Двадцать восьмая глава
Домик рыбака имел скромные размеры, стоял метрах в тридцати от пляжа и был укрыт от солнца несколькими старыми деревьями, уронившими свои тяжёлые кривые ветви на старую просевшую крышу. Наравне с домиком тянулась зелёная линия леса, полностью отделявшего пляж от ближайших деревень и поселений. Изредка из леса вылетали птицы и резвились во влажном песке, опуская крылья в воду и поднимая их так резко, что капли воды разлетались и на других птиц. Залив Мэн был удивительно спокоен утром. Синие и голубые волны нежно несли белоснежную пену на берег и так же спокойно возвращались обратно, сонно покачиваясь из стороны в сторону. Ричард вышел на берег ранним утром, когда Кларисса и дети ещё спали. Он сидел на холодном песке, зарывая в него пальцы и стараясь понять и почувствовать это место, как если бы у него не было глаз и он мог лишь касаться всего, рисуя образы в голове и только. Он вдыхал ароматы окружающей его природы. Чувствовал покалывания камешков в песке. Ощущал прохладу воды и видел открытое пространство залива, где-то на горизонте сливающегося с небом. Но в голове было совсем пусто. Фантазия не пыталась играть с тем, что он видел и что он чувствовал. Она дремала и, казалось, отнюдь не собиралась просыпаться. Здесь, на этом пляже, было необыкновенно красиво, и всё же девятисотый не знал, что бы смог изобразить, если бы перед ним возник холст. Кларисса однажды сказала, что он не должен был забывать своё дело, не должен был забыть самого себя, а теперь... Выходит, его больше не было? Кто был в этом теле, погрузившем ноги в воду и зарывшем ладони в песок? Вдали послышался детский смех, и Ричард обернулся: трое детей выбежали из дома и с босыми ногами помчались к воде – как легко им было радоваться солнцу, пляжу и волнам залива. Как легко они находили счастье в простом. Вслед за ними из рыбацкого домика вышла Кларисса – высокая, изящная, в полупрозрачном платье, скрывающем купальник. Она аккуратно спустилась по маленькой лестнице и с улыбкой любовалась детьми. Её светлые волосы подхватил лёгкий ветерок, он же заиграл с лёгкой тканью платья – она вся была этим самым лёгким ветерком. В сознании Ричарда наступил секундный проблеск – звуки, запахи, краски на мгновение охватили его, но тут же угасли, стоило ему отвести взгляд от девушки. Его пробила дрожь – что, если он привязался к ней и полюбил? Но ведь он ещё не научился этому сызнова. Не понял, как правильно любить, как любить бескорыстно, не страстно. Меж тем ему хотелось прикоснуться к ней, к той, которую он презирал, над которой мысленно смеялся, которая была отражением его уродства. Ему хотелось сделать это мягко, аккуратно, со всей нежностью. Но он знал, что не способен на такое, знал, что стоит ему ощутить близость, желание захватит его, а Кларисса... Она не была предметом вожделения, она была чем-то совсем иным, но чем – Ричард не мог определить глазами. Файнс собирала на берегу ракушки вместе со своими маленькими племянниками: Джуд и Мэттью – близнецы, вооружились палками, напоминающими волшебные посохи, и то изображали из себя колдунов, то превращали посохи в сабли и устраивали дуэль, воображая себя подданными королей. Малышка Люси набирала ракушки и складывала их в подол платья, который она приподняла, превратив его в подобие кармана. Изредка Мэттью или Джуд приносили ей какой-нибудь красивый камешек или необычную корягу, а она смотрела на них снисходительно, совсем как взрослая, и принимала их грубые дары с улыбкой. Кларисса наслаждалась лучами солнца и прохладой, шедшей с водной глади, а взор её блуждал меж высоких резных крон деревьев и светлел, когда оттуда, из таинственного леса, вылетали птицы. Когда она дошла до андроида, он лежал на песке с сомкнутыми глазами, заложив руки за голову – волны еле касались его ног. Девушка присела на колени. — Как тебе здесь? — спросила она и обрадовалась, когда светло-серые глаза распахнулись и взглянули на неё удивительно нежно. — Как в книге, — просто ответил девятисотый – смотреть на Клариссу вверх ногами было необыкновенно забавно, он, казалось, тоже был способен радоваться самым простым и незначительным вещам. — Ты заходил в воду? — Нет, это не для меня, — вполголоса сказал Ричард. Он был в льняной белой рубашке и шортах – некоторую одежду они приобрели в Джонесборо, ближайшем городке. В воду заходить было нельзя – пришлось бы снять рубашку, и тогда Кларисса могла испугаться, ведь всё его тело было изрезано и хранило на себе сотню различных шрамов, что некогда забрали у девятисотого любовь. Страх быть некрасивым, страх вызвать отвращение доходил у андроида до глубокой паники, ибо когда-то он знал себе цену, когда-то красота была его неотъемлемой частью, была его визитной карточкой, пропуском во всякое общество. Им восхищались, его провожали женские взгляды, он вызывал у мужчин приступы ревности... Между тем, сейчас одна мысль о красоте вызывала в нём бешенство, а затем наступала тоска, осознание безвыходности. — Ну же, Ричард, ты ведь никогда это не пробовал, пойдём. Необязательно сразу купаться, если ты не хочешь, но просто зайти в воду, хотя бы по пояс – необходимо! — воодушевляла его Кларисса. — Я не знаю... Не думаю, что это имеет смысл, — всячески отнекивался андроид. Вдруг его охватило приятное чувство, на лице сама собою расплылась глупая улыбка, веки чуть дернулись и глаза сомкнулись на мгновение – механические пальцы женской руки зарывались меж густых тёмных волос девятисотого и нежно поглаживали. У него вырвался шумный вздох, который он изо всех сил старался сдержать. — Значит, ты шумный, — весело заметила девушка и еле ощутимо коснулась губами бледного лба андроида. — Это прекрасно. — Разве? Это свойственно женщинам... — Откровенность? Вовсе нет, мне нравится видеть и слышать удовольствие, — Кларисса приподнялась с колен и направилась к воде – её тонкие ноги тонули в размягченном песке, и она поднимала их высоко и забавно, как цапля. — Ну же, пойдём. Ричард залился светло-голубым румянцем, приподнялся на руках и окинул внимательным взором прорисовывавшиеся сквозь прозрачную ткань платья очертания женского тела – оно совсем отличалась от Рейчел, но было по-своему красиво. Он встал на ноги и медленными и неуверенными шагами пошёл к воде. Чем выше становилась вода, тем сильнее его трясло, тем ближе было ощущение будущего позора, тем ближе был конец этой замечательной истории... Платье девушки всё больше темнело от воды, прилипало к длинным худым ногам, делая всю их изящность ещё более выразительной. И девятисотый шёл за ней, всё больше страшась её отвращения. Кларисса остановилась, когда вода стала им обоим по пояс и обернулась к андроиду – на лице эта кошачья улыбка, уходящая своими концами в выбивающиеся вперёд маленькие щёчки. Ричард тяжело дышал и боялся взглянуть на неё. — Я не понимаю, — Файнс аккуратно коснулась его рук и переплела механические пальцы с его (перчатки он более не носил в её присутствии), — чего ты так боишься? Андроид молча рассматривал её пальцы, скользящие кончиками по его ладоням. Вдруг в глазах её возникли слёзы, девятисотый взглянул на неё с испугом. — Почему ты плачешь? Кларисса поджала губы, по щекам покатились слёзы. — Хочу почувствовать... — робко прошептала она, сильнее надавливая пальцами на его ладонь. — Хочу чувствовать, как чувствовала раньше, хочу знать – тёплый ты или прохладный, хочу ощущать мягкость твоих волос, хочу знать, какой ты... — поднимая глаза к небу, шептала она, задыхаясь от слёз. — Я устала жить с этим, — подняв механические руки, сказала она – лицо