More Than Words (Breaking the Curse that Brought Us Here)

“Хорошо. Давай где-нибудь сядем и поговорим.” — говорит Чан. Его сердце колотится в груди, пока он думает, взять ли ему Джисона за запястье, чтобы отвести его в гостевую спальню, чтобы они могли уединиться. С одной стороны — сейчас или никогда, потому что потом ему понадобятся руки, чтобы говорить, но с другой — он почти полностью уверен, что Джисон заплачет, если он сделает это. Он не хочет, чтобы Джисон начал плакать, потому что тогда он растеряет все свои мысли, и, возможно, еще и весь самоконтроль. Ему нужно держать себя в руках и контролировать себя хотя бы первую часть разговора — и он не сможет это сделать, если все его тело будет поглощено нуждой успокоить друга. Так что он ведет его в комнату, не касаясь его. “Прости, что так избегал тебя в последнее время и за то, что так отмахивался от тебя. И за то что сделал тебе больно и заставил думать, что я… что я больше тебя не люблю, потому что это неправда. Это очень, очень далеко от правды,” — говорит Чан, как только они садятся. Он просто выливает это все, и, когда видит, как глаза Джисона начинают блестеть все сильнее и сильнее, быстро продолжает. — “Просто я вдруг стал очень неуверен в себе, и я не знал, что с этим делать. Ты… ты всегда заставляешь меня чувствовать себя так, будто я стою чего-то, и ты всегда так добр ко мне. Я чувствовал себя так, будто больше не заслуживаю этого, и, думаю, избегать тебя было чем-то вроде способа мучать себя, но я сделал тебе больно. Мне жаль. Прости, что причинил тебе боль.” Как только Чан заканчивает, по щеке Джисона бежит первая слеза. Чан неуверенно кладет руку на бедро Джисона, потому что он закончил говорить, и Джисон всхлипывает. Одна слеза превращается в две, а две превращаются в целый поток слез, и Джисон, кажется, выпускает все эмоции, накопившиеся в нем за последние два или три дня — или даже дольше, потому что Чан пытался незаметно избегать его с самого их прибытия сюда, но особенно — после того, как с Джисона сняли проклятие. — Я- прости меня Чан-и, — всхлипывает Джисон, опуская голову и хватаясь за руку Чана, лежащую на его бедре. Чан свободной рукой гладит его по плечу, пытаясь хоть немного его успокоить. — Я слишком на тебя давил. Ты сказал, что я только мешал тебе справиться со своими неуверенностями. Нужно было просто послушать тебя и дать тебе побыть одному, но- но я просто… Это не оправдание, но я- я просто хочу, чтобы ты был счастлив. Я так ненавижу видеть тебя грустным и неуверенным, и мне так хочется исправить это. Мне хочется накричать на тебя, чтобы ты стал увереннее, или обнять тебя так сильно, чтобы ты это забыл — все, что понадобится. Что бы ни понадобилось, чтобы тебе стало лучше, я- я просто хочу быть рядом с тобой и делать тебя счастливым. Чан пытался сдержать слезы, слыша эти добрые слова от своего друга, потому что они, на удивление, заставляют его чувствовать себя так, будто он чего-то стоит, но когда Джисон смотрит на него своими покрасневшими влажными глазами, Чан ломается. Он выпускает беззвучный некрасивый всхлип и позволяет Джисону притянуть себя в объятия, и они вдвоем просто плачут, выпуская эмоции. Тихие всхлипы и стоны Джисона разбивают Чану сердце, и он ненавидит мысль о том, что это он заставил его плакать. Он понимает, как глупо и по-детски было избегать Джисона, чтобы избавиться от своих чувств, и как это лишь ранило их обоих, даже не гарантировав, что это сработает. И слова Джисона его трогают, он чувствует облегчение, что Джисон все еще так беспокоится о нем, все еще хочет быть рядом с ним. Чан крепко обнимает его, гладит его спину, проводит рукой по его затылку, заставляя уткнуться в