387 год Круга Скал. Талиг. Штернштайнен. Хексберг. Дриксен. Устричное море.
Тишину кабинета нарушил осторожный стук. — Разрешите, господин маршал? Вольфганг фок Варзов поднял голову от бумаг. — А, Райнштайнер? Курт говорил, что ты зайдёшь с донесением. Ну давай, доноси. — Он дружелюбно указал на стул. — И чем тебе у Рудольфа дальше не сиделось? Судя по твоему рапорту на перевод, количеством документов тебя не запугать. Хоть в рамочку вставляй как образец для остальных. Подписан твой рапорт. Через неделю, как закончится отпуск, можешь приступать. Он протянул вошедшему исписанный мелким аккуратным почерком лист, украшенный по верхнему полю двумя визами. Одна, за подписью Первого маршала, гласила «Разрешить перевод», вторая — самого фок Варзова — предписывала «назначить в полевой поиск. Капитану Баваару к исполнению». — И почему в поиск? Да не бумажный, а полевой? Никто не сомневается, что ты справишься, иначе б не пустили. Но почему? Всегда чёткий в словах, Райнштайнер на удивление замешкался и пару мгновений собирался с мыслями. — Я постараюсь быть кратким, господин маршал, и очень прошу выслушать меня до конца, потому что отчётливо понимаю: моё сообщение вряд ли вызовет у вас доверие. Но, надеюсь, мне удастся вас убедить, и тогда отпадут вопросы о причинах, побудивших меня направить такой рапорт. Его пальцы теребили верхнюю пуговицу колета, то расстёгивая её и спускаясь к следующей, то приводя мундир обратно в должный вид. Как будто теньент всё собирался раздеться в присутствии маршала, но никак не мог решиться на подобное вопиющее нарушение устава. — Ишь, какой паркетный, — добродушно усмехнулся его официальности фок Варзов. — А по Курту и не скажешь, что у него такой племянник. Ты излагай, излагай… Поверить было очень сложно. Очень. И даже не столько словам теньента Райнштайнера, сколько собственным глазам. Через четверть часа первая виза хозяина кабинета была жирно перечеркнута крест-накрест. Рядом значилась вторая: «назначить адъютантом маршала фок Варзов» — и размашистая подпись под ней.***
«…также полагаю необходимым довести до Вашего сведения следующее. Полностью подтвердились ранее полученные известия относительно сбора и способов передачи в Дриксен информации о местах расположения талигойских войск, их численности, состоянии вооружения и фуража, планируемых направлениях перемещения…» Заместитель начальника таможни Штернштайнен капитан Хельмут Шрёдер отложил рапорт, пригладил светлые усы и глубоко задумался. Если прознатчик докладывал верно — быстрые и решительные действия толкового офицера (он приосанился) сулили немедленную удачу, похвалу начальства, и не здешнего, а в Хексберг. Может быть, орден и даже рекомендацию перевода в вожделенную Олларию из этого захолустья. В донесении утверждалось, что сведения, которые по крупицам собирают «гуси» (и те, кому они платят, поморщился Хельмут), оседают у некоего купца и затем с парой надёжных шкиперов переправляются в Дриксен. Имя купца было указано, оставалось взять голубчика тёпленьким и прокрутить для ордена дырочку. Вообще-то отдать приказ о таких действиях мог только сам полковник Геккель. Шрёдер замещал его во всём, кроме дел военных и тем более поиска. Но уж больно радужной представлялась перспектива. Капитан снова подкрутил усы.***
Середину кабинета занимал большой стол с подвытертым сукном, а на нем поверх карт и документов в беспорядке лежали грифели и яблоки. В углу притулился второй, поменьше, за которым уютно устроился худощавый светловолосый теньент — видимо, адъютант или секретарь маршала Запада. Генерал фок Таннер мрачно подпирал стену в компании полковника Геккеля. Капитан Шрёдер под конвоем двух солдат стоял навытяжку. Сам фок Варзов то присаживался за стол и хватал лежавший на нём документ, то вскакивал, проходил пару шагов, возвращался и снова садился. За окном шумела и вздыхала бухта Хексберг. Никто не осмеливался поднять на маршала глаза, даже офицеры, искренне разделявшие его негодование, и затишье перед бурей длилось и длилось. Только молодой теньент, почти скрытый в углу за кипами бумаг, иногда косился на начальство. Но вряд ли кто-то в наступившей тишине обратил бы внимание на его взгляд. Вольфганг