***
за день до поездки в Хоукинс.
1:54 am.
Грейс ворочается в кровати. Ей не спится. Свет в небольшом домике давно выключен, но голова не хочет отключаться, усиленно думая о чём-то странном. Силуэты подростков мелькают на периферии сознания, мешая Паркер уснуть. Девушка шипит, крутится на огромной для неё кровати, сталкивает одеяло, потом вновь набрасывает его на себя, скидывает подушку, потом вновь поднимает её с пола… Грейс, вдоволь выругавшись, встаёт с кровати. Спускается на первый этаж. Достаёт из шкафчика снотворное. Оно давно стоит здесь. Раньше Паркер ежедневно снились кошмары. Оуэнс заботливо покупал лекарства, чтобы бедная девочка выспалась, но раздражённая, агрессивная Грейс, казалось, скоро начнёт плеваться желчью. Её покрасневшие глаза мешали разглядеть цвет зрачков (капилляры лопались с завидной скоростью), тремор рук усиливался с каждым днём, а на исхудавшем теле (Паркер ничего не ела) можно было проводить уроки анатомии. Осев в кресле, она бросает короткий взгляд в окно — на улице мрак — и вздыхает. Изредка ей становилось страшно — да, по соседству были знакомые люди, которые помогли бы ей — но она быстро смахивала это назойливое чувство, оседающее тяжёлым грузом на плечи. Грейс чувствовала, как что-то надвигается. Она не верила в приметы, но когда ей кто-то позвонил на телефон, девушка встрепенулась. Предвестник апокалипсиса. Паркер ненавидела брать трубку. Кто это мог быть? — Алло? Кто это? Тишина. Грейс, недолго думая, вздыхает. Прикрывает глаза. Хочет скинуть трубку, но кто-то шепчет: — Грейс. Грей… И она бросает трубку в стену. Опускается на пол (не может больше стоять на ногах), закрывая уши. Буквально вдавливает ладони в уши, просто чтобы не слышать этот голос. Он везде: доносится из каждого окна, из каждой комнаты, с улицы и даже из головы. От него не избавится. Гребанный Питер Баллард даже после смерти достал её. Причем самым изощрённым и садистским образом. Грей. Четыре буквы, вызывающие паралич всего тела. Только он так называл её.Ласково, мимолётно и невероятно больнобольнобольно.
Питер Баллард умел напоминать о себе, а лучше всего у него получалось делать больно. И Грейс Паркер не понаслышке знает об этом. Посуда на кухне начинает дрожать от стресса Грейс. Мебель заходила ходуном. Всё вокруг, казалось бы, начинает двигаться, словно на небольшой домик на окраине напало землетрясение. — Хватит! — тяжёлый крик и всё вмиг прекращается: пара окон с треском разбивается, но Паркер это не волнует: главное, что она больше не слышит Его голос. Сейчас Четвёртая хочет накуриться. Она пробовала траву в десятом классе (самая яркая попытка, запомнившаяся девушке), когда Томми Росс предложил ей после уроков, и тогда её конкретно приложило эффектом, но больше такого не было. Возможно, её организм сразу привык к ощущениям, возможно, Грейс просто не следовало курить во второй и третий разы. Девушка никому не говорила, но первый раз Паркер курила в одиннадцать. Она быстро поддавалась новым зависимостям, так что… …Первый раз она курила у старой подружки Беверли Марш — тогда она ещё жила в штате Мэн, Дерри и подружилась с настоящими Неудачниками, но выбора как такого у девушки не было. Да и эти Неудачники оказались вполне себе весёлыми и интересными ребятами. Пока не пропал младший брат Билла, а потом они спятили и начали рассказывать ей о каком-то Клоуне. К счастью, Грейс в это время пришлось покинуть штат — родители внезапно решили переехать. В одиннадцать слышать о странном Клоуне, просыпавшемся каждые двадцать семь лет и убивающем детей — так себе затея. Интересно, как они сейчас? Особенно Ричи Тозиер, самый болтливый из них, навлекающий на всех беды своим длинным языком? …Третий раз был прямо после лаборатории. Оуэнс ехал с ней на машине, и ему