* * *
Валентайн как и всегда в такое раннее время – а было 6 часов утра – бегала в ближайшем от своего мотеля парке. На небесном полотне, казалось, была какая-то возня между кудрявыми облаками, толкающими и теснящими друг друга за право занять самое выгодное место. И вот эта вот толкотня, должно быть, и вызвала внезапный густой снегопад. Крупные хлопья снега стали валиться на землю и заполнять собой всё вокруг. Дыхание женщины мгновенно превратилось в густой белый пар, она остановилась и взглянула на небо. Всё же, какой бы мрачной и печальной порой она не была, красота природы всегда захватывала её душу и вызывала внутри самые приятные и полные красок чувства и мысли. В голове сразу же возникали образы из книг, она связывала одно с другим, длинная цепочка мыслей... Ей очень нравилось читать. Нравилось погружаться в истории отдельных людей, пускай самых простых и ничем непримечательных. Было в этом что-то особенное. С её красочным по природе воображением все образы вмиг оживали, а истории приобретали исключительный оттенок. Ей как бы удавалось проживать чужие жизни, пробовать новые ремёсла, испытывать новые идеи, отстаивать противоборствующие идеологии. Это было интересно. Но, увы, только наедине с собой. Когда же она пыталась делиться своим впечатлением... да вот взять хотя бы этот снегопад – люди становились отстранёнными, смотрели искоса, с насмешкой. Но как же можно было молчать, глядя на степенное падение снежинок? Они, удивительные создания Творца, проникали в безликое пространство земного мира и тут же растворялись, словно были созданы для одного лишь мгновения. Для одного единственного полёта. Это так просто и оттого так очаровательно, что женщине трудно было сдержать чувства... Гудение старого пикапа, и вот она уже была на полпути к департаменту.* * *
Коннор, прибыв в департамент, первым делом поприветствовал напарника, который, что было удивительно, приехал довольно рано, а затем обратился к сотруднице ФБР, погружённой в работу достаточно сильно, чтобы не заметить его сразу. — Доброе утро, агент, — прозвучал голос восьмисотого. Говорил он с доброжелательностью, совсем мягко, чтобы не испугать и не смутить её. Женщина вздрогнула, неловко встала с места и как бы не находила места для рук, она то сжимала пальцы, то прятала их в карманы тёмно-коричневых брюк. А взгляд был признательным и виноватым одновременно. То, как неуверенно и неудобно она себя чувствует, ощущалось на расстоянии. — Доброе, Коннор, — тихо произнесла она и хотела было двинуться в его сторону, но замерла на месте. Ей было очень стыдно за вчерашнее. Стыдно за свою финансовую нужду, о которой раньше не знал никто из коллег. За то, что взяла деньги и теперь не могла их вернуть. Коннор как бы прочитал всё это в её глазах и физических показателях и сам подошёл чуть ближе. — Вам нужно немного проще относится к вчерашней ситуации. В сущности, не произошло ничего особенного: вам понадобились деньги, я предоставил их вам. Сам я ни в чём не нуждаюсь в силу отсутствия желаний. В действительности это была полуправда. Иногда ему приходилось чинить приборы в доме, сооружать новые механизмы, упрощающие жизнь андроида. Человеческие принадлежности мало подходили машине. На инструменты и детали нужны были деньги, но он смолчал об этом. — И всё же я чувствую себя неудобно, — хотела было возразить женщина, но андроид прервал её: — Вы, люди, такие нерациональные. Разве помощь – не обыденность? Почему вы придаёте вчерашнему такое большое значение? — Потому что это... Люди так не поступают, понимаешь? Это редкость... Коннор на секунду смутился и взглянул на неё с прищуром. — Я сделал что-то неправильно? — Нет-нет, это правильно... Вернее... — Не пытайтесь объяснять, у него иммунитет к пониманию, — усмехнулся лейтенант Андерсон, наблюдавший за потугами сотрудницы ФБР в «очеловечивании» восьмисотого, в том, с чем он не справился за полтора года, а потом отправился за коробкой пончиков из кафетерия и бодрящим рассудок кофе. Валентайн только нерешительно улыбнулась и посмотрела на андроида снисходительно. — Спасибо, — совсем-совсем тихо сказала она и вернулась к своему рабочему месту. Вдруг её лицо просветлело и глаза блеснули, она сказала, как бы внезапно вспомнив: — Вчера осведомилась о результатах операции в речном поселении. Нашим удалось изъять небольшую партию красного льда и предъявить Дугласу Бреннеру обвинения по нескольким статьям, включая предумышленное убийство. Тело молодого человека Джулии Гонзалес, врача Кевина Грейсмита, нашли в лесу недалеко от поселения. Кроме того, нашли останки других людей, вероятно, как и Грейсмит, убитых отцом Бреннером и его подопечными. Будет длительный процесс, пока моим коллегам предстоит провести полное расследование, а жители поселения нуждаются в медицинской помощи. Наград нам, конечно, не полагается, но... — женщина сделала паузу и приложила много усилий, чтобы признать благодарность андроиду вновь. — Без твоей помощи всё было бы сложнее. Коннор