Разделённые мирами

Я нервно тереблю рукава, в очередной раз расправляю невидимые складки на брюках, с сомнениями поглядываю то на милый домик впереди, то на оставшегося позади Пирата. И вот неожиданность, меня волнует вовсе не то, что мы совершаем полёт верхом, а не в колеснице, к которой я уже как-то привыкла. Меня даже не сильно занимает, как немыслимо близко мы с Перси были друг к другу всю дорогу. Ни пары, ни проект, ни вынужденное соседство, ни отвратительная непогода с пронизывающим ветром, из-за которого я ужасно замерзла и промокла. - Не суетись, - усмехается Джексон и подталкивает меня вперёд. - Тебе-то легко, - бормочу я, на деревянных ногах делая несколько шагов; и те лишь потому, что моя спина буквально упирается в корпус моего спутника. Отступать некуда. Меня просто вынуждают двигаться к зданию, в то время как я готова остаться под дождём и замерзнуть насмерть. И сама себе совершенно не могу объяснить, почему так боюсь встречи с семьёй парня. Всего лишь друга. Тем более что родители его пока заняты на супер-важном совещании. - Уверена? Я вообще-то нечасто сюда кого-либо привожу. - Господи. Теперь я буду волноваться ещё больше, хотя повода вообще нет! - Заметь, ты сама согласилась, - вновь хмыкает брюнет, - как ты там сказала? «Рыбьи Мозги присмотрит за ребёнком? Да ему нельзя доверить даже планктон, и тот угробит». Теперь не жалуйся, что роль надёжной няни достанется тебе. – Затем не выдерживает моих переминаний, обхватывает за талию, поднимает и просто несёт вперёд, пока я беспомощно болтаю ногами в воздухе. Я вообще-то ни разу не Дюймовочка, но Перси совсем не напрягается, и даже сумка с подарками ему не мешает. Вернее, напрягается, но, кажется, вовсе не из-за физических нагрузок. Просто мы снова очень-очень близки. Хотя это не имеет никакого смысла. Мы ведь определились, что мы лучшие друзья. Точка. Меня опускают лишь на пороге. Прямо у распахнувшейся двери. - ПЕРСИ! – радостно кричит выскочившая нам навстречу девочка и маленьким ураганчиком бросается вперёд. Почему-то обнимая меня, а не собственного брата. Тот в свою очередь демонстрирует невиданные строгость и занудство: - Юная леди, позвольте вам напомнить, что вы снова беспечно нарушаете правила! Ни в коем случае нельзя выходить из безопасного дома без присмотра. Особенно, когда в силу обстоятельств вы остаётесь в полном одиночестве! - Ты такой скучный! Я же знала, что это вы, а не монстры! И я так сильно соскучилась, что все мои проступки заочно прощены! Ты ведь обожаешь меня, да? - Конечно. Привет, Эстель, - оттаяв, улыбается Джексон, потрепав кроху по волосам, - как дела? - Замечательно! – отвечает та, всё ещё прижимаясь лицом к моему животу, - а теперь будет ещё лучше! - Эм-м, - тяну неуверенно, перевожу взгляд с одного родственника на другую, но ни один из них не предпринимает попытки хоть что-то изменить, - может, ты возьмёшь её? И сам обнимешь сестру и всё такое? - Зачем? - ухмыляется этот балбес и, подмигнув, заходит в дом, - вы отлично смотритесь. А я ещё не сошёл с ума, чтобы спорить с Эстель. - Верно! Я всегда права! – с детской уверенностью объявляет малышка, ещё крепче сцепив руки, - сегодня будет самый потрясающий семейный ужин за всю мою жизнь! - А как же твой седьмой день рождения? – тут же подкалывает сестру Перси. - Ты совсем глупенький что ли? – девочка, наконец, отрывает лицо от моего живота, но рук по-прежнему не отпускает. Только с укоризной смотрит через плечо на старшего брата, - нашёл что сравнить. Сегодня – это совсем другое дело! Абсолютно новый уровень совершенства и счастья! Мою талию выпускают из плена, но тут же взамен хватают за руку и затаскивают в дом с таким упорством, что мне даже не удаётся снять обувь. Ладно, я летела, а не ножками шла, так что вроде подошвы не грязные. Надеюсь, Блофисы поймут и простят. Вздыхаю, всё ещё не веря, что