More Than Words (Breaking the Curse that Brought Us Here)

— Я просто хочу, чтобы вы понимали, насколько это херово, когда тебя никто не слушает и все постоянно перебивают! — Джисон почти кричит это Хёнджину, и Чан вздрагивает. Слова Джисона весьма ироничные — Чан все пытается остановить их ссору, но, кажется, никто его больше не слушает. Он невероятно расстроен и чувствует себя невидимым. Он не знает, что делать. — Тебе это может быть легко, но нам приходится стараться, чтобы увидеть, что он что-то говорит! Особенно потому, что обычно он говорит только с тобой и Чанбином! — кричит Хёнджин в ответ, и в груди Чана что-то ноет. Он должен ненадолго отступить. Он не может больше смотреть, как они ругаются из-за этого. Из-за него. Он не хочет устраивать сцену, так что просто тихо ускользает так, чтобы никто его не видел, и бежит через лес в направлении, противоположном тому, куда ушли Чанбин и Феликс, потому что не хочет видеть никого сейчас. Он просто хочет побыть один. Он бежит, пока крики Хёнджина и Джисона не перестают быть слышны. А потом еще немного. Слезы начинают собираться в глазах, так что он бежит еще немного, пока зрение не становится таким размытым, что он чуть не врезается в дерево. Ему удается остановиться до столкновения, упершись в ствол рукой. Чан останавливается и упирается лбом в кору с тихим вздохом, переводит дыхание и позволяет слезам течь по лицу. Слезы падают на грязь рядом с его ногами, и он позволяет своим эмоциям полить землю. Он не хочет, чтобы его друзья ссорились — особенно из-за него. Он не хочет, чтобы Джисон злился за него, не хочет, чтобы Хёнджин и Чонин думали, что вокруг него нужно быть осторожными. Он не хочет быть проклятым, но ничего не может с этим сделать. Почему он должен быть таким бесполезным? Он только и делает, что приносит неприятности и беспокойства, куда бы ни пошел. Все из-за него. Все плохое, что случилось в их путешествии, в которое их заставило отправиться его проклятие, случилось из-за него. Рана Джисона, ссоры, ругань… может, ему стоит просто заткнуться и вернуться домой. Он поворачивается и сползает спиной по стволу дерева, пока не садится на его корни. Он проводит рукой сквозь волосы, глубоко вдыхает и позволяет себе успокоиться. Он смотрит, как на корень рядом с ним садится птица, не двигаясь, пока Чан успокаивает дыхание. Птица поворачивается к нему и наклоняет голову, словно бы наблюдая за ним и интересуясь, что происходит. Интересный вид помогает Чану немного отвлечься от беспокойств. Он пару раз бьет себя по щекам, пытаясь взять себя в руки. Он знает, что этот нервный срыв случился частично и из-за его недосыпа, и из-за голода, так что он пытается привести себя в то состояние, в котором сможет снова показаться остальным. Друзья наверняка о нем волнуются. Если они вообще поняли, что он ушел. Джисон не слушал его больше, когда он просил его остановить ссору. Никто больше не обращал не него внимания- Нет! — думает он, — Нельзя так сомневаться в Чанбине и Джисоне. Я обещал им верить в них. Он оборачивается к птице, которая все еще сидит на корне, но не дает ему никакого совета. Он вздыхает. Он ненавидит, когда начинает во всем сомневаться, тонет в водовороте плохих эмоций так сильно, что сомневается даже в дружбе с теми, кто остался с ним несмотря ни на что. Джисон и Чанбин — его все, так что он знает, что не в лучшем состоянии, когда начинает сомневаться в них, и знает, что, когда такое случается, ему нужно попытаться успокоиться и мыслить рационально. Ему нужно вернуться обратно. Чанбин и Феликс уже, должно быть, вернулись, и все перестали ссориться, да? Джисон — не тот человек, который будет долго спорить. Он ненавидит ссоры. Чан оглядывается и осознает, что понятия не имеет, где он или откуда пришел. О нет, думает он. Насколько глупым и эмоциональным он может стать, когда голоден и устал? Он мысленно ругает себя за то, что там потерялся, но он не мог оставаться