потребовалось заправиться. Пока мужчина вливал бензин, Грейс пошла в магазин при заправке и, увидев в кармане продавца (молодого парня лет двадцати) скрученный косяк, она силой мысли вытянула его. Скурила прямо за заправкой, не боясь быть пойманной. Плевать. Грейс пытается отдышаться. Ей кажется, словно она бежала всю свою жизнь. От всех и всего, что её окружало. В каком-то смысле это правда, но шатенка упрямо отрицала данное, не желая вспоминать о своём прошлом. Медленно встав с холодного пола и оглянувшись, Паркер видит огромное количество машин и… …гребанный вертолёт. Он приземляется и человек, вышедший оттуда, излучающий ужасную отрицательную энергию, направляется к Оуэнсу. Грейс не успевает дёрнуться, кто-то замечает её и кричит что-то своему боссу. Тот разворачивается и их взгляды встречаются. — Кто они? — шепчет Четвёртая, отходя от окна без стекла. Крошки впиваются ей в ногу, но девушка не замечает этого. Она пасом руки выдёргивает их и убегает на второй этаж. Запирается в своей комнате и ждёт. Ждёт-ждёт-ждёт.***
— Как тебя зовут? — миловидно уточняет темнокожий мужчина, но девушка молчит. — Отвечай, иначе… — Милая, — шепчет Оуэнс. Четвёртая поджимает губы, потом быстро выдаёт: — Грейс Паркер. — Это хорошо, Грейс Паркер… — он грубо берёт её руку и закатывает рукав. Качает головой, заметив цифру четыре. Жгучая ненависть к числу заставляет Грейс склонить голову. Казалось, её зубы крошатся. До её ушей донёсся скрип. — Ладно, отпустите девчонку, нам нужен только он. Где Одиннадцатая? — напрямую спрашивает мужчина, пока его подопечные переворачивают дом верх дном. — Там детские работы Питера, не трогайте! — кричит миссис Оуэнс, когда они забирают тёмно-коричневую коробку. Грейс мотает головой от одного лишь упоминания парня. — Я не знаю, где Одиннадцатая. — У нас есть подозрения, что именно она сейчас убивает людей в Хоукинсе. — Она бы никогда!.. — крикнула Паркер, не в силах больше сдерживаться. Замолкает на середине предложения, заметив взгляд старика Оуэнса. — Грейс права. Оди был никогда не убила человека. — С этим мы разберёмся сами, нам нужно лишь её местоположение. — Тогда спешу вас разочаровать: я понятия не имею, где находится Оди. — Хорошо, — легко сдаётся мужчина в костюме. — Уходим, — говорит своим ребятам, потом разворачивается к доктору и шепчет: — Но если нам станет известно, что вы врёте… Больше Паркер не слушает. Её мысли, подобно клубку ниток, всё больше и больше запутываются. Она больше не в силах распутать этот клубок и докопаться до гложущей её мысли, которая каждый раз убегала от девушки, не желая быть пойманной и разгаданной. Её изрядно достала эта беглая игра, в каждом раунде которой она проигрывала, сколько бы не старалась.***
— Четвёртая, — говорит доктор Бреннер спокойным голосом. Грейс выходит вперёд и направляется к кругу. Её маленькая тюрьма. Два — высокий парень с довольно злым выражением лица — смотрит на неё со смесью разных чувств. В основном — отрицательных. — Покажи ему, на что способна. Удачи, — шепчет Питер, завязывая ей глаза. Его горячее дыхание обжигает шею, а сам Баллард словно специально касается холодными пальцами лица и волос, когда проверяет надёжность повязки. Паркер прикусывает нижнюю губу. Ей не хочется нарываться на гнев Второго, но и проигрывать она не любит. Нужно решать быстро. Ответ приходит незамедлительно, едва её ступни чуть отходят назад. Грейс выставляет руку вперёд, словно нащупывая жертву. Опускает голову вниз. Готовится пару секунд, потом резко подаётся вперёд, оставаясь в круге, в то время как Второй летит в стену. Стеклянное окно, защищающее учёных за ним, трескается. Четвёртая снимает повязку и единственное, что видит перед собой — обещающее скорую месть лицо Второго.Вот чёрт. Я влипла.
