Двадцать пятая глава
После последнего своего письма Коннор впервые получил ответное.
Это было удивительным, ведь он думал, что мисс Валентайн складывает его письма в какую-нибудь коробочку или вовсе выбрасывает, но не прерывает переписку, чтобы не обидеть его.
Он быстро взялся за распечатывание маленького конвертика из тёмной бумаги, который получил от Тео в книжном магазине.
Он ощутил приятный аромат, исходивший от конверта. Андроид не сумел совладать со своим желанием и приложил конверт к губам, чувствуя запах сирени и бархатный аромат крема для рук, где он различил сладковатые нотки шоколада.
Глаза его медленно закрылись, и он погрузился в самые сладостные воспоминания о прогулках с объектом своего глубокого обожания.
Затем он всё же распечатал конверт и аккуратным движением достал письмо. Почерк у мисс Валентайн был красивый: конечно, не такой ровный и идеальный как у машины, но тоже весьма привлекательный, с наклоном и завитками, немного сумбурный и скученный...
Она писала обо всём, что он упоминал за это время, как бы отвечая на все его письма разом, она давала скромную оценку его выводам или благодарила за хорошо переданную суть беседы в амфитеатре. Она рассуждала о книгах и своих последних размышлениях, делилась впечатлениями.
Постскриптум звучал так:
«И спасибо за добрые пожелания, я иду на поправку, пожалуй, ещё пара дней, и я снова в строю.
Я бы тоже хотела увидеть тебя и пройтись по угрюмому Фрэнчу, прежде чем занять место под старыми ивами».
Последняя строчка была зачеркнута густой пастой, но программе восьмисотого эта паста помехой не стала, и он различил каждое слово.
Если бы у Коннора была душа, она непременно бы запела и засияла от счастья: мисс Валентайн тоже скучает по нему, тоже ждёт следующей их встречи, но боится показать ему свою привязанность и дружбу – как это на неё похоже.
После долгих мысленных прений и рассуждений о прочитанном, Коннор решил написать письмо, где бы посвятил свою коллегу в детали нового убийства, ведь детектив на больничном – тоже детектив и тоже жаждет новых тайн и загадок, для которых и приспособлен острый ум и необычное мышление.
Как только письмо было закончено, андроид отправился в мотель, поскольку у Тео был выходной, чтобы передать письмо Уитни, а та, в свою очередь, отнесла бы его мисс Валентайн.
Ещё в день первого своего визита сюда, на улицу Черчиль, Коннор мысленно отметил всю мрачность этого тёмного «замка». Этого того нагромождения грубого заржавелого и промерзлого железа, напоминающего не то скелет огромного монстра, не то погружённого в сон робота.
Могла ли душа, полная неповторимого романтизма и чувствительности, проживать счастливые дни в этом месте? Можно ли было вообще быть счастливым в месте, напоминающем гнёзда стервятников на тёмном остром утёсе?
И пребывание здесь объяснялось для Коннора лишь одной причиной – безденежьем.
С того самого дня, как он выручил свою коллегу четырьмя тысячами долларов, его не покидало сомнение – почему одна из лучших выпускниц класса академии Куантико и ценный кадр в федеральном бюро живёт в нищете?
Спрашивать об этом было бы невежливо, так ему сказал лейтенант Андерсон, и Коннор никогда не спрашивал, хотя думал об этом постоянно.
И теперь, окидывая взглядом зажелтевшие сальные стены ресепшн, грязь, забившуюся меж гуляющих вверх и вниз досок пола, духоту и неприятные запахи, что просачивались в эту тесную комнатушку с кухни, восьмисотый с трудом понимал, как такое чудесное создание, как мисс Валентайн, это терпит.
Хозяин мотеля, одновременно являющийся и главным его слугой, сидел за стойкой на высоком маленьком табурете. Он с особым предубеждением наблюдал за андроидом, порой отвлекаясь на глянцевый журнальчик пошлого содержания.
Своим видом он напоминал маленького неприятного жука, с толстым круглым тельцем и тонкими-тонкими ногами, которые никак не могли найти себе подходящего места.
Восьмисотому было довольно тяжело находиться здесь, в этой мерзкой клоаке под надзором грубого надзирателя, и он с большим нетерпением ждал Уитни, что вот-вот должна была спуститься по узкому тёмному проходу, где была железная лестница.
Но Уитни, казалось, задерживалась, ей, быть может, из-за её юности, была свойственна некоторая посредственность и легкомысленность – восьмисотому такое мало нравилось, он любил точность, опрятность, порядок, а это тяжело было отыскать в молодой девушке. Зато у взрослых людей его любимые черты было куда проще отыскать.