фок Варзов выдохнул, рубанул рукой воздух и окончательно устроился за столом. Махнул всем остальным. Молчание поспешно разбилось шумом отодвинутых стульев, шелестом мундиров, короткими фразами вполголоса. — Речь шла… — он посмотрел на рапорты на столе, — не об одном шпионе, не о двух. Об очень многих. И даже не о том, кто, а о том, кому и как. Если вы, капитан, пытаетесь прыгнуть выше вашей капитанской перевязи, если берётесь за такое дело, вам стоит хорошо подумать. Очень, очень хорошо. Чтобы выйти из него победителем — или не браться вовсе. Не справились — примите все последствия вашей неудачи. Расхлёбывать которые придётся другим, не вам! В обманчиво спокойном голосе фок Варзова клокотала ярость, всё же прорвавшаяся восклицанием в конце. Он резко обернулся к Геккелю, видимо, не желая больше смотреть на проштрафившегося Шрёдера: — Взяли торговца? — Взяли, — угрюмо кивнул Геккель. — Где? С кем? — Он вроде как в отпуск собрался, в Ардору. К семье. Всем так сказал, с кем постоянно дела имел. Вот по дороге и прихватили. В лесу, и везли потом аккуратно, тишком и в объезд. Фок Варзов подцепил со стола яблоко, лежавшее на самом краю, повернул, разглядывая, и лицо его немного разгладилось. — Вот только поэтому, капитан, вы стоите здесь, а не перед трибуналом. О нём после. Допросили же ардорца нашего? — он дождался кивка Геккеля. — Ну вот и докладывайте, полковник. — Как сведения передаются с нашей стороны — понятно и изложено в рапорте. Есть имена, названия трактиров и двух галер. Одна ушла в Ротфогель через Метхенберг, вторая в Штернштайнен прямо сейчас грузится. Уже с неделю стоит, потом в Хексберг по документам должна зайти, потом тоже уйдёт в Метхенберг… — полковник замялся. — А собранные сведения, которые на неё должны были передать, отправятся дальше, в Эйнрехт, верно? — закончил за него фок Варзов. — И вот эти документы как раз не успели поймать? — Так точно, господин маршал. — Геккель и сам был бы рад растерзать затеявшего самоуправство капитана, но, в отличие от него, честно доложил обо всем выше и теперь стоял здесь. — Важное было что-то? — Если верить торговцу, то не слишком. Маршруты для зимних квартир, списки закупок. Но… — Вот именно — если верить. Да и это тоже не стоило выпускать. Но здешних брать просто так толку не будет, новых найдут, долго ли. Кораблям тоже дорогу не закроешь. Знать бы, кому это всё уходит, как дальше двигается. Шрёдер поднял было голову, но тут же отвернулся. — Ну? — поторопил его фок Варзов. — Господин маршал, торговца допросили. То есть он не торговец, конечно… — Шрёдер поймал устремленные со всех сторон взгляды и заторопился, — он сам сведения переписывал, складывал, отмечал на картах и уже такими отправлял. Осторожный… — Видать, не слишком, раз выследили. И что? — Мы… Я предположил… Если исказить сведения, которые он передавал, то можно будет потом посмотреть, где и как они всплывут. Бумага такая же у него с собой была, что написать — сказали, он повторил в точности, так что вряд ли смог бы подать какой-то знак… — Хоть текст фальшивки вы додумались согласовать с военными. Но ведь настоящий пакет, как я понимаю, уже на судне? — не выдержал и вмешался фок Таннер. — Да. — Шрёдер внезапно собрался с духом, вскинул голову, приготовился отстаивать себя. — Я планировал подменить его во время таможенного осмотра «Хитрого селезня» в Штернштайнен… — Но не смог найти первый пакет, что неудивительно! — в сердцах перебил его Геккель. — Выходит, не «гуси», так утка вас перехитрила. И вы теперь думаете, что мы исправим то, что вы провалили, — язвительно подвёл итог фок Варзов. — Когда корабль прибудет в Хексберг? — Через два дня. Мы могли бы провести более тщательный осмотр… — И найти пакет с документами на немаленьком корабле, который вы видите хорошо если второй раз в жизни, а шкипер знает, как карту звёздного неба? Да вы всё-таки рехнулись, капитан! — сгребая грифели в кучу, фок Варзов снова разозлился. — Оставляйте свою… подделку и выметайтесь. Что с вами делать, решим потом. Он покосился на заваленный документами стол в углу, словно желая что-то сказать его хозяину. — Все свободны. Как только дверь за последним посетителем закрылась, маршал