здесь и бездействовать. Он поднимается на ноги и идет прямо от дерева, но не узнает ничего вокруг себя. Не то чтобы он обращал внимания на округу, когда убегал от остальных. Он искренне надеется, что сможет вернуться сам, но блуждает среди деревьев и как-то возвращается к тому, от которого и начал путь. …Это ведь то же самое дерево, да? Он беззвучно стонет, разочарованно проводя рукой сквозь волосы. Как он вернется обратно? Он полностью проебался. Лес такой большой, он никак не сможет найти путь обратно без какой-нибудь подсказки. Он даже не знает, откуда пришел. — Чан! Чан оживляется. Это был голос Джисона вдалеке? Или просто его воображение, и ему снится сон наяву? Тогда он надеется, что это не кошмар. Может, это будет хороший сон, и Джисон сейчас появится перед ним и крепко его обнимет. Или, может, это просто галлюцинация от голода и усталости. — Чан! Минхо? Это был Минхо? Чан не думает, что представил себе и это, и он хлопает в ладоши дважды, так громко, как только может. Они наверняка его не услышат, но он начинает понемногу двигаться в направлении звуков. Он идет медленно, и какое-то время никаких звуков не раздается, но вдруг он снова слышит отдаленные хлопки и голос Джисона. Он хлопает в ладоши много раз, пытается издать самый громкий звук из возможных и бежит туда, откуда шел зов. Тяжесть спадает с его плеч, когда он слышит еще больше хлопков в ответ. — Чан! — еще раз зовет Минхо, хлопая дважды. — Чан! Мы идем к тебе! — кричит Джисон, и Чан останавливается, продолжая хлопать, чтобы помочь им найти себя. Он рад, что им удалось отыскать его так быстро, и что Джисон не один. Он надеется, что они знают, как вернуться в лагерь. Когда двое появляются среди деревьев, он не сдерживается и бежит в руки Джисона, крепко его обнимая. Своей силой он чуть не сбивает Джисона с ног, но держит его крепко, так, чтобы он не упал. — Вот ты где! Боже, Чан-и- прости меня- Ты заблудился? Пожалуйста, не убегай так больше! — выдыхает Джисон, сжимая Чана в крепких объятиях. Чан выпускает облегченный выдох и кивает, разжимая объятия — к сожалению, это необходимо, потому что ему нужны руки, чтобы ответить на вопрос Джисона. "Мне нужно было побыть одному, но я заблудился. Мне жаль, что я заставил вас беспокоиться," — показывает он, прежде чем взволнованно взглянуть на Джисона. — "Ты в порядке?" В ответ на эти слова Джисон вдруг заливается слезами. Глаза Чана широко раскрываются и он обменивается испуганным взглядом с Минхо. Джисон, должно быть, выпускает скопившиеся внутри эмоции, и Чан снова обнимает его, поглаживая руками по спине. — Он давно уже выглядит так, будто готов заплакать, — с печальным блеском в глазах говорит Минхо. Чан поднимает голову, не отпуская Джисона. — Ссора… немного вышла из-под контроля. Чан морщится; он ожидал, что такое может случиться, учитывая проклятие Джисона и их общее моральное состояние сегодня. Должно быть, Минхо и других это тоже расстроило, и теперь он понимает, почему Джисон так себя чувствует. Джисон всхлипывает еще какое то время, прежде чем ударить Чана в плечо и оттолкнуть от себя. — Как ты можешь спрашивать, в порядке ли я, после всего, что случилось? — он сопровождает слова обвиняющими жестами и вытирает слезы с щек. — У тебя тоже щеки красные! И глаза мокрые! И волосы все взъерошенные! Глупый Чан. Ты волнуешься только о других! Чан застывает на мгновение, а потом на его лице сама по себе расплывается улыбка, и он заходится в беззвучном смехе. Это не самый подходящий ответ, но он помогает выпустить немного напряжения. Джисон слабо толкает его. — Я серьезно, — бормочет он. — Я ругался с Чонином и Хёнджином, потому что хотел, чтобы они обращали внимание на тебя, но вместо этого сам тебя перебивал и забыл о тебе. Я обидел тебя, а ты спрашиваешь, в порядке ли я. "Все хорошо," — качая головой, показывает Чан. — "Ты не обидел меня. Ты просто не мог справиться с эмоциями. Мне не стоило так убегать. Но