382 год круга Скал. Дриксен. Метхенберг.
В спальне небольшого домика на окраине Метхенберга было душно и темно, и человека на постели было почти не разглядеть среди вороха подушек и покрывал. Тишину нарушили торопливые голоса снизу, затем быстрые уверенные шаги вверх по лестнице, вскоре открылась дверь. Высокий мужчина глянул в сторону кровати, шагнул к окну, раздёрнул занавески и распахнул створку. В комнате сразу же резко запахло морем, солью и водорослями; слышнее стали нетерпеливые возгласы голодных чаек, хлопанье парусов по ветру и привычный шум порта. Вошедший мужчина присел на край кровати, тронул шрам на щеке. — Если бы Марта не послала за мной, я бы так и не узнал, верно? Сколько вы не хотели со мной встретиться, мэтр Ларсен, года три или больше? Хотя бы какое-то известие получил бы… потом? Человек на кровати пошевелился, устраиваясь так, чтобы удобнее смотреть на гостя. В полутьме вечера трудно было определить его возраст, но то, что он давно перешагнул порог старости, угадывалось сразу. — Я старался беречь тебя. Всё, что мог и знал, я рассказал. Больше нам видеться незачем. Он кивнул в сторону небольшого бюро в углу: — Как пойдёшь, возьми там, сверху, два конверта. Твой с подписью «Шаутбенахту Кальдмееру», не ошибёшься, — он слабо улыбнулся. — И второй — его отвезёшь сам. В Эйнрехт. В резиденцию ордена Славы, на конверте указано, кому. Не торопись, пусть пройдёт время, ничего срочного в нём нет. Отдавать из рук в руки его нельзя. «Львы» не должны видеть тебя и знать о тебе. Хватит и того, что я разболтал в своё время по глупости. Он чуть задохнулся к концу речи, но от подавшегося к нему гостя сердито отмахнулся. — Вы думаете, они не знают, где вы сейчас, мэтр? — смирившись с упрямством больного, вернулся тот к его словам. — Не знают. С тех пор я хорошо научился прятаться, раз меня до сих пор не нашли ни они, ни те… другие. Слишком мало осталось… нас. — Я встретил одного… Семь лет назад. — Кальдмеер увидел, как сразу подобрался под одеялами собеседник. — Мальчик ещё, ребёнок. Не знаю, сколько ему было, я видел только зверёныша. В лесу — он попал в капкан, сильно раздробил лапу. Я дотащил его домой, куда он показал, прямо до порога, и ушёл. — И не вернулся поговорить потом? — Нет. Мне нужно было возвращаться к своим, чтобы не начали искать. Я велел им ждать меня два дня, и время было на исходе. Мальца нужно было вернуть домой до утра, его хватились бы, а я наткнулся на него уже к рассвету. Прийти потом тоже не вышло бы: мы были у границы, бергеры не фрошеры. Да и кто бы пустил меня говорить с чужим ребёнком? — он досадливо повёл плечами. Несмотря на все собственные доводы, он всё же сожалел о разговоре, которого не случилось. — Это ничего, это нестрашно, — заметно оживился хозяин комнаты, — он наверняка обернулся обратно почти сразу, как попал домой. Ни следов не осталось, ни раны. Но вот то, что ребёнок… Он же не вспомнит наутро ничего. Сколько ему сейчас? — Должно быть от шестнадцати до восемнадцати, но я мог и ошибиться. — Значит, уже знает или узнает скоро. Особенно если женят рано… Или не женят, а загуляет сам. Где это было? Найти бы его, если жив до сих пор. — Не знаю точно. Уже в Бергмарк, но где именно? На границе, между перевалами, но там полно небольших поместий. Хотя это показалось крупным. Но ориентироваться в таком виде у меня выходит не очень, и места вдали от берега незнакомые. Куда возвращаться из леса к своим — помнил. Больной покачал головой. — Ты по-прежнему упираешься и терпишь до последнего? Не боишься внезапно обернуться посреди моря и потом обнаружить себя в воде, потому что команде в детстве рассказывали сказки про чудовищ, которые по ночам загрызают невинных младенцев в их кроватках? Мало этих рассказов, так «мыши» в своих проповедях нет-нет да упомянут тварей, которых любой истинно верующий эсператист должен немедленно извести и им донести непременно, — он поморщился и коснулся эсперы — серебряная звезда на тонкой цепочке почти терялась на шее. — А уж седоземельские звери в здешних лесах не могут не привлечь внимание… И вместо того, чтобы заранее выбрать место, спокойное, уединенное, где никто тебя не увидит... — Раз в год вполне достаточно, вы сами сказали, — упрямо буркнул Кальдмеер. — И вот как раз тогда я оказался там именно потому, что уже срок поджимал. А отгулял бы заранее — и не пошел бы туда, и его бы