Мальчик без имени

Это утро с самого начала казалось особенным. Пара яблок и фиалковая дыня, которые удалось отвоевать у бакэ-дануки, оказались почти не помятыми и, что ещё более удивительно, без гнильцы, а за горсть ягод даже не пришлось биться врукопашную с кучкой низших форм жизни. Лес был тихим. Настолько тихим, что любой взрослый тэнгу счёл бы это затишьем перед очередным выпадом постоянно скрывающегося в тени могущественного зла. Этот ребёнок счёл иначе. Тихий лес – лес скучный, а со скукой, как и с любым недугом, нужно делать что? Верно – бороться. Трава так приятно шелестит под ногами, когда бежишь вниз по склону, расставив в стороны не крылья – руки, утренняя роса омывает босые пятки не хуже горного ручья, а ветер треплет чёрные волосы, сбивая их в клочья, не сильно отличимые от перьев, то и дело выскакивающих за спиной. Что может быть лучше, чем с распахнутыми объятиями «лететь» вот так, босяком с гэта в обеих руках, вниз по крутому склону навстречу новому дню! Конечно, там, внизу, когда всё же вырулишь на тропинку, почувствуешь и не самую приятную влажность прилично обветшавшей одёжки, которая теперь противно липнет к коже, и будто бы ниоткуда взявшиеся на ступнях ссадины от камней, ощущения уже не те, но всё ещё восхитительные. Вдали от родной горы нет ни такой тёмной ауры, ни давящей чувством долга атмосферы – даже дышится легче. На равнине, если перепорхнуть через неширокий ручей, и ягод, и цветков-сахарков куда больше, нежели на горе в вечной тени многовековых крон, да и живность не такая пугливая – самое то для утренней охоты. Быть в своём роде изгоем не так и плохо – никому нет дела не только до того, что ты ешь и как добываешь пищу, но и до того, жив ли ты вообще. Кое-как перемотанные узкими полосками целебной травы пальцы с трудом зачёсывают назад спавшие на лицо волосы, и юный тэнгу, подставив намокшие крылья под потоки тёплого ветерка для просушки, осматривается – ни души. Этот день действительно обещает быть прекрасным. Зоркий глаз давно приметил добычу, не по-детски сильные, пусть и тонкие, пальчики крепко сжимают лук и хвостовик заточенной накануне вечером стрелы, а белка, оказавшаяся на мушке, совсем ослабила бдительность, раз позволила себе подойти так близко. Умение скрывать своё присутствие – всего лишь одна из множества способностей хранителей гор, усилий оно не стоит, однако бывает крайне полезным. Ещё пара шажков, и несчастный зверёк подойдёт почти вплотную, ещё немного, и его можно будет схватить голыми руками, ещё капелька терпения, и…       – Эй, тэнгу! – звонкий оклик откуда-то со стороны не нарушает концентрации охотника, но заставляет белку насторожиться. – Ты что, глухой, что ли? Тэ-э-энгу-у-у, я тебя ви-и-ижу-у-у! Взгляд золотистых глаз, кажется, исполненный сейчас утомления за все несколько прожитых на этой бренной земле лет, переводится на источник шума вместе с наконечником стрелы. Тетива самодельного лука натянута до предела: тронь – и без пальцев останешься. Однако недолгое мгновение тишины, слишком мимолётное, разрывается отчаянным детским воплем:       – Да ты с ума сошёл! – мальчишка поднял руки, мол, сдаётся, и широко раскрыл глаза. – Кто ж по честному челове-… по честному όни стрелять-то будет?!       – Спугнувший добычу добычей становится, – без лишних эмоций отзывается воронёнок, от напряжения покусывающий губу. – Кто ты такой, раз смеешь мешаться? Зачем пришёл? – не сводя глаз с живой мишени, охотник оценивающе осматривает жертву: глаза дикие, волосы растрёпаны ещё хлеще, чем у него самого, на лбу рога, которые пока и рогами-то назвать язык не повернётся, зато ярко-красные, и руками как умалишённый размахивает непонятно – ни дать, ни взять, и правда όни. Зато одет куда лучше и в целом, если не брать в учёт сбитых коленей и болячек на руках, выглядит и опрятнее, и, чего душой кривить, упитаннее, а в руке… не иначе как кулёк с продуктами, пахнет чем-то тёплым и сладким. Вопрос, казалось бы, заданный без задней мысли, ставит дитя όни в тупик. Он странно кривит рот, будто бы слова подбирая, хмурит брови как-то неестественно и в целом вид на себя напускает внушительный… по его, наверное, мнению:       – Я! – первое, что вылетает из его рта, стоит тому открыться, – Аратаки Итто! В будущем самый известный όни в Инадзуме! Да что там, во всём мире, ха-ха-ха! – сунув куль под мышку, он упёр руки в бока и горделиво вздёрнул нос. – Я лично наведу свой порядок на этой земле и прослежу за тем, чтобы все жили весело и счастливо, когда всех победю! Побежду! Побе-… эм… С тебя начну, в общем! Разных олухов приходилось видеть что в лесу на горе, что в окрестностях, но такого – впервые. И откуда в таком возрасте, примерно таком же, как и у самого тэнгу, столько бахвальства в голове? Воронёнок сложил крылья и опустил лук, раздосадовано покачивая головой:       – Те, кто много кричит, добиваются малого, – пояснил он и стрельнул быстрым взглядом в сторону, куда бодро ускакала, теперь уж точно с концами, белка. – Не удивлюсь, если и через пару десятков лет ты будешь ходить по Ханамидзаке и горланить о своём величии, ничего толком не сделав.       – Тц, впервые вижу такого высокоразмерного тэнгу! – густые брови ещё теснее сошлись на переносице, а алые, прямо как рожки, глаза подёрнулись влагой.       – Во-первых, высокомерного. Ты хоть разговаривать бы сперва научился, глупый όни, – малыш убрал лук за спину и сложил тонкие руки на груди. – А во-вторых, так ли часто ты видишь тэнгу? Даже не пытайся соврать, не видел ты их. Такой тон мальчишку, назвавшего себя Аратаки Итто, определённо не устраивал. Решительно не устраивал, потому как кулаки, которыми он всё так же подпирал бока, сжимались всё сильнее – вот-вот в драку бросится. Жителю гор такая перспектива симпатичной не показалась, да и кому в здравом уме вообще покажется-то? Пренебрежительно махнув рукой, он показательно развернулся и неторопливо направился прочь, отчеканивая гэта каждый свой шаг. Ввязываться в потасовки – ниже его достоинства, которого у любого тэнгу не отнять.       – ..мя! – донеслось издали, когда новоиспечённый горе-знакомый уже почти скрылся из виду за спиной воронёнка. – Назови своё имя, чтобы я знал, кого должен одолеть в первую очередь! Кто бы знал, что όни эти упрямее сотни ослов! Возвращаться, а уж тем более кричать ему что-то в ответ, уподобившись – ну нет. Не его слабого ума дело.

***

Вернувшись в деревню, Итто выглядел взволнованно и обескураженно как никогда прежде. На вопросы бабушки не отвечал, только ходил всё кругами по огороду и бубнил что-то под нос про каких-то «высокоразмерных» и «упёротых» тэнгу, если она не ослышалась в силу возраста, конечно. Лишь под вечер, когда все дела были сделаны, а жуки – отправлены в специальный жучиный загон, он поведал бабуле за ужином о том, как встретил сегодня чуднόго мальчишку – тощего, злого, очень гордого и вообще… тэнгу, одним словом.       – А ещё, думаю, – заключил юный όни, доедая кашу, – имени у него нет.       – Отчего ты так решил? – поинтересовалась бабушка, отвлекшись от расшивки нового юката для него.       – Я раз десять спросил, аж голос сорвал, пока кричал ему вслед, – он ни разу не ответил! Бабушка в ответ лишь посмеялась.