позволила втянуть себя в эту историю. Но час назад Салли выглядела такой обеспокоенной, когда связалась с сыном и сообщила, что Эстель неважно себя чувствует, и её отправили домой. Дочери Посейдона в школе выделили сопровождение, однако её родители сейчас заняты на каком-то важном совещании, которое никак не могут покинуть (буря оказывается у них неспроста). А оставлять малышку без присмотра нельзя. И в общем, я как то незаметно позволила уговорить себя приехать сюда и посидеть с ребёнком. Учитывая, что каждый час, прошедший с момента знакомства с родителями Джексона, меня упрашивали присоединиться к пятничному семейному ужину, я допускаю, что необходимость поиграть в няню – лишь предлог, чтобы притащить меня в дом Блофисов. Жаль, теперь уже поздно отступать и притворяться, что у меня жизненно важные дела. Да и видеть, что одним своим присутствием, я вызываю столь искреннюю детскую радость, хоть и необычно, но вообще-то приятно. - Так тебе уже целых семь лет? – спрашиваю, чтобы занять пустоту, чем по-настоящему интересуюсь. - Восемь, - радостно отвечает она и убегает в свою комнату. Учитывая мои "способности" к общению с младшей возрастной группой, я бы понадеялась, чтобы она вообще оттуда не выходила. Но совесть подсказывает, что ведь тогда нам придётся идти к ней. У меня, конечно, опыта сидения с детьми никакого, и всё же даже мне ясно, что «присматривать за ребёнком» означает реально присматривать. А не находиться в другой комнате или вообще здании. - Только не спрашивай, почему лучшим семейным вечером считается семилетие, - вдруг приглушив голос, шепчет мне на ухо Джексон, - мы не упоминаем последний праздник, потому что я, кхм, как бы был на смене. - Вот именно, - встревает ничуть не расстроенная Эстель, вбегая обратно в гостиную. - Представляешь, пропустил мой день рождения и думал, что это сойдёт ему с рук. Наивный. - Имей в виду, - он склоняется ко мне ближе, - Воображала, я просил у неё прощения раз двадцать. - И ещё столько же попросишь! – тут же фыркает девочка, раскладывая на столе уже знакомые картонки, - а теперь помогайте мне собирать головоломку! Хочу как можно скорее повесить этот пейзаж над кроватью! - Твоё желание исполнится сегодня, - ухмыляется брюнет, бросив на меня многозначительный взгляд, - перед тобой Богиня Головоломок! То, что для нас трудные задачки, призванные занять разум, для нашей гостьи – детские забавы! - Правда?! – малышка поворачивается ко мне всем корпусом, - я так и знала, что ты будешь самой лучшей! – она обнимает мою руку, прижимается щекой к плечу. И мне это нравится. Чёртов Джексон. Это всё из-за него. - Не буду мешать, мои дорогие, - потягивается в кресле мужчина, с удобством вытягивая ноги. - Даже не думай, Рыбьи Мозги, - сверлю его убийственным взглядом, - что сможешь избежать этой повинности. - Рыбьи! Хи-хи! – смеётся его сестрёнка, оценив прозвище. Затем вновь бросается ко мне, коротко обнимает за шею и возвращается к паззлам. – Как же я рада! О, Афродита, спасибо за такую сестрёнку! Оставляю высказывание без ответа, торопливо склонившись над россыпью картинок и скрыв за выбившимися из хвоста прядями пылающее лицо. *** Ладно, возможно пятница выдаётся совсем не такой плохой, как я опасалась, когда мы только летели в дом к Блофисам. Мы отлично проводим время, и я не раз задумываюсь о том, какими были бы мои отношения с братьями, если бы нас познакомили. Смогли бы мы так же беззлобно подшучивать друг над другом? Смеяться? Играть? Поддерживать? Пересекать полконтинента, чтобы составить компанию, если возникнет такая необходимость? Вряд ли, я бы смогла быть столь же доброй и дружелюбной, как Рыбьи Мозги. Мы даже все вместе готовим ужин. Ужасно довольная Эстель приносит коробку, которая оказывается чем-то вроде очень маленькой шарманки, заставляя нас танцевать под незамысловатую мелодию. Брюнет с такой