мне нужно было побыть одному." — Ты достаточно побыл один? — тихо спрашивает Джисон, все еще немного всхлипывая. Чан думает об этом. Он уже собирался возвращаться, но не знает, готов ли показаться остальным, особенно, не зная, что Минхо имел в виду, говоря, что ссора вышла из-под контроля. Минхо по очереди оглядывает их и спрашивает, нужно ли оставить их на минуту. Джисон вопросительно смотрит на Чана, и тот кивает, так что Минхо уходит и садится в стороне от них, давая им пространство, чтобы… поговорить, решает Чан. Он кивнул только потому, что хотел узнать, в порядке ли Джисон после ссоры. Он делает шаг к нему и вытирает слезинку с его щеки большим пальцем. Джисон тоже быстро проводит ладонями по щекам, тихо бормоча: — Со мной все хорошо, — мягко убирая от себя руку Чана. Джисон поднимает взгляд и смотрит Чану в глаза. — А с тобой? — вздыхает он. — Поговори со мной, Чан-и. "Со мной все в порядке, я хорошо поплакал," — нехотя признается он. Он все еще терпеть не может говорить друзьям о своих слабых моментах, и ему на мгновение становится стыдно за свои слезы, но Джисон уже понял, что он плакал, и отрицать что-то бессмысленно. — "Я просто не хочу, чтобы ты ругался за меня. И… да, может быть, я чувствовал себя немного незаметным и бесполезным. Я знаю, что ты хотел как лучше, но…" — он обрывает себя. Он не злится на Джисона, просто не может, но не знает, как описать словами то, что он чувствует сейчас. — Мне так жаль, Чан-и, — Джисон смотрит на него, и в глазах его сияет искренность, и внутри Чана все переворачивается. Он знает, что Джисон не хотел его игнорировать. Он знает, что Джисона, должно быть, просто ослепил гнев, и проклятие тоже сыграло свою роль. Потому что, если в мире есть один человек, который слышит его и делает все, чтобы он чувствовал себя услышанным, — это Джисон. Чанбин тоже, но он проще отвлекается и скорее может что-то пропустить. Джисон всегда обращает на него внимание, даже когда он "недоволен" и "игнорирует" Чана. "Тебе не за что извиняться," — убеждает его Чан, пытаясь нежно ему улыбнуться — но почему-то, сердце подскакивает ему в горло, когда он снова встречается взглядом с Джисоном. Это все ему чудится, говорит он себе — но знает, что все не так. Он знает, что безнадежно влюблен в Джисона, но не должен чувствовать этого сейчас, так что топчет покалывание в груди и продолжает. — "Мы все устали, и ты всегда заставляешь меня чувствовать себя услышанным." Он упускает ту часть, где для него просто физически невозможно злиться на Джисона больше минуты или двух из-за того, что этот факт слишком уж близко связан с его чувствами к Джисону. — Потому что ты этого заслуживаешь, — твердо произносит Джисон, размыто жестикулируя, в то же время упираясь головой в плечо Чана. Чан улыбается на это действие: Джисон делает так, когда ему еще есть что сказать, но он хочет быть близко к Чану или Чанбину. Часто он просто прижимается к ним плечом, но иногда — утыкается в них макушкой. — Я знаю, что тебе нравится просто смотреть и слушать, но ты никогда не должен колебаться, если хочешь что-то сказать. Ты никогда не должен думать о других больше, чем они думают о тебе, это просто не честно. Я хочу, чтобы ты мог говорить свободно, как все остальные. Я- я так сильно в это верю. Вот почему я так разозлился. Чан снова чуть не плачет. Ему приходится отвернуться, пока его сердце не начало снова болеть, желая того, чего он не может получить, тоскуя по вещам, которых он не должен желать, в своем бессонном и голодном состоянии. Он глубоко вдыхает и пытается снова улыбнуться Джисону. Сейчас он не может поблагодарить его, но он соберется с мыслями и придумает, как сделать это поскорее. Джисон понимает, потому что улыбается ему в ответ и кладет руку на спину Чана, успокаивающе поглаживая. Это жест, говорящий: "тебе не нужно ничего говорить. Я рядом", и Чан надеется, что однажды он научится принимать слова, которые говорит