изгиб своей шеи. Джисон цепляется пальцами за его рубашку, и Чан осознает, что не хочет никогда оставлять его. Он хочет попытаться дать Джисону все, и будет просто надеяться, что Джисон примет это, или, по крайней мере — захочет остаться рядом. Он надеется, что сможет принять собственные чувства и доброту Джисона, если он захочет дать ему что-то в ответ. Чан немного успокаивается и хочет отстраниться, но Джисон крепко держит его. — Нет, нет, подожди, еще немного, пожалуйста, — отчаянно шепчет Джисон. Чан с радостью обнимает его еще, но ему хочется спросить, есть ли еще что-то, что заставляет его чувствовать себя так. Не успевает он это сделать, как Джисон хлюпает носом и коротко смеется, — Я все еще плачу, какой позор. Чан беззвучно смеется; его слезы уже высохли. Он проводит рукой по волосам Джисона, успокаивает и себя, и, если судить по его успокаивающему дыханию, Джисона. Когда Чан отстраняется, ему тут же хочется вытереть слезы с щек Джисона и избавиться от этих влажных дорожек. Он знает, что если сделает это, то ему захочется сделать больше. Пока он просто оставит свои руки на бедрах Джисона. — Ты… ты все еще не уверен в себе? Я могу что-нибудь сделать, чтобы ты почувствовал, что заслуживаешь… э-эм… меня? — спрашивает Джисон, облизывая губы и мягко смеясь, привлекая чаново внимание к своим губам. Оказывается, пока он избегал Джисона и ссорился с ним, его желание поцеловать его никуда не ушло. “Я не знаю,” — признается Чан. Он обдумывает следующие слова, неуверенный, нужно ли говорить их, но он пообещал себе попытаться принять свои чувства, и для этого ему нужен Джисон. — “Но я был бы счастлив, если бы ты… если бы ты потерпел меня еще немного.” — Что! Чан, ты что, все еще не понимаешь, что я никогда не оставлю тебя и Чанбина, хотите вы того или нет? Проклят ты или нет, уверен ты в себе или нет? — Джисон тычет пальцем в нос Чана. Чан чувствует, как уголки его губ ползут вверх сами по себе, и стая бабочек трепещет в его животе. Губы Джисона растягиваются в улыбке в форме сердца, и взгляд Чана падает на его губы. Даже если бы я поцеловал тебя сейчас? с тоской думает он, снова глядя Джисону в глаза. В джисоновом взгляде легкое веселье сменяется чем-то другим и на мгновение Чан пугается, что он прочитал его мысли. Он сглатывает и прогоняет эту мысль. Нельзя быть эгоистом и надеяться на многое. Нужно подождать, пока он хотя бы не сможет с уверенностью сказать, что принимает свои чувства, но еще ему хочется дождаться, пока его проклятие будет снято, прежде чем признаться Джисону в своих чувствах. “Хорошо, я поработаю над своей уверенностью,” — обещает Чан. Джисон моргает, будто бы погрузился в свои мысли и не обращал внимания, но он улыбается и кивает, поглаживая Чана по спине и еще раз быстро его обнимая. — Спасибо, Чан-и. Я буду рядом и постараюсь быть не таким… требовательным в следующий раз, — хихикает Джисон, прежде чем зевнуть и вытянуть руки вверх. — А теперь давай готовиться ко сну, уверен, все ждут нас. Чан кивает: он почти забыл о времени и о том, что они заняли гостевую спальню. Ему приходится сдерживать смех, когда они с Джисоном открывают дверь и встречаются со всеми остальными, торопливо притворяющимися, что они просто расслаблялись и отдыхали так удобно близко к гостевой комнате. Чанбин тут же смотрит на них, любопытно приподнимая брови. На его лице появляется широкая улыбка, такая же, как у Чана и Джисона, когда он видит их и когда замечает, что Джисон держит Чана за руку, прижимая его ближе к себе. “Мы закончили, так что, если вы хотите готовиться ко сну…” — Чан обрывается, оглядывая комнату. Он не сдерживает улыбки, когда Феликс беззвучно торжествует, а Минхо незаметно