Месть и Закон

Двадцать седьмая глава

Прекрасно наблюдать, как весна вступает в полные свои права, и последние холодные ветра и дуновения призраков зимы растворяются в бархатных ароматах новой цветущей жизни. Белые облака пробегали по темнеющему степенно небу, рассеченному несколькими желтыми предзакатными линиями. Певчие пташки, нахохлившись, засыпали в своих укромных местечках – в гнёздах, свитых ради будущего потомства. Небоскрёбы открывали тысячи светящихся глаз, глядящих сквозь вечернюю дымку. Линия монорельсов, извивающаяся как змея, обвивала низкие и высокие здания и бежала прямо до станции скоростного поезда. Коннор мысленно прощался с Детройтом на этот вечер – он вернётся сюда лишь ночью. Или... быть может, не вернётся? Мисс Валентайн стала олицетворением волшебной сказки, романтики других эпох – что если он сможет укрыться в этих образах былого, остаться с ней навсегда? Он приложил руку к окну маленького вагончика и, скользя взглядом по крышам школ, магазинов и больниц, еле заметно качнул головой – нет, он никогда не прятался и даже сейчас, обретя блаженство, не изменит своим принципам. Поезд отходил от платформы в 20:15 и прибывал в 21:15. Коннор прошёл в ту часть вагона, что была предназначена для андроидов, и устроился поближе к окну, протиснувшись через толпу бездумных пластиковых тел. Дорога до Порт Хоуп всё больше удаляла его от цивилизации: дома исчезали на глазах, сменяясь придорожными кафе, заправками и мотелями. Постепенно дорогу окружали поля, домики фермеров, ранчо. Вслед за ними появились маленькие клочки лесов, что, как узорчатые заплатки, покрывали голую или населенную людьми землю. Было несколько остановок по пути, на одной из них Коннор даже вышел немного осмотреться: воздух был значительно чище, совсем небольшой процент выхлопных газов. На платформе какая-то семья радостно встречала вернувшегося отца. Трое мужчин хватали за руки прибывших друзей, совали им подарки и гостинцы, вопили что-то жизнерадостно. Молодой человек подал руку своей девушке и, как только она сошла, закружил её, сжимая в крепких объятиях. Восьмисотый наблюдал за этим с улыбкой: люди всегда вызывали в нём восторг, а когда в них преобладали самые добрые чувства, он и сам проникался этими чувствами и поддавался ещё большему уважению к ним. Да, он лишён свободы и призван вечно служить департаменту полиции, но всё это для того, чтобы такие вот люди возвращались домой живыми и обнимали близких, рыдая от счастья. Это точно стоило того. Прошло не больше получаса, пока поезд прибыл в Порт Хоуп. Коннор сошёл на платформу: вокзала тут не было, только пустая, совершенно голая платформа, окружённая густой линией деревьев. Отсюда можно было видеть лишь небольшую часть этой деревни – высоток тут не было. Мисс Валентайн отправила ему короткое сообщение с адресом, причём адрес этот содержал не обычные обозначения, а её собственный ориентир: «На пересечении двух дорог – Рупель и Рубикон, на окраине деревни». Словно она хотела, чтобы он нашёл её дом сам, чтобы блуждал по деревне, как искатель сокровищ, полагаясь на солнце, звёзды, ветер и птиц. Это было забавно. Место это, однако, найти было совсем не сложно: Руппель тянулась вдоль широкого зелёного поля, а Рубикон пробивалась через лес, место поистине живописное, неудивительно, что именно здесь молодая женщина поселила свою бабушку. В сумерках сложно было рассмотреть облик дома, представшего на фоне высоких кедровых деревьев, но что Коннор знал точно, так это то, что дом имел простую прямоугольную форму с четырьмя широкими окнами. Подобно домам английских деревень, он был оплетён высоким искривлённым деревом белоснежной глицинии, гроздья которой нависали над крыльцом и роняли лепестки на ровный газон. В саду пахло всякими чудесными благовониями, мерно унимающимися под ночной тенью. Участок не был закрыт забором, но от чужих глаз его укрывали деревья и кустарники, что росли в совершенно случайном порядке, будто это был вовсе не чей-то сад, а тайный сказочный мир, созданный самой природой. Окна пропускали сквозь себя желтый свет, сквозь тёмные оконные прожилки виднелись очертания небольшой кухни, а через другое окно, тёмное – пустующая