исказилось отчаянием, девятисотый никогда ещё не видел её такой. — Устала верить в хорошее, понимаешь? Устала, что из-за этого должна изменять себе, должна отбросить свои мечты, мечты детства об актёрском, я не могу так больше... Я... Ричард смотрел на неё молча. Сколько живого было в её словах и как много родного, как много понятного ему. Он шагнул ближе к ней, так, чтобы тела почти соприкасались, его ладонь тихонько коснулась её щеки, он взглянул чуть вверх, чтобы видеть её глаза, глаза, где живёт море, небо и любовь. Кларисса прижалась к его ладони, ощущая теплоту, о которой мечтала – да, рука была изуродована кислотой, но это была его рука, его тепло. Она могла ощущать его так, как желала. Она прикасалась губами к его ладони, и тонкие губы чувствовали гладкость пластика, шершавость металла, и плохо виднеющиеся кое-где трубочки тириума. Для неё это было настоящее счастье. В голове девятисотого снова заиграли краски: пейзажи, образы, птицы, люди, тени... Всё вмиг ожило, всё стало таким, каким должно быть, у всего появилась своя особая суть, своя красота. Но всё это было эфемерно, всё это исчезало, растворялось в памяти, и он не знал, что именно вернёт ему уверенность в мире фантазий, уверенность в мире рисунка... уверенность в себе? Он сделал шаг назад – Кларисса смотрела на него с немым удивлением. Его пальцы торопливо расстёгивали пуговицы рубашки, глаза судорожно следили за этими движениями, он быстро моргал, губы чуть приоткрылись, посинели и дрожали. Закончив с последней пуговицей, он раскрыл крылья рубашки — глаза девушки вновь наполнились тяжёлыми слезами: на коже андроида не было живого места, весь торс покрывали порезы, ожоги, следы всяческих инструментов и глубоких ран. Ричард закрыл глаза, взглянув с ужасом на собственное тело. То, что однажды лишило его сил, что сковало его на полу апартаментов, что принесло боль, сжимало ему грудь. Он чувствовал стальные браслеты на своих запястьях и ногах. Чувствовал, как спинка кресла откидывается, слышал звон металлических инструментов – у каждого шрама был свой крик, свои слёзы, и они пробудились сейчас. — «Это омерзительно» – скажи это, Кларисса, произнеси, прошу, скажи, что я отвратителен, скажи, — бормотал он, стыдливо не поднимая глаз. — Кто это сделал? — дрожащим голосом спрашивала Кларисса, испуганно рассматривая шрамы. — Хозяйка... Эмми... Это опыты... — Это ужасно... Ричард дрогнул – он ужасен, он отвратителен, и он никогда не исправит этого. Он сделался совсем серым, будто последние силы и краски жизни покинули его, руки бессильно пали, он опустил голову и застыл. И тут – тепло, нежность, слёзы намочили плечо, прекрасный голос звучит у самого уха, тонкое тело прижимается к его, длинные руки обвивают талию. Его глаза распахнулись. — То, что она сделала – ужасно, ты не заслуживал такого, ты очаровательный, Ричард, — Кларисса прижала его к себе, как ребёнка, и поцеловала в щёку, как раньше делала только при прощании. «Очаровательный» — звучало в его голове. Это прекрасное слово явилось рыцарем в белых доспехах, оно выхватило остроконечный меч и разило воспоминания об «уродливом». Оно беспощадно расправилось со всем, что мучало его ночами. Оно вторглось в мир пустоши, в мир тьмы разума, оно явило свет, оно дало взрыв нового кода – впервые дополнившегося совершенно отличными от предыдущих символами. Никогда он не чувствовал себя лучше, чем в её объятиях, никогда он не ощущал такой свободы, как когда она целовала его.* * *