показывает ему (и Джисону?) большие пальцы вверх. Даже Сынмин уже вышел из кабинета — что значит, они и правда ждали их. Чан чувствует себя слегка виноватым, но больше — испытывает облегчение, что наконец смог перешагнуть через это. Когда Джисон предлагает ему спать сегодня в середине в обмен на объятия, Чану кажется, что он ничего не испортил, и они смогут притвориться, что ссоры не было. Он очень благодарен Джисону за то, что он так быстро его простил, но — он и сам сделал бы для Джисона то же самое. Он даже и не злился на него. Он обещает себе работать над этим постепенно, но опять же — он знает Джисона всю свою жизнь, так что спать в его объятиях не сделает никому хуже. (На самом деле — это наверняка даже поможет ему принять свои чувства, так что он придвигается к Джисону поближе и позволяет своему сердцу биться, позволяет себе представить, каково было бы прижимать его к себе и касаться его немного более интимно и не чувствовать за это вины.) Сынмин работает над тем, чтобы разобраться с проклятием всю последнюю неделю, не позволяя заходить в кабинет никому, кроме Минхо и иногда Пака. Он выходит оттуда все более и более истощенным, но всякий раз, как его спрашивают о том, как у него дела и не стоит ли ему сделать перерыв, Сынмин отмахивается от них и убеждает, что у него все в порядке, и ему просто немного трудно, но эти трудности помогают выстроить магическую выдержку. Чонин волнуется о нем, он не знает, как помочь или заставить его сделать перерыв. По крайней мере, Чан, Джисон и Чанбин помирились и, кажется, у них снова все чудесно, но теперь Чонин замечает, что Хёнджину беспокойно и он с каждым днем все сильнее волнуется о Сынмине. Хёнджин спрашивал Сынмина, можно ли присоединиться к нему, посмотреть за его работой и снять немного тяжести с его плеч вместе с Минхо, но Сынмин отказался, сказав Хёнджину, что если он отвлечется во время практики, то это может быть опасно для присутствующих. Мысль об этой опасности не успокаивает Чонина, и Хёнджина тоже. Только беспокоит сильнее. Все, кажется, немного волнуются о Сынмине: Чан иногда стучит в его дверь, чтобы спросить, не нужно ли ему чего-то, или Феликс настаивает на том, чтобы он иногда присоединялся к его прогулкам, или Джисон бросает на него и Минхо короткие взгляды, а Чанбин говорит им хорошо кушать, когда они вместе едят. — Сынмин-и, ты придешь кушать? — стучится в его дверь Хёнджин, примерно спустя неделю после того, как Джисон и Чан помирились. Чонин смотрит, как он переминается с ноги на ногу, ожидая ответа. — Еще, э-эм… Еще минутку! Пока не заходи, — отзывается Сынмин, немного паникующе. Хёнджин тревожно закусывает губу, и Чонин встает рядом с ним у двери в кабинет. Он слышит, как за дверью Сынмин тихо ругается, и внутри него все проваливается. — Ты в порядке там? Может, нам войти-? — начинает Хёнджин, но его перебивает тихий писк Сынмина. — Нет! Пожалуйста, не заходите, просто- Можете позвать Минхо? — просит Сынмин, и в животе Чонина все скручивается от волнения. Хёнджин резко разворачивается и топает на кухню, чтобы позвать Минхо. Тот следует за ним со слегка диким взглядом и торопливо проскальзывает в кабинет, когда Хёнджин просит его поторопиться и помочь Сынмину. Хёнджин почти начинает вибрировать рядом с Чонином, пока они ждут, чтобы ведьмы вышли. Ему интересно, что там произошло, не причинил ли себе Сынмин боль или что-то вроде того. — Черт, Мин, что такое ты вообще сделал?! — слышат они голос Минхо. — Что это вообще за магия…? Как…? — Смотри, просто смотри сюда, ладно? Я записал, что сделал, пожалуйста, помоги, — вздыхает Сынмин, и звучит он слегка умоляюще. За дверью замолкает и вскоре ведьмы выходят из кабинета. На лице Сынмина — робкая улыбка, а лицо Минхо спокойно, так что, кажется, все было не так плохо. Это облегчение. — Все в порядке, Сынмин? — спрашивает Феликс, когда все они собираются за столом. — Что случилось? — Я в порядке. Просто не обращал внимания, когда пробовал кое-какое заклинание, и случайно, э-эм- как бы это сказать?