palpitations

>>>

— Доктор Хуан, рад видеть вас этим утром, — радостно приветствует Ренджуна Доён, когда они заходят в лифт вместе. Если подумать — видеть Ренджуна этим утром не очень-то и хорошо. Мешки под его глазами сегодня превратились в чемоданы, и он выглядит слишком бледным и слишком усталым. — Все в порядке? — взволнованно спрашивает Доён. — У меня смена — двое суток, — жалуется Ренджун, обмякая у стены. — Вообще-то, я работаю с прошлого года. — Ну, сегодня второе января, так что- — При всем уважении, доктор Ким, я не спал шестнадцать часов — а вы пахнете лавандовым гелем для душа, и я знаю, что вы пришли сюда из дома, а не из вонючей комнаты для дежурных. — Справедливо, — смеется Доён. Он бы пожалел Ренджуна, но он был на его месте раньше. Работать до изнеможения — часть становления хорошим хирургом. Тебе приходится работать под давлением, в далеко не идеальных условиях — это закаляет характер. Лифт останавливается, но не на подземном этаже. Внутрь заходит доктор На, и Доёну приходится сдерживать смех — потому что выглядит он точно так же, как и Ренджун. На самом деле, взъерошенные волосы и помятые халаты выглядят слишком похоже, чтобы быть совпадением. — Доброе утро, доктор На, — говорит Доён. Щеки Ренджуна розовеют, и Доёну правда приходится прикусить язык, чтобы не засмеяться. — Тяжелая ночь? — Доброе утро, — отзывается Джемин. В отличие от Ренджуна, он может смотреть на других людей в лифте, и он уверенно кивает Доёну. — Осталось всего пару часов. — Точно, — произносит Доён. — И мы всего лишь в поликлинике, — добавляет Джемин, будто это как-то оправдывает пятна на его халате. Лифт останавливается, и Доён выходит первым, поворачиваясь к Джемину и Ренджуну. — Думаю, вам стоит сходить в душ, — говорит он, — вам обоим, по отдельности. От вас пахнет, и ваши халаты грязные. Мы в больнице. Это стерильное место. Доён наклоняется внутрь кабины лифта и нажимает кнопку этажа интернов. — Возвращайтесь чистыми. Оглядываясь назад, отправлять Ренджуна и Джемина назад наверх переодеваться и мыться было ошибкой — потому что теперь в клинике остается только Доён и, конечно, Джэхён. — Доброе утро, доктор Ким, — улыбается Джэхён яркой улыбкой с ямочками. — Вы не видели доктора Хуан и доктора На, они должны быть в клинике- — Они будут через пару минут, — отвечает Доён. — Что вы здесь делаете? Сегодня я отвечаю за клинику. — Я знаю. Я увидел, что вам не хватает рук, и решил помочь. — Нам не не хватает рук, в клинике достаточно одного врача, — говорит Доён, забирая из рук Джэхёна медицинские карты. — У меня ещё остались часы волонтерства с прошлого года, и я решил потратить их здесь. Просто фантастика. Джэхён здесь из доброты душевной, и день Доёна только что стал немного сложнее — Отлично, — говорит он, пытаясь звучать искренне. — У нас здесь растяжение лодыжки- — Я отправил ее на рентген, — перебивает Джэхён. — Ладно, — Доён тяжело сглатывает, двигаясь к следующему пациенту в списке. — Женщина с аритмией на шестой койке. — Она на препаратах для разжижения крови, ее показатели улучшаются, мы просто наблюдаем за ней, — объясняет Джэхён, и конечно, он об этом позаботился. Доён мог просто не приходить. Должен был не приходить. — Приапизм на кровати семь, — продолжает Доен, поднимая глаза от списка. Джэхён молчит. — Вижу, лучшее оставили мне. — Так и есть, — смеется Джэхён. — Поступил примерно час назад, сказал, что проснулся так. — Ну, это не необычно, — отмечает Доён. Это не должно быть забавно — говорить о продолжительной эрекции. Их учили не смеяться над таким. Доён и Джэхён ходили на занятия по этике (отвечать, наблюдать, коммуницировать), и может быть именно это заставляет Доёна так непрофессионально улыбаться. Джэхён тоже выглядит развеселенным. Доён откашливается. — Взяли кровь на анализ? — Он уже в лаборатории, но пациент говорит, что не принимает лекарств или наркотиков, — продолжает Джэхён. — Скажи им не торопиться, — говорит Доён, откладывая карты. — Проверили на укусы? — Укусы? — Джэхён хмурится. — Он сказал, что не в отношениях, и он пришел один, так что я- — Не укусы в сексуальном плане, — фыркает Доён, качая головой. — Укусы насекомых. Это может быть аллергическая реакция. — Осмотр ничего не дал, — говорит Джэхён, и в тот же миг пациент на кровати семь издает очень громкий жалобливый звук из-за шторы. — С Новым годом его, видимо, — хихикает Доён, и Джэхён смеется с ним. Может, все не так плохо — работать в клинике в скучный день со своим не-бывшим. На самом деле, могло быть и хуже. У некоторых бывает хуже. — Есть планы на обед? — спрашивает Джэхён прежде чем Доён успевает спросить о следующем пациенте. Доён подозрительно хмурится, прищуриваясь. — Да. Я, скорее всего, забуду про обед и попью чай с булочкой ближе к вечеру. А что? — У меня забронирован столик в Le Jardin, — говорит Джэхён, и у Доёна рот заполняется слюной от мысли о том, чтобы пообедать в дорогом ресторане, а не съесть булочку из тележки с кофе. — Почему? — все еще недоумевает Доён. — И как, ее же очень сложно получить. Нужно бронировать за месяцы. — Я знаю, — отвечает Джэхён. — Я подумал, у меня выходной, а у тебя два интерна на клинику. — Ну, их нельзя оставлять без присмотра, — спорит Доён. — Я знаю, Чону на амбулаторных процедурах в кабинете дальше по коридору. Я спросил его, сможет ли он последить за ними и ответить на их вопросы, если будет нужно. Джэхён это планировал — может даже за несколько месяцев, если он даже забронировал столик и организовал все так, что Доён может уйти из больницы на пару часов, а у него самого — технически выходной. Доён не знает, что об этом думать. Они никогда ничего не планировали. Все было удобно и спонтанно. Они не обедали и не ужинали вместе, не делали ничего, что можно было бы спутать со свиданием. — Так? — спрашивает Джэхён. — Это "да"? Или мне позвать Джонни? — Джонни ненавидит дорогие рестораны, ты потратишь время впустую, — спорит Доён, на половине фразы понимая, что попался в ловушку Джэхёна. Он знал что он это скажет, и знал, что в конце концов у Доёна не останется выбора кроме как сказать "да". — У меня одежда неподходящая, — Доён пытается предпринять последнюю жалкую попытку. На нем простая рубашка и брюки, которые стоило бы погладить, если бы у него было время. (Он мог бы просто сказать, что он хочет, но это было бы ложью. Ему хочется так сильно, и Джэхён знает, когда он лжет.) — По-моему, ты выглядишь хорошо, — спорит Джэхён, — даже идеально. И Доён определённо напросился на комплимент, но это не мешает ему покраснеть. — Ладно, — в конце концов говорит он, не в силах сдержать улыбку. — Но ты будешь делать ему декомпрессию после обеда.