спальня, мало обжитая. Коннор сполна насладился царящей в этом необыкновенном месте тишиной, прерываемой разве что пением сверчков и цикад, и позвонил в белую дверь с прорезью для писем. За дверью послышались размеренные шаги. «Не женские» – подумал андроид и поправил галстук, придав себе чуть больше важности. Дверь открыл среднего роста мужчина, с вытянутым выбритым подбородком, длинным крючковатым носом, серебристыми бакенбардами и чёрными, не большими, но забавно кручёными усами, в которых тоже виднелась редкая проседь. Остальные же его волосы были черны, как воронье перо, с синеватым отливом, короткие, зачёсанные назад. Тёмные глаза сочетали в себе лёгкость характера, смекалистость и искреннюю доброту. Мужчина покрутил усы, тепло улыбнулся, взял в обе свои руки руку андроида и крепко её пожал. — Бартли Хольм, управляющий и «экономка» (забавно притянул он) этого дома, к вашим услугам, куманёк. Добро пожаловать! — он внимательным взглядом изучал восьмисотого. — Коннор, бывший коллега мисс Валентайн, — андроид завороженно осматривал дом. Это был весьма просторный дом со средней высотой потолков. Стены были выкрашены в молочный и имели немного шероховатую поверхность. Вместо дверных проёмов – деревянные порталы с красивым цветочным узором. В доме было четыре спальни: две по правую сторону от гостиной с камином и две по левую. На свободных полках гостиной, кухни и прихожей стояли маленькие и ничем не примечательные светильники с витражным стеклом, бросающие цветные блики на пол и стены. Однако самым красивым украшением этого дома была его восхитительная хозяйка. Лора вышла из гостиной навстречу своему гостю – выглядела она чуть менее скованно, нежели на работе: здесь её движения были плавными, размеренными, аккуратный тихий шаг, мягкий взгляд, волнистые волосы собраны в беспорядочный хвост и падают на плечи, и она вся являла собой то утончённое и чувственное существо, зовущееся женщиной. — Добрый вечер, мисс Валентайн, — эти слова разжигали в андроиде тепло, он чувствовал, как горячо становится в груди, как теплеет горло, словно бы он сделал глоток вина. — Приветствую, Коннор, рада, что ты приехал, — голос молодой женщины звучал как-то иначе, как-то более мелодично, и в то же время слышалась в нём очаровательная робость. — Да уж, мы о вас ещё с прошлого вечера говорим, — глядя то на Лору, то на Коннора, сказал Бартли Хольм и улыбнулся, заметив, как быстро краснеет хозяйка дома. Лора хотела было пресечь его замечание взглядом, но ей было настолько волнительно внутри и настолько трепетно от взгляда на дорогого гостя, что она, казалось, не могла смотреть ни на кого другого. — Давненько у нас не было гостей, что ж... — прерывая тишину, вновь заговорил Бартли. — Мне обрадовать мадам Лэйдлоу присутствием нашего гостя? — гораздо тише сказал он, затем поджав нижнюю губу так, что она скрылась за смоляными усами. — Она отказалась от своего звания «вдовы»? — Лора жёстко усмехнулась и отвела взгляд. — Предупреди о приезде Коннора, но скажи, что увидимся мы все за ужином после небольшой прогулки. Нам с Коннором необходимо обсудить одно обстоятельство последнего нашего расследования... — О «белом мотыльке»? — с интересом в глазах спрашивал Бартли. Лора удивлённо вскинула брови. Коннор понял её и шумно вздохнул. — После второго убийства некоторые детали дела попали в прессу, всё же убит священнослужитель, — пояснил он. — Я не смотрю телевизор, должно быть, там говорили об этом. — Это делает вам честь, дорогая Лора, в телевидении в последнее время один... janboel, как у нас говорят, — усмехнулся Бартли. — Не думала, что новости об убийствах в Детройте дойдут и сюда... — Это будто бы теперь везде. Странные обстоятельства, весьма странные... — загадочно рассуждал Хольм, поправляя свою вязаную жилетку. — Вы же поделитесь с нами догадками и новостями, а то, знаете ли, в Порт-Хоуп новостей не бывает, и я начинаю скучать по Уэл... Лора вдруг смерила его холодным взглядом, и он тотчас замолчал. Она плавно повернулась к Коннору, но андроид оставался всё так же спокоен и отстранён от её беседы с управляющим, он, как ей показалось, рассматривал небольшой портрет, висящий над камином. На портрете