от Чонина и качает головой. — Я больше не хочу об этом говорить, — твердо произносит он, прежде чем выйти и исчезнуть в спальне, захлопнув за собой дверь. Чонин смотрит, как он уходит, а потом мрачно поворачивается к Сынмину. — Сынмин, — говорит он, угрожающе указывая на него пальцем и смотря на него потемневшим взглядом. — Что ты, черт возьми, с ним сделал? — Я- я не знаю, но, э-эм, он… — Сынмин сглатывает, чувствуя как стресс возвращается к нему. Ему хочется объяснить, что случилось, но ком в горле мешает ему. Его вдруг накрывает этим с головой, выражение лица Хёнджина мелькает перед глазами и смешивается с чувством вины от того, что он это сделал, и что Хёнджин только что ушел из комнаты, а Чонин злится на него. Ему не удается сдержать всхлипа, но он пытается хотя бы заглушить его еще на время. Он позволяет слезами течь, но ему удается контролировать дыхание. — Он не мог дышать, и мне удалось это исправить, но ему все еще было больно. Думаю, его тело стало отторгать магию, потому что я ужасно наложил ее. И… и потому что заклинание было не завершено. Оно все еще было опасно, особенно для кого-то, у кого нет проклятия Чана. — Нужно было послушать его, Сынмин! Я и правда думал, что из всех нас ты воспримешь его слова серьезнее всего, — срывается Чонин. Сынмин всхлипывает и качает головой. — Что это должно значить? — горько спрашивает он. Он знает о том, что по-особенному относится к Хёнджину, но думал, что достаточно хорошо это прячет, чтобы никто не заметил. — Я не собираюсь разговаривать с тобой об этом сейчас, — говорит Чонин, отмахиваясь от него. Сынмину хочется поспорить, но Чонин уже уходит. — Я пойду к нему, — он останавливается и поворачивается, чтобы пронзить Сынмина взглядом. — А тебе лучше пока держаться от него подальше. Чонин исчезает в гостевой комнате, и Сынмина сдувается. Он очень сильно облажался. Лучше бы он послушался Хёнджина. Он должен был, но думать о прошлом ненадежно и никому не поможет. Он оглядывает комнату, чтобы понять, винит ли его кто-нибудь. Он бы не злился на них за это, все-таки он и правда виноват. Все хмурятся, но Сынмин не понимает, из-за чего это: им жаль Хёнджина, или они расстроены из-за того, что он сделал с ним, или все сразу. — Простите меня. Я не могу донести, насколько мне жаль. Я поговорю с Паком, и мы решим, как сделать это по-другому. Я не притронусь к заклинанию, пока мы не найдем другого способа, — произносит Сынмин, нарушая ужасную мрачную тишину, все еще повисшую в комнате. Он смотрит и на Минхо, и тот одобрительно кивает. “Давайте все какое-то время осознаем, что случилось, хорошо?” — предлагает Чан, заставляя свое лицо принять спокойное выражение и беря на себя ведущую роль. — “Думаю, мы все шокированы, а ты, должно быть, очень устал, Сынмин. Нам всем стоит отдохнуть, прежде чем мы решим, что делать дальше.” Сынмин кивает и не сдерживает небольшой улыбки, когда вспоминает, что его имя на языке жестов значит “ведьма-пес”. Это мелочь, но ей удается удержать его от того, чтобы разрыдаться прямо там. Он благодарен за то, что у них есть Чан. Минхо кладет ладонь ему на плечо. — Тебе стоит вздремнуть. Мы поговорим с Паком потом. — Д-да. Хорошо, — Сынмин выдыхает; изнеможение начинает ощущаться. Он надеется, что сможет заснуть не волнуясь слишком сильно, он очень устал и чувствует, что может уснуть за секунду. Он неуверенно стучится в дверь гостевой комнаты, ждет, пока Чонин откликнется, прежде чем открыть дверь и заглянуть в комнату, не встречаясь с ними взглядом. Хёнджин и Чонин сидят на их кровати, глаза Хёнджина покрасневшие, и Чонин обхватывает его рукой, при виде Сынмина перестав успокаивающе его поглаживать. — Э-эм, можно мне поспать? — тихо спрашивает Сынмин. — Мне не нужна кровать, но, да… Чонин обменивается взглядами с Хёнджином, и тот слабо кивает ему. Чонин указывает на свою кровать. — Можешь занять мою. Сынмин знал, что это случится, и полагает, что все остальные ночи тоже будет проводить в этой кровати. Он не хочет думать об этом. Ему стоит поспать. Он даже не переодевается и не залезает под одеяло, просто падая на кровать и закрывая глаза с тяжелым вздохом. Он не слышит даже как Хёнджин и Чонин уходят из комнаты, прежде чем изнеможение накрывает его, сознание ускользает, и он погружается в сон. Конец двадцать второй главы.