<<<

— Я заплачу, — говорит Джэхён, накрывая руку Доёна своей, не успевает он потянуться за кошельком. — Но ты заплатил за ужин- — спорит Доён. — У тебя день рождения, — настаивает Джэхён, доставая карточку, чтобы оплатить горячий шоколад. — Дай мне тебя угостить. Доён не знает, что делать с этим теплым чувством, разливающимся в его груди, когда Джэхён настаивает на том, чтобы платить, угощать Доёна на его день рождения и вообще из-за всего, что произошло за последние три часа. Три часа назад в доёнов план празднования дня рождения входило сидеть в своей комнате, вносить последние правки в эссе и готовиться к предстоящей сессии. А потом на его пороге появился Джэхён, сказал одеваться и повел гулять. Джэхён отвел его в его любимый ресторан, настоял на том, чтобы заплатить за ужин, а потом позволил ему выбрать десерт — мороженое из того кафе рядом с рекой. На пути туда Доён решил, что первое февраля — это слишком холодно для мороженого, и они решили купить горячие напитки. — Вот из-за чего мы это делаем? — с осторожностью спрашивает Доён, когда они идут плечом к плечу с напитками в руках. — Это? — спрашивает Джэхён. Доён указывает на горячий шоколад. — Ну, сегодня. — Я хотел устроить что-нибудь хорошее на твой день рождения, — признается Джэхён. — Ты сказал, что ничего не планировал, и я подумал, что мог бы… Джэхён тоже указывает на напитки, словно чтобы подчеркнуть все, что они делали сегодня. Сложно объяснить, что чувствует Доён — его с головой накрывает нежностью и теплом до самых кончиков пальцев, при виде того, как улыбается ему Джэхён. Это просто ужин и просто горячий шоколад, и они просто идут вдоль реки, даже не держась за руки. Доён повторяет себе это снова и снова, пока слова не начнут иметь смысл. (У него не получается) — Спасибо, — говорит Доён, и это так искренне, что ему приходится прятать свое смущение, сделав глоток напитка. Они идут рядом, иногда касаясь друг друга плечами, допивая горячий шоколад. Доён рад, что его руки заняты стаканчиком, потому что иначе он бы сделал что-то глупое — например, взял бы Джэхёна за руку. В конце концов, они возвращаются к дому Доёна, но еще слишком рано, чтобы заканчивать вечер. — Можно зайти? — спрашивает Джэхён с неуместной неуверенностью в голосе. — Конечно, — говорит Доён, перебирая в руках ключи. Он открывает дверь Джэхёну, пуская его первым. Они поднимаются на лифте, и, когда наконец оказываются на его пороге, Доён вспоминает начало вечера. Когда Джэхён пришел к нему, он полностью рассчитывал предложить ему войти, думая, что единственное, чего ему хотелось на день рождения — это Джэхёна в своей постели. Ужин был отличным, но Доён рассчитывал вовсе не на это, и теперь его заполняет предвкушение, когда он открывает входную дверь. — На самом деле, — начинает Джэхён, беря Доёна за запястье, прежде чем он открывает дверь, — можно с тобой кое о чем поговорить? Доён хмурится, с любопытством оборачиваясь к Джэхёну. — Разве это не может подождать, пока мы войдем? — Ну, — начинает Джэхён, и Доён решает, что в его словах есть смысл — единственное, что останавливает его от того, чтобы наброситься на него — это то, что они находятся в коридоре, и его соседи могут их увидеть. Когда они зайдут, это препятствие исчезнет, и Доён уверен, что не сможет сдержаться. — Точно, — смеется он, краснея. — В чем дело? Джэхён прячет руки в карманы — еще один признак того, что он волнуется, и теперь в горле Доёна встает ком. Джэхён звучал серьезно — взволнованно, но уверенно, и Доён понятия не имеет, что он собирается сказать, и почему это не может подождать до того, как они войдут. — Просто… — начинает Джэхён, встречаясь с Доёном взглядом. В его голосе слышится опасение, но и что-то открытое и доброе, и Доён чувствует, как его сердце колотится от нетерпения. Его глаза быстро опускаются на джэхёновы губы, и он не может остановить себя — он подается вперед, пока их губы не встречаются, осторожно и нежно, так, что у Доёна поджимаются пальцы на ногах, и тепло из груди растекается по всему телу. Джэхён счастливо выдыхает в поцелуй, мягко прикусывая его губы и подаваясь вперед, заставляя Доёна сдавленно вздохнуть. Это такое нежное прикосновение, но оно накрывает Доёна желанием, и он сует ключ в замочную скважину, поворачивает, открывая дверь, и затягивает Джэхёна внутрь. В тот миг, как дверь открывается, их прерывает оглушительный крик “СЮРПРИЗ!”. Свет зажигается, и в дверях оказывается Тэён с сияющей улыбкой на лице. Для Доёна никогда не устраивали вечеринку-сюрприз, потому что он в целом не любит сюрпризы, но он не против этой. Тэён пригласил всех его друзей (без его ведома) и перевернул его маленькую студию вверх дном, чтобы всем хватило места. Отличный вечер превращается в чудесную ночь, и то странное чувство, которое он испытывал, стоя в дверях с Джэхёном, забывается через пару напитков. Оно не возвращается к нему до того, как он оказывается под легким приятным опьянением, и ему удается вырваться из толпы и найти Джэхёна сидящим на подоконнике в гостиной с пивом в руке. — Так, — начинает Доён, устраиваясь рядом с ним. Он допивает остатки напитка из своего стакана и опускает руку с ним себе на колени, — что ты хотел мне сказать? — О — произносит Джэхён, явно вспоминая, на чем они остановились, — это — ничего, просто я- — Ты знал про это, да? — спрашивает Доён, складывая части вечера воедино. Конечно, Джэхён должен был увести его из квартиры, чтобы Тэён смог переустроить его гостиную. Вот почему они пошли гулять. Вот почему Джэхён предложил пройтись у реки — чтобы выиграть для Тэёна время. Джэхён неловко смеется, потирая шею. — Да, — кивает он, — да, конечно, я знал. — Спасибо, — говорит Доён, нежно поглаживая его колено, — не только за вечеринку, знаешь, за весь вечер. — Конечно, — отвечает Джэхён, проводя кончиками пальцев по краю бокала. — С днем рождения, Доён.

