palpitations

<<<

— Привет, — здоровается Джэхён; звучит он точно таким же удивленным, как и Доён при виде его. — Привет, — отвечает Доён, чувствуя, как сердце бьется где-то в горле. Они попрощались вчера, в спальне Джэхёна, и это прощание должно было быть последним — Доён не планировал столкнуться с Джэхёном на вечеринке и быть снесенным с ног снова. Встреча с ним ломает все доёновы планы и неприятно тянет что-то в его груди. Этого не должно было случиться. Это не входило в планы. Джэхёна не должно быть здесь. — Что ты здесь делаешь? — Ну, — начинает Джэхён, и Доён с облегчением понимает, что не одному ему некомфортно. — Чону не хотел идти один, и я решил присоединиться. Доён оглядывает комнату, ища Чону, потому что эта история похожа на ложь — может, Доён хочет, чтобы она оказалась ложью, может, он хочет, чтобы Джэхён был здесь ради него. Чону нигде не видно. И Джэхён скоро выпускается, ему нечего делать на вечеринке, устроенной больницей для новых интернов. Это даже не хорошая вечеринка. Доён скучал весь вечер и пытался незаметно выскользнуть из разговора с профессором, который не затыкался о том, как не хочет, чтобы Доён уходил от них. И первая его возможность улизнуть и взять себе выпить превратилась в это — он столкнулся с Джэхёном у бара. Пока вечер проходит не очень. Джэхён правда не должен быть здесь и все портить. Джэхён даже не проходит интернатуру в этой больнице. Доён коротко задумывается, как он вообще попал внутрь — но не собирается говорить этого вслух. — Сначала я подавался на их программу, — объясняет Джэхён, воруя с тарелки Доёна беконовый рулетик, — если не попаду в Хопкинс, понимаешь? Вот они и пустили меня. — Ясно, — тянет Доён, незаметно бросая взгляды на то, как Джэхён держит трубочку в губах. Доёну думается, что видеть Джэхёна после того, как они расстались в прошлый раз, должно быть больнее — но снова, когда у них все было как у всех? Встретиться с Джэхёном в баре после того, как они договорились, что больше не будут спать, мало чем отличается от того, чтобы встретиться с ним в баре до того, как они решили все прекратить. — Так ты здесь ради бесплатной еды? — спрашивает Доён. — Я еще не ел, — говорит Джэхён, — и эта вечеринка скучная. — Ты прав, — соглашается Доён. Самая главная часть этой вечеринки — это то, что директор их программы поприветствовал их и сказал, что большинство их будущих коллег не смогли прийти просто потому что истинно в стиле хирургов оказались заняты работой, а потом — что и их жизнь превратится в то же самое всего через пару недель. Это, скорее всего, не шутка, потому что это доёново будущее — но Джэхён здесь, и он не входит в это уравнение, так что смысла в этом никакого. А в следующих его словах смысла еще меньше. — Хочешь вернуться ко мне? Я могу приготовить тебе рамен. Доён не знает, как это приглашение срывается с его языка. Может быть, это сила привычки — так оправдаться было бы проще всего. Может, какая-то часть Доёна не хотела, чтобы их последний раз оказывался последним. В нем не было ничего особенного или запоминающегося, да и не должно быть, но Доён не хочет, чтобы их с Джэхёном последний раз будет всего лишь чем-то таким. Прошли месяцы, он должен получить что-то особенное, как какой-нибудь сувенир от Джэхёна. Люди, которые спали друг с другом несколько месяцев, не должны просто вот так прощаться и все заканчивать. — Ты уверен? — предсказуемо спрашивает Джэхён. Как будто недостаточно того, что Доён его хочет, ему нужно прямо это спросить. Ему никогда не достаточно, когда дело доходит до Джэхёна. Доёну никогда не хватает. Пьяный он или нет, последний это раз или нет. — Да, ты же сказал — эта вечеринка отстой, — соглашается Доён: простое оправдание тому, почему они уходят вместе. Доён сдерживает свое обещание и готовит Джэхёну поесть. Когда они возвращаются в его квартиру, он кипятит воду и варит рамен, пока Джэхён сидит на кухонной тумбе наблюдает за ним. И это ничем не отличается от всех прошлых разов, когда они делали это, и заканчивается это тоже точно так же. Как всегда — Джэхёну становится скучно его ждать, настолько, что Доён чувствует, как его рука скользит по его талии, притягивая его к себе и прижимая к кухонной тумбе, целуя его. Они целуются не как люди, у которых осталось три дня. Вместо этого — они целуются так, будто у них есть все время в мире, хотя на самом деле — времени у них до того, как закипит вода. Тихое бурление за их спинами с каждой секундой становится все громче, и Доёну приходится отстраниться, чтобы увидеть как горячая вода стекает по плите на пол. Горячее дыхание Джэхёна сменяется тихим смешком прямо ему на ухо, когда тот выругивается и поворачивается выключить плиту. — Еда подождет, — говорит Джэхён, проскальзывая рукой по его пояснице, чтобы удержать на месте и не дать потянуться за полотенцем, чтобы вытереть плиту. — Джэхён, — ноет Доён в неудачной попытке отстраниться. Вместо этого Доён касается своим носом его, привлекая все его внимание к себе, пока они снова не целуются. Мягко, нежно и осторожно — словно они не терялись