***
Дополнительный час в детской комнате — худшее, что можно придумать. Особенно, когда ты дёргаешься от любого шороха, зная, что в любой момент сюда могут зайти шестёрки Второго и поиграться. Грейс готова — но только физически. Она знает, что может дать отпор, но когда она думает об этом, то сразу теряет былой настрой. — Почему одна? — смеясь, уточняет Второй. Его «друзья», заметив, что их главный смеётся, подхватывают смех. Грейс закатывает глаза. — Потому что с придурками не вожусь. — Стерва, — шипит он, мгновенно переходя на силу. Паркер чувствует, как ноги поднимаются против её желания. Мотает головой и плавно опускается. — Иди к чёрту, Второй. Её толкают в спину. Четвёртая не ожидает этого. Седьмая, девчонка-дрыщ, ловко проворачивает кисть, и Грейс падает. Тут же её волосы подпаливают — гребанная Девятая, чтоб тебя!.. Паркер ненавидела слабость. Всю свою жизнь она ассоциировала себя именно с этим словом, хотя всячески старалась отрицать это. Слабая-слабая-слабая. Слово выжжено на подкорке мозга — закрой глаза и по буквам прочитай. С написана почерком матери — витиеватая и чуть жирноватая. Когда Второй бьёт её в живот (Грейс запоминает этот момент слишком отчётливо, словно ударили её в голову), Четвёртая не выдерживает. Истошно кричит, закрыв глаза. Вся её боль материализуется, выливаясь в виде энергии. Второго отбросило дальше всех — прямо в стеклянное окно. Оно трескается слишком громко, отчего на шум начинают сбегаться санитары. И он. Её персональный дьявол. Третья и Девятая получили травмы, но жить, конечно, будут. Грейс в этом уверена. И последнее, о чем задумывается девушка — почему они не пришли раньше?***
Грейс, если честно, ненавидела уколы. Конечно, она привыкла к ним за три года, но каждый раз ощущался как первый — почему-то Паркер всегда было больнее, чем другим. И если остальные сравнивали это с укусом комара, Четвёртая думала об уколе как о ножевом ранении. Слишком чувствительная для жестокого мира. Больше всего шатенка не любила, когда эти уколы делал Баллард. Он делал их ещё больнее, отчего Грейс много плакала. Что в двенадцать, что в пятнадцать. Питер гладил её по плечу, шептал что-то похожее на ты умница, Грей, а потом её забирали другие санитары. И они были грубыми, а движения сотрудников рваными; их совершенно не заботило, что ощущал другой человек. Одного из санитаров спалила Девятая прямо на глазах у Паркер. Тогда Четвёртая только попала в лабораторию, ей было двенадцать лет. Несуразная цифра на вишнёвом торте, расходящаяся в разные стороны. Счастливая девочка невысокого роста, задувающая огромные свечи. Когда кто-то из санитаров дёрнул русую девочку за руку, Девятая заплакала. А мужчина закричал. Его тело билось в агонии — он буквально плавился на глазах! — но никто не мог ему помочь. Все просто наблюдали за неумолимо медленным, тягучим процессом. Бреннер, вошедший в тот момент, когда его сотрудник полностью превратился в пепел, забрал Девятую. Её не было в радужной комнате год. Не то чтобы Грейс скучала. Девятая ей никогда не нравилась. Она просто много думала — что с ней делают в другом месте? ей больно? она осознаёт, что убила человека? И лишь потом шатенка поняла: ей стоило бы поучиться у Девятой. Русая девчонка не колебалась, когда речь шла об убийстве. Её обидели — она отомстила. Возможно, она и сама не поняла, что сделала, но Грейс верила — если это произошло, значит, девочка очень сильно этого хотела. Буквально горела этим. От такого каламбура (слово это ей как-то послышалось от грузного сотрудника с грязными ботинками) Грейс долго хихикала в свою белую подушку с небольшими синими цветочками. Изредка Паркер болела. Вообще, у неё был довольно сильный иммунитет, но стабильно раз в месяц она лежала три дня в комнате. Тогда к ней приходил Ангел. Так звали за глаза Питера Балларда. Он действительно выглядел как ангел, если последние существовали — светлые волосы, голубые кристальные глаза и мягкая улыбка. Нежная кожа, тёплые руки. Питер любил случайно касаться Грейс. Он гладил её плечо, проводил чутка шершавой ладонью по макушке, взлохмачивая тёмные волосы.Баллард миловидно улыбался каждому, но Четвёртой по особенному.
Никто не знал, как они сблизились. Просто в какой-то момент перестали избегать друг друга. Даже наоборот — в общей комнате они проводили время вместе: играли в шахматы, Питер наблюдал за стараниями Паркер вывести шарик из лабиринта, а после каждый раз нежно улыбался, когда ей это удавалось. Бреннер, конечно, не одобрял такое, но даже после пары раз приструнивания Питера, тот возвращался к девочке, живущей в середине коридора.004, гласила железная табличка на двери.