>>>

Исследование для доктора Муна постепенно продвигается. Доён целыми днями берет образцы из чашек Петри, смотрит в микроскоп — отличное времяпрепровождение. Не самый лучший способ провести день, но они наконец делают успехи в исследовании стволовых клеток, и Доён рад предложить свою помощь. В лаборатории тихо и спокойно, и с работы там можно уйти в нормальное время и успеть домой, чтобы посмотреть дораму. Работа в лаборатории значит еще и то, что ему не приходится никого видеть, кроме Ренджуна, который иногда заходит к нему задать вопрос или рассказать о том, как прошла операция, пока одним днем, когда он почти полностью уверен, что уйдет пораньше — ему наносят неожиданный визит. — Хей. Инстинктивная реакция Доёна на Джэхёна — та, где он замирает в шоке, будто Джэхён держит его на прицеле — прошла. Уже несколько месяцев назад. Теперь Доён может поднять взгляд и увидеть Джэхёна в дверях лаборатории с двумя кофе в руке, и он даже не чувствует себя плохо. — Подумал, ты не откажешься от кофе, — говорит Джэхён, заходя внутрь и ставя стаканы на тумбу перед ним. — Без кофеина, два сахара. — Все верно, — отвечает Доён. Он пытается не думать об этом — о том, что прошло четыре года, а Джэхён все еще помнит, какой кофе он пьет. И он пытается не думать обо всем том, что еще помнит о нем Джэхён. — Спасибо, — говорит он, забирая кофе у Джэхёна и поднося стакан к губам, чтобы сделать осторожный глоток. Джэхён смотрит на выстроенные в несколько рядов перед Доёном колбы, а потом садится на свободное кресло рядом с ним. — Мне нравится кофе здесь, — говорит Джэхён, ясно давая понять, что он здесь не для того, чтобы просто угостить Доёна напитком. Он поджимает губы, проводя пальцами по стакану в его руках. — В Балтиморе был горький. Это второй раз, когда Джэхён упоминает что-то о прошедших четырех годах, и это первый раз, когда по коже Доёна не бегут мурашки. Впервые Доён думает, что они могут коснуться этой темы, если продолжат с осторожностью. — Здесь тебе больше нравится? — спрашивает Доён, полностью оставляя этот вопрос на понимание Джэхёна. — Да, — соглашается Джэхён. — И кофе, и все остальное. — Поэтому ты вернулся? Доён не знает, откуда в нем берется смелость задать этот вопрос. Может, дело в том, что они в том месте, где Доён чувствует себя так, будто у него есть все ответы и ничего не представляет для него загадки. Или в том, что Джэхён постепенно превращается в постоянную часть его жизни, и они никогда не держали друг от друга секретов. (По крайней мере — Джэхён не держал от него секретов.) Джэхён отвечает не сразу, может, прямота Доёна застает его врасплох. — Наверное, — соглашается он, медленно кивая. — Люди там очень добрые, и я многому научился, но я слишком по многому скучал. — О, — согласно откликается Доён. — О? — Я думал, ты вернулся ради этой работы. — Ну, то что они предложили мне это место, помогло, но мне, вроде как, всегда хотелось вернуться, — спустя мгновение молчания признает Джэхён. Доён позволяет себе осознать это, но это оказывается сложно. Это не вписывается в его представления о Джэхёне, сложившиеся у него после того, как он уехал, — о том Джэхёне, который уехал за границу, чтобы исполнить свои мечты и стать тем многообещающим молодым хирургом, каким он всегда хотел быть. Это не тот Джэхён, который хотел бы вернуться. — Понятно, — говорит Доён. В его подсознании есть тихий жестокий голосок, разочарованный тем, что Джэхён не признает, что вернулся ради него, но есть и рациональная часть его разума, которая говорит ему, что ему должно быть стыдно за это желание. Джэхён вернулся, потому что соскучился по чему-то дома, по кофе, по семье или по чему-то еще, что заставило его бросить свою жизнь на другом конце мира и вернуться в тот, что он когда-то оставил. Доён — ученый. И корреляция не означает причинно-следственную связь. Доён сжимает стаканчик с кофе в ладонях, чтобы согреться, не отводя взгляда от исследования перед ним, просто чтобы сконцентрироваться хоть на чем-то. — Ты знаешь, я… — вдруг начинает Джэхён, звуча куда увереннее, чем Доён сейчас чувствует себя. Он поднимает взгляд на неожиданное молчание Джэхён, и встречается с ним глазами, подталкивая очки на переносицу. — Что? — тихо спрашивает он, и в голосе его ясно слышна неуверенность. В его животе все сжимается от ожидания, а халат вдруг кажется слишком теплым. — Я не хотел уезжать вот так. Это как-то оказывается даже хуже, чем все, чего ожидал Доён, потому что то, как они оставили свои отношения — это не проблема. Проблема в том, что Доён сделал бы все, чтобы Джэхён вообще не уезжал. — Джэхён- — начинает перебивать его Доён, уже готовый выбраться из этого разговора. — Тебе не обязательно- — Нет, Доён, — теперь Джэхён перебивает его. — Тебе нужно знать, что я не хотел причинять тебе боль, когда уехал. Мне не было больно, хочется сказать Доёну, но он не может лгать ему сейчас, только не когда Джэхён говорит ему правду, открывается и показывает уязвимость перед ним. Меньшее, чем Доён может ему ответить — это то же самое. — Я… — начинает Доён, чтобы хоть что-нибудь сказать, не отключиться полностью. Ему было больно. Ему больно сейчас. Может, ему хочется, чтобы он был тем человеком, который смог восстановиться, но это не так. Только не в этой ситуации. На долю секунды Доён вспоминает все моменты, когда они оказывались в том же положении, боролись за то, чтобы выдавить из себя слова, перебивали друг друга — обо всех способах, которыми они решали споры. Обычно все они заканчивались тем, что они целовались, не давая словам выйти наружу и сделать хуже. Но они больше не те люди. Или, может, все еще те, думает Доён, глядя на джэхёновы губы, а потом почти падает в обморок от этой мысли. Только не здесь, только не сейчас. Только не снова. Бог знает, они делали это столько раз, только чтобы ранить друг друга снова, сказать не те слова — или не сказать ничего. — Тебе не нужно извиняться, — говорит Доён после, кажется, вечности раздумий. После того, что случилось в Новый год, нет никакого смысла растягивать это дальше. Джэхён сожалеет обо всем. Доён сожалеет, что не смог простить его и забыть обо всем. Еще одно извинение не поможет. Раны остаются теми же, результат тот же — они не изменятся. — Я и правда имел в виду то, что сказал тогда, Доён, — произносит Джэхён, не обращая внимания на его слов. — Я хочу, чтобы мы снова разговаривали. — Мы разговариваем, — отвечает Доён, прищуренно бросая взгляд на чашку Петри, с которой он работает. — Мы сейчас ведем разговор. — Забавно, — говорит Джэхён таким тоном, по которому явно слышно, что это не так. — Ты всегда думал, что я забавный, — откликается Доён с такой нежностью в голосе, какую он не знал, что сможет найти в себе перед Джэхёном. Так открыто говорить о том, что было раньше, о том, что Доён пытался забыть несколько лет подряд, на удивление легко. — Я никогда не говорил, что ты забавный, — смеется Джэхён, беря со стола одну из чашек Петри, чтобы помочь Доёну. — Эй, там живая ткань! — ругается Доён. — Надень перчатки! — Какой важный, — щелкает языком Джэхён, но не берет у Доёна перчатки. Вместо этого, Доён замечает, что он смотрит прямо на него, и в его взгляде есть что-то нежное, Доён чувствует, как все его тело покрывается мурашками. — Не стану больше отнимать у тебя время, просто хотел принести тебе кофе, — наконец говорит Джэхён, делая глоток. — Спасибо за это, — отвечает Доён, делая то же самое. Этого достаточно для прощания, и Джэхён встает с кресла, направляясь к выходу из лаборатории. В дверях он останавливается, оборачиваясь через плечо. — Во сколько ты сегодня заканчиваешь? — Не испытывай свое везение, — мягко усмехается Доён. Джэхён все такой же нетерпеливый, каким был в университете, а Доён все еще в него влюблен.