друг в друге, пока в кастрюльке выкипала вода для их ужина — пока не меняется, пока у Джэхёна не кончается терпение и он обхватывает Доёна за талию. — Я потом помогу тебе прибраться, — шепотом обещает Джэхён: очень действенная техника соблазнения. Джэхён человек слова, и если Доён удачно разыграет карты, то сможет получить рамен-после-секса, блюдо, которое Джэхён любит делать больше всего. Но люди, которые попрощались вчера, не целуются на кухне посреди ночи. — Мы сказали, больше не будем, — пытается Доён, потому что именно это он обещал себе. Это так жалко и полностью бесполезно, и Доён даже не хочет пытаться,но не может позволить Джэхёну победить — и сдаться даже без боя он не может. — Пожалуйста, — шепчет Джэхён в его губы, и Доёну физически больно думать о том, что это может быть последний раз, когда он слышит, как Джэхён зовет его по имени. Не может такого быть. Он не хочет, чтобы это было в последний раз. — Доён, прошу, — снова пробует он, создавая между ними небольшое расстояние. Они встречаются взглядами, и длинные ресницы Джэхёна целуют его щеки, и он так прекрасен, и взгляд его такой уязвимый, что у Доёна срывается дыхание. — Всего последний раз, я просто хочу- В этом есть что-то неправильное, в том, что Джэхён умоляет, и Доён чувствует себя ужасно. Может, вот так ощущается все, когда вы уже попрощались, когда вы знаете, что ваше время сейчас — взятое взаймы. Но даже если ему и больно, Доён не может отказать, потому что, как бы он ни пожалеет об этом утром, — если Джэхён уйдет сейчас, он будет жалеть об этом всю ночь. — Доён, — снова зовет Джэхён, и Доёну хочется, чтобы это никогда не заканчивалось. Ему тяжело дышать, и его накрывает желанием с головой, и Доён чувствует себя точно так же. — Я так тебя хочу, Доён, прошу. Доён ахает, чувствуя себя так, будто его положили на плиту, и внутри него распространяется пламя, заставляя желание внутри него пылать сильнее. Еще всего раз. — Да? — спрашивает Доён, и взгляд Джэхёна разбивает сердце. Доён все еще здесь главный, он все еще может это остановить, может сломать его — может причинить Джэхёну такую боль, от которой будет больно ему самому. В конце концов, здесь никто не победит. — Покажи мне. Джэхёну не нужно ему показывать, потому что Доён уже знает. Он чувствует это в его прикосновениях, в том, как Джэхён медленно заставляет его разбиться на части, и в том, как он касается его, ощущается не только похоть. Доён знает, насколько Джэхён его хочет, потому что ему кажется, что это лишь часть того, как он сам хочет Джэхёна. И может быть, в этот раз он и правда прощается, когда целует Доёна. Может, это потом будет ощущаться как поцелуй, который хочется запомнить, как последний. Может, и эти прикосновения будут ощущаться, как последние, только вот сейчас ему так не кажется. Он никогда не чувствует этого с Джэхёном. Все ощущается только правильно. Джэхён — единственный, кто может заставить его чувствовать себя так, и Доён будет безумцем, если откажется от этого до того, как будет пора. Позже, когда Джэхён приносит ему в кровать тарелку дымящегося рамена, Доён думает, что несмотря на все, что он сказал, Джэхён сейчас там, где ему место. Джэхён должен остаться, пока он здесь, потому что Доён уже научился с ним прощаться — но еще лучше ему удается думать, что они смогут сделать все правильно.

>>>

Ужин с Джэхёном поднимает на свет две очень важные проблемы. Первая — Доён все еще его не разлюбил, и то, что они делают сейчас, возвращает его назад. Нельзя отрицать, что Джэхён все еще привлекает его, физически это так и не прекратилось — но это чувствуется еще и в том, как легко Джэхён заканчивает за него фразы, знает Доёна настолько хорошо, чтобы знать, что он думает, помнит, какой кофе он любит, и ухаживает за ним так, как может только он. Джэхёну нужно просто существовать, чтобы Доён снова упал в него. Вторая — Доёну хочется большего, чем просто ужин, и это опасно. Доён никогда не был хорош в том, чтобы принимать Джэхёна маленькими порциями, ему всегда хочется все или ничего, и сейчас ему хочется всего. И третья — сочетание первой и второй, — это то, что они работают вместе, и у Доёна не выйдет избегать его даже если он попытается. (И он никогда не был хорош в том, чтобы пытаться.) — Хватит пялиться, — бормочет Тэён, пихая его локтем в бок. Они стоят рядом над инкубатором в отделении интенсивной терапии новорожденных, и Доён перестал обращать внимание на пульс ребенка где-то с минуту назад. Вместо этого он смотрит через окно в комнату для пациентов на другом конце коридора, где Джэхён сидит с родителями его пациента. — Ты позоришься. — Прости, — Доён откашливается, безуспешно отводя от Джэхёна взгляд. Видеть его таким, ярким и позитивным, когда он успокаивает взволнованных родителей, словно сладость для Доёна — приторная и вызывающая безумную зависимость. — Я серьезно, — шипит Тэён, вставая в поле его зрения и загораживая вид. — Ладно, прости, я перестану, — Доён наконец бросает попытки выглянуть из-за его плеча. — Мы поужинали вчера вечером, и- — И в этой комнате