обернулся к поспешно выбиравшемуся со своего места адъютанту. Тот явно собирался не просто послушать маршала. — Нет. Ойген, даже и не думай. Как ты себе это представляешь? Райнштайнер выпрямился во весь немаленький рост. — Я действительно мог бы попробовать, господин маршал. Подменный пакет пусть оставят на корабле в условленном месте таможенники, тем более что Шрёдер уже бывал на нём и представляет себе его обустройство и расположение помещений. Как туда попасть... в нужном виде — придумаю. Насколько я понял из доклада капитана, мы располагаем по меньшей мере двумя днями на подготовку, а при необходимости судно может быть и задержано в порту. — И ты думаешь, тебе удастся справиться там, где не смогли люди, которые занимаются поиском спрятанного куда дольше и чаще? — По крайней мере, я буду располагать существенно большим запасом времени, чем они. В случае неудачи у меня останется возможность проследить за движением настоящих документов лично. — Ты с ума сошёл! — маршал грузно поднялся из-за стола. — Господин маршал, считаю, что в подобном оправданном риске и заключаются обязанности тех, кто занимается поиском постоянно. — Ты последний в роду, ты это понимаешь?! Ни братьев, ни наследников! И предлагаешь разменивать тебя на какие-то бумажки?! — фок Варзов коротко выдохнул, рубанул ладонью воздух. — «Кто занимается постоянно»! Это ты меня так поддеть решил, что в адъютантах ходишь, а не у «закатных кошек», как просился? — Я никогда бы себе такого не позволил, господин маршал. Кроме того, я полагал, что остался при вашей персоне именно для такого случая, как сегодняшний, — как будто искренне удивился Райнштайнер. Фок Варзов скривился и покрутил в руке яблоко. Взглянул на пакет, оставленный на столе Шрёдером. — Дверь запри. Вместе подумаем.***
Юхан Клюгкатер, шкипер «Хитрого селезня», известный от Ардоры до Ноордшванце как Добряк Юхан, верил, что скаредничать, когда ищешь удачи, нельзя. В чём бы скаредство ни выражалось — деньгах или ином. В «Лосиное копыто» он заходил почти всегда, когда бывал в Хексберг. Подкупали чистые полы и скамьи, недорогая сытная еда и неплохая выпивка для всех. А если надо, всегда можно было дать монету трактирщику и подняться на второй этаж — просто поспать на чистой кровати без клопов. Или развлечься в обществе поприятнее, чем рожи родной команды на «Утёнке». Он приотстал от этих самых рож — таможенники осматривали корабль куда дотошнее, чем обычно. Юхан точно знал, что кошкин пакет они нипочём не найдут, но твёрдо решил, что после возвращения подыщет самый длинный фрахт подальше от Метхенберга. И угораздило же ввязаться! Удружил старый приятель, ничего не скажешь — отрекомендовал его заказчику как надёжного и опытного капитана. От таких заказчиков только ногами вперёд и уходят, с пеньковым приглашением! Избавиться от них — вот где удача пригодилась бы. К его удивлению, матросы с «Утёнка» столпились во дворе «Копыта», словно решили его вежливо подождать. Подойдя поближе, Юхан расслышал хохот и возгласы и наконец, отодвинув плечом Петера, юнгу, увидел причину веселья. Подумал было, что перед ним собака, но ему случалось возить охотников в Седые земли. Зверь отощал, светлый мех свалялся и измарался в грязи, кое-где из него повыдирали клочки, передняя лапа как будто была повреждена, но песца в нём Юхан всё же узнал. А ещё разглядел у того на шее обрывок засаленной веревки. Песец ловко встал на задние лапы и смешно помахал в воздухе здоровой передней. — Ишь, какая тварюка ненасытная! — с готовностью заржали матросы. Боцман присел на корточки, аккуратно срезал с куриной ножки кусочек и протянул зверю. Тот сбил мясо на землю и смел в мгновение ока. Снова встал на задние лапы, смешно поклонился, запрыгал, поворачиваясь по кругу, а потом снова замахал лапой. Уселся прямо на подмокший, облезлый хвост и просительно уставился на людей. Мало ли Юхан повидал и собак, и кошек, и диких зверей, а всё же стало как-то неуютно. Песец, даром что лесной житель, выглядел хоть и молодым, но очень несчастным и побитым жизнью. — Местный, что ли? — нарочито небрежно спросил он, стараясь скрыть жалость. — Что, в «Копыте» готовить перестали, что так отощал? Матросы захохотали: — Нет, повар говорит, приблудыш. Сегодня влетел на задний двор, сныкался сразу под скамейку и оттуда вылезать отказывался, шипел только, потом ничего, отошёл немного. Служанки сначала шарахались — дикий же! — но нет, никого не куснул. — Какой же он дикий, вон веревка на шее! Не кормили, вот и сбежал. Сам-то бы не сбежал от такого? Где ты видел, чтобы прямо из лесу да такие коленца выплясывал? Команда загалдела, сойдясь на том, что песец слишком умный и явно выучен трюкам, жаль пускать такого на воротник; и что подлецам, кто так со зверями обращается вместо того, чтобы честно убить или выпустить, руки надо поотрывать, дабы неповадно было. Поняв тем временем, что угощать его больше не собираются, песец свернулся на земле грязно-серым клубком, из которого торчал черный нос и поблескивали настороженные глаза. Моряк зверушку не обидит! Если она не крыса, конечно. Юхан слушал матросов и думал, что если удача и это не примет за его поклон, то на ближайшие полгода он точно осядет на берегу, будет латать «Утёнка» и в море не сунется. А может, и вовсе женится на ком-нибудь. Он расстегнул застёжку у горла, аккуратно скинул плащ на руку, а другую протянул за косточкой с остатками мяса, которую всё ещё держал боцман. — Иди, иди сюда, — дождавшись, пока песец подберётся поближе, он ловко накинул на него плащ, решив, что если зверь рванется, то неволить его не станет. Но вдруг и вправду ручной? Песец весь сжался, когда Юхан осторожно сгрёб плащ вместе с ним с земли, но не дал дёру. И только оказавшись на руках, жалобно затявкал, словно пытался объяснить, что бросать его не надо. Хоть и тощий, но всё же весил он изрядно и оттягивал руки Юхану. Тот осторожно дотронулся до носа зверя. Нос был сухим и горячим, и Юхан решился окончательно. Команда рассаживалась по столам, шумела и выбирала, чем набить желудки. Юхан подозвал служанку и сунул ей пару суанов. — Вели согреть лохань воды, милая, — попросил он. — Да чем бы зверя накормить ещё. — И добавил для юнги: — Петер, до того, как выйдем, клетку бы сыскать покрепче. А то если шторм, так его ж о стенку приложит, а то и смоет вовсе. — Капитан, да ты никак вместо кошки его завести решил? — засмеялся кто-то из матросов. Видя, что Юхан ухмыляется в ответ, другие подхватили: — Почему вместо? Плуту компания будет, а то рыжий вашими молитвами заскучает один на борту! — А вдруг качки боится? — С чего бы? Они же седоземельские, как-то ж попал он сюда, значит! Море переплыл уже разок! — Может, не он, а кто-то из его бабок и дедов? — Бери выше — с собой привезли, когда переселялись! — Привезли — они б водились тут. А так — слышал я как-то, такую чушь бабы в деревне про песцов несли — вроде и чудовища они, и детей по ночам то ли таскают, то ли едят — дуры старые, одно слово! — Точно дуры! Их и так из-за меха всех повыбили, а тут ещё эти, деревенские! Темнота! — А сам-то больно умный, что ли? — Умный не умный, а звери хорошие. А такого песца встретить, как наш, точно к удаче! Уже наш, отметил Юхан. Ладно, до Метхенберга пока доплывем — а там видно будет. Песец, пригревшись, тихонько посапывал под плащом на скамье. Отмытый зверь оказался очень нарядным и пушистым. Хвост, когда с него счистили грязь и высушили после горячей воды, был едва не в половину толщины самого песца, а паразитов в густой шерсти, хоть и слегка пощипанной, не водилось. Зверь всё время фыркал после мытья, трогал лапой нос и искоса поглядывал на Юхана: что, мол, теперь я лучше гожусь к тебе на борт? Заносил его Юхан по трапу на руках. Обрывок веревки с песца срезали сразу, ошейник надевать не стали и в клетку совать тоже: зверь хоть и ослабел, но всё ж побольше кошки. А ну как дёрнется с перепугу, навернётся в воду, а будет в клетке — не выловишь, как бы вовсе не утонул. Таможенник, с опаской покосившись на песца, черкнул свою закорючку на коносаментах и поспешно убрался с «Селезня» ко всем кошкам. Юхан только что по коленям на радостях себя не хлопнул. Но нет, сдержался — сунул песца подбежавшему юнге и велел готовиться к выходу из бухты.***