ему Джисон, и нести их с уверенностью. Он над этим работает. Он знает, что ему не нужно сдерживаться, когда он с Джисоном и Чанбином, и он не сдерживается — но он просто не привык к тому, что другие люди так с ним терпеливы, так добры и понимающи. В животе Чана вдруг урчит, и Джисон хихикает, мягко хлопая его по плечу. "Может, пора возвращаться?" — со смущенной улыбкой спрашивает Чан. — Ладно, вижу, тебя волнует только еда, — кивает Джисон, дразняще улыбаясь, и берет руку Чана, переплетая их пальцы, пока Чан закатывает глаза. Джисон кивает Минхо, и тот встает со своего места в корнях дерева неподалеку. — Давайте возвращаться. Надеюсь, мы вспомним обратный путь. Феликс и Чанбин принесли много фруктов, так что нам есть, чего ждать! Чан улыбается, и ему становится немного легче теперь, рядом с Джисоном. Он все еще устал и голоден, но он надеется, что фрукты помогут ему вернуться в колею. А пока он наслаждается близостью Джисона и думает о том, как отблагодарить его за то, что он защитил его и всегда был так добр к нему. Он делает глубокий вдох и слегка трясет Джисона за руку, чтобы привлечь его внимание. "Спасибо, что никогда не забываешь о моих чувствах. Я не злюсь на тебя," — говорит он. Глаза Джисона широко раскрываются, и он хмурится. Чан не ожидал такой реакции на свою благодарность, и внутри него все проваливается от волнения. — Конечно, я не забываю, но… — Джисон обрывается и поворачивается к Чану. Он закусывает нижнюю губу, и Чан тянется рукой к нему, чтобы пальцем коснуться его губ, безмолвно прося остановиться. Джисон выпускает губу и вздыхает. — Я… я, вроде как, все испортил. Чан хмурится. "Что случилось?" — спрашивает он, немного взволнованный. Он надеется, что все не так плохо. Джисон, должно быть, собирается рассказать ему о том, что случилось во время ссоры, и он не представляет, чего ожидать. Джисон сжимает губы. — Хёнджин сказал, что- э-э, не думаю, что он и правда имел это в виду, но он сказал, что было бы лучше, если бы ты просто перестал говорить, и это так меня разозлило, что я уд-ударил его в лицо, — Джисон запинается, и его щеки загораются от стыда. Чан рвано вдыхает. Он ударил Хёнджина? — Но Сынмин позаботился о нем! И- и я извинюсь- это… я не хотел так поступать… я пожалел сразу же как сделал это — Думаю, это из-за твоего проклятия, Джисон, — добавляет Минхо, оборачиваясь к ним и начиная идти спиной вперед. — Мы с Сынмином пытались понять, что за странную магию мы почувствовали, пока ты и Хёнджин ругались, но слишком поздно осознали, что это действовало твое проклятие. Чан выдыхает. Он уже знал, что дело было в проклятии Джисона, но сам этот факт не помогает ему чувствовать себя лучше — потому что это значит, что Джисон чувствует себя очень виноватым, а еще, что все это произошло из-за Чана. Джисон ударил человека из-за него. К счастью, Джисон не травмирован, и Сынмин заботится о Хёнджине. Чан не знает, что чувствовать насчет всей этой ситуации, и, честно говоря, ему просто хочется поесть, поспать и забыть о ней, но реальность наверняка окажется не такой простой. Когда они возвращаются в лагерь, Джисон достает из кармана еловую ветку и наступает на нее, говоря, что это даст Феликсу знать, что они нашли Чана и вернулись. Чан понятия не имеет, как это работает, так что просто принимает это как данное. Когда Чанбин и Феликс возвращаются, уже становится темно, и Сынмин предлагает готовить лагерь к ночевке. Чанбин в тот же миг бежит в объятия Чана. — Ты тупица! — ругает его он, точно так же, как и Джисон. Чан снова смеется, но Чанбин указывает на него и Джисона. — Вы оба тупицы! Вас никогда нельзя выпускать из виду, да? Не забывайте и о моем проклятии! У меня может сердце остановиться, если вы не перестанете быть такими придурками, бить людей и убегать и теряться. Чан надувает губы и говорит: "Прости нас, Чанбин," — он слишком устал, чтобы спорить или говорить что-то еще, так что он просто прижимается