полно новорожденных, сомневаюсь, что им нужно об этом слышать, — Тэён кивает на родителей, стоящих неподалеку от них. — Точно, — Доён откашливается. Ему не удавалось сконцентрироваться весь день, разум был затуманен мыслями о прошлой ночи, ужином с Джэхёном, Джэхёном в его квартире — всем, связанным с Джэхёном. Это почти что болезнь. — Так, как все прошло? — спрашивает Тэён, когда они выходят из интенсивной терапии, находя в тишине коридора какое-то подобие уединения. — Мы просто поужинали, — тянет Доён, чувствуя, как за губы тянет улыбка от воспоминания: как Джэхён помогает ему нарезать лук, как Джэхён накрывает на стол, как Джэхён- — И? Тэён возвращает его в реальность, где они — два доктора, два профессионала на рабочем месте. — И выпили чаю, и поговорили, и все прошло хорошо — э-эм, встретиться с ним снова, поговорить. — Вау, — произносит Тэён, оглядывая его с ног до головы и расплываясь в широкой улыбке. — Тебе это очень идет. — Что? — Развитие персонажа. Доён алеет тремя оттенками красного и прячет лицо в медицинских картах. И как будто удача его ненавидит: он слышит приближающиеся к ним шаги, и точно знает, что это Джэхён. — Доктор Ли, — приветствует Джэхён, к счастью, притворяясь, что Доён не стоит здесь, уставившись на него, — это о Кевине, пациенте с заменой клапана аорты, его родители здесь, и у них есть вопросы о процедуре, — говорит он. — Я могу- — начинает Тэён, когда в его кармане срабатывает пейджер. Он быстро проверяет его, и лицо его вытягивается. — Это из садика. Кажется, Ара снова капризничает, они звонят мне целый день. Знаете что? Доктор Ким ассистирует на этой операции, он может поговорить с родителями. И, конечно же, потому что у Вселенной явно есть что-то против него, потому что он остается наедине с Джэхёном, чтобы поговорить с родителями. — Мистер и миссис Ли, это доктор Ким, один из хирургов, работающих с вашим сыном, он может ответить на ваши вопросы, пока я ставлю ему капельницу- — начинает представлять Доёна Джэхён. — А что такое капельница? — мальчик, Кевин, перебивает его, выглядя совершенно не готовым к сотрудничеству — его ручки сложены на груди. — Всего лишь маленькая трубочка, которую мы подсоединим к твоей руке, — объясняет Джэхён, держа в руках раствор. — А это больно? — спрашивает он с полностью серьезным лицом. — Милый- — его мама начинает спорить, но Джэхён ее перебивает. — Это что, иголка? — спрашивает мальчик — теперь в его голосе едва слышится страх. — Это иголка, но будет почти не больно, — снова пробует Джэхён. Ребенок смотрит на него скептично, а потом бросает короткий взгляд на Доёна, который вовсе не подходит для работы педиатром — его лицо его выдает. Ставить капельницу больно, и Джэхён сейчас пытается скрасить скрасить правду. А Доён, видимо, все ему портит. — Я вам не верю, — в конце концов решает пациент, дуя губы. Джэхён хихикает. — Хочешь, я тебе докажу? — предлагает он. Мальчик нетерпеливо кивает. — Хорошо, доктор Ким поставит мне капельницу, — решает Джэхён, жестом прося Доёна подойти ближе. — Ты серьезно? — Доён хмурится, глядя, как Джэхён скидывает халат и закатывает рукав рубашки. — Да, — отвечает Джэхён, беря повязку и затягивая ее вокруг руки. — Вот это мы используем, чтобы добраться до вены, погляди сюда, — Джэхён указывает на свою руку, показывая мальчику набухшую вену. — А это больно? — спрашивает ребенок, указывая на то, как повязка вжимается в джэхёнову руку. Джэхён качает головой; челка спадает ему на глаза. — Я даже не чувствую. Он вытягивает руку, протягивая Доёну салфетку. Доён знает, как ставить капельницу — хотя давно уже не делал это сам, — но сейчас, когда он держит руку Джэхёна, в его голове пустеет от ощущения его тепла и того, как подчеркиваются его мышцы. Повисшая тишина немного смущает. — А теперь, — Джэхён откашливается, привлекая внимание Доёна. — Доктор Ким сейчас введет иглу, это будет как небольшой щипок, — говорит Джэхён, кивая, чтобы Доён продолжал. И Доён чертовски хорошо знает, как это делать. Ему не нужны подсказки — хотя наверное нужны, потому что руки его немного дрожат, когда он достает игру из упаковки. — Значит, будет немножко больно, — говорит Джэхён Кевину, переводя взгляд с иглы на пациента, который пристально смотрит на руки Доёна. Доён устанавливает раствор для капельницы, коротко улыбаясь при виде театрально нахмуренных от боли бровей Джэхёна. Когда Доён приклеивает иглу к руке Джэхёна, делает это он с алеющими скулами — то, как он сжимает руку Джэхёна, кажется куда более интимным, чем должно быть. — Видишь? Почти не больно, — кивает на капельницу Джэхён, глядя на пациента и явно не обращая внимания на то, как Доён все никак не может ослабить хватку на его плече. — Ладно, — со вздохом сдается пациент. — Я это сделаю, но только пусть вы поставите — тот доктор очень волнуется. Пациент указывает пальчиком в направлении Доёна, и Доён краснеет еще сильнее, опуская взгляд на руки в попытке спрятать это. — Конечно, я поставлю, — тихо смеется Джэхён. — Я принесу еще один набор, доктор Ким, поговорите с родителями?