не спас. — Ладно, уговорил. Но если бы не эта насущная необходимость, ты бы, вероятно, вообще до излома Кругов постарался об этом не думать? Ты же помнишь? — Помню, — Кальдмеер впервые с начала разговора вспылил. — Я помню и всё сделаю, как бы странно это ни звучало. И где и у кого искать помощи, если она понадобится — помню тоже. Но до тех пор я просто моряк на службе Дриксен. — Дриксен верит своим морякам? — больной покосился на него и быстро продолжил: — Я не смеюсь. Я тоже верю, тебе — верю. Раз я не доживу, то должен хотя бы ты. Хотя бы один должен. И постарайся умереть в собственной кровати. Или хотя бы от раны, — он вздохнул, — ну или просто утонуть. Если про тебя прознают «истинники»… Ты не выйдешь от них живым. И они умеют, они сделают это так, что потом, где-то в другом месте, не родится ещё один зверь. Нас станет ещё меньше. Знать бы, зачем им это — под собой же рубят сук, и под всеми остальными тоже. Кальдмеер пожал плечами. — Иногда не стоит искать скрытых причин там, где все может объясняться простой глупостью или суеверием. — Хотелось бы мне, чтобы ты был прав. А насчёт «простого моряка» — это ты врёшь, конечно, господин шаутбенахт. — Больной резко вдохнул, выдохнул, сильно закашлялся. Через минуту приведённая «господином шаутбенахтом» Марта поила хозяина дома чем-то тёплым; ему явно становилось легче, но служанка не прекращала журить его — впрочем, не очень громко. Марта ушла, и они договорили уже спокойно — взрослые люди, которые знали, что один прощается с другим навсегда. Через пару месяцев хлопья первого снега опускались на непокрытые русые волосы, уже заметно тронутые сединой. Последние комья земли легли на свежую насыпь. Когда все ушли, он осторожно тронул тяжелый камень, пристроенный на только что зарытой могиле. — Уже год как вице-адмирал Кальдмеер, мэтр Ларсен. Спите спокойно.Дриксен. Эйнрехт.
Адрианианец — алый лев на шапе не оставлял места сомнениям — спустился по лестнице Двух Лебедей, прошёл парком вдоль Эйны и уже через четверть часа стукнул в калитку у ворот резиденции ордена Славы. Черты лица надежно скрывали темнота и капюшон, хотя быстрая походка и уверенные движения выдавали молодость мужчины. Он сказал что-то в приоткрытую дверь, шагнул внутрь, уверенно прошёл через приёмную. Задержался возле выпрыгнувшей откуда-то кошки, ещё почти котёнка. Та им совершенно не заинтересовалась, и он свернул в один из коридоров. Снова постучал, теперь уже в дверь кабинета, и не дожидаясь ответа, скинул с головы капюшон и вошёл. — Мартин? — сидевший за столом аббат поднялся, увидев его. Заметил льва на плаще. Выглянул за дверь, что-то прикрикнул. — Садись, — он кивнул в сторону стула напротив. — Доброй ночи, брат Орест, — он обернулся к вновь вошедшему монаху. — Заприте дверь. Он дождался, пока щёлкнет замок. — Рассказывайте, Мартин. — Отец Йоханн скончался неделю назад. Орест задумчиво нахмурился. Аббат теперь уже более понимающим взглядом окинул запыленные сапоги и платье гостя, остановился на небольшом сундучке, который тот поставил рядом с собой на пол. — Я уехал, как только услышал и смог. И увёз с собой все записки и донесения, которые вел и сортировал лично. Кажется, за мной никто не следил, но я не могу знать, посвящал ли отец Йоханн кого-то ещё в свои... исследования, — его живое лицо выражало, как он не согласен с таким названием. Аббат понимающе кивнул. — Будем надеяться, он достаточно доверял тебе, мой мальчик. Но предосторожность будет нелишней. Впрочем, у меня тоже есть новости — и для тебя, и для вас, брат Орест. Он перебрал бумаги на столе, вытащил один из листов. — Нам передали письмо от мэтра Петера Ларсена. Передали так, что мы не смогли узнать, кто его привёз, и этот кто-то не новичок в таких делах. Может быть, военный, а может, кто из торговцев — тех, кто промышляет в обход таможен. Мартин оживился. — Ларсен? Аптекарь из Киршенбаумена, который уехал внезапно, да так, что никто больше и найти не смог? — переспросил Орест. — Сам объявился? И где он теперь? Что случилось, раз он написал сам… И если уж связался, то почему такая таинственность? Аббат вздохнул. — Теперь — на метхенбергском кладбище. Орест заметно помрачнел. Глядя на него, не порадовался новости и Мартин. — Ларсен — был одним из… — Орест махнул рукой. — Одним из песцов. Тех. Остались ли ещё другие... Мартин встрепенулся, и его движение не ускользнуло