- перенес заклинание на себя? — неуверенно объясняет Сынмин. Глаза Чонина расширяются, а Хёнджин резко оборачивается к Сынмину. Тот быстро поднимает руки в защитном жесте. — Все не так плохо, как звучит! Я просто, э-э, наложил часть заклинания на себя, и эта магия все еще не моего уровня, так что это пока не безобидное обратное заклинание. Больше как проклятие, но не совсем. Я не могу это объяснить, и именно поэтому я не хочу, чтобы кто-то из вас был в кабинете, пока я занимаюсь. Обычно у меня получается справиться самому, но моя энергия была истощена, так что пришлось позвать Минхо. Он быстро все исправил, так что не о чем волноваться. — Но звучит неприятно… — бормочет Чонин, тыкая в еду палочками. “Ты уверен, что это безопасно для тебя, Сынмин? Не нужно слишком сильно рисковать,” — добавляет Чан, отложив свои приборы, чтобы жестикулировать. — Не волнуйтесь, я отдохну сегодня, так что завтра моя концентрация вернется. Все хорошо, — уверяет их Сынмин. Чонин надеется, что он говорит правду и одновременно надеется, что Сынмин станет чаще делать перерывы, потому что, честно говоря, Чонину нравится проводить с ним время. Еще больше ему нравится проводить время с Сынмином, когда он не устал, а с Хёнджином — когда тот не волнуется о Сынмине. — Хей, Сынмин? — Чонин подходит к Сынмину после того, как они заканчивают очень медленную партию в карты после ужина, потому что хочет убедиться, что ведьма заботится о себе. Сынмин вопросительно склоняет голову, и Чонин обдумывает, что ему сказать. — Э-э, я сейчас, вроде как, говорю за всех, но мы бы хотели, чтобы ты не так торопился с работой над обратным заклинанием. И ради себя, и ради нас. Это отнимает много сил и внимания, и, ну, делает тебя не самой веселой компанией, когда ты берешь перерыв. Выходит немного грубее, чем он планировал, но Сынмин смеется и тихо извиняется. — Я могу погружаться в работу и просто заниматься магией часами напролет, даже не замечая, сколько трачу энергии. Но я постараюсь обращать больше внимания. И быть лучшей компанией. — Лучше тебе и правда это сделать, ладно? Я не хочу целый день смотреть на грустного Хёнджина, — Чонин предупреждающе грозит ему пальцем, и сынминовы глаза широко раскрываются от упоминания имени Хёнджина. Конечно, теперь он станет следить за собой. —На грустного Хёнджина? — с любопытством глядя, повторяет Сынмин. — Почему… почему он грустит? Боже, они и правда даже не скрываются. — Ты знаешь, почему, — Чонин хитро поднимает бровь. Сынмин слегка дует губы, но Чонин не станет сдаваться: они достаточно умны, чтобы разобраться с чувствами друг друга сами. Чонин не собирается делать всю работу за них, и точно уж не станет их сводить. Сынмин все дует губы, и Чонин вздыхает, кладя руку на плечо ведьмы. — А если не знаешь, то можешь спросить у Хёнджина, я уверен. Я пойду спать. Спокойной ночи, Сынмин. — Спокойной ночи, Чонин, — вздыхает Сынмин, слегка улыбаясь и маша рукой Чонину. Тот недолго наблюдает, как Сынмин подходит к Хёнджину, и они начинают разговор, улыбаясь друг другу. Именно тогда он решает, что на сегодня достаточно шпионить. Теперь, когда он не так волнуется обо всей ситуации с Сынмином, он ложится спать, укутываясь под одеялом на своей односпальной кровати. Сынмин начинает брать больше перерывов, играет с ними в игры между занятиями и правда становится менее усталым