довольно кивнул и молча вернулся за свой стол. Ещё одно незначительное дело успешно выполнено и он не зря потратил время вместе с новой коллегой. Через пару минут он вновь обратился к коллеге: — Я связался с центрами расшифровки Киберлайф, договорился о встрече, хочу поговорить о лабиринтах и шифрах в дневнике. Надеюсь, что они скажут куда больше, чем Фридрих Кляйн. Вы не хотели бы съездить со мной? Валентайн подумала. — Да, должно быть участие ФБР сделает их более сговорчивыми... — Но я не только из-за этого, — вдруг прервал её андроид и взглянул с явным любопытством, чуть накренив голову. — Утром я узнал от своего куратора Киберлайф, что вы спрашивали обо мне вчера, беседуя с мистером Кляйном. Должно быть, вы боитесь доверять мне, потому что я машина, но я хотел уверить вас... — Я стараюсь никому не доверять, это очень пагубно сказывается на жизни, — быстро проговорила сотрудница ФБР и потупила взгляд. Коннор кивнул. — Я уже говорил, но скажу ещё раз, что вы можете задавать мне вопросы, если вам что-нибудь интересно узнать об андроидах. Валентайн выразительно на него взглянула. — Мне будет как-то неловко спрашивать... — Я ведь всего лишь машина, с чего бы вам стесняться задавать мне вопросы? — Ты подумаешь, что я... что я слишком интересуюсь... что это неправильно и наведёт тебя на мысль... На ошибочную мысль. Восьмисотому её стеснение показалось забавным: она тревожилась, что он может воспринять её любопытство, как интерес к самому себе. Но Коннор прекрасно знал, что это априори невозможно, ведь он андроид, даже не девиант. Чтобы разувериться в его «природе» достаточно было увидеть его без скина, а там уже обычный белый пластик с серыми вставками, светло-голубые чувствительные сенсоры, а под всем этим тугие нити импровизированных мышц, целая сеть проводков и трубочек с тириумом, биокомпоненты... Андроид убрал скин с руки и показал женщине. — Нет смысла так думать, для вас это выглядит жутко, не так ли? — и вместе с рукой скин сошёл с головы и глаз, и на Валентайн глядела действительно обычная бездушная машина. Женщина поежилась от мурашек, пробежавших по коже – и правда жутко. Он напоминал тех странных существ, которых описывали фантасты прошлого, предугадавшие события сегодняшнего дня. Да, всё его строение было противоестественно человеческой природе, и сложно было представить, как люди вроде Ребекки Гонзалес доверялись этим причудливым творениям технологического прогресса. Это ведь совсем другое. Это не человек, с ним нельзя почувствовать себя в безопасности, нельзя ощутить тепло и душевное родство. Нельзя полюбить. В каком-то смысле... должно быть, на долю секунды, Валентайн даже стало жалко Коннора – он обречён на вечное одиночество, на вечное презрение со стороны людей. Она постаралась отбросить эти мысли и только сдержанно кивнула на его вопрос.* * *
Центр древней словесности и расшифровки «Киберлайф» являл собой совместную организацию институтов филологии, археологии, лингвистики, криптологии, эпиграфики и ещё многих-многих наук с специалистами Киберлайф, что предоставили учёным само здание центра и отвечающих нуждам моделей андроидов. Центр представлял собой кольцевидное строение, напоминающее чем-то Колизей в Древнем Риме, однако имеющий очень современный и футуристический облик – стекло, метал и глянец – его основа. Мягкие и гибкие формы, приятные цвета, красивый внутренний двор, представляющийся парком для отдыха сотрудников с небольшими кофейнями. Само кольцо этого современного Колизея было заключено под почти невидимый стеклянный купол, благодаря которому в парке поддерживалась самая идеальная температура, и растительность всегда цвела и благоухала, парк оставался зелёным круглый год. Коллеги прошли через центральный вход, по сияющему солнечными бликами коридору, в конце которого их дожидался заведующий отделением археологии и весьма сведущий в остальных направлениях, особенно интересовавших полицию в данном деле. — Доброе утро, дорогие блюстители закона, — доброжелательно начал пожилой мужчина (на вид настоящий коллежский профессор) в светлой рубашке и жилетке тонкой вязки, в старых брюках и потертых кожаных ботинках на классический манер. — Меня зовут Джонатан Хартрайт, я профессор археологии и бывший преподаватель дерматоглифики в национальном университете лингвистики и криптологии Мичигана. Коннор различил большой интерес на лице своей коллеги, которая с нескрываемым уважением смотрела на Хартрайта и даже чуть улыбнулась ему. — Агент Лора Валентайн, — сотрудница ФБР приветливо протянула руку Хартрайту и представила Коннора. — Надеюсь, вы не будете против присутствия андроида? — уточнила она. — Нет-нет, у нас это обычное дело, он ведь прекрасное создание и произведение наших многоуважаемых спонсоров и коллег из Киберлайф, — тут же заверил профессор, ведя своих гостей по коридорам центра. — Вы относитесь к компании с большим уважением, — немного изумлённо подметил Коннор (он редко встречал людей, которые бы лестно