Красная нить

Рэй водит невидящим взглядом по потолку, на котором потух последний солнечный луч, по стенам, почти уже не различимым в сумерках, по полу; находит глазами уродливую корону, скомканное платье и грубо расшнурованный корсет. Где бы найти в себе сил одеться в эту чудовищную безвкусицу и уйти? «Ещё пять минут», — клянётся она себе — и, конечно же, снова не сдержит обещания. Слишком легко с ним дышится. На её коленях, распахнутых на ширину мужских плеч, от его поцелуев не осталось живого места. Рэй прорежает ладонью его взъерошенную чёлку, касается ямочки под затылком; Аслан зарывается колючим лицом ей в живот и перестаёт дышать под рукой, соскользнувшей на спину. …Два, три… семь… одиннадцать… Сколько ещё щербатых шрамов она насчитает кончиками пальцев? Невыносимая жестокость. — Я и правда презираю твой народ, — выжимает из себя она, сглотнув подступившую горечь. — Но не тебя. Ты совсем другой. Аслан приподнимается на предплечьях и упирается больным взглядом мимо её глаз. — Я часть своего народа, Рэй. Ничем не лучше большинства из них, ничем не хуже большинства из вас. Если ты так неизбирательна в своей ненависти, будь хотя бы последовательна. — Что ты имеешь в виду? — То, как ты размазываешь ответственность по множеству людей, снимает вину с тех, кто принимает решения, и, в конечном счёте, лишает тебя шанса нанести концентрированный удар по тому, кто действительно виновен. — Виновные мертвы. — Выбравшись из кольца его исцеляющих объятий, она заставляет себя встать с постели. — Не только виновные, но и вообще все. Никого не осталось. Повторяя на разный лад, Рэй снова и снова наказывает себя этими словами, но не чувствует облегчения — острый комок в груди не рассасывается, невидимая удавка на шее не ослабевает. Она из кожи вон лезет, чтобы побольнее об него удариться, — и напрасно. Рэй не выпросит у Аслана ни пощёчины, ни оскорбления, ни даже осуждающего взгляда. Она отворачивается от его тёплых глаз — и всё равно ощущает его ласкающий взгляд горящей, исцелованной кожей от коленок, на которых просила сохранить ему жизнь, до живота, в котором носила его ребёнка. — Не ты убила их. — Но я была на стороне убийцы. Брезгливо морщась, Рэй подцепляет корону с пола двумя пальцами, как дохлую змею. Вышвырнуть бы её в окно. Преодолев отвращение, она всё же водружает корону на лоб, торопливо пригладив растрепавшиеся волосы. Груз металла сутулит ей плечи — как же Рэй её ненавидит! — Единственная причина, по которой я вышла за него замуж, это жажда мести. Я хотела уничтожить твою семью, и у меня это получилось. Но, как ты правильно заметил, удар не был концентрированным. — Ну и как тебе живётся по ту сторону мести? Вот с этим чудовищем. Вижу, что не очень. От сочувственных ноток в его вопросе тянет удавиться. Рэй открывает рот, чтобы ответить — замаскировать ложью эту зудящую дырку внутри, — но не находит слов. На её губах застывает холодная немота. — Помоги мне, — раскатав по ногам измятое платье и прижав к груди расшнурованный корсет, просит она. Помоги. Аслан щекочет её лопатки кончиками пальцев, перебрасывая волосы через плечо, и принимается за шнуровку. — Туже. Хоть бы немного боли выдавить из его бережных рук. — Рэй, — он приручает её шёпотом, разворачивая за плечо. Ощутив костяшки пальцев, поддевающие подбородок, Рэй поджимает искривившиеся губы и опускает взгляд: ямочка на раздвоенном подбородке, выпуклое яблоко кадыка, его голые плечи и грудь — только бы не в глаза. — Мы обо всём поговорим. Позже, когда оба станем свободными людьми. — Как ты себе это представляешь? Убьёшь Клауса в поединке? Это смешно. Извини, если мои слова заденут твоё мужское самолюбие, но как боец ты не очень… мягко говоря. Я видела. Твоя магия никуда не годится, — отводя от лица его крупную, со сбитыми костяшками и выпуклыми жилами ладонь, Рэй качает головой, что его, кажется, совсем не задевает: Аслан улыбается во весь рот — и его неуместная улыбка прорезает на щеках задорные ямочки. — Ты так легко списываешь меня со счетов? Напрасно, Рэй. На крайний случай воспользуюсь кулаками. Слишком