были красивые молодые люди: высокий стройный брюнет с голубыми глазами, острыми чертами лица, строгим и умным взглядом, и низенькая утончённая девушка с золотистыми, светло-каштановыми волнистыми волосами, ниспадающими до самого пояса, с мягким и покорным взором изумрудных глаз. Восьмисотого поразила красота этой маленькой женщины: этот округлый подбородок, аккуратный бледный лоб, еле заметные скулы, тонкие тёмные брови, острый нос, как и всё лицо усыпанный веснушками, светло-каштановые ресницы и эти блестящие глаза глубокого изумрудного цвета... Он перевёл взгляд на мисс Валентайн, и сердце его замерло. Она – почти точная копия этой утонченной английской красавицы с портрета, за исключением нескольких отличий: более тёмных волос и ресниц, чуть более острых черт лица, а глаза гораздо более чудного цвета – морского, с оттенками восхитительного берилла. Коннор испытал всю тяжесть своего любовного томления, словно кто-то раскрыл старую его рану, и она начала кровоточить с ещё большей силой. — Вы, кажется, упомянули прогулку? — дрогнувшим голосом сказал он ради того, чтобы что-то сказать. — Мы пройдёмся по Порт-Хоуп, поговорим о работе... — медленно протянула Валентайн, заметив странную растерянность в глазах андроида. — С удовольствием, — неловко усмехнувшись, выпалил Коннор и небрежными шагами, что совсем не было на него похоже, добрался до входной двери, тут же скрылся за нею. Лора и Бартли проводили его удивлёнными глазами, перекинулись парой слов, и молодая женщина последовала за своим смущённым коллегой. В Порт Хоуп уличных фонарных столбов было немного, но Валентайн отлично ориентировалась по домикам, в чьих окнах ещё горел свет, и вела андроида вдоль большого пшеничного поля. — Лучше, чем оранжереи на крышах Детройта, не правда ли? — спросила она, лукаво поглядывая на андроида. — Пожалуй... Вы не расстроены тем, что придётся говорить о работе? — Нет, совсем нет, тем более, что жертвой стал священник... — Не священник, — тут же разуверил её восьмисотый. — Чтец Андре Дюпон, 24-х летний житель Франции... в прошлом. — Интересно, посвяти в детали. — В свою комнату – у них есть небольшое здание, прилегающее к церкви, нечто вроде общежития – вернулся в девять вечера – это подтвердил его сосед по комнате; до десяти они были вместе и играли в приставку, которую Андре прятал под кроватью. Вплоть до двенадцати, опять-таки по словам соседа, в комнате Дюпона было тихо, но в половину первого к нему совсем тихонько постучали. — Соседа это не смутило? — Нет-нет, у этого обстоятельства было своё объяснение, слушайте дальше: многие молодые служители церкви знали, что у Дюпона есть любовница и что она приходит к нему ночами. Однако никто и никогда не видел её, да и от камер, установленных во дворе общежития и перед дверьми церкви, она всегда ускользала. Я нашёл её следы в шкафу, где она могла прятаться от нежданных гостей.       Кроме того, на маленьком балкончике часто бывали двое – Дюпон и неизвестная гостья с русыми волосами, никогда не пьющая чай вместе с ним. А по отчету Ричарда, незадолго до смерти у Дюпона был половой контакт, — Коннор рассказал и о других немаловажных деталях и добавил напоследок: — Помимо всего упомянутого, мы знаем, что комнату жертвы всегда убирала модель андроида AJ-700 по имени Кэсси. Подобного упоминания в записях, личном ежедневнике, переписках и заметках на телефоне Дюпона мы не обнаружили... — А тириум у дерева ты смог проанализировать? — Нет, к тому моменту он уже испарился, я мог видеть лишь следы. — Вот незадача... — AJ-700 часто пропадала со склада и однажды даже заговорила с племянником завхоза, мальчиком, заметившим её. Она сказала, что странствует между мирами, и это очень большой секрет. — Мальчик говорил взрослым? — Да, но ему никто не поверил... — Ведь те же слова нам сказал Руперт, — хмуря тонкие тёмные бровки, заметила Лора, в её голосе слышалось отчётливо – раздражена всеми этими загадками и одновременно охвачена интересом. — Что же это за миры, Коннор? Коннор повёл плечами. — В разных мифологиях и разных культурах существует целая тысяча всяких миров – начиная с мира земного и духовного и заканчивая мирами стихийными или девятью мирами