Вечер в рыбацком домике прошёл просто прекрасно. Когда дети уснули, Ричард и Кларисса отправились на пляж. Ночью вода была беспокойной: высокие волны обрушивались на песок с каким-то озлоблением, словно вгрызались своими пенными клыками в берег, ударялись об него и, оскорбленные до глубины души его стойкостью, возвращались в водную толщу. Над пустым горизонтом зависла серебристая Луна и провела по воде светящуюся дорогу из звездной пыли. Небо сияло далёкими софитами, затерянными где-то в пустующем космическом пространстве. Девушка оставила платье на берегу и прыгнула в воду, скрывшись под её неспокойной гладью. Она напоминала дельфина, такая же ловкая и быстрая средь волн, такая же светлая на фоне тёмного дна. Ричард избавился от рубашки и прыгнул вслед за ней – под водой было темно, лишь её тонкое тело сияло, как и Луна. Плавать рядом с ней было чудесно: они подплыли к друг другу – женские волосы вымокли, причудливыми узорами легли на плечи и грудь, с русых ресниц спадали капли, механический глаз светился голубым кольцом; девятисотый скромно улыбался, рассматривая её наружность. — Ты никогда раньше не купался? — Никогда. — А та, другая? — Я любил смотреть, как она резвится в воде, — отвечал андроид. — Она не звала тебя к себе? — Кларисса тяжело дышала и приподнимала нос чуть вверх, когда к ним подходила высокая волна. — Нет, полагаю, мы боялись нарушить обещание, боялись не удержаться, оказавшись слишком близко к друг другу, но она была ещё слишком юной для этого... Их обоих захлестнула сильная волна. Ричард ловко вынырнул наружу, а вот Клариссы всё ещё не было. Тревога заполнила его сознание, и он тут же нырнул под воду: девушка с трудом боролась с волнами и ей совсем не хватало сил подняться на поверхность. Он легко погрузился и, когда она обхватила его шею руками, вынырнул. Кларисса откашливалась и снова глотала воду, бессильно болтая ногами. — На берег... силы... Девятисотый вытащил её на берег и ощутил резкую тяжесть в мышцах, ощутил, как они дрожат и напрягаются. Они оба рухнули на песок бессильно. — Слишком сильные волны... — прошептала девушка. — Из-за холода протезы барахлят и ноги сводит, — объяснила она и громко закашляла. — Ничего, это с непривычки... Когда ты последний раз плавала? — Полгода назад, наверное, тогда ходила в бассейн какое-то время, чтобы поддерживать фигуру, а то видишь, — она подняла тонкую руку, — совсем слабая. — Мне нравится твоя фигура, — девятисотый смотрел в небо. — Правда? — Файнс искренне удивилась и повернула к нему голову. Ричард не отвечал. Долгое время они молчали. Желтый свет из окна рыбацкого домика золотил песок, волны шумели, где-то в глубине леса крикнули совы. В другом конце пляжа лаяла собака, там уже начиналось скопление других дряхлых деревянных домиков, тоже принадлежащих рыбакам. Ночь была красивой. — Я бы написал тебя, — сказал андроид шёпотом и взглянул на девушку. Она спала мирным сном, залив Мэн вымотал её, украл все её силы и усыпил своей ночной песней. — Написал, если бы мог до конца понять. Он навис над девушкой и поцеловал её в лоб, как и она его утром. Кларисса заулыбалась, не открывая глаз, она согнула ногу в колене и легонько прогладила бедро девятисотого. Ричард по-детски неумело ткнулся носом в женскую щёку и снова не сдержал довольного сдавленного мычания; его пальцы зарылись в песок, по рукам шла дрожь – сил почти не было, но её настойчивое движение требовало их. — Кларисса... — жалобно прошептал он. — Ты притворялась? — Я только хотела услышать тебя, прости, — она открыла глаза и посмотрела на него со смешливой виной. — Съездим завтра за красками для твоих будущих картин? — Но я же сказал, что не могу... — Понять? Это не так трудно, как тебе кажется, но придётся научиться «видеть» не только глазами, придётся научиться чувствовать, — она приподнялась на локтях и сосредоточила заворожённый взгляд на губах девятисотого, что был удивительно близко. — За то время, которое мне довелось знать тебя, я уяснила для себя несколько важных черт твоего характера: тебе необходимо наслаждаться глазами, тебе