На лестнице послышались неторопливые шаги, Коннор выпрямился, поправил галстук, достал из внутреннего кармана пиджака конверт и в мыслях своих уже протягивал его Уитни. Как вдруг его механическое сердце сжалось, а рука в трепетном волнении дрогнула.
Взор берилловых глаз мягко прогладил весь его силуэт и остановился на белоснежном конверте – единственном светоче в этом подземелье человеческой нищеты.
Лора различила всю ту нерешительность, что поглотила восьмисотого с ног до головы. Она сделала пару шагов навстречу андроиду и заглянула в его смущённые этой внезапной, но такой желанной встречей глаза.
Внутри у молодой женщины закипали самые разные чувства. Они переплетались с каждой мыслью о нём, сочетались с воспоминаниями об их прошлых встречах, об их долгих беседах, его скромной заботе и его сдержанном беспокойстве за неё, о том, как оба они изменились за это время.
И вот он, перед ней, самый дорогой сердцу друг, что изо дня в день приносил ей письма и на протяжении недели делился своими мыслями, такой изумлённый и по-своему очаровательный.
В голове Коннора заиграли тусклые огоньки, что с каждым новым мгновением становились всё яснее и как маленькие фейерверки искорками взрывались в темноте оцепеневшего сознания.
Диод замерцал красным, на губах – неловкая улыбка.
Оба они не находили самых простых слов, чтобы объясниться друг с другом после недолгой разлуки. Коннор растерянно и как-то по-глупому глядел на Валентайн, а она крутила кончик темной косы.
— Я не знал, что вы здоровы, я тут письмо снова... Да, вот, принёс письмо, а вам уже и не надо... Ну, я заберу его тогда, да? — путаясь в словах, говорил андроид, глаза его забавно бегали из стороны в сторону.
Лора аккуратно вытянула из его сжатой кисти конверт, посмотрела на него с теплотой и улыбнулась.
— Спасибо, Коннор, — она, казалось, сделала робкое движение для объятия, но тут же сжалась и осталась на месте.
— Не за что, — наконец-то собранно ответил Коннор, — Когда вы выходите к нам? У нас новое убийство...
— Меня отстранили от дела, — стиснув в руках конверт, перебила его Валентайн. Она бросила недовольный взгляд к усмехнувшемуся за стойкой хозяину мотеля и попросила восьмисотого выйти на улицу. — Я покажу тебе одно место, пойдём.
Медленным шагом они шли в неизвестном андроиду направлении.
— Как это вышло? — внутри восьмисотого что-то очень сильно сжалось, ему стало нестерпимо тяжело.
Подобной чувствительности он никогда раньше не знал, а если и знал, она всегда проявлялась в самых прекрасных мгновениях его новой жизни.
Лора быстро заморгала и опустила глаза.
— Из-за тех слухов... Если кратко, то мне позвонили из руководства и сказали, что я больше не работаю над нашим делом.
— Значит, теперь вы возвращаетесь в ФБР?
— Нет, Хэрриган отправил меня в вынужденный двухнедельный отпуск, пока слухи в департаменте и бюро не утихнут, пока они не проверят информацию обо мне повторно... — женщина тяжело вздохнула. — Мне жаль, что нам приходится вновь расставаться.
— Расставаться? Но ведь мы можем иногда видеться? Я буду заходить за вами после работы...
— Коннор, я уезжаю из Детройта, — вновь прервала его Лора, и на этот раз её голос дрогнул – меж каштановых ресниц андроид заметил крошечные блестящие слезинки.
Даже чисто английская сдержанность не смогла унять её душевного порыва – женщина поддалась к восьмисотому и еле ощутимо положила руки на его спину, голова легла ему на плечо.
Коннор шумно выдохнул, его руки не смели дотронуться до той, которую он любил, но всё механическое тело трепетало от ощущения тепла, даруемого близостью с ней, от ласкающего прикосновения пушистых волос к щеке, от витающего вокруг неё аромата сирени.
Её объятие было не крепким, но он словно ощутил каждый миллиметр её рук и изумился той феерии, какую эти руки произвели в его цифровом разуме.
Он заговорил, когда дар речи вернулся к нему.
— Если вы позволите, я хотел бы знать, куда вы едете?
— Боже, конечно, позволю! — Валентайн отстранилась и обняла себя руками. — Я еду в Порт Хоуп. Это на севере рядом с озером Гурон. Там живёт моя бабушка и супружеская пара дорогих мне людей, что ухаживают и присматривают за бабушкой, пока я в Детройте.
— И сколько вы там пробудете?