долго я к этому шёл, чтобы теперь отступить. — Это безумие! Клаус искусный воин, а кроме этого он имел возможность наблюдать за тобой на арене два месяца, он изучил все твои повадки, все излюбленные приёмчики, он знает твои уязвимые места. А ты в свою очередь не знаешь о нём ничего. — Я знаю о нём достаточно, чтобы заплатить за его смерть любую цену. И я убью его, Рэй. Я отберу у него всё: корону, богатство, жену, жизнь… заставлю его страдать, — произносит он, смакуя каждое слово. «Жену». Аслан так умеет — ударить словом, даже не повысив голоса. Даже ничего обидного не сказав. Рэй прячет дрогнувший рот под тыльной стороной ладони в дурацкой попытке сохранить лицо; только бы не накричать на него, не наброситься с кулаками, не разрыдаться. Была бы покрепче хребтом — не терзалась бы теперь последствиями намеренной слепоты. Ведь Рэй догадывалась с самого начала — но не имела зубов, чтобы перемолоть неприглядную правду. Там, на поле боя, в оседающей пыли разрушенных домов, он подмигнул ей, протягивая руки, раскрытые запястьями вверх: «Возьми меня в плен и отведи к своему мужу». Это же было так очевидно… Рэй — всего лишь меч в его руке, его способ подобраться к врагу поближе и посильнее ударить. — Ты гурман, оказывается. Какой же это, наверное, кайф, трахать жену своего врага. Этакий способ сервировки мести. На его лицо набегает тень, распахнутые глаза, похолодев, становятся безразличными и пустыми. Только уголок губ мелко вздрагивает — вверх-вниз, — выпуская её имя: — Рэй… Хоть из милосердия бы возразил — Рэй почти рада, что не возражает. — Клаус, пожалуй, единственная наша линия соприкосновения. — Она пересекает пальцем линию горла, отбивая по слогам: — Вот мне уже где этот мир, который вы, ущербные сволочи, изобрели — Клаус, ты и мужчины вроде вас. Плевать из какого племени. Всё, что вы делаете, это пытаетесь друг друга прокрепче отыметь — деньгами ли, армией, женщинами, которых кладёте себе в постель… Любой способ подходит. — Рэй. Какая же дура. Его честные слова отдаются в её голове сверлящим приступом мигрени: «Даже после всего этого ты моя женщина, Рэй». Прикрывая слезящиеся глаза, она вполголоса выдыхает: «Подавись» — и надломленно усмехается, переплетая руки под грудью. — Пусть будет по-твоему. Я помогу тебе, Аслан. Ты ведь так хочешь его нагнуть. — Что ты собираешься делать? — Выплатить часть цены, которую ты за него назначил. — Ради всего святого, Рэй!.. Держись от него подальше. Аслан сминает её безвольное тело — руки у него горят; будто хочет уберечь её от самой себя. Будто. — Боец ты и вправду ужасный. Но актёр — изумительный.

***

Бархатные кресла вокруг стола пустуют, в зале собраний нет ни души, но Клаус всё равно понижает голос, наклоняясь к её лицу: — С чего вдруг передумала? Ты раньше предпочитала избегать наши совещания. Участвовать в этих совещаниях — всё равно, что смотреть в зеркало при ярком свете и видеть в отражении изрытым шрамами прежде красивое лицо: ей хватило одного раза, но теперь нет никакой мочи жить во лжи, бегая от самой себя. Муж собственнически накрывает её впившуюся в подлокотник ладонь, и Рэй заставляет себя расслабить пальцы. Она опускает взгляд на неровную лакированную столешницу, вырубленную из среза древесного ствола, сплошь уставленную блюдами с фруктами, деликатесным сыром, оливками и вяленым мясом. Яства сгниют раньше, чем будут съедены даже на треть, и трудяги-оборванцы потом отправят своих благодарных детей побираться у дворцовых помоек, чтобы забрать домой то, что от них останется. В центре стола стоит расписной железный графин с ненавистным хересом; впрочем, во рту у Рэй стоит такая горькая сухость, что и вода из лужи показалась бы нектаром амброзии. — Налей мне выпить, пожалуйста, — просит она Клауса с мягкой улыбкой. — Отвечая на твой вопрос… Да, раньше мне было не особенно интересно. Да, по правде говоря, и теперь. Я не особенно разбираюсь в политике. Но мне важно тебя поддержать. После того, что случилось утром, мне не хотелось бы, чтобы кто-то подумал, что твоя жена не на твоей стороне. Выпустив