стыдно признать всякую чувственность, ты злишься на себя из-за внутренней слабости, из-за испытываемого одиночества. Я поняла также и то, что ты боишься быть беспомощным, идти на поводу у судьбы, у обстоятельств, но... Стоит только поддаться этому течению, и ты найдёшь целое множество прекрасных мгновений жизни. — Но разве ты сама не устала от собственной беспомощности перед судьбой? Ты сказала, что случай с фейерверком отнял у тебя мечту детства, отнял возможность быть на сцене... — Но другой случай привёл тебя в ту злосчастную аптеку, привёл именно в тот вечер, именно в мою смену и теперь... Теперь мы здесь, теперь я могу рассказать тебе о потерянном, могу сказать о своей усталости, могу сказать, что не всегда я способна оставаться спокойной, не всегда здраво мыслю – иногда мне необходимо выговориться, необходимо заплакать. И благодаря случаю, я делаю это, находясь рядом с тобой, благодаря случаю, я могу доверить тебе все тревоги, потому что знаю, что ты поймёшь меня. Ричард, иногда нужно повиноваться судьбе, только тогда ты...* * *
Почему Кларисса так отличалась от других людей? С этой мыслью Ричард отошёл от долгого и крепкого сна. Уснул он на маленьком диванчике. Убранство домика было совсем уж скромным – здесь и описывать было нечего: пол, стены и потолок – деревянные, в одной единственной спальне широкая кровать, на которой разместились дети, и небольшая кровать, на которой спала Файнс, вот и всё. Девятисотый оттер сонные ещё глаза двумя пальцами и потянулся – картина прошлого дня на миг покрыла его щёки голубым румянцем: столько сомнений и столько новых чувств. Восхищение мешалось с волнением и толкало андроида к новой жизни – бороться, бороться и ещё раз бороться! Ни одними слезами можно было проститься с прошлым, он должен был превозмочь все страхи, превозмочь привычки, слабости, пускай это пугает – он должен. Ричард облокотился о дверной проём комнаты, где спали Кларисса и её племянники. Сегодня они поедут в город за красками, и он покончит с серостью воображения, он напишет картину – чего бы ему это не стоило. Во сне девушка была восхитительна: её светлое, свежее лицо не было обременено мыслями, но и во сне она чуть заметно улыбалась, словно и там могла видеть андроида. От музыкальной шкатулки с золотой фигуркой изящной балерины на её волосы пал солнечный зайчик. Опущенные веки чуть вздрагивали, русые ресницы колыхались от малейшего движения век и напоминали лёгких бабочек, цепляющихся за лепестки цветов. Тонкие коралловые губы были чуть приоткрыты и словно зацветали от каждого нового вздоха. Одну руку она подложила под свою очаровательную щёчку, чуть покрасневшую, а второй сжимала краешек одеяла. Андроид приблизился к ней и присел на корточки, с повышенным интересом разглядывая протезы кистей. Её трогательный спящий облик навевал ему самые новые образы. Он ощущал её не как проявление чувства, а как что-то осязаемое, что-то материальное. В его голове вмиг возникли линии, завитки, острые и округлые формы, что-то природное, мягкое, что-то благоухающее... Невозможно было избавиться от желания расписать протезы самыми изящными узорами. Невозможно было отказать своему сознанию в желании сделать из белого голого металла произведение искусства, сделать эти руки достойными их обладательницы. По прошествию, может быть, какого-то быстротечного часа, девушка проснулась, занялась утренним туалетом и завтраком для детей. Ричарда, прогуливающегося вдоль берега, Файнс наблюдала через окно – где-то в глубине души таилась уверенность, что она знает его долгие-долгие годы и что прожила с ним ни одну жизнь, и каждая из этих жизней была полна самых невероятных событий. Возможно, что это только творческая натура играла с её воображением, возможно, что она слишком полюбила его