— Весь отпуск, а потом всё зависит от решения моего начальства. Не знаю, вернут ли меня, а ещё не знаю, хочу ли я возвращаться...
В цифровом разуме Коннора вмиг пронеслись тысячи мыслей, и за каждую новую возможность он цеплялся, как за последнюю.
И сейчас, когда мисс Валентайн сказала о месте своего дальнейшего пребывания, ему в голову пришла идея, не лишённая привычной уже ему нерешительности.
Однако куда более сильным в нём было желание всегда оставаться рядом с этой женщиной, и это было самое ясное и самое осознанное желание, которое он когда-либо испытывал.
— Значит, — немного флегматично начал он, когда они возобновили свою прогулку, — вы целые две недели пробудете со своей бабушкой и вашими друзьями?
— Мне сложно назвать Хольмов своими друзьями, они скорее близкие, с ними мы редко говорим, потому что большую часть своего времени я провожу в саду или в своей комнате.
— Ах, да, ваш сад... Наверное, прекрасное место для отдыха в дни такой тёплой весны?
— О, да, чудесное место... — по какому-то внутреннему предчувствию Валентайн, казалось, начинала улавливать, к чему ведёт андроид, и душа её заполнялась предвкушением сладостного будущего.
— Но целых две недели... Быть может, вы начнёте скучать...
— Да, непременно начну...
— Ведь вы не привыкли...
— Ведь я не привыкла так долго оставаться без работы...
— Я бы мог...
— Да?
— Я бы мог навестить вас как-нибудь после рабочего дня, ведь до Порт Хоуп ходит поезд, и всего какой-то час дороги...
Молодая женщина взглянула на восьмисотого с непередаваемым восхищением – такой радости в её глазах он никогда раньше не видел.
Да, решительно нельзя было оставлять её одну – так мало он знал о ней сейчас, так мало она рассказывала о своём весьма трагичном прошлом, и такой замкнутой была до сих пор.
Он отчётливо видел в ней живую цветущую душу, стремящуюся к новой жизни и свободе, видел в ней чувственного и мягкого человека, загнанного в рамки отрешённости и одиночества собственными страхами, погрязшего в переживании одних и тех же моментов прошлого. Человека, в чьём разуме смешались видения ночных кошмаров и реальность, воспоминания о некогда утерянном счастье и настоящий день, что, в действительности, сулил новые радости.
Коннор должен быть рядом, несмотря на то, как трудно будет скрывать ночные поездки в Порт Хоуп от Аманды и Киберлайф, а вместе с тем быть ей преданным другом, испытывая жгучую привязанность и обожание всего её существа.
И он решил, что ни за что не отступится от неё.
К тому моменту они подошли к высотке «Сияние» – так назывался комплекс, резиденция некогда существовавшей компании по производству роботов, этакий конкурент Киберлайф. Они называли процессоры своих машин «нексусами», и в связи с этим люди сравнивали их с корпорацией «Розен» из книги Филипа Дика.
Они недолго продержались на рынке, большую часть производств выкупили «Киберлайф», они же переманили талантливейших сотрудников, а антимонопольная служба ничего не сделала, чтобы помешать Киберлайф стать монополистом.
— С переездом в Детройт моя жизнь резко переплелась с миром машин, — объясняла Валентайн, толкая неработающую автоматическую дверь на входе в башню, Коннор помог ей сдвинуть дверь с места, и они оба протиснулись в заброшенное всеми фойе. — Пришлось ознакомиться с историей становления «Киберлайф», с биографией Элайджи Камски и событиями, сопутствующими его успеху.
Тогда я узнала про «Сияние», про их роботов, про эту башню. Когда корпорация стала уступать Киберлайф, один из журналистов поинтересовался у основателя «Сияния», почему они так и не занялись производством андроидов, — женщина стала говорить прерывисто, тяжело дыша, от нескончаемых ступеней лестницы, что вела их вверх.
— И что он ответил? — следуя за подругой без доли усталости, интересовался андроид.
— Сказал, что всегда считал важным сохранять строгую грань между людьми и машинами. Ты знаешь, что они не производили роботов-врачей, пожарных, полицейских, психологов и многих других, которые заменяли бы целые социальные пласты? Его машины были годны только для заводов, но в нескольких штатах он открыл заведения переквалификации для рабочих людей, которые лишились заработка из-за него. Он гарантировал рабочие места в рядах собственных сотрудников для тех, кто готов и способен на нечто большее, чем обычный физический труд.
— Странно, что я почти ничего не слышал о нем, слышал только, что его обвиняли в домогательствах, — неуверенно заметил Коннор, заглядывая в узкие окна, тянущиеся вдоль лестничных пролётов.