Скандинавии... Как знать, на чём помешались девианты? Молодая женщина всплеснула руками. — Но ведь должна быть какая-то логика, должен быть смысл! — взволнованно заявила она и чуть пошатнулась. Восьмисотый поддержал подругу за локоть и испуганно оглядел её. Её обычная бледность совсем не сочеталась с румянцем, покрывающим лицо и руки, приятная прохлада кожи ушла. Теперь она пылала, а её сдержанность превратилась в какую-то болезненную возбуждённость. Её состояние напоминало состояние больного на смертном одре – последнее пробуждение чувств и рассудка, последний всплеск утраченных сил, последняя улыбка и весёлость. Что, если она скрывала какую-нибудь ужасную болезнь? Что, если дни её были сочтены? Что, если уже сейчас, опираясь на руку андроида, она растворялась, исчезала и вживалась в образ призрака? Тело Коннора пропустило сильный импульс, он дрожью разошёлся по сотням тысяч железных нитей, сплетенных в тугие мышцы. — Боже, Коннор, — дрожь ощутила даже Лора, она утешительно коснулась руки восьмисотого и посмотрела на него с ласковым изумлением. — Не смотри на меня так, словно мне объявили рак. Здесь совсем не о чем беспокоиться. После тяжёлого и грязного воздуха Детройта, мне в лёгкие ударили сотни лесных ароматов, тысячи дуновений с полей, и всё такое чистое, такое свежее... Это случается с людьми, особенно со мной. На меня просто находит иногда после болезни... Мне нужно больше дышать воздухом, привыкать к размеренной жизни здесь и отдыхать, всё-таки тридцатилетие не за горами... — она обворожительно улыбнулась и отняла руку у андроида. Коннор никогда ещё не ощущал подобного облегчения – она здорова, он не потеряет её. — Давайте не будем говорить о работе? У вас отпуск, вы и правда должны отдыхать, — заботливо сказал он и тут же добавил, обнаружив возражения в упрямом взоре собеседницы, — и даже ваш разум. У женщины вырвался шумный вздох, она покорно кивнула и отвела взгляд к полю пшеницы, покрывающей огромный кусок земли, а дальше зелёные луга и простор... — Бартли и его жена Линда говорят мне о том же, но... это сложно, понимаешь? Я не привыкла бездействовать, не привыкла отдыхать, не привыкла отдавать время любимым занятиям – для меня это сложно, — она подняла к андроиду взгляд двух прекрасных глаз, содержащих в себе целые лагуны, восхитительные заводи карибских островов, и в глазах этих был лик надежды. — Коннор, я никогда бы не подумала, что смогу говорить с кем-то открыто, как мы говорили с тобой в Детройте... Ты понимаешь? — сошедшим на тихий лепет голосом спросила она. — Да, — коротко отвечал восьмисотый, не отрываясь от её глаз. Снова это тепло от звучания собственного голоса, снова всё пылает от взгляда на неё. — Да, мой опыт на работе, моя натура и скрытный характер предостерегали меня, я неоднократно думала, что для тебя не составит сложности расположить к себе кого угодно... Но мы никогда раньше не встречались, мы не знали друг друга, и я успокаивала себя мыслью, что тебе незачем пользоваться своими способностями в общении со мной. И вот... мы здесь, в Порт Хоуп, ты был в моём доме, ты познакомился с дорогими мне людьми, ты стал для меня... Орудь её резко вздымалась и опускалась. Щёки зарделись. Как у скульптуры выточенные пальцы теребили прядь тёмных волос. Голос то падал до полушёпота, то превращался в целую мелодию, порой дребезжа, как струна скрипки. Глаза были необыкновенно красивы – блестели от влаги, а на каштановых ресницах застыли жемчужинки слёз. Коннор млел рядом с ней. До какой нежности они могли дойти в своих беседах, как много чувств было в словах, как много ощущений. Каждая мелодичная гласная будто касалась его, мягко, заботливо проглаживала его по щеке и дарила необыкновенное блаженство. Не душевная ли близость воцарилась между ними сейчас, когда он потерял ощущение реальности, когда её глаза стали его, а его взгляд проникал в самую суть её существа. Всё это было так мимолётно, всё это проносилось одним единственным мигом, но он ощущал её, настоящую, обожаемую и боготворимую. — Ты мне очень близок, — с трудом заключила молодая женщина. Её переполняли чувства, давно забытые, которых, быть может, она никогда и не испытывала в полной