за эти полтора месяца. Возможно, что она достаточно долго ждала того, кто сможет понять её, и когда встретила девятисотого, ощутила всю полноту своих чувств – что бы ни было причиной её убеждённости, она свято верила в это. И она ещё долго изучала его вдумчивый взгляд, пока они ехали в город, ища в серых глазах душу художника. Ища там талант, ища гения, работ которого она ещё не видела, но ценительницей которого несомненно была уже сейчас. И наверное, человечество придаёт слишком мало значения женщинам, что уверенно стоят за плечом всякого писателя, музыканта или художника, что незаметны для остального мира, обожающего гения, которого эти женщины ежедневно вдохновляют, любят и о котором беспрестанно заботятся, не требуя ни славы, ни внимания. Должно быть, Кларисса Файнс была именно такой женщиной, женщиной, чьи талант и амбиции могли получить признание лишь в творчестве любимого мужчины. И уже сейчас она осознавала, что станет бессмертной музой для этого странного и неоднозначного создания. Она осознавала, что имеет столько сил, сколько нужно для его возрождения, для возрождения его совершенства. Ричарду крайнее довольство доставлял восторг, что он способен был поселить в дорогих ему людях – это была та черта характера, которая прошла с ним все два года его существования. Он не мог не позволить Клариссе побаловать детей какой-нибудь причудливой игрушкой. Вместе они нашли чудесную сборочную модель большого и невероятно красивого парусника, что сразу захватил внимание детских глазок. Для Ричарда, конечно, стать предметом полного детского обожания было чрезвычайно непривычно, и он искренне удивился, найдя в себе интерес ко всему происходящему. Когда парусник, предвещавший полную занятость маленьких оболтусов на весь вечер, был куплен, дело дошло до художественных принадлежностей. Здесь Ричард сделался серьёзным и погружённым в долгие размышления. Покинуть художественный магазин удалось лишь к началу вечера, а засидевшиеся на одном месте дети требовали прогулки, и Ричард с Клариссой решили выгулять троих «питомцев» в местном парке развлечений. Когда небо обратилось дном морским, чьи обитатели сияли серебром и уступали разве что сверкающим аттракционам, дети начали лениво зевать и степенно смыкать сонные глазки. Девушка усадила всех троих в машину, и девятисотый повёз их домой. Дорога была долгой, и пока дети спали на заднем сидении, Ричард и Кларисса тихо беседовали о своём. — Ты любишь абстракцию, Кларисса? — Иногда. — А гравюры? — Они навевают мысли о прошлом и напоминают иллюстрации в медицинских пособиях. — А карикатуры тебе нравятся? — интересовался андроид, ловко управляющийся с извивающейся лесной дорогой. Кларисса забавно сморщила лицо и отмахнулась рукой. — Нет-нет-нет, в них всегда есть что-то злое, а карикатуристы и подавно неприятные личности. — Это почему же? — андроид нахмурился. — А как иначе суметь высмеять тех, кто, быть может, не заслуживает этого? Как заставить плакать человека одной лишь картинкой, нарисованной в течение каких-нибудь пяти или десяти минут? Что это за личность такая, которая ко всему способна придумать злую аллегорию, анекдот или издёвку? — А как же простые уличные художники? Те, что пишут портреты любопытным прохожим... — Ричард аккуратно повернул руль, машина оказалась на побережье, прямо у рыбацкого домика и тут плавно остановилась, врываясь колёсами в мягкий песок. — Они всегда подмечают внешние несовершенства и уродуют их ещё больше... Представь, что бы они сотворили с моим лицом! — хрипловатый женский смех пустил волну играющего холодка по спине девятисотого. Ричард взглянул на Клариссу – некогда красивое женское лицо рассекала линия вытянутого шрама, напоминающего молнию, что проходила сквозь сферу механического глаза со светящимся