Красная нить

Гладиаторские покои больше похожи на роскошный дворец, чем на тюрьму: алебастровая крыша в предзакатном солнце лоснится бронзой, решётки на высоких окнах покрыты золотом и замаскированы шторами из тончайшего шёлка, у толстых мраморных колонн выставлена элитная охрана в отполированных доспехах последнего образца. Рэй знает: гладиаторам достаются едва ли не самые жирные куски мяса, экзотические фрукты, выдержанное вино, самые дорогие куртизанки; и всё это — лишь эффектный способ пустить пыль в глаза. Вкушая изысканные яства и отборных потаскух, бойцы перестают ощущать себя рабами системы. Полуголодные бедняки из трухлявых хижин, заплатившие последним золотом за льющуюся на арене кровь, глазея на гладиаторские хоромы, больше не считают себя заказными убийцами. Её этим не проймёшь. Рэй победила, и ей всё чаще кажется, что цена за победу над кланом воды оказалась чрезмерно высока. В золотой короне жены вождя она ощущает себя заложницей. Как Рэй могла так обмануться? Её окружает всё та же мерзость, но в нарядной упаковке. Охранники не скрещивают копья перед входом в гладиаторские покои, когда Рэй торопливо взбегает по ступенькам. Её пропускают без возражений, привычно обмениваясь красноречивыми взглядами. Рэй толкает дверь в покои Аслана обеими руками — та отворяется с угрожающим грохотом. — Пошли вон отсюда, — она швыряет холодный приказ в кучку шлюх, облепивших раненного бойца. — Слетелись тут как мухи на навоз. Рэй не смотрит в их сторону, когда они расступаются, путаются в своих ногах и в подолах полупрозрачных потаскушечьих платьев, одна за другой выплывают прочь, стараясь слиться со стенами и не встречаться случайными взглядами с женой вождя. На Аслана, сгорбившегося на постели в мокрой кровавой рубашке, она не смотрит тоже, не в силах отлепить глаза от раскуроченных кусков доспехов, разбросанных у его ног. — Чтобы ты знала, я с ними не сплю — просто мне скучно и не с кем поговорить, ведь ты совсем забыла ко мне дорогу. — Мне наплевать. Можешь ни в чём себе не отказывать. — Я думал, вы все безобидные травоядные, но ты… Ты ещё та ревнивая хищница, Рэй. — Рассмеявшись, Аслан заходится в сиплом кашле, придерживая живот. — Следи за языком. — Или что? Или ничего. Их глаза сталкиваются, и Рэй готова вздёрнуться от предательского желания броситься к его широко расставленным ногам. Уголки его бледных губ дрожат в примирительной улыбке. — Я соскучился. — Ты сошёл с ума, — роняет она, наконец двинувшись на подкашивающихся ногах к его постели. Плюнув на попытку стянуть кровавую рубашку через голову, Рэй рвёт мокрую ткань у него на груди. Руки совсем её не слушаются. — Нет, сумасшедшим я был бы, если бы позволил твоему мужу и дальше мной пользоваться в качестве циркового льва, в перерывах между поединками потрахивая мою женщину, — кряхтит Аслан, помогая ей избавить своё по-медвежьи крупное тело от разорванной рубашки. В нём нет ни грамма аристократизма, присущего воинам воды, невольно отмечает Рэй: плечи, словно грубо вырубленные из булыжника, широкая поясница, тяжёлые ноги; весь его внушительный внешний вид кричит о том, что этот мужчина действительно твёрдо стоит на земле, а не всего лишь производит впечатление. — Мне видится, на моих боях этот ублюдок заработал уже достаточно. Да и в целом — с меня достаточно, Рэй. Давай уйдём вместе. Я торчу здесь только для этого. Сколько ещё мне тебя упрашивать? «Ублюдок». Уж кто бы говорил. — Я не твоя женщина, — запоздало возражает Рэй, — и никогда ею не стану. Только не после всего, что ваш ублюдочный клан сделал с моей семьёй. — Даже после всего этого ты моя женщина, Рэй. — Ты забыл, что я убила твоего отца? — припоминает она сквозь горькую усмешку и, придерживая рукой сдавливающий корсет, опускается рядом. — Жаль, что не добралась лично до твоих старших братьев. — Какая досада. Что ж, можно сказать, ты оказала мне услугу. Как бы ещё я смог пройти за четырьмя гробами, чтобы стать вождём? За пятью, если считать мать. Хорошая была женщина. Он и вправду сумасшедший. Аслан вздёргивает угольные брови, улыбаясь одними губами. На его по-тигриному широком носу проступают хищные морщинки. — Ну ты и сволочь. Ты и вправду сломал ей шею? Я надеялась, что слухи преувеличивают. — Сволочь, конечно, какие тут могут быть сомнения. Я из клана воды, ты разве забыла? Среди нас не было