мере, которые коснулись её лишь в наивной юности, а теперь явились в самом своём расцвете, в самом ярком своём образе. Они заполняли уже взрослое сердце, сердце не юной девочки, а женщины, и всё это было таким непонятным, таким пугающим рядом с ним, с андроидом, с тем, к кому нельзя было привязываться, к кому нельзя было проникаться доверием... И всё же, каким невероятным удовольствием было признаться ему, сказать о своём доверии, о том, что он друг, о том, что он дорог ей, ценим ею. — Вы тоже очень дороги мне, — сказал Коннор, и сердце его больно сжалось – разве это он мечтал ей сказать? Ему было тяжело держать себя в руках в мгновение подобной близости: желание признаться в чувствах и слова любви, казалось, сосредоточились на самом кончике языка, но никак не слетали – нельзя было. Но он умел довольствоваться малым и удовольствовался её тёплыми словами. — Время уже полночь. Если вы не возражаете, я пойду на станцию, — с печалью от такого скорого расставания проговорил андроид. Валентайн вопросительно вскинула брови. — Разве ты не останешься до утра? А утром я бы могла показать тебе сад и окрестности получше, да и ведь за ужином тебе нужно познакомиться с моей бабушкой, — они остановились на крыльце, перед дверью, укрытой ветвями белоснежной глицинии. — Вы хотите, чтобы я остался до утра? — как-то удивительно робко спрашивал восьмисотый. — Да, я хочу, чтобы ты остался, — пряча глаза под каштановыми ресницами, уверенно произнесла молодая женщина и открыла дверь. Дом заливал желтый свет бра и цветные блики витражных светильников, уже в прихожей был слышен аромат куриного супа, а вслед за ним тянулась яркая мясная сочность – ростбиф. Маленькую дверь, смежную с кухней и ведущую в кладовую, толкнула округлая ножка женщины среднего роста и пухлого телосложения. У неё были тёмно-синие глаза, очень большие и немного навыкат, как у совы. Выражение чёрных бровей указывало на бесконечную чистосердечность и заботливость, а лёгкая улыбка – на полное довольство жизнью. В округлых руках она держала большой поднос с великолепным блюдом – ростбифом с золотистой картошкой, тут же был небольшой горшочек с овощами и маленькие соусники. Женщина представилась Линдой Хольм и даже сумела чуть присесть в реверансе, улыбнулась Коннору, поздоровалась с Лорой и попросила пройти на кухню, к ужину. Вытянутый деревянный стол уже был украшен изящными подсвечниками. Линда поставила блюда на линию белой скатерти, а её верный муж ловкими движениями разложил приборы на салфетки и расставил тарелки по местам. Лора подозвала Бартли, и Коннор услышал её тихую просьбу: — Спроси, хочет ли она присоединиться к ужину и познакомиться с нашим гостем, — сказала молодая женщина и окинула кухню повелительным взглядом – да, она ощущала себя центром этого дома. В её сильном взгляде андроид нашёл нечто всевластное, вечное, благородное, было в ней какое-то всемогущество, какое-то волшебство, и это делало её неотразимой. Это влекло необъяснимо, и Коннор до сих пор не мог понять, почему его так тянет к ней. Быть может, дело было именно в этом взоре зелёных глаз, где он видел всё человеческое прошлое. Где были дикие луга, леса и горы, где изумрудные озёра омывали каменистые берега и укрывали в своих водах древних существ. И всё это сменялось, возникали деревушки, города, каменистые дороги, цокот лошадиных копыт, а вместе с тем звон железных дорог и гудение паровоза... В её взоре был целый мир, лучший из миров. Восьмисотый вздохнул бессильно – она не видела его воздыхания и, должно быть, не догадывалась о нём, она стала помогать с сервировкой стола и заговорилась с Линдой, когда через широкий портал Бартли Хольм привёз пожилую женщину на коляске. На вид ей было около шестидесяти: овальной формы лицо, с лёгкими скатами к скулам и острому подбородку. На постаревшей, но всё ещё свежей и здоровой коже виднелись веснушки и родинки. В уголках глаз и губ собрались пучки морщинок, что как бы говорили о всей презрительности, что была заключена в этом человеке. Лоб высокий, на него спадало несколько коротких волнистых прядей, выбившихся из общего течения серебристой реки волос, сплетённых в необыкновенно длинную широкую косу, лежащую