<<<

Доёну не потребовалось ничего, чтобы снова оказаться в постели с Джэхёном, так что он не обманывает себя, думая, что следующие три дня не будут такими же. На следующий день Джэхён пишет ему, спрашивая, не хочет ли он поесть рамен в том ресторанчике в стене, куда они любят ходить, и Доён как раз собирался заказать себе обед, так что предложение Джэхёна слишком удобное, чтобы отказаться. Вечер заканчивается, как и большинство их вечеров, в постели Джэхёна. День, когда Джэхён уезжает, не отличается от любого другого. Он видит Джэхёна в библиотеке, где он возвращает стопку учебников, которые использовал, как подставку для ноутбука, и они здороваются, не так, как делают это люди, которые пытались попрощаться и снова оказались в постели друг с другом. Доён не думает, что есть какой-нибудь этикет для таких ситуаций. Они не останавливаются, чтобы поговорить, потому что Джэхён торопится, чтобы успеть в отдел международных отношений — что-то связанное с его оценками, — что-то, чего Доён не до конца понимает, когда они проходят мимо друг друга. Это похоже на обычный день, будто бы Доён увидится с Джэхёном на вечеринке в общежитии, а потом — увидит его на утром, когда проснется рядом с ним, а потом — за завтраком, который приготовит на его кухне. Только вот когда-нибудь всему нужно измениться. Джэхёну нужно уехать. Его самолет улетает рано утром — это Доён знает только потому, что ему рассказал Марк. Если бы он мог выбирать, то предпочел бы знать как можно меньше о его предстоящем отлете, потому что тогда он становится реальным, а реальным он все еще не ощущается. И смотреть, как Джэхён выходит из библиотеки — места, где они виделись столько раз до этого, — ощущается точно так же, как и в прошлые дни. Здесь Доён часто встречался с Джэхёном, и они занимались вместе, делясь запрещенными здесь сладостями и распаляя друг друга над тем, что должно быть отчетом по лабораторной. Это знакомое место, и это последний раз, когда Доён его здесь видит. Доён не смотрит, как Джэхён уходит, думая, что им осталась всего одна ночь до его отъезда. Сегодня в его квартире вечеринка, устроенная, в основном, чтобы отпраздновать выпуск — Чону устроился на летнюю стажировку в местную клинику, так что уходит он пораньше и выпуск они празднуют тоже раньше. Марк переезжает в свою квартиру на оставшиеся годы учебы в университете, так что это неплохой шанс полностью разнести квартиру, которую им не придется убирать. И в какой-то момент этой ночью Джэхёну придется уехать. Он сядет на поезд до аэропорта, и Доён никогда не увидит его снова. Доён пытается не думать об этом, об аэропорте — о том, как Джэхён покинет его жизнь навсегда. Это не счастливая мысль, не та, которую Доёну хотелось бы думать на вечеринке, но она все вертится где-то в его подсознании, пока он собирает остатки своих вещей. Он переезжает в квартиру поближе к больнице, откуда путь на работу будет не таким неприятным, и он не будет так сильно чувствовать себя студентом. Может, он не осознавая этого забывает о времени. Может, если он будет честен, у него есть чувства к тому, что они с Джэхёном попрощаются сегодня — и это не самые лучшие чувства, так что о времени он забыл не так уж и случайно. Их официальное прощание совершенно ничего не значило, но сейчас все будет по другому — это будет определенный конец, с прощанием или нет. Джэхёна больше рядом не будет, и Доён не думает, что они продолжат переписываться. Никто из них не выразил желания общаться дальше, и Доён унесет этот договор за собой в могилу. Они четко дали друг другу понять, когда говорили об этом, что это прощание — или это была лишь еще одна связь между ними. Что бы это ни было, скоро оно закончится и чем больше Доён думает об этом, тем больше его наполняет страх. Когда он попрощался с ним, это было запланировано, Доён это контролировал. Он начал этот разговор, он взял инициативу — он хотел поставить точку во всем этом, когда еще мог. А теперь у них не было времени на прощание. Джэхёну нужно было просто уехать. И Доёну теперь просто нужно жить с этим.