нормальных людей, все мы заслуживали смерти, вместе с женщинами, стариками и годовалыми детьми. Теперь весь мир вздохнул с облегчением, спасибо владыке металла, — выплёвывает Аслан куда-то в сторону, вымученно опираясь ладонями на колени. — Но, вообще-то, всё было не совсем так. Я сначала отравил её, а затем сломал ей шею. — Почему? — У нас так принято. — Хватит паясничать, Аслан. Он вонзается в её лицо потемневшими глазами, и его подрагивающие, сомкнутые губы вытягиваются в бледную линию. — Оправданий ты от меня не дождёшься, — цедит он по слогам. — Ты презираешь весь мой народ лишь на основании крови, которая текла в его жилах, и земли, на которой он был рождён, презираешь за это в том числе и меня. Ты презираешь меня за то, что я брат своих братьев и сын своего отца. И я не стану тебя переубеждать. Самое смешное и страшное, что ты любишь меня таким. Вот и живи с этим, Рэй. С тем, что полюбила подонка, виновного в смерти твоей семьи. Он не подонок, и он не виноват. И она совсем его не любит. Только ломит в подреберье от близости его голых плеч и груди в разводах крови. Рэй задевает мимолётным взглядом бесполезный чан с водой и чистые полотенца, видимо, принесённые куртизанками, и качает головой. Аслан вздрагивает от прикосновения её пальцев, но не отстраняется; руки у него горячие, покрытые испариной. Лихорадит, отмечает Рэй. Ей бы сосредоточиться, но пухнет голова оттого, как Аслан переплетает её пальцы со своими и, поднеся к лицу, опаляет их влажным дыханием. Он явно не подозревает, что Рэй намеревается сделать. Она прикрывает глаза, чтобы не видеть, как изменится его лицо, и крепче сжимает зубы, чтобы не застонать. Руки горят. Боль его срастающихся рёбер льётся в неё сквозь стиснутые пальцы, его разорванные мышцы ноют в ней, как вскрывшийся нарыв размером во всё нутро; Рэй прокусывает щёку, не издав ни всхлипа, ни вздоха. Его вспоротая обломками доспехов кожа схватывается грубоватыми розовыми рубцами — Рэй не настолько сильна во врачевании, как чистокровные маги света: шрамы останутся с ним навсегда. Он выдыхает со свистом. — Полукровка, — хмыкает Аслан, не выпуская её руки. — Теперь понятно, как тебе удалось выжить… Рэй будто выжила не целиком. Часть её — пожалуй, её лучшая часть — так и осталась там, похороненной под обломками родной деревни. — Полукровка, — выплёвывает она, выдирая из его пальцев ладонь, и, поднимаясь, разрезает быстрым шагом душный воздух в комнате. И отворачивается к окну, чтобы не читать брезгливого выражения на его лице. Рэй слышит бархатную поступь его приближающихся шагов, затылком чувствует его дыхание, когда он огромной тенью нависает за её спиной, но не сдвигается с места. — И я горжусь этим. Пускай, в её происхождении не было ни её заслуги, ни вины. — В этом случае я, пожалуй, горжусь размером своей ноги. Это так себе повод для гордости, Рэй. — И при этом этот повод вполне достаточный, чтобы считать людей вроде меня не заслуживающим нормального отношения мусором, ведь правда? — Обернувшись, она чуть не врезается в его грудь, и усилием воли заставляет себя поднять глаза. Выдохнуть бы всю горечь из лёгких ему в лицо. — Знаешь, что. Живи с этим, Аслан. Живи с тем, что любишь такую женщину — отрыжку эволюции. Уверена, за этот позор в родном племени тебя бы высекли на площади и не посмотрели бы, что ты сын вождя. Провальная попытка отыграться. Аслан складывает губы в улыбке, глаза у него светятся. Рэй толкает его слабым кулаком — получается у неё совсем неубедительно; женские пальцы беспомощно размыкаются в его руке, накрывая центр груди. — Пережил бы как-нибудь. Не в первый раз. Конечно, не в первый раз. На его спине, исполосованной застарелыми шрамами, нет нетронутого места. Рэй сглатывает — в горло будто вонзилась раскалённая булавка. Ей тошно. Не хочет она ни знать, ни представлять, ни спрашивать, откуда они взялись. Зыбких кошмаров, выжимающих её досуха по ночам, с неё достаточно, но всё же Рэй, будь она проклята, открывает рот: — За что тебя так наказали? — За дело. — Это не ответ. Что ты… — Аслан не даёт ей даже секунды — не даёт ей считать правду по выражению лица, да этого она, доверчивая дура, никогда и не умела. Дура… Он ловит её раскрывшиеся губы и тушит в мокром поцелуе так и не заданный вопрос. Её корона со звоном ударяется о пол, сброшенная его тяжёлой рукой, — такое