Ночная палуба пахла солью, водорослями, рыбой и тиной, крепким табаком и можжевеловой, пóтом и железом. Люди, если и чувствовали эти запахи, то уж точно не разделяли на отдельные. Чуткий нос зверя вздрагивал, искал один, знакомый — смешавшийся из ветхого дерева, клея и мела, сургуча… Так пахло возле каюты шкипера и внутри неё, но того, что нужно, там песец не обнаружил. Пушистые лапы бесшумно ступали по доскам, и только когда выглядывала луна, белый силуэт становился виден у борта. Найдя место с подходящим запахом, песец обнюхал его и чихнул. Обошел пристройку к камбузу кругом, вернулся к спуску в трюм, потрогал лапой верхнюю ступеньку и осторожно шагнул на неё, потом на следующую. К камбузу он вернулся через четверть часа с небольшим пакетом в зубах. Положил его на палубу и снова потянул носом воздух — одна доска на стенке, вторая… Третью песец аккуратно подцепил когтями, но доска не сдвинулась с места. Встал на задние лапы и упёрся обеими передними, но, видно, снова безуспешно. Фыркнул. Оглянулся по сторонам, и тень на палубе расплылась, становясь выше и крупнее. Доски тихонько скрипнули, наконец поддавшись. Фальшивка с палубы заняла в тайнике место настоящего пакета, и доски встали на место. Ненадолго показавшись, луна высветила зверя с пакетом в зубах. Тот шарахнулся к свернутой канатной бухте, прячась в её тени. Дождавшись, пока луна скроется, он снова вцепился в пакет и потащил его к укромному месту борта. …Если бы кто-то из матросов, которые коротали ночную вахту, заглянул в дальний уголок кормы, то его глазам предстало бы странное и презабавное зрелище. В том, что мужчина быстро просматривал листы бумаги один за другим, затем рвал их и выбрасывал за борт, ничего удивительного, конечно, не было. Кроме того, что тот был совершенно голым. Ойген невозмутимо взял следующий лист.Агария. Агарис.
Маленькие вольные твари не только чуют всех, владеющих магией, но и сами ей сопричастны, потому-то раттоны их и ненавидят. И ненависть эта взаимна. Если кошек начинают гнать, проклинать, называть нечистыми, предавшимися злу тварями, ищи поблизости раттонов. «Красное на красном»
Отец Луциан рассеянно погладил пушистого серого кота, удобно устроившегося на коленях. В агарисской обители Славы привечали найденышей, и те отвечали монахам взаимностью. Он быстро перелистывал бумаги, желая убедиться напоследок, что ничего не пропущено. Мартин, уже одетый в дорогу, ждал в кресле напротив. Луциан протянул деревянный футляр: — Это отдельно. Я рассказал тебе о зверях всё, что мы знаем здесь, но так будет надёжнее. Да ты и сам всё знал большей частью. — О Багряных Землях я услышал от вас впервые. — И я надеюсь, тебе это не пригодится. Дорога туда заказана и нам, и, по счастью, братьям из Истины. Лучше бы мы знали хоть что-то о Золотых… Мартин кивнул, убирая футляр в незаметный карман в складках плаща. — Вы тоже вернётесь туда? В Эйнрехт? — Да. Чуть позже, сын мой, но обязательно. «...Благодарю за письмо. К сведениям, изложенным братом Орестом, от себя можем добавить немногое. Так, агирнийцы называют хранителями своих краев багряноземельских львов — вернее, тех, кто принимает их обличье. Когда Седые земли обезлюдели, это послужило к пользе их стражей. Иначе песцам из-за их меха грозило бы полное истребление. Звери, о сохранности которых мы печемся, и летом остаются белыми, в отличие от своих природных, неразумных сородичей. Кроме того, они не встречаются в Золотых Землях. Поэтому им приходится быть вдвойне осторожными, когда они принимают звериный вид. Кто бережёт собой от грызущих тварей Бирюзовые земли и населяющих их людей — если там вообще есть люди, — мы можем только гадать. Надеемся, что и другие братья пребывают в таком же неведении, что поможет уберечь хранителей там. Вопрос о Золотых Землях представляется нам важнее остальных. Боюсь, что другому ордену может быть известно более, чем нам. Если верить тому, что нам сообщили, кошки были объявлены пособниками Леворукого по их настоянию. Они же, в свою очередь, руководствовались тем, что откуда-то узнали сами. Якобы звери-хранители наших краев истребляют грызунов (я об обычных грызунах), и им присущ ночной образ существования. Вероятно, следует считать, что собратья наши ошиблись, определяя конкретного зверя. Но нам пока не удается упредить их в дальнейших поисках...»Дриксен. Киршенбаумен.