самоотдачей ведёт младшую сестрёнку в танце, что ими просто невозможно не умиляться. Чем я и занимаюсь, обессиленно привалившись к стене, пока не вспоминаю, что у нас в духовке (или как она тут называется) готовится… - Пирог. – Выдыхаю вроде бы негромко, но пара тут же замирает прямо в середине па. - Бездна! – Перси коротко ругается и тут же бросается к печи, - извини, Эстель, ты ничего не слышала. - Конечно, - с улыбкой кивает кроха, выключая музыку, и с абсолютно Джексоновской ухмылкой добавляет, - с тебя две новые ленты. - Что-о? - В следующий раз подумаешь дважды, прежде чем при маленьких произносить нехорошие слова. - А, так ты у нас маленькая? – усмехается в ответ её брат, распахивая духовку. Кухня мгновенно наполняется чёрным едким дымом, заставляющим нас всех кашлять. Перси очухивается первым, заканчивая свою мысль, - значит, кха-кха, вот-вот пойдёш-кх спать? Я тоже уже прихожу в себя, прекращая кашлять и с нетерпением жду, как малышка парирует заявление старшего брата. Однако девочка всё продолжает и продолжает кашлять. И вдруг я чётко слышу знакомые присвисты. Слишком. До боли. Знакомые. - Тьма, наглоталась дыма? Потерпи, Эстель, сейчас проветрю, - Джексон бросается к окну, но я перехватываю его на полпути. - У неё бывали приступы? – торопливо шепчу, с опаской ожидая ответа. - Что? - Она задыхалась когда-нибудь, боли в груди? - А, ну, да… Я же говорил: мама из-за неё постоянно посещает лечебницу и, боясь приступов, никогда не оставляет её совсем одну. Кашель прекращается, но от этого ни черта нелегче. Я бросаюсь к ребёнку, с мрачным предчувствием ища давно знакомые признаки того, чего совсем не хочу видеть. Малышка складывается пополам, у неё начинается одышка, она бледнеет. Брюнет таки распахивает окно. И в комнату мгновенно врывается холодный ветер с брызгами ливня. Чёрт, на улице же буря! - Закрой немедленно! – требую сквозь зубы, всё ещё отказываясь верить, что передо мной приступ. Астма. Даже здесь меня достала. - Что? Но свежий воздух – это же хорошо. - Свежий воздух – да. Холод – нет! У неё верхние отделы лёгких сверхчувствительны и сжимаются от холода ещё больше. – Выдаю вызубренную до последней буквы фразу. Очень хочется материться, но я сдерживаюсь, чтобы не провоцировать панику у девочки. Что ж, мы, видимо, не зря привозим в подарок некоторые продукты моего мира. – Свари крепкий кофе. - Насколько… - Чёрный, как самая беззвёздная ночь! – рявкаю, не выдержав, а затем подхватываю девочку и осторожно переношу в комнату, подальше от холодной и задымленной кухни. - Я.. мне… больно, - пытается что-то сказать она, - не могу… нет воздуха… - Знаю, моя хорошая, но не бойся. Я знаю что делать, я помогу тебе восстановить дыхание. Я болела таким много раз. Но видишь, поправилась. - П-правд..? – с надеждой спрашивает она и тут же вновь коротко хрипло кашляет, вся сжимается, не в силах сделать ни вдоха. - Ножницы! - кричу на кухню Джексону тем же мягким тоном. - Тише, сядьте прямо, расправьте плечи. Это облегчит дыхание, улучшит прохождение воздуха через бронхи. Честно-честно. – Она с трудом разгибается, смотрит на меня полными ужаса и боли глазами, как никогда яркими на побелевшем лице. Её губы начинают синеть, и я понимаю, что всё чертовски плохо. И ведь никаких ингаляторов или лекарств здесь нет в помине! Не понимаю, как не дрожат мои руки, когда я расстёгиваю её одежду, а затем разрезаю платье, игнорируя вопросы парня. Помогаю её ручке коснуться яремной впадинки в основании шеи. - Твоя задача - не дышать глубоко; вот до этой ямки будет достаточно. В ваших легких много воздуха, там достаточно кислорода, чтобы жить, нет необходимости добавлять его снова и снова, можно дышать поверхностно, - бормочу я, кажется, слово в слово повторяя то, что когда-то слышала сама, и переключаясь с «ты» на «вы» и обратно. – А теперь давай поиграем в гимнастику. Старайся повторять за мной. И я пробую дыхательные техники, которые когда-то срабатывали со мной. Через пару минут девочка всё ещё выглядит умирающей, но я знаю, что самое страшное позади. Спустя ещё несколько минут я даже помогаю ей выпить кофе. Она, конечно, морщиться от отвращения, но послушно глотает крепкий напиток. - Ты знаешь, что это было? – тихо спрашивает Перси, коснувшись моего плеча. - По всем признакам приступ астмы, - поджимаю губы и опускаю взгляд. - Похоже… на… названии..