>>>

У Доёна есть медицинская степень, под его именем на белом халате, написаны маленькие буквы MD, он практикующий врач — он зарабатывает деньги буквально тем, что держит сердца людей в своих руках, и сейчас он в ужасе из-за ребенка. Ара не плакала с самого того времени, как попала сюда. Когда Тэён принес ее к Доёну в квартиру и пятнадцать минут стоял в дверях, прощаясь с дочкой, она плакала, потому что прощался Тэён куда драматичнее, чем малышка смогла выдержать. Потом Доён взял ее в руки и походил с ней по квартире, успокаивая ее, пока она не перестала плакать и не засунула в рот большой палец. Сегодня у Тэёна первый день в отрыве от малышки, и для него это наверняка гораздо травматичнее, чем для его дочки, которая не плакала с того, как Тэён ушел. На самом деле, она такая тихая, что Доён начинает волноваться, что что-то пошло не так. Прошло два часа, и все, что она делала — сосала большой палец, издавая странные звуки, пока у Доёна затекала рука. — Ты не хочешь есть? — спрашивает Доён, ходя с ней по кухне. Он знает, что если она заплачет, это будет значить, что ей нужно или поесть, или поспать, или чтобы ей поменяли подгузник, и Доён начинает думать, что он сломал ее, потому что она ничего из этого не просила уже долгое время. — Пожалуйста, скажи мне, что с тобой все нормально. Тэён меня убьет, если что-то пойдет не так- На самом деле, Доён считает, что это было плохой идеей — сидеть с дочкой Тэёна, — но тот настоял, что это обязанность крестного, и им сегодня нужно заняться домашними делами, которые не подходят для двухмесячной малышки, так что вот он Доён — использует свое свободное время на то, чтобы сидеть с Арой. — Не хочешь поесть? — снова спрашивает ее Доён, показывая ей пакетик смеси. Она смотрит на него, а потом — обратно на Доёна, все еще молча. — Ладно, есть не хочешь, но что насчет подгузника, а, тебе не нужен новый? Ожидаемо — Ара ничего не говорит. Доён смеряет взглядом на пачку подгузников, стоящую на другом конце кухонной тумбы, но решает ничего не делать. Прошло всего два часа. — Ну, ты и не спишь… Чем больше Доён на нее смотрит, тем больше думает, что что-то идет не так. Дети не должны молчать так долго, и не успевает он объяснить это себе — или ей, он хватает телефон и набирает номер Джэхёна. — Привет, — говорит Джэхён, отвечая на звонок, слегка хрипло. — Прости, я тебя разбудил? — сейчас десять вечера, но у Доёна в руках младенец, и у него нет никакого восприятия времени. — Немного, да, — смеется Джэхён на той стороне. — Ты на дежурстве? — У меня сегодня выходной, — говорит Джэхён. Доён знал, но удобно забыл. — Что случилось? — Я сегодня сижу с ребенком, — признается Доён, снова опуская взгляд на Ара, которая довольно сосет большой палец и глядит на Доёна. — И я волнуюсь, что с Арой что-то не так, она не… э-эм… ну, она очень тихая. — Это не значит, что что-то не так, — отвечает Джэхён. — Но я могу приехать, если тебе станет лучше. — Пожалуйста, — выдыхает Доён в телефон, его накрывает волной облегчения от предложения Джэхёна — ему не пришлось просить самому. — Одно условие, — говорит Джэхён; на другом конце слышится шуршание. — Я еще не ел, так что тебе придется сделать мне завтрак. — Договорились, — соглашается Доён. Он и сам не успел приготовить себе завтрак между пробуждением и приходом Тэёна. Джэхён показывается у него на пороге десять минут спустя, отпечатки линий складок от подушки все еще видны на его щеках. Это непривычно — видеть его не в халате, в простых джинсах и рубашке, но одновременно с этим Доён чувствует что-то, слишком долго глядя на него в упор. Джэхён смотрит только на малышку, которую держит Доён, и не успевает он этого понять, его обязанность няни меняется на обязанность повара, и он смешивает тесто для панкейков, пока Джэхён держит Ара, сидя за обеденным столом и играясь с ней погремушкой. Доён не пялится — это было бы неправильно. Все в этой сцене заставляет сердце Доёна биться быстрее: маленькие тихие звуки Ара и нежные слова Джэхёна, воркующего с ней, похожи на завораживающую мелодию. Может, именно это заставляет Доёна волноваться — мысль о том, что ему, может быть, не стоит смотреть. Если он смотрит, то все становится реальнее, образ Джэхёна в его квартире такой настоящий, что Доёну страшно, что если бы он будет смотреть слишком долго, то не сможет больше без этого жить. Только вот Доён смотрит — потому что не может справиться. И он налил в тесто слишком много молока и не слышит ни слова из того, что говорит Джэхён. — Прости, можешь повторить? Джэхён, по крайней мере, достаточно вежлив, чтобы притвориться, что он не видел, как Доён пялился, когда тот наконец выходит из этого состояния. — Когда ты в последний раз ела — Э-эм, — начинает Доён, пытаясь думать, но это оказывается сложно. Ара тянет за пуговицы на кардигане Джэхёна, отвлекая его. — До того, как приехала сюда, Тэён сказал, что покормил ее, прежде чем они уехали. — Ладно. Ей нужно дать еще одну бутылочку, прежде чем она пойдет спать, она устала. Точно. Бутылочка. Для ребенка, за которым Джэхён пришел заботиться. Доён отлично может приготовить бутылочку. — Я могу приготовить- — начинает Доён, но Джэхён перебивает. — Я сделаю, где ее сумка? Доён на знает, что это возможно, но вот он — в своей кухне, пытается приготовить панкейки, пока Джэхён стоит на другом конце комнаты, опираясь поясницей на тумбу, держа в руках малышку и воркуя над ней, пока она пьет. Он не смотрит на него, находя себе отвлечение в жарке панкейков на плите, но точно осознает, что он здесь. Как все переменные во вселенной сложились так, что они теперь здесь — за пределами его понимания. И он не может сделать ничего, кроме как наслаждаться. — Панкейки? — вдруг спрашивает Джэхён; его голос раздается прямо у доёнова уха, когда он переглядывает через его плечо, чтобы посмотреть. — Да. я помню, что тебе они нравятся, так что- — Нравятся, — перебивает Джэхён. — Мне нравятся твои. Тарелка стучит о тумбу немного слишком громко, когда Доён ставит ее. — Хорошо, — говорит он, сдерживая улыбку, которая явно приведет его к тому, что в его груди расцветет теплое чувство, то, которое заставит его хотеть снова взглянуть на Джэхёна, которое заставит его хотеть- — Думаю, она устала. Я уложу ее, а потом помогу накрыть на стол, хорошо?