её руку, он молча выполняет её просьбу, наполняя хересом её бокал до краёв, и несколько кроваво-тёмных капель проливаются на дерево. — Ты сердишься на меня? Ну, из-за того мага воды на арене, — Рэй почти воркует; если Аслан — изумительный актёр, то и она не хуже. — Не сержусь. По правде говоря, ты была права. Ни он, ни его племя больше не представляет угрозы, прикончить этого горе-вояку — всё равно, что беспомощных щенков топить. Бесчеловечно. А мне меньше всего хотелось бы выглядеть злодеем в глазах моих людей. — Имидж превыше всего, — усмехается Рэй, — это ведь кредо твоей политики. Он расплывается в довольной улыбке, и его лицо становится почти добрым, слишком молодое, чтобы натура успела проступить на нём изломами морщин в уголках жестокого рта. В имидже Клаусу не отказать. Тот, кто писал его мужественный профиль для чеканки монет, почти ему не польстил. — Народная любовь и поддержка армии, пожалуй, единственное, что гарантирует какую-никакую безопасность. Не стоит ими пренебрегать. Быть любимым своей женой тоже не помешает… Я рад, что ты пришла. Рэй запивает его слова мелким глотком хереса и отставляет бокал. — Клаус, а почему сегодня совещание проводится так поздно? Уже, наверное, за полночь. — Мы ждём влиятельных союзников. Они хотели бы остаться инкогнито. До того, как Рэй задаст ещё хотя бы один вопрос, Клаус встаёт из-за стола, доброжелательной улыбкой встречая друзей. Единственная кузина Клауса, худосочная сутулая Энни тащится за своим упитанным супругом Виктором, который прокладывает себе путь животом, обтянутым тончайшим шёлком. Вид у него важный, убийственно серьёзный — другого и не ждёшь от монопольного владельца комплекса каменоломен, предприятий металлургии и горнодобывающей промышленности. Золотые браслеты на тощих запястьях его жены столь массивны, что будто тянут её руки к земле, делая женщину похожей на обезьяну. Вдвоём супруги выглядят карикатурно, что выгодно оттеняет наружность Майкла, который входит в зал следом. Красивый, как бог солнца, загорелый, поджарый, с вьющимися светлыми волосами, в сдержанной тёмной рубашке без вышивки, без золота, без украшений из драгоценных камней — его облик скромен, и скромен обманчиво: положение в обществе выдаёт внешний вид его очередной жены. Рэй не вспомнит ни её имени, ни голоса, ни того, из какой семьи эта женщина родом, но диадема в изумрудной россыпи на её голове громко говорит, чья она жена — жена талантливого человека, прибравшего к рукам весь энергетический комплекс. Настолько талантливого, что единственным его бесспорным талантом было играть с будущим вождём в одной песочнице лет двадцать пять назад. Проследив за направлением взгляда Рэй, Клаус примирительно касается её плеча, опускаясь в кресло рядом. — Душа моя, я закажу тебе диадему не хуже. — Уж будь добр, — притворно поддевает она, — а то перед приличными людьми стыдно показаться. — Наши гости ещё в пути? — хмурится Виктор, указывая двойным подбородком на пустующие кресла за столом. — Цену себе набивают. Никогда не приходят вовремя, — отвечает Клаус. — Надо же им как-то продемонстрировать, кто более всего заинтересован в сотрудничестве. Хотелось бы иметь на них управу, но, вынужден признать, их помощь с кланом воды сложно переоценить. — Интересно, сколько они запросят за помощь с кланом молнии, — вопрос Майкла звучит скорее риторически. — Обществом молнии, — поправляет его Виктор, пододвигая поднос с сырами к себе поближе, и добавляет, не скрывая скепсиса: — Ведь эти люди любят всячески подчёркивать свою, если можно так выразиться, интернациональную внеклановость. С ними будет посложнее. Рассорить их с ближайшим соседом не получится: клановая нетерпимость с ними не работает. Кроме того, эти люди чересчур образованны, чтобы верить в сомнительные предсказания полоумных уличных гадалок. В гробу я видел их систему образования, пропади она пропадом. Придётся придумать что-то более изощрённое. Уверен, за это маги тьмы зарядят нам космический ценник. Может быть, оно того не стоит. Его ворчание вызывает у Майкла сардоническую усмешку. — Расценивай