ие… цветка, - слабо улыбается Эстель. - Знаю, милая, - поглаживаю её по голове и забираю кружку. Она совсем маленькая, так что даже пара глотков кофеина – уже много. - Ты… - Джексон смотрит на меня со столь несвойственной ему серьёзностью. - Болела этим. Да. Потом, - последнее слово добавляю шёпотом, не желая говорить при девочке. Зато весело добавляю, - и видишь? Со мной не случилось ничего страшного. Так что и с тобой всё будет хорошо! Мы так и остаёмся в гостиной. Эстель благополучно засыпает, а мы с Перси сидим прямо на полу у дивана, держа её за руки. Одна детская ладошка у меня, другая – у Джексона. Минута за минутой. - Знаешь, она стала долгожданным подарком, - неожиданно шепчет брюнет и тихо хмыкает, - в отличие от меня, нежданного. Он замолкает на минуту, бессмысленно глядя в потолок. Тянется, прижимает к щеке крошечные пальчики, вновь садится. - Родители очень хотели детей. Но проходили месяцы, годы. И ничего. Всё же, дети Богов – не слишком частое явление. Тогда они решили взять сироту, какую-нибудь миленькую новорожденную девочку… И тут просто на улице мы встречаем Тайсона. По общим представлениям он был уже слишком взрослым для усыновления, целых четырнадцать лет, всего на год младше меня. Он уже привык жить один, а не с другими детьми, работать и обеспечивать себя. Но моя мама увидела, что в душе он ужасно ранимый и беззащитный ребёнок. К концу недели он стал частью нашей семьи. А меньше чем через год случилось долгожданное чудо. На свет появилась наша ясная звёздочка, Эстель. - А у нас похоже называется одна из самых крупных фирм по производству бытовых товаров, - улыбаюсь в ответ, полностью разворачиваясь лицом к собеседнику. Наши ноги соприкасаются, но я не отстраняюсь. Наоборот, настойчиво тяну его к себе ближе. Я бы и сама пододвинулась, но мне не позволит ручка малышки. Перси проявляет удивительное понимание, садится так, что я прижимаюсь к его боку и прижимаюсь лбом к плечу. И мы замираем, позволяя себе на один миг забыть обо всём. – Каждый раз, когда ты произносишь её имя, мне кажется, что ты зовёшь кастрюлю или блендер. Он смеётся. Не громко. Но с искренним облегчением, выпуская все скопившиеся переживания. - Эстель – значит звёздная. Потому что родилась под светом звезд. И сама – долгожданное благословенное дитя, словно источник света, озаривший наши жизни. Знаешь, как в легендах «…лишь одна звёздочка, крошечная неразумная Эстель, зарёю нежной рожденная, вскормленная весною пригожей, не отвернулась, сиять продолжала. Не могла она не дарить улыбки, и растекался по всей вселенной её ласковый свет». – Джексон откидывает голову назад, снова подносит хрупкую ладошку сестры к лицу, нежно целует, поглаживает. А затем продолжает говорить, точно мурлычет колыбельную. И говорит, говорит, говорит. Его голос словно убаюкивает, переносит через галактику к той самой отзывчивой звёздочке. Не чувствую, как затекает тело, как сами собой опускаются веки, не слышу отголосков бури за окном. Мы всё сидим. А может, давно парим в невесомости, где есть только голос Перси. - «И баюкала она далёкий мир, милостивая, вожделенная, даря себя, не жалея… И летела песнь Эстели, когда падала та с небосвода, до последней искры даря свою жизнь…» *** Мы сидим в таком положении до прихода родителей Перси и Тайсона. Семейный ужин проходит будто мимо меня, я вообще не