>>>

Плюс того, чтобы работать хирургом — это то, что больница — не только твое рабочее место, но и место для знакомств. Минус этого — приходится встречаться с коллегами, и все вокруг обо всем знают, неважно, как вы стараетесь это скрыть. Сегодня утро воскресенья, и Доён сидит в гостиной Тэёна, расслабляясь на диванчике с чашечкой кофе в руке. Он не успевает сделать даже глотка, когда Тэён задает ему вопрос. — Итак, — говорит он, уже звуча уверенно. — Кое-кто сказал мне, что Джэхён в последнее время приносит тебе кофе. — Кому-то нужно перестать совать нос не в свое дело, — Доён закатывает глаза. — Чем ты подкупил Ренджуна? — Я его не подкупал, — поправляет Тэён. — Это было бы непрофессионально, нет, я просто поймал его и Джемина в комнате для дежурных. — Ты не особенный, — вздыхает Доён. — Ты его старший. Это пользование полномочиями. — Так это правда? — спрашивает Тэён, и Доён вздыхает, складывая руки на груди. — Где Джонни? — Все еще спит, — говорит Тэён. Ара тоже спит — ее маленькая головка лежит у него на плече, и она сопит так умиротворенно, что Доён почти завидует. — Он провел с ней всю ночь. А теперь хватит переводить тему. Доён уперто вздыхает, глубже утопая в диванных подушках. — Пожалуйста, у меня ребенок, я не выхожу из дома неделями, можешь хоть немного меня развлечь? Доёна непросто убедить, но Тэён дует губы, и это его подкупает. — Ладно, да, Джэхён иногда приносит мне кофе, — а еще они ходили на обед, и тот раз, когда Джэхён проводил его до дома, и тот раз, когда они стали вместе заказывать доставку, когда работали ночные смены, и тот раз, когда Доён настоял на том, чтобы хоть раз купить ему кофе, и они прогулялись по парку, пока пили его, — просто кофе. Все совершенно не так, но Тэёну этого не нужно знать. Тэён не даст ему жить спокойно, если узнает, и даже если и даст — Доён все равно не уверен, хочет ли, чтобы Тэён об этом знал. Он боится, что Тэён скажет, что это плохая идея. Доён позволил себе быть раненым Джэхёном однажды, кто сказал, что этого не случится еще раз? Теперь Тэён родитель, он не станет подметать с пола осколки доёнова разбитого сердца. — Просто кофе, — повторяет невпечатленный Тэён. — Ренджун сказал, вы обедали вместе. — Обедом может быть кофе, — спорит Доён. — Ренджун сказал, он забронировал столик- — Ладно! Так и есть. Мы пообедали вместе. Было неплохо. Я ел цезарь и йогуртовое парфе. Было вкусно. Мы поговорили о разном. Хорошо провели время. — Он заплатил? — Не вижу, почему это важно. — Отвечай на вопрос- — Заплатил, но после того, как я предложил разделить заказ, а он отказался, — трижды, но Доён опустит детали ради собственного же благополучия. — Значит, это свидание, — говорит Тэён. — Не свидание! Это он пригласил меня, так что он сказал, что должен заплатить, — спорит Доён, но оговорка уже срывается с языка против него. — Он тебя пригласил, — повторяет Тэён. — Можешь, пожалуйста, вернуться на работу? Ты ведешь себя так, будто я твой пациент, а ты не мой психолог. Доён думает, что из Тэёна никудышный психолог, потому что ему не хочется признавать, что Джэхён сказал, что он сожалеет о том, как ушел. Тэёну, скорее всего, много чего захочется сказать по этому поводу, и Доён не хочет этого слышать. Еще он все еще пытается и сам это осознать. Доён провел столько ночей думая о том, что они могли сделать иначе, спрашивая себя, жалеет ли Джэхён о том, как все между ними закончилось, и услышанное извинение ответило на некоторые из этих вопросов. Джэхён сожалеет о том, что сделал. Доён думает, что здесь дело не в том, что он сделал, а скорее в том, чего он не сделал — или чего не сделали они оба. Они оба были ужасающе упертыми, и, хотя в какой-то момент Доён был уверен, что если бы он поддался хоть на дюйм, Джэхён бы отдал ему целый мир, этот небольшой всплеск уверенности не продлился достаточно долго, чтобы он сделал что-то с этим. Джэхён не был целиком виноват в том, что все закончилось именно так, так что его извинения не были признанием поражения или неправильности своих поступков — они значили лишь то, что он хотел бы, чтобы все прошло по-другому. (И о, как же Доён желал для них другого конца.) И извинения не могут оправдать того, как Джэхён перевернул вверх дном склеенное по частям доёново сердце — но это неплохое начало.