и составляет более приятную компанию. Он все еще не пускает не-ведьм в кабинет, когда работает — но ему становится лучше. Это “лучше” длится примерно три дня, потому что после того, как Сынмин объявляет им, что начинает разбираться с заклинанием, он начинает снова запираться в кабинете на целый день, выходя только за едой и в уборную и прекращая только тогда, когда Минхо говорит ему пойти спать. Обычно к этому времени Чонин засыпает, но ему приходится выслушивать, как Хёнджин жалуется на то, что ему приходится ждать Сынмина каждую ночь и что он даже не может поговорить с ним, потому что ведьма безумно устает после целого дня занятий магией. Сынмин убеждает их, что так он будет продвигаться куда быстрее, так что упорно продолжает работать допоздна. “Ты уверен, что не слишком много работаешь?” — снова спрашивает Чан после того, как Сынмин присоединяется к ним, и под глазами его — темные круги. Чонин не знает, из-за чего это: от недостатка сна или от использования магии. (Второй вариант пугает его, так что он искренне надеется, что дело в первом, но Минхо сегодня снова пришлось прийти в кабинет, чтобы помочь ему с чем-то, так что Чонин не так уверен, как ему хотелось бы.) — Да! Все в порядке, правда, — говорит Сынмин с небольшой усталой улыбкой. Он потягивается и слегка стонет. — Иногда приходится слишком долго заниматься одним и тем же, но я справляюсь. — Прости, что говорю это, но ты выглядишь ужасно, Сынмин, — сухо отмечает Чонин. Сынмин удивленно поднимает брови, но потом хмурится. Чонин качает головой. — А как же делать перерывы и быть лучшей компанией? — Послушай, я бы с удовольствием, но перерывы мешают мне сконцентрироваться, понимаешь? И мне приходится снова включаться в работу, а это долго. Мне лучше работать так. Мне очень жаль, что со мной не весело в последнее время, но вы есть друг у друга, ведь так? — вздыхает Сынмин. — И, кстати, я делаю перерывы, просто не выхожу из кабинета, и хожу там по кругу, чтобы размять ноги и очистить мысли. Волноваться правда не о чем. — Но нам нравится, когда ты здесь… — добавляет Феликс. Сынмин наверняка это знает, но, кажется, менять своего решения он не собирается. Чонин пихает Хёнджина локтем в бок — может, ему удастся убедить Сынмина. Он знает, что Минхо уже пытался, но и Чонин, и все остальные понимают, что к нравоучениям того, с кем проводишь так много времени, в какой-то момент привыкаешь. — Мы ценим то, что ты делаешь, Сынмин, но, знаешь, мы правда не торопимся, — говорит Чанбин, не успевает Хёнджин начать говорить. — Я знаю, знаю! Парни, — Сынмин смеется и закатывает глаза. — Я ценю ваше беспокойство, но я делаю это, потому что сам хочу. Чонин бросает на Хёнджина еще один взгляд, но тему уже закрывают и двигаются дальше. Чонин не станет больше жаловаться, он устал. Он и так старался куда сильнее, чем обычно, потому что считает Сынмина своим другом, и он старается и ради Хёнджина, он в какой-то момент становится достаточно. — Хёнджин, — зовет Чонин, когда они готовятся ко сну. Хёнджин с любопытством поворачивается к нему; вода капает с его носа: он как раз умывал лицо. — Знаешь, я могу попросить Сынмина поменяться со мной кроватями, если тебе так будет комфортнее? Ты хочешь, или все еще хочешь поспать с Сынмином? — Нет, нет, давай не будем меняться, — Хёнджин отвечает быстрее, чем Чонин ожидал. Хёнджин встает и вытирает лицо. — Не пойми неправильно, я люблю обниматься с тобой, Ин-ни, но думаю, если ты поменяешься местами с Сынмином, он станет приходить еще позже, потому что не будет волноваться о том, чтобы не разбудить меня, когда возвращается. И… и иногда, э-эм, мне нравится думать, что я могу немного успокоить его ночью…? Чонин