Время шло к рассвету, небо начинало светлеть.
— Да, так всегда говорят, когда нужно убрать крупных личностей с экономических весов, но знаешь, я верю в то, что он ушёл добровольно. Нет смысла стараться для людей, которые живут только лишь ради удобств.
— А вы считаете?..
— Считаю, что человек должен работать до конца, пока есть силы, пока разум жив и тело не сдаёт позиции. Из раза в раз мы должны доказывать, что заслуживаем быть людьми, заслуживаем называться «венцом творения».
Мы должны быть сильными, целеустремлёнными, должны беспрестанно стремиться к совершенству, трудиться до тех пор, пока не достигнем мастерства, и всегда держаться добра. Мы должны помогать друг другу, — заключила женщина, поставив руки в боки и глубоко выдохнув на последней ступени.
Они дошли до последнего тридцать первого этажа. Валентайн потянула ручку двери, которая когда-то давно зависела от электронного замка, а теперь поддавалась каждому, кто за неё брался. Через технические помещения они оказались на крыше.
— Я думаю, ты заслуживаешь быть человеком больше, чем большинство других людей, по крайней мере, ты точно знаешь, для чего живёшь, — вдруг призналась Лора и чуть заметно улыбнулась восьмисотому.
Вместе с другим хламом на крыше было два небольших блока. Женщина отряхнула рукой край одного из них и села, приглашая андроида присесть рядышком.
— Чем же я отличаюсь от других андроидов? — Коннор опустился рядом и довольно поёжился, её слова были очень приятными.
Она считала, что он мог бы быть хорошим человеком, что он достоин зваться живым существом с душой – разве это не высшая из похвал? Значит, он всё делал правильно.
— Ты мыслишь, ты анализируешь, стараешься разобраться и понять. Понимаешь, Коннор, дело не в чувствах, которые есть у девиантов, а в тебе самом. Дело в твоих суждениях, в твоём мировоззрении, оторванном от чувств. Ты мне рассказывал о тестах, что проводит для тебя личный куратор от Киберлайф, о тех ситуациях, которые они предлагают для проверки... Ведь они требуют от тебя совсем не того, что ты думаешь и делаешь в действительности. Ты сам мне говорил о выборе между спасением взрослого и ребёнка, и ведь ты... ничего не чувствуешь к детям, но знаешь, что спасение их жизни – приоритет. И ты знаешь, что дело тут не только в инстинктах. Именно в этом и заключается твоя исключительность. Ты трудишься, чтобы понять нас, а не просто чувствуешь, как все, — Лора пожала плечами и отвела взгляд к медленно поднимающемуся среди небоскрёбов солнцу. — Может быть, я говорю глупости? — она легко усмехнулась. — Просто мне показалось совсем неправильным то, что лейтенант Андерсон изо всех сил пытается тебя переделать, а ты сомневаешься в своей правоте.
«Уже не сомневаюсь», — мысленно ответил Коннор и стал наблюдать за солнечными лучами, играющими на сотнях окон.
Нежное розовое золото разливалось по сверкающим стёклам, гладило ночной синеватый туман, освещало живые островки городской зелени и быстро убегающие куда-то машинки. В светлом голубом небе потихоньку исчезала Луна.
В голове звучал её голос, её красивые выражения, её размеренные жесты. Коннор смотрел её глазами.
Что она хотела показать, и почему именно ему? Почему ей так важно было, чтобы он увидел эту красоту? Она хотела ощутить близость с ним? Хотела, чтобы на мгновение мысли двух разных существ слились в один поток восхищения? Хотела стать более понятной, более прозрачной для глаз машины?
Лора совсем ничего не говорила, не объясняла, даже дыхание её было еле слышным. Восторг перед красотой мира, в котором она жила, целиком захватил её, и, быть может, она впервые испытала лёгкость, впервые за долгое время могла насладиться простым созерцанием сполна. Так, как будто все части раздроблённой души вернулись на свои места.
Как будто она была дома.
Наверное, нужно было рассказать ей о появившихся чувствах и о новой программе, но Коннор терял всякую уверенность рядом с ней. Она даже не задумывалась ни о чём таком, и это могло напугать её, а кроме того...
Кроме того, было так трепетно и волнительно, когда умный женский взгляд касался его. Казалось, что она видит насквозь, и вся его влюбленность кажется ей обычной детской глупостью. Да, рядом с ней он только несмышлёный ребёнок, не знающий и толики того, что о чувствах и любви знает она.
— У меня был приготовлен подарок на случай вашего скорого выздоровления, — робко заговорил он, когда они покинули крышу и спустились по бесконечной лестнице вниз, — и я думал, что вы предупредите меня заранее, чтобы я мог... Впрочем, если у вас есть желание, мы бы могли пройтись до 18-ой улицы, где я живу, и я бы зашёл за подарком.