в объятии к Чанбину, который принимает его со вздохом. Еще он мысленно готовится к неизбежному разговору обо всем, что случилось сегодня. Он надеется, что после этого все просто оставят позади все случившееся, и они наконец отправятся в деревню, не отвлекаясь ни на что другое. А пока он просто будет обнимать Чанбина и извиняться за свой побег. --- — Не двигайся, Хёнджин, — нетерпеливо шепчет Сынмин, пытаясь стереть кровь носовым платком. Он остался наедине с Хёнджином и Чонином, пока остальные ищут Чана. Чонин сидит рядом с Хёнджином, пристально следя за ним и Хёнджином. Ни одно сынминово движение не ускользает от его глаз. Хёнджин все еще прикрывает нос, и Сынмин не может достать до него, чтобы вытереть кровь. Он вздыхает и предлагает платок Хёнджину. — Я тут помочь тебе пытаюсь. — Я могу сам, — бурчит Хёнджин, фыркая, принимая платок и практически засовывая его в нос. Он дергается и стонет, Чонин говорит ему быть осторожнее, и он передает платок обратно Сынмину. — Ладно, можешь ты, — вздыхает он, добавляя мягкое: — Спасибо. — Не за что, — говорит Сынмин, мягко стирая кровь и указывая Хёнджину держать платок у носа, слегка надавливая. Потом он осматривает его нос. Явно будет синяк, и, может быть, даже есть перелом. Он на мгновение задумывается, что ему делать, но решает просто спросить Хёнджина. — Окей, твой нос может быть сломан, — объявляет он, неуверенно глядя на Хёнджина. Хёнджин хмурится под платком, его брови сводятся вместе на переносице. — Есть две вещи, которые я могу с этим сделать, — продолжает он. — Первое — я могу не делать ничего. Ты ждешь, пока твой нос заживет сам, и на этом мы заканчиваем. Хёнджин медленно кивает, с любопытством глядя на Сынмина. — А второй вариант? Ты можешь исцелить меня магией? Потому что я этого хочу, — скромно улыбается он. Он говорит в нос, потому что обе его ноздри перекрыты платком. Чонин согласно кивает, прежде чем Сынмин даже начинает объяснять, что включает в себя второй вариант. Сынмин смеется, потому что его реакция так сильно отличается от той, которую показали трое проклятых друзей, когда он предложил им излечить их с помощью магии. — Вы уверены? То есть, я специализируюсь на целебной магии, и я уверен в своих способностях, но вы этого даже не знали, — говорит он, но Хёнджин все равно кивает. — Не так уж часто кто-то просит меня применить к ним магию. И, я должен быть с вами честен, мои методы могут быть… болезненными, но это значит, что все закончится скорее. — А, — теперь Хёнджин, кажется, начинает немного сомневаться. — Насколько болезненными? — Э-э, думаю, что для сломанного носа это будет не так уж и больно: как будто тебя снова ударили в нос, — объясняет Сынмин. Он не уверен, но из его опыта, все должно быть примерно так. — Ты бы не отказался от того, чтобы держаться за что-то, пока я делаю это, — говорит он, прежде чем быстро добавить: — если ты все еще хочешь, конечно. — Д-да! Давай покончим с этим, — Хёнджин снова кивает, и это выглядит забавно: смотреть, как он кивает с прижатым к носу платком. Его гнусавый голос почти заставляет Сынмина рассмеяться, но ему правда не стоит сейчас смеяться над Хёнджином. Хёнджин хватает Чонина за руку свободной рукой и делает глубокий вдох. — Окей, можешь начинать. Сынмин не может не улыбнуться на то, как Хёнджин готовится к заклинанию. Сынмин объявляет, что собирается начать колдовать и кладет пальцы на виски Хёнджина, начиная шепотом читать заклинание для заживления сломанных костей, а потом — для исцеления синяков. Хёнджин морщится, но Сынмин видит, что он изо всех сил старается не двигаться. Даже Чонин вздрагивает, но Сынмин не до конца уверен, что заклинание его не затрагивает. Сынмин медленно отпускает голову Хёнджина и смотрит, как он открывает глаза. — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он, проверяя, не осталось ли магии в его теле. — Кровотечение продолжится еще на время, но я думаю, что исцелил синяк