от присутствующих. Он наклонился, сунулся в сундучок, щёлкнул затейливым замочком. — Это мы всё потом подробно прочитаем, сын мой, — спокойно кивнул аббат. — Расскажи сам. — Да тут одно донесение и только-то, — не согласился Мартин. — Почти восемь лет впустую! — Ничего не бывает напрасным, мальчик мой. Если ты не увидел пользы в том, что сообщал всё это время, зря — поверь, она была, и немалая. И недаром едва ли не первой в нашей обители тебя встретила Гудрун. Мартин, уже найдя нужный документ, так резко выпрямился, что встретился затылком с краем стола. В голове загудело. Он поморщился, с силой растёр ушибленное место, глядя на сочувственные лица. — Гудрун? Это тот котёнок, что ли? И почему такое имя? — он недоверчиво улыбнулся. — Неужели в честь принцессы? — Имя определяет сущность, — назидательно сообщил аббат, улыбнулся, но тут же посерьёзнел. — Читай, Мартин. Дослушав, оба адринианца надолго замолчали. — Значит, сразу двое зверей. Если повезёт, и если егерь не ошибся, — поднял глаза на аббата Орест. — Вот именно — если, — пожал тот плечами. — Впрочем, твои сведения, Мартин, вселяют надежду. О странностях вроде рассуждал только старший егерь. Но разжатый палкой капкан и следы к людям, а не в лес видели все егеря. Да и в том, какой зверь их оставил, они сомневались. Аббат снова взял в руки отложенное было письмо. — Ларсен пишет, что задолго до смерти встретил ещё одного. Рассказал что мог. Про то, что нужно становиться зверем время от времени, как они узнают друг друга во всех обличьях, ещё что-то. Мы сами всего не знаем. И об Изломе тоже рассказал. Он надеялся дожить сам… Орест недоверчиво перебил: — И во сколько он поднялся бы на борт, почти в девяносто? Полтора десятка лет он никак бы не протянул! — Это уже неважно, брат мой, — снова вздохнул аббат. — Если сведения Мартина — те, про зверей и капкан в лесу, — и письмо Ларсена об одном и том же человеке, то это может быть только старший из двоих. Может быть, он и передал письмо? — Ларсен всю жизнь знался в основном с моряками. Но поди сыщи того конкретного — половина Дриксен, — несмотря на собственное скептическое заявление, Орест перебирал варианты в голове. — Пишет о нём что-то ещё? — Что ни за что не сообщил бы нам, кто это, и как его найти, — невесело усмехнулся аббат. — Рассказал ему, как я просил в своё время, что здесь всегда можно найти помощь и убежище, если они ему понадобятся. Но ведь сам упрямец, и, чует моё сердце, этот наверняка ему под стать. Если только случайно узнаем. — Человек, о котором не написал мэтр Ларсен, должен быть сыном этого неизвестного моряка? — Мартин тоже пытался думать хоть в какую-то сторону. — Если бы всё было так просто, мой мальчик… — сощурился Орест. — Впрочем, и нашим собратьям по вере, но не по ордену тогда тоже легко было бы добиваться своих целей. Никто не знает, где и у кого родится такой ребёнок. Но чем больше их погибает не своей смертью, а тем более от руки брата ордена Истины, который знает, что и как делать, тем меньше потом появляется на свет, это известно точно. Мы ищем их, чтобы уберечь, но и отцы Йоханны тоже не оставляют попыток. Избавить мир от демонских созданий, как они говорят, — он поморщился. — А сколько их вообще… осталось? Десять, двадцать, больше? — Мало, очень мало. Боюсь, если загнутся все пальцы на одной руке — будет за благо. То, что ты рассказал, позволяет рассчитывать чуть на большее, чем раньше. — Кстати, о том, кто где родился. Мартин, если я правильно тебя понял… Речь в донесении, который ты нам зачитал, шла о землях уже по ту сторону границы? Выходит, паренек, тот, что младший, не наш, а бергерский, — аббат снова оживился. Мартин кивнул. — Тогда этого мы, скорее всего, не найдем вовсе. Разве что уж очень повезёт. Смешная и грустная история — пытаться защищать тех, кого люди именуют закатными тварями, от этих самых людей, не зная, кто они и где. Но я отвлёкся. Тебе лучше пока уехать, сын мой. Отправишься в Агарис с заданием от ордена. — Но я только что прибыл... — Вернёшься непременно, Мартин. Тут ты слишком близко к тем, кто может помнить тебя у «истинников» в Регинхайме. Никто не призывает тебя прятаться навсегда — но бездумно рисковать тоже не стоит. Вернёшься — и продолжишь нести веру нашу и хранить мир словом… — ...и делом, — решительно закончил разговор брат Орест. — Мэратон! И аккуратно прикрыл за собой дверь.