<<<

— Ты же знаешь, что Джэхён скоро уезжает? Доён роняет палочки прямо в контейнер и хмурится, глядя на сидящего напротив него Тэёна. — Я ужинаю, — говорит он, — но да, конечно. Я знаю. — Нет, то есть, он уезжает очень скоро. Он улетает еще до выпускной церемонии, они хотят, чтобы он начал стажировку летом. Этого Доён не знал, но может это потому что он вообще не помнит всех подробностей насчет джэхёновой интернатуры, или из-за того, что она на другом конце мира или из-за того, что все происходит слишком быстро. Если Доён не будет об этом думать, то ему не придется из-за этого страдать. Стратегия ненадежная. С такой Доён бы не сдал экзамен по психологии на первом курсе, но этот курс у него закончился еще до того, как он встретил Джэхёна. — И? — с набитым раменом ртом спрашивает он. Он не очень понимает, почему это имеет значение, когда они сидят в гостиной Тэёна, и он ест доставку прямо из коробочки после того, как провел целый день в библиотеке готовясь к экзамену с Джэхёном. — Ну, вы… — начинает Тэён, делая непонятный жест, который никак не объясняет, что он имеет в виду. Он нетерпеливо вздыхает и садится прямо, кладя себе на колени подушку. — Вы поговорили об этом? — Зачем? — Ну, он уезжает, разве вам не нужно об этом поговорить? Вы собираетесь дальше общаться? Еда во рту Доёна вдруг теряет вкус, и он сухо сглатывает ее, отставляя коробочку обратно на кофейный столик. — Тебе-то это зачем? — Не веди себя так, — Тэён дует губы. — Я волнуюсь о тебе, мне кажется, он очень тебе нравится, и ты не думаешь о том, что будет, когда он уедет. Доён думает, что Тэён прав. Он прекрасно сдал психологию на первом курсе. А еще он очень наблюдательный — отличное качество для врача. — Не волнуйся, — отмахивается он. Тэён полностью прав: Доён очень влюблен в Джэхёна, и он совершенно не думает о том, что будет, когда Джэхён уедет меньше чем через месяц. — Мы все еще будем друзьями, когда он уедет. Доён — очень плохой лжец. Тэён почти смеется над ним прямо ему в лицо, вот насколько неуверенно звучит это заявление. Он ни на секунду не верит, что после всего этого Джэхён вернется к тому, чтобы быть тем человеком, которому Доён пишет в течение дня, которого может встретить просто как друга. Джэхён никогда не был просто другом для него, так что в этом смысле им не к чему возвращаться. То, что они с Джэхёном делают сейчас, похоже на то, чтобы вести машину с завязанными глазами, вжав педаль газа в пол и надеясь на лучшее, несясь по шоссе, зная, что в конце концов впереди его ждет поворот, на котором он разобьется. Тэён — единственный человек в жизни Доёна, который смотрит на все вот так, который заботится о Доёне достаточно, чтобы предупредить его, попытаться его защитить. Но для этого уже слишком поздно. Доён уже в худшем сценарии. Тэён просто прохожий, смотрящий со стороны за его крушением. — Вы договорились об этом? Они не договаривались. Доён не настолько глуп, чтобы тратить оставшееся у них время на то, чтобы говорить о том, как они пойдут по разным дорогам. Это не часть их договоренности, неважно, как размылись в последнее время границы. — Мы не говорим об этом, — произносит Доён. — Ты знаешь, что все не так, мы просто… Когда он думает об этом, его начинает подташнивать. Он пытается подобрать слово, чтобы назвать то, что происходит между ними, и после бессчетных попыток объяснить это всем, кого он знает, это делает ему плохо. — Я ненавижу спрашивать тебя об этом так же сильно, как ты ненавидишь об этом говорить, — наконец признает Тэён. Доён невесело улыбается. — Но я забочусь о себе. — Я знаю, — говорит Доён. — Просто ты выглядишь таким счастливым рядом с ним, разве ты не думаешь, что есть что-то еще- — Мы очень ясно дали друг другу понять, чего хотели, — перебивает Доён, чувствуя, как запинается на этом слове. Они очень ясно дали друг другу понять, чего хотели. Они начали с секса, и это было главным. Они стали друзьями, хорошо поладили — и это всего лишь бонус к тому, что у них уже было. Но сейчас то, чего Доён хочет, никак не соотносится с тем, что он может получить, и, наверное, прошедшее время здесь подходит намного лучше. Может быть, это само по себе говорит громче любых слов. — Хотели, — Тэён тоже это замечает.