Грейс ненавидела число четыре. Для неё именно оно было несчастливым. А своё прозвище, Четвёртая, она презирала больше всего на свете. Каждый раз, когда кто-то называл её так, она кривилась и мысленно проклинала этого человека. А потом появился Пит с новым Грей, и это был глоток свежего воздуха, спасший Паркер. Она долго думала, почему именно я, но никогда не могла найти ответ. Возможно, он был скрыт где-то далеко в подсознании девочки. А возможно он всё это время лежал на поверхности и покорно ждал, когда его заметят. Покорность. Так впервые охарактеризовали Грейс в двенадцать.— Покорная девочка, не показывающая никаких талантов, — глухо отозвался Бреннер, глядя на Паркер в наручниках и ошейнике. — Пластилин. Шикарный генетический материал, ради такой стоило подождать, — девчонка сидела в капсуле, оглядывая учёных в белых халатах.
К тому времени Грейс лишь читала о страшных учёных, убивающих ради наивысшей цели. Ей только-только купили поддержанную книгу (пара царапин сзади, а на нескольких страницах — мысли человека, купившего книгу до девочки) Стивена Кинга «Институт» с какой-то барахолки, и она читала взахлёб — слишком уж было интересно почитать про ребят с суперспособностями. Огромное количество бумажек в книге с мыслями самой Паркер изредка вываливались, но доставать их она наотрез отказывалась. Жизнь шла своим чередом до того, как Грейс попала в лабораторию, а потом всё изменилось. Паркер часто задумывается, когда действительно настала точка невозврата — появление Бреннера на пороге их неидеального, но счастливого дома, или её рождение?Или, может, тёплые руки Балларда, обнимающие её?
***
Когда Питер стучится к Грейс во второй раз, она выжидает минуту. Отсчитывает ровно шестьдесят секунд, и лишь потом открывает дверь. Прекрасно понимает — он заведомо всё просчитал и уже готов войти в её маленький мир. В её обитель. Защиту от внешнего мира. Здесь её никто не достанет, никто не обидит и никто не тронет. Здесь Она — Хозяйка. Комната Грейс слегка отличалась от комнат других ребят: лишь Паркер разрешалось брать листы бумаги (с отрезанными краями — что может взбрести ей, неуравновешенной девочке-почти-подростку, в голову?) и рисовать на них. Потому под ногами санитаров, заходящих в комнату, часто валялись мелки самых разных цветов. И если кто-то проявлял неосторожность и случайно, не дай Бог, давил их — поберегитесь гнева девочки. Один из санитаров улетел в другой конец коридора за сломанный зелёный. За успехи в телекинезе и телепатии Паркер награждали мелками. Её никогда не интересовали иные привилегии.Дополнительный час в Радужной комнате?
Зачем?
Дополнительная порция в столовой?
Я итак не ем.
Оттого Грейс не любили. Она выделялась. От всех отличалась, ни на кого не была похожа. Сейчас, когда Паркер думает об этом, она понимает: именно этой в ней и привлекло Питера. Он был таким же. В этом их сходство.— Белая ворона, — как-то прошептал Бреннер, когда сидел перед ней и проводил занятие. Словосочетание навсегда закрепилось за ней.
Не такая как все — позор, а не гордость. Клеймо. Когда человек выделяется от остальных, другим это, конечно, не нравится. Грейс знает об этом ещё с раннего детства. На их улице (название Грейс помнит смутно — Мэллони-стрит? Мэлл-стрит?) часто веселились дети. Они выбегали из домов в районе трёх, когда возвращались из школ. Тогда Паркер стукнуло одиннадцать — пора приключений и криков на родителей. Она честно пыталась влиться в коллектив, состоящих из самых разных детей, но почему-то именно Грейс Паркер не взлюбили, хотя она ничего не делала плохого. Старалась угодить всем: носила конфеты, делилась игрушками и в принципе помогала каждому. Сейчас, оборачиваясь на маленькую, непонимающую всей жестокости мира Грейс, Паркер морщится и кривит губы. Ей хочется стереть глупые воспоминания о слабой девочке, которая так старалась быть хорошей. Старалась стать прилежной. Та Грейс хотела быть олицетворением слова Идеальность. Та Грейс была соткана из ромашек, из полевых цветов, из бус на тонкой шее и слёз-бусинок, из которых и создавала свои ожерелья. Та девочка любила розовый и мягкие игрушки, кукол с пышными причёсками и домашних животных. Любила котов — постоянно приносила их с улицы, а потом слёзно плакала, когда мама выставляла тех обратно. Иди с ними, раз так хочешь! (Потом, конечно, возвращался папа, и дочка вместе с отцом покупали дешёвый корм в магазине «Всё по доллару» и кормили бездомных животных). Нынешняя Паркер создала