замечаю, что ем и о чём говорят за столом. Жду. Приходится задержаться, пока малышка не засыпает, чтобы откровенно поговорить с Салли и Посейдоном. Я выкладываю им всё, что только знаю об астме. Надо же, тринадцать лет ведь прошло с тех пор, как из-за приступов я впервые попала в больницу. А словно вчера… Но видя хмурые лица добавляю, что хочу обсудить болезнь с Уиллом. Возможно, местные лекари смогут всё исцелить без следа. Астма — это ведь заболевание дыхательных путей, при которой из-за хронического воспаления бронхи отекают и сужаются. И может, Уилл сообразит, как направить свою силу, чтобы восстановить лёгкие. *** Домой мы возвращаемся глубоко за полночь. И, укладываясь спать, я крепко прижимаюсь к своему соседу, прячусь в его объятьях от старых болезненных воспоминаний. А он опять всё понимает и не задаёт ни единого вопроса. Я так и засыпаю, вслушиваясь в мерный стук его сердца. *** На следующий день я далеко не сразу осознаю, что Перси собирается на дежурство. Он. Собирается. В гарнизон. Я вообще не замечаю, как летит время! Что уже двадцать первое мая и время его «отпуска по болезни» истекло. Пытаюсь себя немного взбодрить, напомнить, что он всего лишь собирается работать. Господи, и чего я реагирую так, как будто ещё вчера не знала, что он отправится на службу. Словно это вообще для меня в новинку. Вот только раньше я и не видела его с развороченной грудью, умиравшего посреди лужи отравленной крови и гноя. Боже. Сейчас из-за этой мысли у меня темнеет перед глазами, колени подкашиваются, и я безвольно приваливаюсь к стене, с трудом справляясь с накатившей тошнотой. Меня потряхивает, как только до моего сознания в полной мере доходит простая в своей сути мысль, что Джексон будет патрулировать Разрыв. Что столкнётся со своими львами и птичками с перьями-стрелами или кто там ещё у них водится. И всё повторится. Кровавые раны, полное бессилие, бесплотные попытки спасти, нескончаемые молитвы и ужас. Труп. На миг мне кажется, что сейчас я буду задыхаться, как вчера Эстель, и что моя астма вернётся… но нет. Мне просто очень страшно. Я всего лишь отчаянно не хочу, чтобы Рыбьи Мозги сражался. Он может быть сколько угодно воином, но я безумно за него боюсь. Я не смогу вынести, если он… его… Перси обеспокоенно зовёт меня, поддерживает, ласково заправляет за ушко прядь волос. Я цепляюсь за него. Смотрю бешеным взглядом. Хочу к дьяволу перевернуть вселенную, только бы больше не было чудовищ. - Ты не можешь вернуться к Разрыву. Тебе нельзя патрулировать. Ты ведь можешь погибнуть! – наконец, срывается с моих губ. От удивления чёрные брови моего собеседника так высоко поднимаются вверх, что чуть не теряются в тёмных волосах. - Воображала, ты чего? Я всегда мог погибнуть. И уж справлялся как-то столько лет… - Справлялся?! Ты чуть не умер! Здесь! У меня на руках! - Но не умер же, - справедливо возражает он, - не в первый раз, Аннабет. Блядь. - Не смей так! – рычу, не совсем понимая, что именно хочу ему запретить. Просто всё моё существо словно вывернуто наизнанку, разорвано на атомы, вопящие от боли. «…поперёк постели лежит Перси…» «…не шевелится и вообще не подаёт признаков жизни…» «…багровая лужа под парнем» «…вся его грудь разворочена длинными глубокими гноящимися ранами…» «…пульса не…» - Нет! – снова ору, крепко зажмурившись, тряся головой, вцепляясь в собственные волосы так, словно собираюсь снять с себя скальп. - Тшш, Воображала, - меня притягивают к надежной груди, на которой, знаю точно, под всеми слоями одежды совсем-совсем нет ран. Ни царапины. Даже шрамы тонкие и малозаметные. Но я не забыла то, что видела чуть больше недели назад. Я вообще вряд ли когда-нибудь смогу забыть почти-смерть Джексона. – Успокойся, ты в безопасности. Ничто. Никогда. Не причинит тебе боли. Слышишь? Обещаю, - его голос проникает сквозь все мои всколыхнутые чувства до самой