и перелом. Хёнджин опускает платок, но из носа и вправду все еще идет кровь, так что Сынмин тянется вперед, чтобы обхватить руку Хёнджина своими и вернуть платок на место. — Я- мне больше не больно, — улыбается Хёнджин. — Так круто! Спасибо, Сынмин! Сынмин отмахивается, чувствуя себя немного неловко из-за того, что его хвалят за такое простое заклинание. Чонин издает торжествующий вздох и обнимает Хёнджина со стороны. Они еще какое-то время просто сидят и ждут, пока нос Хёнджина перестанет кровоточить. Сынмин думает, что нужно рассказать им о проклятии Джисона, но не хочет выглядеть так, будто встает на чью-то сторону. Ну- он только что исцелил Хёнджина, так что если он заговорит об этом, то может быть, это не будет выглядеть так, будто он выбирает сторону. — Хей, э-эм, вы ведь знаете, что Чан проклят, да? — начинает он. Хёнджин поворачивается к нему и поджимает губы. Он виновато кивает. Сынмин продолжает. — Чанбин и Джисон тоже прокляты. На эти слова Хёнджин и Чонин оживляются. Сынмин думает, как подобрать следующие слова: не ему об этом рассказывать, да? Но, может, ему просто стоит рассказать им, дать им какое-то понимание. — Я говорю это, потому что мы с Минхо заметили, как проклятие Джисона… э-э, как бы сказать? Его проклятие стало действовать, скажем так, — объясняет он. — Проклятие Джисона делает его иррационально храбрым, а проклятие Чанбина делает его иррационально трусливым. Это не оправдывает его поступка, но я решил, что это позволит вам… немного лучше понять. — О, — выдыхает Хёнджин, опуская взгляд на свои колени. — Э-э… я не знаю, что думать. Пока что. Но спасибо, что рассказал нам. — Да, то есть… теперь, когда ты рассказал нам, в этом есть смысл, — добавляет Чонин. — Казалось, что он боялся меня, но единственное, что я сделал — это толкнул его. Даже руки не поднял. Это показалось мне странной переменой. Чонин прав. Действие проклятия быстро пропало: сразу же, как Джисон ударил Хёнджина. По крайней мере, Сынмин не почувствовал никакой магии после того, как он это сделал. Но он не станет говорить ничего больше об этом пока. Лучше оставить это для другого разговора. Когда Минхо и Джисон возвращаются с Чаном, Сынмин чувствует, как с его плеч спадает тяжесть, и, когда он быстро проверяет выражение лица Хёнджина, тот тоже выглядит облегченным. Он очень волновался о Чане — что, если они не найдут его до темноты? Тогда они могут оказаться в опасности. Но, к счастью, они смогли найти его вовремя. Когда возвращаются Чанбин и Феликс, Чанбин какое-то время разговаривает с Чаном, и потом Феликс предлагает всем фрукты. Яблоки никогда не были такими вкусными, думает Сынмин. Они едят в тишине, но тишина эта напряженная от осознания того, что им придется обсудить случившееся. Сынмин задумывается, кто же заговорит первым, и не придется ли ему сделать это. — Э-э, так… — взволнованно начинает Джисон. Он перебирает свои пальцы и не смотрит никому в глаза, но Сынмин понимает, что он пытается взглянуть на Хёнджина и Чонина. — Думаю, я должен перед вами извиниться… Хёнджин, Чонин. — Нет, подожди, сначала я. Ты, вроде как, уже извинился, — выдыхает Хёнджин. Джисон пытается поспорить, но Хёнджин поднимает ладонь. Он выглядит неуверенным, и Сынмин понимает, что он пытается подобрать правильные слова. — Я тоже перешагнул черту. Сынмин рассказал мне о твоем проклятии, но даже не зная этого… я действовал не думая и позволил своим эмоциям решать за меня. Я не должен был говорить все, что сказал тогда. Джисон понимающе кивает, но все еще не выглядит удовлетворенным. — Прости, что я сказал вам идти домой, — говорит он. — И еще раз — прости за то, что ударил тебя. Мое проклятие меня не оправдывает, но то, что ты сказал, было очень грубым, и я ужасно разозлился. Но и я ошибался. Я правда не хотел тебя бить или оскорблять тебя или Чонина. Вы не сделали ничего плохого. — Спасибо, Джисон, — говорит Хёнджин. Повисает тишина, но в воздухе