В этих удивительных глазах морского цвета возникла та ласковая снисходительность, коей Валентайн награждала андроида в первое время их знакомства. Коннор часто ощущал себя рядом с этой женщиной так, как ребёнок ощущает себя рядом со взрослым, умным и утвердившимся в жизни человеком, что пережил уже все невзгоды, уготовленные судьбой.
И в такие мгновения между ними разверзалась бездонная пропасть, совершенно непреодолимая, и мисс Валентайн становилась самым недосягаемым предметом его мечтаний. Он был таким наивным, таким неопытным по сравнению с ней, и то, что порой вспыхивало в её глазах, селило в нём неописуемую робость.
Но он знал, что она не может любить его, как могла бы полюбить человека, и это придавало уверенности: ему никогда не захватить её внимания, не увлечь собой, не вызвать страсть, а значит, он может быть честен и открыт с ней.
Им не нужно было играть друг с другом, потому что они были убеждены в истинности своей дружбы.
За лёгкой беседой время пронеслось незаметно, и они быстро достигли 18-ой улицы. Лора впервые видела дом, в котором жил андроид: эти безликие серые стены, необычность форм, и в то же время геометрическая четкость, правильность, тяжёлые кубы, заржавевшая сетка для завянувших цветов у крыльца...
Всё это, несомненно, произвело на неё очень неоднозначное впечатление, а вместе с тем этот дом был так похож на своего хозяина – пустота, холод и необычайный потенциал, что она способна была раскрыть.
Коннор попросил бывшую коллегу немного подождать на улице, вскочил по двум низким ступеням к крыльцу и скрылся за дверью. Валентайн, пока его не было, расправила помятости на брюках и свободной рубашке с закатанными рукавами, в треугольном вырезе показался маленький медальон из бронзы с вырезанным на крышке изображением ивового дерева.
Женщина раскрыла медальон и взглянула на фотографию молодых родителей. Было ли когда-нибудь также хорошо с ними? Чувствовала ли она единство, подобное тому, что переживала на крыше «Сияния» рядом с неживой машиной?
Это ведь совсем неправильно – видеть родственную душу в андроиде?
Но почему он казался таким знакомым и таким близким? Почему она хотела понять его и всё больше понимала, а окружающие люди казались отвратительными своим безразличием и беспросветной ограниченностью мыслей? Что бы на это сказали родители? Может быть, внутри у неё что-то не работает? Что-то же внутри должно было оттолкнуть её от машины, как отталкивает многих других людей?
«А ты ждёшь этого наивного детективчика, который самых простых шуток не понимает и напоминает безобидных щенят из приюта», — усмехнулась она про себя и закрыла крышечку медальона.
Уже через мгновение рядом с ней возник восьмисотый, в руках у него был горшочек с маленьким деревцем, имеющим тёмный гладкий разветвлённый ствол и яркую пушистую листву.
Лора изумлённо рассмотрела деревце, и снисходительная усмешка на её лице сменилась чисто девичьим восторгом.
— Миртовое дерево! — она приняла горшочек из рук андроида и не могла налюбоваться своим новым зелёным питомцем.
— Я подумал, что для вас это будет символично, — Коннор сложил руки за спиной.
— Но как тебе удалось достать его?
— Так, один, на удивление, благодарный потерпевший, чьи оранжереи мне с лейтенантом Андерсоном удалось спасти, навязался в должники. На днях я пришёл к нему и спросил долг, вот и всё.
— Редкое везение – найти это маленькое чудо в умирающем городе, Коннор, — чуть краснея и прикрывая улыбку рукой, сказала Лора.
Редким везением было найти в умирающем городе вас.
С лица андроида не сходила довольная улыбка – как же ему нравилось отыскивать в чертах её лица чёткость линий, симметрию или её отсутствие.
Её улыбка, которую она так усердно старалась скрыть, как струнка загадочного инструмента, натягивалась, и сквозь неё проходил мелодичный смех, и острые уголки рта превращались в забавные стрелочки, вызывающие на щеках еле заметные ямки.
Она действительно научила его созерцанию и любованию, которых андроид никогда раньше не знал.
Время шло к семи часам, Коннор предупредил мисс Валентайн о надобности идти в департамент, она понимающе кивнула и пообещала поскорее сообщить адрес, по которому проживала её бабушка. Они расстались.
Коннор и мечтать не мог о том, что когда-нибудь будет принят в её доме, а между тем это было самое близкое и ласкающее фантазию будущее.