души, сжавшейся в крошечный испуганный комочек. И каждое его слово впитывается под кожу, усмиряет бурю, утешает, дарит надежду. Обхватываю его за талию, вжимаюсь лицом в его одежду, пытаясь уловить особенный запах моря. - Пожалуйста, - шепчу обреченно, - не надо. - Воображала… - Что? – вскидываю голову, крепче сцепив руки вокруг его торса. - Но… почему они не могут найти кого-то ещё? На замену? Ты только восстановился. И ведь не ты один сутками дежуришь, значит, они могут справляться и без тебя… и… - Аннабет, - зовёт он меня, недовольно хмурясь. Ему очень не нравится слышать подобное, он не из тех, кто бежит от опасности. Знаю, он – защитник. Он не останется в стороне. Не бросит друзей. А если и бросится куда, то в самую гущу схватки, собой закрывая остальных - Мне страшно, Рыбьи Мозги! – не сдержавшись, выкрикиваю признание. Отталкиваю, гневно ударяя кулаком в плечо. – Я чертовски боюсь за тебя, понял? И только… только попробуй вновь вернуться раненым! Брошу на пороге, уяснил? Я… ты… без выпечки тебя оставлю! И… - Ага, - этот балбес с каждым моим словом лишь всё шире улыбается, - очень страшные у тебя угрозы… И он снова заключает меня в свои бесконечно надёжные ласковые объятья. Его сердце бьётся ровно. И этот равномерный рокот постепенно помогает мне успокоиться. - Ты будешь осторожен? – шепчу еле слышно. Отрываю лицо от смятой рубашки, ладони сами тянутся к его лицу, гладят щёки, дрожащие пальцы обводят линии скул, бровей. Зарываются в чёрные волосы. И Перси с блаженным выдохом опускает веки. – Ты ведь… - Аннабет, - вдруг совсем иным тоном зовёт он. Открывает глаза, впивается в меня обезумевшим взглядом, прижимает к шкафу, склоняется. Проводит своим носом по моему, прижимается лбом и говорит взволнованно, лихорадочно, прямо мне в губы, - я вернусь. Слышишь? Я всегда буду возвращаться. К тебе. Я уверился в этом после ранения. Знаешь, когда-то мой прошлый начальник рассказал мне, что иногда стражи гибнут, потому что сами выбирают смерть. Потому что у них слишком слабое желание жить. А у воина всегда должно быть что-то, что будет звать его обратно, домой. То, к чему он будет стремиться вернуться. Для меня точкой начала и возврата стала ты. Так что пока ты ждёшь, я буду возвращаться. Только… жди. Я действительно слишком слаба. Потому что этих слов хватает, чтобы растаять. Отмахнуться от собственного рассудка. Забыть обо всём. Тону в его словах, взгляде, дыхании. Есть ведь только он. Мы. Тянусь ещё ближе к нему… и сама не понимаю, как… касаюсь его губ своими. Миг ошеломления. Растерянности. Восторга. И Перси увлекает меня в сладкий долгожданный поцелуй. Он бережен, аккуратен, словно понимает, что всё это для меня в новинку. И всё же каждой клеточкой своего тела я чувствую его страсть, могущество, силу, мощь его стихии, по нелепому выверту судьбы готовую нянчиться со мной. Безумие, шипящее в крови. Джексон медленно ослабляет хватку. По очереди трепетно целует мои опущенные веки, ловит мою руку, касается губами запястья, словно ловит пульс, заставляя меня задыхаться и плавиться. А затем целует в центр раскрытой ладони, зажигая где-то глубоко внутри моей души палящее солнце. И я умираю-умираю, вся-вся пропитываясь им и одновременно в нём растворяясь, будто Аннабет Чейз вовсе перестаёт существовать. Перси прижимается своим лбом к моему. Вновь переплетаются наши пальцы. Как в каком-нибудь бульварном романе: «дыхание одно на двоих». Только это наша реальность. Мы дышим друг другом. И хотя бы на миг, на один крошечный миг я очень хочу забыть вообще обо всём. В Бездну отправить сомнения и страхи, для которых в моем сердце сейчас просто не остаётся места. Я теряю голову. И хотя не сомневаюсь, что пожалею позже, в этот миг не могу жалеть ни о чём. Мы стоим так близко, прижимаясь, тянемся друг к другу каждой частичкой. И остаёмся вдвоём мгновение вечности.