между ними все еще чувствуется напряжение. Чонин откашливается и пихает Хёнджина в бок. Хёнджин дергается и, кажется, осознает еще кое-что. — Точно, э-э, еще кое-что, — говорит он, поворачиваясь к Чану. — Прости меня, Чан, правда. Я не хотел говорить, что тебя слишком сложно слушать или что-то вроде того. Ты не должен подстраиваться под нас и переставать говорить, это несправедливо, — извиняется он. — Я хотел сделать все проще, и это было грубо с моей стороны. Мы будем стараться, я обещаю. Чан качает головой и поднимает руки, чтобы ответить. — Я- — начинает Чонин, но в тот же миг обрывает себя и бьет по щеке, торопливо прося Чана продолжать. Чан расслабляется и начинает жестикулировать. "Спасибо," — говорит он, но Сынмин не уверен, что он говорит после. Хёнджин и Чонин тоже смотрят на Чанбина, Джисона и Феликса с ожиданием. — Он сказал "спасибо", и еще — что вам не нужно стараться лучше, но он был бы благодарен, если бы вы были терпеливее к нему, — переводит Феликс. Чонин отмахивается. — Ничего подобного, — говорит он. — Мы просто не должны перебивать тебя. И не быть мудаками, и выучить ваш язык жестов, если собираемся и дальше путешествовать с вами. Ты не можешь говорить на нашем языке, так что для нас единственно верно выучить твой. Сынмина впечатляет такая перемена в отношении со стороны путешественников: они и вправду хотят приложить больше усилий и быть более внимательными. Чан благодарно улыбается. "Спасибо," — говорит он снова, и Хёнджин оживляется. — Это значит "спасибо", да? — возбужденно спрашивает он. Сынмин смеется и кивает, очарованный его неожиданным возбуждением. Чан тоже хихикает, и восторженное замечание Хёнджина, кажется, снимает напряжение; и Сынмин рад, что Хёнджину удалось понять жест верно. — Так, э-э, понять и простить? — убеждается Джисон, оглядывая Хёнджина, Чонина и Чана для подтверждения. Все они кивают. — Мы проведем вместе еще какое-то время, так что давайте попробуем поладить! — говорит Минхо, неловко улыбаясь — особенно, когда его взгляд падает на проклятых друзей. Он не особо скрывает этого, но Сынмин и правда надеется, что однажды все они поладят. На ужин они тоже едят фрукты, потому что Чанбин и Феликс собрали много. Атмосфера между ними довольно спокойная, но Сынмин все еще думает обо всем, что случилось после того, как путешественники присоединились к ним. Минхо тоже нехарактерно молчалив этим вечером, и Сынмин полагает, что он думает о том же самом. — Так, я подумал, что, может быть, нам стоит рассказать вам о деревне, прежде чем мы до нее доберемся. Сумерки еще не наступили, так что мы сможем рассказать историю до того, как пойдем спать, — вдруг говорит Минхо. Все смотрят на него. Уши Минхо краснеют от обращенного на него внимания, и Сынмин хихикает. Минхо продолжает: — Вы знаете, раз уж это может быть вам полезно. Или вас это успокоит. Или вы чувствовали то же самое, я не знаю, — он пожимает плечами. Это хорошая идея, думает Сынмин, пора рассказать эту историю. Он надеется, что это поможет другим открыться тоже. Может, они услышат и историю Хёнджина и Чонина. Или, может быть, Чан, Чанбин и Джисон расскажут всем, как их прокляли. Повисает тишина — скорее любопытная, чем неуверенная, думается Сынмину. Минхо ждет, пока кто-то заговорит: особенно, кто-то из проклятых друзей. Чанбин испускает звук, немного похожий на фыркание. — Так ты расскажешь историю? Минхо улыбается и кивает. — Тогда хорошо, — говорит он, хлопая в ладоши. — Первое, что вам стоит знать — это то, что мы с Сынмином выросли в деревне. И мы покинули ее по своей воле, потому что ненавидим всех, кто там живет, и они ненавидят нас. Сынмин не думал, что он начнет рассказ так, но не может сказать, что он не согласен. Кажется, ночь будет длинной, но он надеется, что в конце это будет стоить того. Главное — он надеется, что это поможет им сблизиться, и что после сегодняшнего вечера они поладят еще лучше. Конец десятой главы.