это как долгосрочные инвестиции, — хмыкает тот. — Месторождения каменного угля на бывших землях клана воды уже почти окупили наши вложения. С учётом того, что территории молнии простираются значительно дальше, они, конечно, стоят тех денег, которые запросят маги тьмы. — Деньги — это половина беды. Где взять столько солдат? «Так. Стоп-стоп-стоп…» — Рэй сдавливает пальцами переносицу и мотает головой. О чём эти люди говорят? У неё сейчас треснет голова. — Рэй? — Клаус, я думал, она знает, — голос Майкла пробивается как сквозь вязкую завесу воды. — Я собирался. Но всё не мог подобрать правильных слов. Рэй, — обращается он к ней так тихо, будто подкрадывается к лошади, вставшей на дыбы. От его вкрадчивого тона сердце прогорает у неё в груди и обращается в горстку пепла. Во рту зреет крик и отборная ругань — Рэй ни в жизнь не даст им сорваться с языка. Она сыграет свою роль до конца. Перед тем, как к нему повернуться, Рэй делает глубокий вдох на четыре счёта и прикусывает щёку. — Я тебя слушаю. Что ты собирался мне сказать? — Пророчество о том, что листва уничтожит воду, было выдумкой магов тьмы. Мы хорошо им заплатили, — заявляет Клаус на одном дыхании. Их обдурили, обвели вокруг пальца. Стравили, как бойцовских петухов. Желчь разъедает ей горло. Рэй ошалело осматривается по сторонам: приговор её семье вынесен в этой самой комнате, в этих стенах, обитых золотом и малахитом, за этим столом из ствола древнего дерева, разрубленного пополам. Этими улыбающимися людьми. Она нутром ощущает, как разлом между ней и мужем ширится и трещит; разлом, появившийся между ними в день, когда Клаус не пощадил из племени воды даже маленьких детей. Никто не слышал, как Рэй его об этом умоляла. Младшего сына павшего вождя оставил будто бы ради забавы, привёз в город, как боевой трофей. Так оленьи рога на стенку вешают в напоминание об успешной охоте. — Справедливости ради, я не мог себе вообразить, что вождь клана воды слетит с катушек на фоне паранойи и пойдёт на вас войной, — оправдывается вождь. Плюнуть бы ему в лицо — открытое, без тени раскаяния. Он, похоже, удовлетворён таким стечением трагических обстоятельств: клану металла отошли земли обоих погибших народов. — Конечно. Откуда тебе было знать. — Рэй прикрывает глаза, проталкивая в себя крупный глоток хереса. И неуклюже меняет тему: — О чём мы там говорили? У нас какие-то проблемы с армией? Самой бы с катушек не слететь. — Никаких проблем, — лениво рапортует Виктор. — Но для прямого столкновения с войсками молнии численность нашей регулярной армии явно недостаточная. Майкл нехотя соглашается, осушая свой бокал: — Виктор прав. В клане молнии боевая подготовка на таком уровне, что воевать могут буквально все. И будут — рейтинг лояльности к власти у них довольно высокий. Единственное наше преимущество — вооружение. Но какой в нём смысл, если нет людей, которые возьмут оружие в руки. — Нет людей? — изумляется Рэй. — Улицы кишат воинами огня… Она осекается под снисходительным взглядом Клауса. — Они защищают народ. Отправить их полным составом на войну, которая не станет блиц-кригом, значит подставить себя под удар. — От кого защищают, кто к нам сунется? По одну границу — пацифисты из клана света, по другую — поголовно слепые маги тьмы. Ну ещё есть племя льда, конечно же, но их вождь находит наш жаркий климат настолько невыносимым, что не появляется в наших краях даже из дипломатической вежливости. Нам теперь не с кем воевать, Клаус. Только с обществом молнии. — За её наивной тирадой следует многозначительное молчание; губы Рэй дрожат, растягиваясь в нервной улыбке. Могла бы и догадаться: воины огня защищают не народ от войны, а власть от народа. — Ладно, с огнём всё ясно, — отмахивается она от своих слов. — Что насчёт воинов земли и воздуха? Про народ металла Рэй не заикается: давно понятно, что в этой стране не льют кровь тех, в чьих интересах ведётся война. Забрасывая оливку себе в рот, Майкл оглаживает ладонью золотистые волосы в напряжённом жесте и, переглянувшись с собеседниками, отвечает: — Если мобилизовать их на