>>>

Влюбляться в Джэхёна впервые было сложно: много отрицания, попыток отговорить себя от этого, а потом — ещё больше отрицания. Доён никогда не хотел, чтобы это случилось: это было побочным эффектом всего остального, что Джэхён делал с ним. Влюбляться в Джэхёна во второй раз — совершенно по-другому. Это случается естественно, наверное даже так, как должно было бы случиться в первый раз, не упади Доён с головой в неправильные намерения. Это случается, когда Джэхён приносит ему кофе по утрам, придерживает для него двери лифта, спрашивает, не хочет ли он пообедать вместе, и в конце концов — когда он говорит, что наконец нашел терку для сыра, и сейчас самое время ему пригласить Доёна на ужин, как он и обещал. Это оказывается ложью. Джэхён не разобрал последние коробки в своей квартире и не нашел терку для сыра, но он хочет пригласить Доёна на ужин после работы, даже если это оказывается небольшой пиццерией через дорогу, где они сидят в небольшой кабинке в углу ресторана и делятся друг с другом едой, много смеясь. Доён ловит себя на том, что в его груди растет то же чувство любви, и тепло распространяется по телу, когда он смотрит, как Джэхён рассказывает что-то, провожает его домой до самого порога, будто бы их спонтанный ужин был запланирован. Он не целует Джэхёна, как бы ему этого ни хотелось. Так бы поступил Доён четыре года назад, здесь никаких сомнений. Он пригласил бы его войти и выгнал бы на рассвете. Доён сейчас не такой смелый, он не уверен в их отношениях сейчас, и, самое главное, — боится совершить ошибку. Они не сделают это снова, он пообещал себе. Потому что они не дали название тому, что между ними, Доён не может не чувствовать, будто это что-то вроде второго шанса — или даже первый шанс — первая искренняя попытка не испортить все, и Доёну хочется сделать все правильно. Он думает, что это предположение говорит о том, что им есть что терять, что теперь это важно, что они не беспечны друг с другом, с чувствами друг друга — это делает все хождение вокруг да около и неловкости на сто процентов стоящими того. А еще Доён пытается быть профессионалом — ключевое слово "пытается". Это сложно, когда Джэхён выглядит так, как он выглядит, в форме и когда он появляется, куда бы Доён ни пошёл в больнице. Джэхён в комнате для посещений, в комнате для дежурных, где Доён пытается поспать, он в неотложке, где Доён чуть в него не врезается, и, в конце концов, в конце дня, когда Доён заканчивает переодеваться и возвращается в неотложку, где в процедурной забыл свой телефон, Джэхён тоже оказывается там. Должно быть, Джэхён видел, как он возвращался в одну из палат, в ту самую, где Доён ассистировал ему сегодня с бронхоскопией, когда они извлекали игрушечную машинку, случайно проглоченную малышом, потому что Доён не успевает даже взять телефон, когда двери открываются. — Привет, — Джэхён все еще в халате, который лежит на его плечах. Сегодня он на дежурстве, и Доён почти что взял еще одну смену, чтобы оказаться с ним в одной комнате и говорить до самого утра, — может, они даже обсудили бы свои планы на завтрашний ужин. Но у Доёна уже слишком много часов на этой неделе, и ему очень хочется отдохнуть перед завтрашним днем. Завтра пятница, и она неофициально стала из вечером для свиданий. Чаще всего пятницы совпадают так, что у них нет работы вечером или на следующий день, так что вечера они естественно начали проводить так. В прошлую пятницу они ходили в музей, до нее — в ресторан на крыше (и отморозили задницы, сидя у окна), а в пятницу до этой — ужинали у Джэхёна дома. Эта пятница пройдет примерно так же — только потому, что это пятница перед днем рождения Джэхёна, и он выбирает, куда они пойдут. Их свидания были простыми. Просто они вдвоем проводили время вместе, восполняя все, что упустили за четыре года, что, в общем-то, не ощущается как много. Иногда Джэхён говорит о Балтиморе, но с нежностью, с какой говорят о чем-то из прошлого, и Доён постепенно начинает рассказывать о том, что было у него в жизни, когда Джэхёна в ней не было, через небольшие намеки и упоминания вскользь. Они почти не делали этого — почти не разговаривали. В прошлую пятницу Джэхён поцеловал его в щеку на пороге его дома, и внутри Доёна все связалось в узлы на весь оставшийся вечер, и он даже написал огромное восторженное сообщение Тэёну об этом, прежде чем осознал, что Тэён никогда не позволит ему забыть что-то несколько стыдное, и стер все, что написал. Нет, Доён пытался относиться к этому нормально. Настолько нормально, насколько можно, когда твой бывший внезапно возвращается в твою жизнь четыре года спустя и решает, что в оба хотите сделать все правильно. Потому что именно к этому они идут, так Доён думает — надеется. Они просто двигаются медленно (очень медленно) — в