облегчение. Ей некуда деть руки, самой некуда деться — всюду его жаркие ладони, голая кожа, рваное дыхание, обжигающее лицо. Сердце грохочет внизу живота и ухает в подгибающиеся ноги. Её уничтожает то, как Аслан с ней нежен — давно не ждёт её сопротивления: Рэй отвечает его губам, его рукам, прохладными мурашками окатывающим плечи сквозь липнущую к коже ткань. Она всегда отвечает. Она подчиняется его рукам, разворачивающим её спиной, и падает затылком на мужское плечо. — Наконец-то. Было больно на тебя смотреть, — выдыхает Аслан ей в волосы, рывком ослабляя удушающую шнуровку корсета. Рэй вдыхает до пьяного головокружения. Лиф спадает с плеч, выпуская грудь — сводит с ума то, как Аслан к ней не прикасается. — Это платье тебе больше не по размеру. — Хочешь сказать, что я растолстела? Он хрипло смеётся ей в ответ. Да как он смеет? Рэй не успевает взбрыкнуть в кольце медвежьих рук — охает и прикусывает губу, ощутив электрическое прикосновение пальцев на обнажённых сосках. — Нет, не это. Твоя грудь налилась. — Аслан шумно сглатывает, зарываясь носом ей в плечо. — Рэй, я думаю, ты носишь ребёнка… Не от него. Её парализует его догадка: есть ли хоть что-нибудь, что можно спрятать от его глаз? Какая теперь уже разница. — Ему об этом знать не обязательно. Клаус уже давно ждёт наследника, и… — Даже имени его произносить не смей. — Рэй задерживает дыхание, чтобы не всхлипнуть; Аслан с такой силой встряхивает её за плечи, развернув к себе, что его плотоядные черты размываются перед глазами. Платье, бессмысленной тряпкой болтающееся на животе, кольцом опадает под ноги. — Что ты собираешься делать, а? Лет через тринадцать, пятнадцать максимум, когда наш ребёнок начнёт извергать ладонями потоки воды? Что, если он родится с синими глазами… — Придумаю что-нибудь. — Хочешь соврать ему, что это его ребёнок, да? — Непримиримая складка разделяет его сведённые к переносице брови. Аслан опускает глаза на свои руки — побледневшие кулаки вздрагивают в бессильной ярости. Ищут цель. — Значит, он и правда тебя трахал всё это время, что ты приходила ко мне. Ей мучительно хочется отмыться от его слов. Какой у неё был выбор? — Он мой муж, — тихо оправдывается Рэй. — Знаешь, не особенно-то он меня и спрашивал. Аслан вздрагивает от её слов, как от пощёчины: зря она открыла рот, кто тянул её язык? Его загнанный, больной взгляд скользит по её обнажённому телу; спохватившись, Рэй сжимает бёдра, ладонями накрывает грудь — и этим, кажется, подрывает остатки его самообладания. — Ох, не смей, — Аслан пытается улыбнуться, потирая бледными пальцами чуть раздвоенный подбородок и жестокую линию рта. — Не смей закрываться от меня так, будто мне не принадлежишь. — Аслан… — Отступая, Рэй задевает ногой обломок покрытого кровью доспеха, и резко замолкает. Аслан отпинывает носом шнурованного ботинка кусок смятого железа, вновь нависая над Рэй. — Посмей только снова сказать, что ты не моя женщина. Посмей только заикнуться, что меня не любишь, и я клянусь… — Стиснув её щёки ладонью, Аслан врезается ледяным поцелуем в уголок её губ и грубым толчком роняет свою женщину на постель. — Что, молчишь? Рэй молчит. Молчит, пока Аслан чуть ли не рвёт шнуровку на своих ботинках, чуть ли не разрывает ткань на пыльных штанах, раздеваясь. — Знаешь, меня тошнило от одной мысли, что это сучье отродье к тебе прикасается. Так же, как прикасаюсь я. — Его придушенный голос обрывается на полуслове. Рэй хнычет под его влажными пальцами, сладко терзающими её между ног, и бёдрами сжимает его горячую ладонь. Напряжённые ноги пронимает сладкой судорогой. Рэй раскрывается, глубже впуская его пальцы. — Меня выворачивало, когда представлял, что ты стонешь его имя, кончая под ним, так же, как и подо мной — хотя, конечно, знал, что это неправда. Ты ничего не чувствуешь к нему, Рэй. Но это… То, что он брал тебя силой. Я его убью. Клянусь, чего бы мне это ни стоило. Аслан запечатывает своё имя на её стонущих губах, заполняя её разрывающим толчком. — Аслан… — Рэй давится сорванным дыханием, любимым именем вперемешку со слезами, она сцепляет щиколотки на его пояснице, и тело выламывает от глубины проникновения. Подступающий оргазм выгибает её дугой — и Аслан останавливается, не давая ей облегчения. — Я хотел уйти с тобой как со свободной женщиной, но, видимо, придётся забрать тебя как трофей.