себя из пепла прежней Грейс. Восстала, словно Жар-птица, о которой она слышала лишь из книг и рассказов отца. Настоящего отца. Сделала себе броню из стали — исколола все пальцы, придала им неприятную шершавость, но её не заботило ничего, кроме маски, которую теперь и маской то не назовёшь — она слилась с лицом девушки, стала одним целым. И никак от неё не избавиться. У нынешней Грейс Паркер на коленках белые шрамы из далёкого детства, тонкие руки, исколотые шприцами ненавистных учёных, скрываются под рукавами серой бесформенной толстовки, глаза цвета стали с немым вопросом за радужками «а стоишь ли ты внимания?» и бледные губы, уголки которых всегда опущены вниз. Возвращается головой в лабораторию и мысленно отвешивает себе оплеуху. К сожалению, лишь мысленно, ведь перед ней стоит Он. А перед Ним проявлять слабость — подписать себе смертный договор заранее. Баллард нежно улыбается. Паркер, как бы не старалась относиться нейтрально, постепенно начинает чувствовать что-то… выходящее за рамки «нейтральности». Что-то неизведанное и потому страшное. — Хэй, — начинает он, — я могу войти? Уже знает ответ. Уверен, что я его впущу, иначе бы не постучался. — Заходи, — бросает через плечо, разворачиваясь и уходя вглубь светлой комнаты. Грейс любила (обожала) технические неполадки в лаборатории. Тогда всё здание погружалось во тьму. Каждая комната становилось убежищем для монстров темноты, норовящих схватить любопытных детишек. Четвёртая давно не боялась монстров. Ведь есть люди куда страшнее монстров. И когда что-то в плане учёных давало сбой, Паркер могла побыть наедине с собой в темноте комнаты. Ни у одного из испытуемых не было окна — никто не знал, что если они выйдут на улицу спустя долгий период без солнца, могут почти ослепнуть, если посмотрят на огромную желтую звезду. Грейс помнила, что ей нужно было много находиться на солнце. Мама называла солнце главным витамином, но почему, Паркер забыла. И не вспомнит вовсе. Слишком давно это было. Забытое воспоминание, зарытое глубоко в её памяти, что и не откопать. Да и незачем. В то время Грейс была убеждена, что больше не увидит Солнца, что она теперь навсегда заложница лаборатории в неизвестном городке. В чем-то она была права. Даже после стольких лет, проведённых на воле, Паркер возвращалась мыслями и воспоминаниями обратно в самый худший период её жизни. Плевать на эксперименты, плевать на Бреннера, которого приходилось называть Папой, плевать на измученное тело, которое более ей не принадлежало — собственность лаборатории отныне и навсегда. Самым ужасным было не это. Самым ужасным был человек, встретившийся ей тогда. Единственный луч света (а света ли?) в темноте бесконечных коридоров и дверей, ведущих в никуда. Он знал каждый потаённый уголок, где можно было спрятаться от всех и вся. Заботливо показывал, укрывал от опасностей. Стал настоящим другом. А потом использовал. Почему-то, ранит её даже не это. Ранит девочку с искалеченной душой то, что всё, что она испытывала — трепет, радость, счастье — было подано с искусной души манипулятора-кукловода. Для него не было ничего святого, лишь цель и средства. Почему-то мысли у неё разбредались с каждым днём всё сильнее. Всё больше новых событий, потому больше мыслей. О чём она вообще думала?.. Точно. Темнота. Грейс любила темноту. Ей не хватало жалких семи-восьми часов ночью, когда отключали свет. Ей нужно было больше. И когда в программе был сбой, санитаров раскидывали точечно по всей лаборатории. К Четвёртой, почему-то, всегда приставляли Питера. Но ей было не до блондина, стоящего за дверью. Больше Грейс интересовали её потаённые мысли, проявляющиеся именно во время наступления темноты. Паркер ассоциировала себя с темнотой. С ночью. С чёрным цветом. — Не люблю, когда в лаборатории проблемы со светом, — вырывая её из мыслей, шепчет Баллард. Он садится на край кровати, поглядывая на девушку, которая, скрестив ноги, сидит у изголовья. Та склоняет голову вбок, мол, продолжай. Улыбается, словно знал, что она будет слушать. Выждав пару секунд, высказывает лёгкое (на первый взгляд): — Свет намного лучше тьмы, так ведь? И тогда Четвёртая вспоминает это слово. Тьма. С тех пор оно крутится у неё на подсознании целыми днями, каждый день и каждую ночь, каждую секунду отдавая болью в районе затылка и горечью на кончике языка, напоминая о том вечере, проведённым с настоящей Тьмой в человеческом проявлении. Грейс Паркер никогда не была Тьмой. Она была потерянной во Тьме.