на груди и коленях женщины. Брови были темнее остальных волос и подчеркивали надменность во взгляде изумрудных и совсем не поблекших глаз, в коих ещё была жуткая сила повеления. Прямой точёный нос выбивался немного вперёд и бросал тень на тонкие тёмные губы, поджатые с претензией на высшую аристократию. На её груди, поверх приличного домашнего платья, лежал бронзовый медальон – в точности, как у её внучки, а на коленях устроилась чёрно-белая кошка с яркими желтыми глазами, напоминающими две золотые монеты. В своём тёмно-зелёном платье из плотной ткани и с белым большим воротом, скреплённым массивной брошью, она казалась такой ненастоящей, такой похожей на старых фарфоровых кукол конца двадцатого и начала двадцать первого века, с тяжёлыми руками и головою. Казалось, что если прикоснуться к её коже, можно ощутить всю её шершавость, неприятно задерживающую всякое движение, и кожа эта, мертвенно матовая, будет совсем холодной, как у трупа. Зелёные глаза куда больше походили на стеклянные кукольные глаза, где от настоящего, живого – только вид, казалось, что душа из этого тела уже ушла, и лишь какие-то обрывки воспоминаний о некогда существовавшей жизни двигали этим телом. Однако взор изумрудных глаз двинулся к андроиду. И женщина стала пристально изучать его наружность, как если бы он был новым предметом интерьера или какой-нибудь необычной мебелью. С такой посредственностью она смотрела на него, с таким пренебрежением и холодным интересом. Её сухая, усыпанная поблекшими веснушками рука потонула в мягкой кошачьей шерсти. — Бабушка, это Коннор, он мой коллега из Детройта, — представила восьмисотого Лора. Коннор заметил, как благоговеет она перед единственной оставшейся родственницей и как трепещет перед этим полумертвым существом. Мисс Валентайн была хозяйкой дома лишь тогда, когда надменный взгляд изумрудных глаз не касался её, а как только старые, но по-прежнему сияющие глаза притрагивались к ней, она уступала истинной «владычице» этих дивных земель. — Коннор, это мадам Арья Лейдлоу, моя многоуважаемая бабушка, — добавила Лора, всматривающаяся в лицо бабушки и ища в её выражении одобрения. — Здравствуйте, мэм, — сохраняя свою обычную уверенность, поздоровался Коннор. Казавшиеся мёртвыми губы пожилой женщины беззвучно зашевелились, и в этих немых движениях андроид тоже прочитал приветствие, он чуть наклонил голову в знак уважения – не сложно было понять, какого именно обращения желала эта почтенная дама, уже бессильная телом, но всё ещё крепкая духом. Мадам Лейдлоу, очевидно, по достоинству оценила его жест и заметно оживилась. Её губы снова изобразили слова, и Коннор прочёл вопрос, адресованный не столько ему, сколько Лоре: «Андроид?» – спросила женщина и приподняла указательный палец руки. Бартли, всё это время внимательно следивший за ней, различил указ и подвёз коляску Арьи к кухонному столу. Все заняли места вслед за пожилой дамой. Зазвенели столовые приборы, тарелки медленно наполнились съестным и соусами, в воздухе парил еле уловимый аромат свечей. — Да, бабушка, он полицейский андроид, но он значительно отличается от других машин... — Мадам спрашивает... — читая по губам, озвучивал Бартли, и тут же смутился от слов, что необходимо было произнести. — Собирается ли дорогая Лора превращать родной дом в штаб полиции, раз пригласила коллегу? Бартли виновато поднял глаза к Валентайн и неловко улыбнулся – ему часто приходилось озвучивать весьма странные просьбы и высказывания Арьи, высказывания, которых бы ему совсем не хотелось произносить. Линда, его жена, неслышно вздохнула и подперла пухловатую румяную щёчку рукой, с сочувствием взглянув на молодую женщину. — Он друг, — жёстко бросила Лора, пригубившая вино. Губы старой вдовы снова зашевелились, Бартли вновь напрягся. — Мадам спрашивает: «Планируют ли машины новое восстание?» Коннор наблюдал – эмоциональные показатели мисс Валентайн совершили резкий скачок, и он видел, как тяжело ей сдерживаться. — Нет, мэм, не в мою смену, — приятно улыбнувшись, легко ответил он и взглянул на Лору с той преданной любовью и мягкостью, с которыми способен был взглянуть. Быть может, лишь благодаря этой скромной шутке, вечер был спасён.