улыбается и кивает: стоило ожидать, что Хёнджин уже об этом подумал. Он уверен, что Сынмину комфортно с Хёнджином, иначе он уже предложил бы поменяться кроватями. Он надеется лишь на то, что этого достаточно, что Сынмин не уничтожит себя в процессе. На следующее утро Сынмин уходит в кабинет еще до того, как Чонин просыпается. Даже Минхо еще спит, проснулся только Феликс, как всегда сидящий на подоконнике и наслаждающийся рассветом. Чонин трет глаза и дует губы, когда видит Хёнджина, спящего одного в кровати. Он присоединяется к Феликсу у окна, опирается на локти и садится рядом с лесным духом. — Доброе утро, Ликс, — приветствует он. — Доброе утро, Чонин, — отвечает Феликс с улыбкой; оранжевый солнечный свет освещает его лицо, заставляя его ресницы светиться. — Голодный? Начнем будить остальных? — Не-а, я только проснулся, — Чонин пожимает плечами, приглушая голос, чтобы никого не разбудить. — Ты видел Сынмина утром? — Ха? Сынмин уже проснулся? — Феликс оглядывается на кровать, где спит Хёнджин, в одиночестве растянувшись на двуспальной кровати, и его брови ползут вверх. — О. Я не заметил. Прости. Может, он просто вышел в уборную? Если даже Феликс не заметил, то, может, он действительно в уборной, но Чонин не видит его до самого завтрака. Под его глазами все еще темные круги, и он выглядит изможденным, хотя день только начался. Сынмин говорит всем, что ему просто пришло вдохновение и ему нужно было что-то сделать. Хёнджин выглядит расстроенным, видя его таким, но он ничего не говорит. “Я тебе не нужен?” — спрашивает Чан, но ведьма качает головой. — Я… вдохновение не помогло, пока что, и я не очень хочу рисковать тем, чтобы кто-то из вас, э-эм, подвергся магии, — глядя на них слегка виновато, говорит он. Чонина невольно пробирает дрожь: ему очень не нравится то, как это звучит, потому что он знает, что Сынмину известно, каково это — нечаянно подвергнуться магии, они видели, как это случилось уже дважды, и кто знает, сколько раз это происходило и Сынмин справлялся с этим сам. “Хорошо, но, знаешь, просто, чтобы проверить. Не стесняйся украсть меня, когда тебе нужно,” — говорит Чан, пытаясь под улыбкой скрыть волнение. — Может, тебе и правда стоит это сделать, — предлагает Минхо. Сынмин вздыхает и серьезно смотрит на него. Тот даже не обращает внимания и продолжает. — Ну же, Мин, не будь таким упертым. — У меня все в порядке. Я сказал — я делаю это добровольно, ладно? — Сынмин встает и забирает свою тарелку, уходя на кухню и давая понять, что разговор окончен, еще даже не начавшись. Минхо закатывает глаза и стонет. — Он даже тебя не слушает… — бормочет Джисон, но Минхо лишь отмахивается. — Не расстраивайся. Он никогда меня не слушал, — ворчит он, прежде чем доесть завтрак. Он оглядывает стол. — Если у кого-то из вас еще осталось желание попытаться уговорить его вернуться в чувства, прежде чем он уничтожит себя — не стесняйтесь. — Что? Ты- Он уничтожает себя? — Хёнджин почти что бьет руками по столу и резко оборачивается к Минхо. — Ну, думаю, я немного преувеличиваю. Сынмин говорит, что все в порядке, и магия на него не влияет, но я вижу, что это не так. Я не уверен — может, он просто устал и слишком истощает себя магически, или магия действительно постепенно плохо сказывается на нем- — объясняет Минхо; Чонин резко ахает, услышав слова “плохо сказывается”. — Она не причиняет ему большого вреда, потому что, даже если второй вариант и правда, то я могу его излечить, но, знаете, у меня тоже не бесконечные магические силы, а вылечить его будет трудно. — И он в любом случае страдает, — добавляет Хёнджин: больше факт, чем вопрос, но в глазах его читается немая просьба, чтобы кто-то сказал