отличие от того, как нырнули в отношения с головой в прошлый раз. — Уходишь домой? — спрашивает Джэхён, подходя к нему. Неважно, как медленно они двигаются, сердце Доёна все еще колотится, когда Джэхён оказывается настолько близко. Все эти годы вдали друг от друга, и Джэхён все еще делает это с ним. — Да, — говорит Доён. — Сегодня у меня выходной. — М-м-м, повезло тебе, — тянет Джэхён. — Есть планы? — Нет, — отвечает Доён, — ну, да — закажу доставку, и я не смотрел два новых эпизода "Королевства", так что- — Я думал, что мы посмотрим их вместе завтра? Я записал их. Доён ненадолго задумывается, но надутым джэхёновым губам нельзя отказать. — Ладно, — соглашается он, — раз уж у тебя день рождения и все такое. — Отлично, — Джэхён улыбается, и это так притягательно, он так близко и это такая привычка — чувствовать нужду поцеловать его; Доён краснеет. — Очень жду. — И я, — тихо выдыхает Доён; расстояние между ними такое небольшое, что он может посчитать ресницы Джэхёна. — Все в порядке? Выглядишь смущенным. За четыре года ничего не изменилось. Джэхёну все еще нравится его дразнить, и он играется, читая Доёна, как открытую книгу. — Да, — хрипит Доён, делая шаг назад в попытке сбежать. Бедрами он упирается в стол для осмотров, и он легко опирается на него, садясь с небольшим выдохом поражения. Словно магнит, Джэхён тянется за ним, двигаясь вперед и вставая напротив, почти задевая внутренние стороны его разведенных бедер. Так у него есть преимущество в росте, и он смотрит на Доёна глазами, полными желаниями, совершенно не как взволнованный профессионал, которым он притворяется. — Ну, ты в больнице, так что- Доён бросает взгляд между их телами и качает головой самому себе. Он чувствует, как тепло распространяется по всему телу, жар собирается в животе от этого знакомого ощущения, которое приносит ему близость Джэхёна даже спустя такое долгое время. — Ну, мой пульс… учащается, — решает сказать он, чувствуя, как сердце гремит в ушах. — О, — тянет Джэхён, опуская руку, чтобы потрогать его запястье. Прохладный палец Джэхёна на его теплой коже заставляет чувства обостриться, напоминает, как близко он находится, и Доён чувствует, будто ему нужно задержать дыхание, чтобы как можно меньше двигаться. — Да уж, это… быстро. — И… — продолжает Доён, немного задыхаясь, — и мои ингибиторные реакции значительно замедлены. — Вижу, — выдыхает Джэхён в ответ, и его щеки теперь такие же алые от смущения, а его пристальный взгляд прижимает Доёна к месту. — Что-то еще? — Еще… — продолжает Доён; его пальцы подрагивают от нетерпения. — Я хочу поцеловать тебя прямо сейчас. Джэхён улыбается, очаровательно и смущенно, и доёново сердце колотится так быстро, что может просто взорваться. Все, как и раньше — Доёну нужно изо всех сил сдерживать себя, пока хватает сил. — Кажется, мое поведение становится импульсивным… — продолжает Доён, нетерпеливо облизывая губы. Джэхён так близко, что его горячее дыхание Доён ощущает на своих губах. — Как будто мне нужно тебя поцеловать. — Разве это не компульсивное? — Что, если это и то и другое? — произносит Доён, прежде чем прикрыть глаза и податься вперед, сокращая расстояние между ними. Это все еще получается естественно, Доён тянется к нему, и Джэхён склоняется вниз, и где-то в середине взрываются фейерверки. Все еще ощущается, словно возвращение домой после долгого дня, словно что-то теплое после холода, словно что-то, что сломалось когда-то, теперь собирается воедино. Они целуются нежно, продумывая каждое движение губ. Поцелуй Джэхёна похож на теплое одеяло, заставляет воспоминания возрождаться под доёновыми веками, словно все остальное перестает существовать. Они делали это миллион раз до этого, только вот этого никогда недостаточно. Четыре года в разлуке делают Джэхёна стеснительным, когда он захватывает нижнюю губу Доёна своими, но не неопытным. Он все еще знает Доёна, как никто другой, все еще так нежно придерживает его за шею, что Доёну кажется, что он может разбиться. Так легко снова влиться в это, податливо расслабиться под мягкой рукой Джэхёна на его талии, так просто потерять дыхание, тихо ахнув, когда они отстраняются. Доён чувствует, как медовое чувство растекается по венам, и тепло распространяется из груди до самых кончиков пальцев. Сердце колотится, кровь гремит прямо в ушах, когда он смотрит на Джэхёна. Он осторожно открывает и закрывает рот, ощущая следы Джэхёна; его дыхание все еще сбито. — Тогда увидимся завтра, — мгновение тишины спустя, говорит Джэхён. В его голове слышится легкая нервозность, от которой Доёну становится не так неловко за то, насколько сильно он отреагировал на один поцелуй. — Да, — произносит Доён, облегченно вдыхая, когда Джэхён наконец отходит назад, давая ему пространство. — Увидимся.