>>>

Утром понедельника Доён обнаруживает в своем шкафчике цветы. В его шкафчике настоящие живые цветы, милый маленький букет тюльпанов, обернутый в пленку с маленькой карточкой, на которой написано лишь “счастливого понедельника”. И естественно, это самое интересное, что случилось в комнате дежурных с того, как Джонни и Тэён ушли в отпуск и перестали (буквально) размазывать свои отношения по всей больнице. Чону не переставал пялиться на него с того, как Доён “незаметно” поставил их на скамейку рядом со шкафчиком и продолжил искать там чистый халат. — Это что? — спрашивает Чону, когда Доён садится рядом с букетом и снимает обувь. — Это цветы, — отвечает Доён, но Чону не выглядит так, будто ему смешно. — От кого они у тебя? Доён скептически смотрит на него. Хотя к цветам не было прикреплено указаний, от кого они, Доён почти на все сто уверен, от кого они. — Не знаю, там не написано, — отмахивается Доён. Технически, это не ложь, но Чону снова выглядит не впечатленным. — Ладно, — тянет Чону. — Знаешь, Джэхён просил меня притвориться, что я не видел, как он подкладывал их в твой шкафчик сегодня утром. — Отлично! — восклицает Доён, совершенно не удивленный тем, что они от Джэхёна. — Значит, ты можешь притвориться, что не видел, как я их оттуда доставал, да? — Ну, за это тебе придется заплатить, — смеется Чону. — Купишь мне кофе — дорогой, из тележки на улице — и я подумаю о том, чтобы сохранить твой секрет. Доён решает, что пара долларов — справедливая цена за то, чтобы цветы остались в секрете, так что соглашается купить Чону кофе в те десять минут, что у них осталось до начала обходов. Чону может как угодно притворяться, что цветов там нет, но они есть — в подсознании Доёна и безопасно скрытые в его шкафчике. Это не первый раз, когда Джэхён применил тактику с цветами, но она работает все так же, — Доён думает целый день не только о цветах, но и о нем. Разговор в лаборатории все еще не забылся, и неуверенность, которую Тэён добавил к нему, сделало выходные Доёна долгими и невыносимыми. Он надеялся, что утро понедельника придет, и он перестанет крутить это в голове, но цветы, добавленные в уравнение, делают все совершенно иначе. И волею судьбы они оба оказываются на дежурстве в неотложке. Технически, Доён все еще занимается исследованием для Тэиля, но пока они ждут одобрения следующей фазы работы, особо больше не за чем следить, и Ренджун может и сам отлично справиться с тем, чтобы последить за кучкой крыс. Ему не нужно самому сидеть в лаборатории целый день и смотреть, как они бегают в колесе — он оставит это Ренджуну. Несмотря на то, что они на большую часть дня оказываются в одном помещении, Доён не остается с ним наедине, пока они не отправляются домой. Он заходит в лифт, чтобы проверить Ренджуна в лаборатории, и тогда судьба оставляет его наедине с Джэхёном, хоть и на пару секунд в лифте. — Спасибо за цветы, — говорит Доён. — О, — робко откликается Джэхён, не отводя от него взгляда. Он смотрел на него с того момента, как Доён зашел в лифт, и это очаровательно. — Точно, да, я вспомнил, что тебе нравятся тюльпаны, и- — Правда, — говорит Доён, ты вспомнил, думает он. Это просто цветы, а это — просто Джэхён в одном лифте с ним, и Доёну нужно взять себя в руки на следующие три секунды. — Надеюсь, у тебя есть для них ваза, — говорит Джэхён. — В прошлый раз… В прошлый раз в крошечной студии Доёна не оказалось вазы. На самом деле, у него не было места для самого букета, и он все равно расчистил целый столик для цветов, который Джэхён послал ему на удачу на экзамене, который ему пришлось пересдавать. Вазы у него не было, так что пришлось импровизировать с теркой для сыра и тарелкой, заполняя терку только до первой дырки. — Я там больше не живу, — смеется Доён. — Теперь у меня есть ваза. — О, отлично! — Джэхён присоединяется к смеху, двери лифта открываются перед ними. Им удобно оказывается идти в одном направлении. — У меня нет, я все еще не разобрал вещи, и недавно я делал пасту и не смог найти терку для сыра. — То есть, ты ел карбонару без пармезана? — Да, — усмехается Джэхён. — Было не очень вкусно. — Представляю, — тянет Доён. — У меня есть терка. Доён не совсем уверен, откуда взялась эта спонтанность. Он провел большую часть дня думая о том, принимать букет или нет, стоит ли сказать что-то о личных границах, о том, чтобы не торопиться — и вот он, предлагает ему совершенно противоположное. Джэхёна это предложение, кажется, застает врасплох, и мгновение спустя он запинается о свои же ноги. Это почти комично, но Доён слишком занят тем, что паникует о собственных словах, только что вырвавшихся из его рта, и о том, что они означают, чтобы смеяться. — О, — тупо произносит Джэхён, и они почти дошли до лаборатории — Доён почти сбежал, только вот уже поздно. — Ты имеешь в виду ужин? — Ну, — Доён смеется, и глупое выражение на лице Джэхёна так в его стиле, — ты мог бы позаимствовать ее, или я мог бы потереть для тебя сыр… или ты мог бы прийти на ужин. Джэхён смущен этим предложением не меньше него, и он ярко краснеет. Доён чувствует в животе такие же уколы волнения, что он чувствовал к Джэхёну столько раз до этого, только вот сейчас они его не пугают. Это заполняет его теплом, не дает сдержать улыбки. Это кажется почти слишком легким. — Звучит отлично, — наконец решает Джэхён, и голос его прерывается на первом слоге. — Ужин звучит отлично. Ужин звучит отлично, и он точно может это сделать. Доён умеет готовить, и его квартира больше не помойка, так что все в порядке. — У меня нет дежурства на следующей неделе, так что- — У меня тоже. — Отлично! — восклицает Доён, будто бы для него это новость — будто бы он не знает расписание Джэхёна наизусть, чтобы знать в какой комнате для дежурных ему спать. — Среда подойдет? — Подойдет. — Отлично, увидимся тогда!