ему, что он ошибается. — Э-эм, ну, он говорит, что все не так плохо, — немного морщится Минхо. Чанбин тихо ругается, а Чонин поджимает губы. Он смотрит на Хёнджина и знает, что тот не хочет мешать Сынмину и рисковать тем, что он может причинить себе вред, но сейчас действительно настало время вмешаться. Хёнджин встречается с ним взглядом, и его глаза полны грусти, но Чонин понимает, что он думает о чем-то. Чонин дарит ему свой лучший полный надежды взгляд, но не уверен, удается ли Хёнджину его прочитать. — Я просто поговорю с ним, когда он сделает перерыв, — уверенно произносит Хёнджин. Может быть, он понял, что пытался передать ему Чонин. — Я… Я надеюсь, у меня получится убедить его не мучать себя? — Или ты можешь просто попробовать отвлечь его ненадолго, чтобы он отдохнул, — неуверенно смеется Джисон. Честно говоря, это было бы отличным компромиссом, но Чонин надеется, что Хёнджину удастся достучаться до Сынмина. Он хочет прекратить волноваться и чтобы Сынмин не уничтожил себя. Хёнджин не хочет говорить с Сынмином за обедом, и он спрашивает, можно ли ему ненадолго зайти к нему во время его перерыва, просто чтобы увидеть его. Сынмин колеблется, но все-таки соглашается, и, когда Хёнджин улыбается в ответ на это, Чонин видит, как на сынминово лицо возвращается цвет, и он выглядит здоровее. — Шаг первый — увидеться с ним — успешен? — спрашивает Чонин с широкой улыбкой. Хёнджин довольно кивает, и Чонин похлопывает его по плечу. — Видимо, он и правда не может тебе отказать, ха? На лице Хёнджина сияет смущенная улыбка, и он отталкивает Чонина от себя. — Перестань. Я не могу сейчас думать об этом, — говорит он. — Я пытаюсь просто заставить его перестать причинять себе вред, и все. — Справедливо. Прости, — говорит Чонин. — Удачи с этим, Хёнджин. Серьезно. — Спасибо Ин-ни, я буду стараться, — обещает Хёнджин. Позже днем Хёнджин стучит в дверь кабинета и спрашивает, отдыхает ли Сынмин, но ответ раздается с запозданием. — Пару секунд! Иду! — откликается Сынмин. Хёнджин терпеливо ждет, пока он не открывает перед ним дверь и не впускает его внутрь. Чонин волнуется за него, но пытается отвлечься. Просто сидеть и ждать их не принесет никакой пользы, и он знает, что эти двое могут просто проговорить целый час, так что он предлагает Феликсу сходить на прогулку. Феликс, конечно, с радостью соглашается выйти наружу, и они недолго прогуливаются по городу. Чонин наслаждается свежим воздухом и возможностью отвлечься, и ему становится не так беспокойно. Хёнджина нигде не видно, когда они с Феликсом возвращаются, так что наверное, он все еще разговаривает с Сынмином. Это хороший знак, решает Чонин, задумываясь, стоит ли ему незаметно подсмотреть за ними. Как только он приближается к дверям кабинета, он слышит приглушенный грохот, словно стопка книг упала на пол. Он застывает и смотрит на Феликса, Чана, Чанбина и Джисона, которые, кажется, тоже это услышали. Минхо, нахмурившись, выглядывает из кухни, но Чонин лишь пожимает плечами. Он подходит к кабинету еще ближе, и Чан с любопытством присоединяется к нему. Чонин помнит, что у Чана хороший слух, и задается вопросом, не услышал ли тот чего-то еще. Сам Чонин слышит шорохи, и он готов поклясться, что среди них слышал и имя Хёнджина. Он бросает на Чана короткий взгляд и видит, как тот хмурит брови — или от концентрации, или от волнения, или от недоумения. Раздается бормотание, непрерывное и немного спутанное, непохожее на разговор, становящееся все громче и громче, пока не прекращается. Снова грохот. Неожиданный вскрик пугает Чонина, и его сердце замирает, когда он отскакивает от двери. — Минхо! Кто-нибудь, позовите Минхо! Быстро! Конец двадцать первой главы.