кольцом. Бледные волосы, подобранные незамысловатым крабиком, в своей беспорядочности рождали превосходство хаоса над идеалом. Простые коралловые губы в своей простоте имели ту суть, которой девятисотому так не хватало в других людях. В единственном голубом глазе было больше великодушия, чем в сотнях тысяч глаз толпы, наполняющей всякое пространство города. В ней было всё, чего он раньше не знал, но о чём так долго мечтал. Ричард наклонился к девушке, она сделала то же – их губы встретились в поцелуе. Андроид издал гулкое мычание, Кларисса притронулась к его щеке, механические пальцы медленно двигались к вискам и кончики их исчезали в прядях тёмных волос. — Вау-у-у, — пронзил тишину изумлённый голосок Люси. Девочка наблюдала за своей тётей и «красивым человеком из аптеки» с тем детским восхищением, которым маленькие девочки сопровождают появление рыцарей у башен прекрасных принцесс в книжках и мультиках – для неё происходящее было подобно самой чудесной сказке. Кларисса тут же отстранилась от девятисотого – на её лице заиграла стыдливая улыбка, а щёки покрылись ярким румянцем, вызвавшим и на лице андроида улыбку. — Вы друг друга любите, да? Да? — как маленький колокольчик звенела Люси, положившая ручки на край спинки кресла, на котором сидела Файнс, и весело покачивающаяся из стороны в сторону. — А вы теперь будете жить с нами? — Люси, не надоедай Ричарду, это... Всё не так просто, как тебе кажется... — улыбка сошла с лица девушки, она сделалась серьёзной, немного суетливой и даже расстроенной. Девятисотого эта перемена по-настоящему удивила: что могло встревожишь её? Неужели невинный лепет очаровательной малышки? Или она думала, что он это несерьёзно? Что у него нет никаких намерений и он искал только удовольствия? Что для него это простая забава? Обыденность? — Да, Люси, мы любим друг друга, — просто ответил Ричард и как довольный сотворенной шалостью ребёнок метнул серый взгляд к девушке. Кларисса молча глядела на него – он поймал себя на мысли: быть может, он слишком мало жил, чтобы понять, что именно она переживала в это мгновение. Люси радостно захлопала в ладоши и разбудила своих братьев. Она, совсем маленькое, но всё ясно понимающее создание, всучила мальчикам коробку с парусником и вытолкала их на улицу – все трое побежали к дому по еле видной на светлом песке тропе. Кларисса взволнованно посмотрела им вслед и хотела отправиться за ними, но андроид придержал её за руку. Его рука обняла женский затылок и потянула к себе. Губы, о которых стыдилась думать девушка, прижались к её, поначалу довольно мягко, терпеливо он изучал её, медленно исследовал границы дозволенного, но девятисотый не был бы собой, если бы не поддался внутреннему порыву.* * *
Они лежали на промокшем, но всё ещё хранившем тепло песке. Одежда была мокрой после купания, ткань желтоватого платья липла к телу девушки, делала кожу золотистой, как у фигуры балерины на музыкальной шкатулке, что стояла на столике у кровати в рыбацком домике. Толчки крови всё ещё звучали в её ушах, жар уходил в покрытую ночной тенью землю, Кларисса обвила руку девятисотого и глубоко вздохнула, прикрыв глаза. Ричард водил пальцем по мокрой ткани на её животе, вырисовывая неизвестные ей орнаменты и вдыхая густой запах воды залива, ощущал сладковатый виноград на самом кончике языка – глаза его видели новый мир. Они могли видеть звук ударов капель о песок – он представлялся особенной волной, цветом, изгибом, они видели, как капли рассекают ночной воздух, они проникали в самую суть малейшего движения. Он знал, что в желтое окно домика бьется белоснежный мотылёк, а в глубине леса свои большие стеклянные глаза распахнул филин. Облик рыжеволосой девушки изгладился из его памяти, как серое воспоминание о давно прожитых годах.