войну, будет некому трудиться на каменоломнях, рудниках и ветряных электростанциях. От этого мы больше потеряем, чем заработаем. Можно, конечно, увеличить продолжительность рабочего дня на час-два, но погоды это не сделает: по какой-то неведомой мне причине после четырнадцати часов работы производительность труда резко обрушивается. — Он причмокивает, облизывая аристократически ухоженные пальцы, гладкие, без натруженных мозолей и проступающих жил, а затем обращается к Клаусу: — Я же тебе говорил, что не стоило истреблять народ воды. Их руки на производствах нам бы не помешали. — Нам бы помешали их длинные языки, — парирует тот. — Вообрази, что могло бы произойти, если бы всем стало известно, что их ценности и традиции ничем не отличаются от наших? Народ только потому и одобрил эту войну, что они там все якобы расисты и женщин на площадях камнями забивают. Нельзя было допустить, чтобы они пришли сюда и начали трепаться. Это бы поставило под удар мою репутацию. Рэй прячет под столом руку, непроизвольно сжавшуюся в кулак. — Чтобы исключить дефицит рабочих рук, есть более действенный метод: увеличить рождаемость, — продолжает Клаус. — Это даст много побочных бонусов помимо увеличения численности армии и рабочих. Во-первых, это снизит затраты на оплату труда: возросшая конкуренция за рабочие места сделает своё дело. Кроме того, можно будет исключить финансовую поддержку стариков полностью — их обеспечат дети. Сплошные выгоды. — На это уйдут десятилетия, — фыркает Виктор. — А земли общества молнии нам нужны в обозримом будущем. Что прикажешь делать? — Можно снизить призывной возраст на пару лет. Пообещать рекрутам хорошие выплаты. Виктор с сомнением косится на него: — Думаешь, люди отправят на войну своих шестнадцатилетних сыновей? — Конечно, — встревает Рэй, подпирая кулаком подбородок. «Какая же ты падаль», — гудит в свинцовой голове. — Люди настолько нищие, что даже едят в кредит, я уже не говорю про неподъёмные платежи по ссудам за свои халупы. Ты цены на жильё видел? Попробуй сопоставить их с жалованьем, которое платишь на своих предприятиях, и всё станет очевидно. За надежду вырваться из кабалы они отправят своих детей воевать. Только денег побольше предложи. — Варвары, — резюмирует Виктор. — А из чьего кармана им платить? Рэй переводит взгляд на Клауса, и компромиссная улыбка холодной маской врастает ей в лицо. Если нужно стать одной из этих тварей, чтобы их уничтожить, то терять ей решительно нечего. — Ты не слышал, что сказал наш вождь? «Пообещать» хорошие выплаты. Мёртвым платить не обязательно. Раскатистый смех Майкла почти не достаёт её души. — Твоя жена восхитительна. — Ни разу не пожалел, что на ней женился, — улыбается Клаус. Металлический стук в двери обрывает мучительный разговор. — Наконец-то, — вздыхает он, поднимаясь из-за стола. На пороге, в сопровождении воинов огня из личной охраны вождя, материализуются две женские фигуры в национальных сари из чёрного сатина. — Я уже начал о вас беспокоиться, Маргарет, — Клаус явно обращается к той, что постарше, — суховатой женщине чуть за сорок с пронзительным взглядом. Жизнь оказалась к ней чуть более милосердна, чем к её уютно полноватой молодой спутнице — в глазах у той стоит туманное марево, даже не различить, какого цвета были когда-то эти глаза. — Маргарет, Асия… Доброго вечера. Мы все крайне польщены вашим появлением. — Не стоило волноваться о нас, Клаус, — вместо приветствия отмеряет Маргарет, без приглашения усаживаясь в свободное кресло и кивком приглашая свою спутницу сесть подле себя. — В пути нас подстерегает меньше угроз, чем в твоём дворце. Её хозяйский взгляд обводит присутствующих за столом и останавливается на Рэй. «Угроза», — голос ведьмы звоном отдаётся у неё в ушах. Рэй не отводит от неё глаз, давно подавив инстинкт самосохранения. — Мы не будем вести переговоры при ней. — Почему, Маргарет? У меня нет секретов от моей жены, — отрезает Клаус. — Чего не скажешь про неё. Твоя жена беременна от твоего врага. Жаль, что врагов у тебя так много, что я не могу разглядеть, от кого именно.