<<<

Сквозь окно джэхёновой спальни видно, как солнце садится, и телефон Доёна почти разрядился. Уведомление об оставшихся пяти процентах зарядки раздается, словно звонок будильника, и он садится в постели, двигаясь назад, чтобы создать между собой и Джэхёном немного расстояния. Джэхён свернулся под своим одеялом, высунув из-под него лишь руки, чтобы листать телефон. Когда Доён поднимается с постели, он бросает на него короткий взгляд и хмурится, когда осознает, что он уходит. — Уже уходишь? — откладывая телефон, спрашивает он. Доён издает подтверждающий звук, опасливо прикусывая губу. — Думаю, нам нужно поговорить. Лицо Джэхёна вытягивается, на нем появляется сначала недоумение, а потом беспокойство, и грудь Доёна заполняется страхом. — Что такое? — Ну, — нервно складывая руки на коленях, начинает Доён. Сложно видеть Джэхёна вот так — совершенно определенно в последний раз, прежде чем они обоюдно согласятся оставить все как есть. Доён уже распланировал этот разговор у себя в голове. Он знает, что ответит Джэхён, и думает, что он даже может расстроиться — может не согласиться с ним, сказать, что им нет нужды прекращать, что у них есть еще три дня — и Доён скажет, что ему стоит воспользоваться этими тремя днями, чтобы попрощаться со всеми и собрать вещи. И Джэхён с этим согласится, потому что Доён прав. Он всегда прав, даже сейчас — даже если это кажется неправильным. Сейчас не время и не место чувствовать что-то к Джэхёну, неважно, как доёново сердце некомфортно сжимается в ответ на недоуменные щенячьи глазки Джэхёна, направленные на него. — Ну? — Ну, — снова начинает Доён, откашливаясь. — Ты скоро улетаешь. Он просто констатирует факт — но видит, как меняется лицо Джэхёна. Он чувствует, как его сердце проваливается, когда он смотрит, как тот сжимается, словно это последнее, что ему хотелось услышать. — И? В его тоне не слышится желания сотрудничать, и Доён нервно сглатывает. — Ну, ты скоро улетаешь и наверняка будешь занят, так что, может быть, нам стоит… — он обрывается, делая размытый жест, надеясь передать им все, что пытается сказать. Джэхён не понимает, или не хочет понимать — по каменному выражению его лица неясно. — Нам стоит? — давит он. Доён нервно поджимает губы, чувствуя, как ускоряется пульс, когда он мысленно возвращается к тому, что хотел сказать. — Может, нам стоит попрощаться сейчас, — едва слышно и панически произносит он. В груди больно сдавливает, когда слова с силой вырываются наружу, но это ранит не так сильно, как боль на джэхёновом лице. Недоумение, боль, злоба — все это читается одновременно, и Доён ни разу не видел его таким. Он выглядит так, будто находится в секундах от того, чтобы сказать что-то, о чем он пожалеет; он прикрывает губы и делает глубокий вдох. — Попрощаться? — повторяет Джэхён с легким придыханием, которое Доён не может описать никак иначе как взволнованное. — Этого ты хочешь? Не этого, но сейчас разговор не о том, чего хочется Доёну. Он о том, что они должны сделать, о том, что Джэхён должен чувствовать. Они избегали этой бомбы замедленного действия так долго, как могли, но теперь на счетчике времени остались лишь однозначные числа, и им пора поговорить — все другие возможные исходы были исчерпаны. Осталось только это — им нужно попрощаться, и, если они сделают это так, им будет не так больно. Может, Доён думал, глупо надеялся и даже желал, что все будет иначе. Но он сидит здесь, вместе с Джэхёном, и последняя надежда висит между ними истонченной нитью, и Доён думает, что настало время отпустить. Он осознает, что нет никакого возможного исхода, где они счастливы вместе. Они не те люди, которые в конце оказываются вместе. — Я думаю, будет, э-эм- — начинает он, запинаясь в словах под пристальным взглядом Джэхёна. — Будет лучше, если мы сделаем это сейчас. Доёну нужно лишь определенно попрощаться, положить конец тому, что между ними были — неважно, какими размытыми и слабыми были их связи, Доён не может просто так его отпустить. И если он не попрощается сейчас, то не сделает этого никогда. — Ладно, — просто соглашается Джэхён, принимая поражение и ложась обратно в подушки. — Ладно, если тебе так хочется. Не хочется. Джэхён ясно дает понять, что и ему этого не хочется, но Доён так старается принять верное решение, то, которое будет лежать ровно между тем, чего хотят они оба. — Так будет лучше, — соглашается он, опуская взгляд на руки. Они попрощаются прямо здесь, в постели Джэхёна, где Доён был столько раз до этого. Попрощаются, как в любую другую ночь, где они встречались и расходились. Доён не знает, что сказать на прощание, он не представлял, что этот разговор пойдет так — он хотел чтобы все прошло легче, может, они бы посмеялись в конце, согласились разойтись друзьями и оставить друг друга только с хорошими воспоминаниями — но этого он не ожидал. Один год этого, что бы это ни было, заканчивается словами “удачи тебе” и неловким кивком, и Доён встает с кровати, одевается и долго смотрит на Джэхёна. Джэхён провожает его в прихожую, и Доён обувается под его тяжелым взглядом. — Может, мы увидимся до того, как ты уедешь? — легко предлагает Доён, пряча руки в карманы и выходя за дверь. Джэхён стискивает челюсти и прожигает его взглядом. — Конечно. Он звучит абсолютно не уверенным в этом. — Я зайду на твою прощальную вечеринку, — обещает Доён, вспоминая сообщение Марка, где тот спрашивает его, придет он или нет. Когда за Доёном закрывается входная дверь, он стоит за ней и ждет. Может, он думает, что Джэхён снова откроет ее, попросит поговорить снова — сделать так, чтобы они не оставляли все так, но ничего не происходит. Доён ждет и ждет, пока не слышит, как шаги за дверью становятся все тише и исчезают в квартире. Когда он идет домой, он ожидает, что ему будет больно — это прощание, которого он так боялся. Но ему не больно. Как и в те многие ночи, когда он тайно уходил из его квартиры, он не чувствует ничего. Или пытается.