«Хитрый селезень» бросил якорь в порту Метхенберга на рассвете, задержавшись на полдня от намеченного времени: позавчера их здорово прихватило ночным шваном. Но Юхан не был бы собой, если б они с рулевым не увернулись от ветра и берегом-берегом, но прошли. На палубе было влажно от ночной росы, но матросы сновали уже вовсю. Солнце проспишь, и до вечера потом всё будет под ноги кидаться, и хорошо если только один день. Считай, обошлось. Оглядев ближайшие причалы, Юхан понял: не обошлось, несмотря на ранний подъём. Двое офицерских молодчиков и с десяток людей охраны в иссиня-чёрных морских мундирах с белой оторочкой, хоть сейчас на парад, поджидали у самого конца пирса. Их явно интересовали не рыбацкие барки, которые спешно отчаливали от берега, подальше от греха и от солдат. Убедившись, что видит посудину Юхана, один из офицеров ловко развернул вычищенного зильбера и скрылся в мешанине порта, второй подъехал чуть ближе, будто ждал, что Юхан и команда так и прянут удирать мимо него вверх по причалу. И как бы не вместе с «Селезнем». Ну то есть Юхан с удовольствием и удрал бы, но ищи дураков. Пока военные франты не прижали ему хвост, кошки с две он откажется от того, чтобы бывать в Метхенберге и Киршенбаумене. Потому что в Талиге ему пока лучше не появляться, а Ардорой с Норуэгом сыт не будешь. Пока спускали шлюпки, пока команда готовилась сойти — к «Утёнку» подобрался вельбот. Юхан аж поперхнулся, разглядев среди будущих гостей корабля нанимателя собственной персоной. Не поленился заявиться, морда рыбоглазая. В последний раз до того, почитай, с полгода назад показывался. Вот тебе и поймал удачу! Назавтра вечером Юхан хмуро сверлил взглядом стенку собственной каюты. Его не радовало даже, что кто-то из офицеров, сопровождавших высокого, провалиться ему к крабьей тёще, визитёра, напоследок сказал — по меньшей мере полгода «Хитрый селезень» может быть свободен. А после, дескать, ему сообщат, если понадобится. Тьфу! Твари закатные! Не иначе они под руку толкнули Петера, взявшегося кормить песца на палубе с кем-то из матросов. Полдюжины бездельников окружили зверя, который забавно клянчил угощение. Они следили лишь за потехой и не заметили, как из шкиперской каюты вышли офицеры. И офицерские взгляды, что поприлипали немедля к песцу, тоже не заметили. Да ещё и зверь увлёкся благодарить — трюк за трюком, как нарочно. Некоторые они и не видели за неделю пути. Теперь песец, немного отъевшись, совсем не напоминал заморыша, встреченного во фрошерской гавани, — пушистый хвост торчал трубой, полукруглые уши прятались в шерсти, рука так и тонула в упругом меху. Юхан лично поставил одному дураку матросу синяк под глазом и расквасил нос Пётеру, но зверя было уже не вернуть. Кошкин вице-адмирал не поленился послать солдата в ближайшую лавку за большой клеткой, корабельная ему не понравилась, видите ли, — мех попортится. Вроде бы песца даже привязали изнутри. Юхан налил себе ещё стопку и опрокинул её в рот, не поморщившись. Глупо, но ему было до одури обидно. Во-первых, вице-адмирал забрал песца не себе — кому-то в подарок, как он сказал, если зверь и в дороге будет вести себя смирно. А если не будет, так что — за шиворот и в кусты? Хоть бы сам заботился, что ли! Втемяшится же в голову. Не морискилла какая-нибудь, дикий зверь. Хоть и дрессированный. Особого обхождения требует! Он, Юхан, своего питомца немного знает, но этот-то первый раз увидел! И заграбастал сразу же. А во-вторых… Песец, конечно, не собака. И глупо ждать признательности от зверя. Но Юхан всё же думал, что тот хоть для виду повырывается из чужих бесцеремонных рук. Неблагодарная тварь даже не обернулась из новой клетки.