<<<

Доён опаздывает всего на три часа, что абсолютно нормально для такого рода вечеринки в общежитии. Чону на кухне, с энтузиазмом приветствует Доёна, и стакан с водкой в его руке расплескивается от его радости. Доён желает ему удачи с его летней стажировкой, обыкновенный обмен любезностями — Доён здесь не более чем для того, чтобы в последний раз увидеть Джэхёна. Он оглядывает квартиру, и не может не вспомнить то, как несколько месяцев назад в самом начале последнего семестра они познакомились. Доён был пьян, и Джэхён ему очень сильно нравился, о чем он не постеснялся сказать. Он с горечью осознает, что прощаются они на том же месте. Его почти накрывает ностальгией, пока он пробирается через толпу, пытаясь найти лицо Джэхёна, но не находит ничего, вместо этого встречая Марка. — Привет, Марк- — начинает он, но кто-то перебивает его, проходя прямо перед ними с пьяным и радостным криком. — О, привет, Доён! — радостно приветствует Марк, ярко улыбаясь. — Ты пришел. — Пришел, — кивает Доён. Он все еще очень трезвый, а Марк — явно нет, от его дыхания разит алкоголем, когда он говорит. — Ты не видел Джэхёна? — О, Джэхён уже ушел, — расслаблено произносит Марк, будто не принес сейчас плохие новости. Доёново сердце проваливается, и он неверяще смотрит на Марка. — Что значит — он ушел? — Сел на последний поезд до аэропорта. Его самолет, типа, в семь утра, так что ему все равно надо быть там пораньше, — объясняет Марк, отпивая из красного стаканчика. Доён смотрит на него, широко раскрыв глаза и пытаясь осознать слова, только что сказанные Марком. Джэхёна здесь нет. Он уехал на последнем поезде в аэропорт. Доён неторопливо собирал коробки в своей квартире, откладывая то, что неизбежно случится, кода он придет сюда, и Джэхён уехал. Джэхён уехал. — Но это его прощальная вечеринка, — пытается он, надеясь, что Марк достаточно пьян, чтобы понять. Марк бесполезно пожимает плечами. — Он сказал, ему нехорошо. Ему было нехорошо. Точно, как и Доёну было нехорошо, когда он откладывал приход сюда часами, потому что думал, что если подождет достаточно долго, то этого не случится. Может, им не нужно было прощаться. А теперь они и не могут. — Черт, у вас были какие-то… планы, да? — спрашивает Марк, явно видя выражение доёнова лица. Он пытается взять себя в руки, но паника, пронизывающая его, заставляет голос дрожать. — Нет, — Доён качает головой. — Нет, никаких планов, просто… Он просто хотел попрощаться, воспользоваться последним шансом взглянуть Джэхёну в глаза и почувствовать, как его накроет лавиной сожаления. И это происходит — только не в объятиях Джэхёна и без его взгляда прямо Доёну в глаза. Это происходит, когда Доён закрывает дверь в спальню Джэхёна, музыка стихает, и на него смотрит пустая комната. Все личные вещи были сняты со стен, фотографии оставили после себя липкие следы от скотча, даже там, где у Джэхёна висел их полароид из того ресторанчика в стене. Ее нет, точно так же, как и Джэхёна. Дверь шкафа приоткрыта, и за ней видны пустые полки и вешалки, а его стол пуст от всего беспорядка, на который Доён ругался. На стуле висит наволочка, а простыни лежат комом, содранные с матраса. Тут пусто. В этой комнате, где Доён провел столько ночей, думая, стоит ли ему уйти домой, неважно, как сильно ему хотелось остаться, где они попрощались и сцеловали все обещания с губ друг друга, — теперь здесь ничего нет. Джэхёна здесь больше нет. Ничего не осталось от того, что раньше было им — все исчезло. Доён чувствует себя сраженным — каждая крупица энергии покидает его тело, и он обмякает у двери, вглядываясь в пустоту. Теперь она всегда будет такой, без Джэхёна, и то пустое место, что он оставил после себя, физически ощущается в квартире — но еще сильнее — в доёновом сердце, где из-за его отсутствия как будто что-то вдруг пропало. Он ушел. Не сказав больше ни слова. Думать о том, что они пошли разными дорогами, еще больнее, чем его отсутствие. То, что последние слова, которые они сказали друг другу, были чем-то обыкновенным и необдуманным, обыкновенным прощением, то, что Доён даже не может вспомнить их последний поцелуй, как бы ни пытался- Джэхён ушел из его жизни так, будто они никогда ничего не значили, и, глядя в пустоту его спальни, Доён думает, что это, может быть, не так уж и далеко от правды. Надеяться на большее было глупо, и щемящее чувство, которое грозит взорваться в его груди, — нескончаемый гул последствий, о которых его предупреждали, побочный эффект, от которого ему физически плохо, когда он чувствует соль своих слез — именно то, чего он заслуживает. Доён рыдает, свернувшись на простынях, раньше бывших на кровати Джэхёна. И когда он прячет лицо в подушке, чтобы заглушить всхлипы, то может поклясться, что чувствует на ней едва ощутимый запах Джэхёна.