>>>

Сегодня среда, и Доён просто в ужасе. Ужин — это много. Пригласить кого-то к себе домой — это, в лучшем случае для третьего свидания, и даже тогда это скорее исключение из правил нормальных, функциональных отношений. Люди, как они, у которых в шкафу секретов больше, чем в морге на нижнем этаже, обычно не ходят на третьи свидания, как у всех, и отношения у них развиваются тоже не как у всех. Технически, это могло бы быть первым свиданием, но может быть и чем-то еще, от чего Доёна тошнит, когда он смотрит в зеркало утром. Прошлым вечером он прошелся по квартире, как безумный, убедившись, что все поверхности идеально чисты, взбив все декоративные подушечки на диване, на котором, стоит признаться, засыпал чаще, чем на кровати, и сбегал за продуктами под закрытие магазина, чтобы убедиться, что сможет приготовить ужин. Он беспокойно спал, думая о сегодняшнем дне, и теперь, когда наступило завтра, ему не намного лучше. Реакция Джэхёна на приглашение на ужин доказала ему, что это не просто дружеская встреча, а скорее “мы-не-виделись-несколько-лет-давай-наверстаем-упущенное”-ужин, как будто он мог быть обычным, — на кону стоит куда больше, и именно поэтому он стоит у зеркала, пытаясь решить, что ему надеть. Взрослому человеку нет никакой нужды крутиться перед зеркалом, пытаясь понять, не делают ли эти штаны его задницу больше (и если да, то нужно ли ему это?). Доёну очень не хочется быть этим человеком, и вот он: примеряет уже третью рубашку за утро. Вообще-то, он уже опаздывает, и это унизительно: столкнуться с Джемином у поста медсестер, когда он прибегает на обход с десятиминутным опозданием. Кофе, который купил ему Джемин, остыл, и он делает грустный глоток, переводя дыхание после пробежки по лестницам, которую он предпринял, чтобы минимизировать ущерб. — Доброе утро, доктор Ким, — приветствует Джемин, несмотря на то, что все указывает на то, насколько ужасным было это утро. — Доктор На, — строго приветствует Доён, забирая со стола стопку карт, с которыми ему сегодня работать. — Прошу прощения за опоздание, на улицах ужасные пробки. — Я думал, вы ходите пешком? Ренджун сказал, что вы живете недалеко отсюда. Доён морщится и вздыхает. — Конечно, да, я просто- проспал. — Понимаю, — кивает Джемин. — Как бы то ни было, выглядите вы сегодня отлично. Доён бросает взгляд на свой наряд, который сегодня подбирал слишком долго. Большая его часть не видна под пальто, но черная водолазка выглядывает из-под него и выдает его. — Спасибо, — с маленькой улыбкой говорит он. — Я видел доктора Чона утром, он тоже выглядел хорошо, — как бы невзначай отмечает Джемин, только вот делает он это совершенно не незаметно, и Доён краснеет до самых кончиков ушей. Доёну не нужно принаряжаться, чтобы его заметили. Тот факт, что он не надел свой халат — у него сегодня только амбулаторные процедуры — привлекает внимание. — Чудесно, — отмахивается он, улыбаясь сквозь боль. — Мы уже опаздываем, пошли. В течение дня все не становится лучше. Когда он сталкивается с Джэхёном в столовой — Джэхён выходит вместе с Ренджуном, Доён как раз садится за столик с Тэёном — они встречаются взглядами, и Доён видит, как хорошо сегодня выглядит Джэхён .А потом Тэён не затыкается о том, свидание это или нет, с легкостью переключаясь с того, как его дочка отказывается от еды, на личную жизнь Доёна, при этом обедая. Доён с трудом выживает. В комнате отдыха оказывается пусто, когда он заходит, и он оглядывает диванчик, думая о том, чтобы прилечь и вздремнуть, пока ждет Джэхёна — но потом дверь открывается, и ему больше не приходится ждать. Джэхён здесь, и Доёну не нужно признавать, что он ждет его — вместо этого они просто пойдут домой, вместе. Вместе. Джэхён никогда не был в его квартире, что значит: помимо неловкости, окружающей их предстоящее не-свидание, Доёну нужно пережить неловкость довольно разочаровывающей экскурсии по квартире. В ней нет ничего особенного, хотя в прошлом году он стал уделять больше времени на заботу за растениями и даже купил салфеточки для кухонного стола, но все равно — его квартира это не больше, чем просто место, куда он приходит спать и принимать душ между сменами. Когда он заканчивает болтать и извиняться за состояние своей квартиры — несмотря на то, сколько часов он провел вчера за уборкой, он все еще чувствует необходимость извиниться — они оказываются на кухне, где Джэхён предлагает ему помочь ему с ужином. И пока Джэхён режет лук на его кухонной тумбе, Доён немного зависает, глядя на него так, будто не может поверить, что он здесь. Это так далеко от того, с чего они начали, и, может, это даже слишком, но он выглядит точно так же, как и Джэхён, который сидел с ним на кухне, когда он готовил ужин, раньше — только вот сейчас он научился приносить пользу. Это тот же Джэёхн, с которым Доён ходит в медицинский университет. Они все так же разговаривают — и вне стен больницы, наедине и без людей, которые могли бы их осудить, они так же работают. Джэхён так же смеется, дурацкие шутки все еще кажутся им настолько несмешными, что они начинают хохотать от своих каменных выражений лиц, и Доён все еще замечает маленькие детали в Джэхёне — как он тихо мычит, когда нетерпелив, или как играет со своими волосами, когда волнуется. В знакомую рутину так легко провалиться обратно, настолько — что ужин оказывается вовсе не странным. Они вместе готовят и вместе едят за столом Доёна, — и это отличается от привычного: их стол теперь не одновременно рабочий стол Доёна, и сковородку они ставят не на учебник — но не кажется непривычным. Восстанавливать связь с Джэхёном вовсе не странно. Они всегда ладили, и время это не изменило — изменилось лишь все вокруг них. Только после того, как они доедают ужин, и Доён смотрит на пустую бутылку из-под вина на тумбочке (ту, которую Джэхён принес в качестве подарка, явно дорогую, так что это изменилось — но они все еще предпочитают красное вино всему остальному), он начинает чувствовать, как комфортное ощущение чего-то знакомого начинает исчезать. Он, к сожалению, знает, почему. Хотя они ни разу не были на официальном свидании, они ужинали вместе несколько раз — в конце концов, им обоим нужно было есть, и совместные ужины стали удобным продолжением их договоренности. (Может, Доён немного жалел Джэхёна, потому что он был ужасным поваром и его соседи были не лучше — он просто хотел, чтобы он питался здоровее. У него была и личная выгода.) Разница в том, что сейчас Доён и Джэхён — двое профессионалов, ужинающих вместе вне работы, а тогда совместный ужин почти всегда вел к сексу — потому что на этом и строились их отношения — а теперь этого не случится. Так что, к тому моменту, когда они уже должны были достигнуть того момента, когда вино кончается и они перемещаются на кровать — или остаются на диване, если в нестроении рисковать и быть обнаруженными — все становится некомфортным, потому что сейчас они этого сделать не могут. Но у них все равно кончилось вино, и что-то нужно сделать. Доён не настолько плохой хозяин, чтобы отпустить гостя без еще одного напитка. — Хочешь выпить чего-нибудь еще? — очень дипломатично предлагает он. Они сидят напротив друг друга за обеденным столом, с которого Доён давно уже убрал тарелки и поставил вино в самый центр, словно разделитель между ними. — Могу сделать чай, если хочешь. — Мне не стоит засиживаться допоздна, — указывает Джэхён. Еще нет даже десяти, и Доён не знает, хочет ли, чтобы Джэхён остался, хотя может и лучше ему уйти. У них работа завтра утром, и все уже хорошо и так, как есть. Просить большего будет жадностью, а Доён всегда был жаден, когда дело доходило до Джэхёна. (И это не закончилось хорошо.) — Ты прав, — тянет Доён. (Он думает, что хотел бы, чтобы в этот раз все закончилось хорошо.) Джэхён благодарит его за ужин, и Доён говорит, что он был рад — и что следующий ужин на нем, словно это какое-то обещание следующего раза, которого он не может дождаться. Все идет хорошо до того, как они оказываются в коридоре, и Джэхён надевает пальто и обвязывает вязаный шарф, который Доён помнит еще из колледжа, вокруг шеи. — Так, — начинает Джэхён, сунув руки в карманы пальто и медленно покачиваясь на пятках вперед-назад. Его волосы примяты под теплой вязаной шапкой, а шарф натянут до самого подбородка, и он выглядит очень юным — очень похожим на Джэхёна, которого Доён знал в университете. Джэхёна, которого Доён точно поцеловал бы на прощание. — Тогда мне пора. Ему и правда пора. — Пора, — соглашается Доён, но Джэхён не делает ни шага к выходу. Это так соблазнительно. Доён знает, что ему придется привыкнуть к этому, что им понадобится время разобраться с этим, но сейчас он думает, что, может быть, ему нужно еще немного больше Джэхёна. Он делает шаг вперед, тянется поправить воротник джэхёнового пальто, немного заправляя внутрь шарф. Они близко, ближе, чем ему хотелось бы — достаточно близко, чтобы он мог почувствовать его духи, достаточно близко, чтобы сделать большой шаг назад, когда он закончит, чтобы создать между ними хоть какое-то физическое расстояние, которого Доён не чувствует в своем сердце. — Что ж, ладно, — наконец решает Джэхён, вынимая руку из кармана и кладя ее на дверную ручку. На кончике языка Доёна повисает протест, что-нибудь о том, что на улице холодно, темно, поздно — Доён попытается найти любое оправдание, потому что, если Джэхён хочет остаться, он не против. — Доён, — произносит Джэхён, стоя одной ногой за дверью и вдруг вновь притягивая все внимание Доёна к себе. — Да? — с ожиданием спрашивает Доён. Он тянется, чтобы взять Доёна за запястье, нежно его сжимая. — Увидимся завтра. Доён почти тает, и сердце его заполняется теплом, когда он смотрит на Джэхёна. — Увидимся завтра, — откликается он, чувствуя как горят щеки.