отзывались о компании). — Конечно! Благодаря этим замечательным людям у меня и моих коллег из университетов по всей территории США, да и не только, есть возможность выполнять свою работу и заниматься любимым делом, при этом получая за это приличную плату и заслуженное уважение. Наши труды наконец-то нужны и оплачиваемы! — торжественно подытожил профессор Хартрайт. Было видно, как душа его радуется всему сказанному и как он горит любимым делом. — Может быть, расскажете поподробнее, откуда у коммерческой компании такая заинтересованность в вашем перечне наук? — интересовалась Валентайн. — О! Ну, это не составит большого труда. Конечно, здесь прослеживается и коммерческая заинтересованность и интерес репутации. Наш Колизей является не только данью истории, но и стратегически важным объектом, в существовании которого безусловно заинтересованы разведывательные и военные структуры нашей страны. «Киберлайф» заключили контракт с государственными университетами и музеями, а также с известными вам министерствами... Но в защиту хочу сказать, что никаких ограничений со стороны компании нам установлено не было, бюджет большой, его хватает на все требующиеся экспертизы, на поездки к местам раскопок, на приглашения иностранных коллег, на приобретение музейных экспонатов, на конференции и выпуск специальной литературы... Здесь, конечно, оказываются только лучшие, и компания получает с нас весьма внушительный доход, но стоит заметить, что и мы при этом не остаёмся обделены, как всегда было раньше, например, ещё в то время, когда я работал в институте. — А кроме данного здания имеются ещё? — спросила сотрудница ФБР. — Сейчас по всей стране всего несколько таких вот центров, два в Детройте. Один наш, центральный, а второй совсем маленький корпус, принадлежащий частному лицу, этот центр нередко предоставляет нам весьма и весьма ценные данные... Впрочем, в последнее время от его владельца ничего не поступало, так как он приостановил работу и по его сообщению, сейчас пребывает в отъезде... Он вообще очень часто срывается в какую-нибудь внезапную поездку, где не пользуется телефоном. Любит отстраняться от всяких технологий, даже таких простых, как мобильная связь... Однако в будущем он обязательно вернётся к нашему делу. Но в том центре всего один андроид-дешифратор, да и владелец его занимается этим чисто из интереса и любви к своей стране... — Но если с этим андроидом что-то случилось? – призадумавшись, спросил Коннор. — Допустим, он бы вышел из строя или подвергся девиации... — О! Ну что вы! Такие андроиды не поддаются... Впрочем, даже если бы это произошло, компания бы сообщила нам о том, что случилось с этой моделью, сами понимаете, если один выйдет из строя, то и другие могут, а это уже опасения для государственной безопасности... — А чем вы и ваши коллеги занимаетесь, если в деталях? — Всегда по-разному, из того, что я могу озвучивать, например: изучение военных шифров времён первой и второй мировой, расшифровка старых писем, исторических документов, перевод древних языков различных цивилизаций, изучение необычных объектов древности, наскальные рисунки, живопись и скульптура, орнаменты и дерматографика, и естественно работа с девиацией... Для нас это, к сожалению, остаётся вещью загадочной, но мы прилагаем все усилия, чтобы разрешить проблему необузданных ошибок в программе, — размеренно жестикулируя и медленно шагая по коридору Колизея, объяснял профессор Хартрайт. Они подходили к выходу в летний парк. — Мы беседовали с мистером Фридрихом Кляйном, главой отдела программирования Киберлайф в Детройте. Он сообщил нам, что в ваши центры поступал некий дневник девианта прямиком из 2038 года, дневник с шифрами, записями и лабиринтами... Вы слышали о таком? — наконец подвёл к интересующему следствие вопросу Коннор. — Да-да, с этим дневником мы работаем уже очень долго... Большую часть данных по нему нам приходило из частного корпуса, о котором я вам говорил... Но потом владелец сообщил о перерыве в своей деятельности, ну и... к делу так и не вернулся. Он человек несколько эксцентричный, со странными привычками и немного скупым нравом, экономит на всём, на чём может, особенно на персонале, хотя здание у него красивое. А что касается работы и дневника, то мы, конечно, это не оставили, — как бы оправдывался Джонатан. — Но дело идёт тяжело, даже новейшие модели андроидов дешифраторов не осилили данный документ... А потом у нас и вовсе забрали этих дешифраторов, оставили только старые модели... Ну и причин не называли, наверное, есть более заинтересованные и нуждающиеся в этих моделях структуры... Вы же понимаете, холодная война... — О, конечно, понимаем, — тут же заключила Валентайн, и на её лице выступило чисто человеческое беспокойство. То же выражение было и на лице профессора, Коннор объяснил для себя, что большинству людей свойственно беспокоиться о судьбе человечества, стоящего на грани третьей мировой войны. Впрочем, это накаленное положение было всегда, с самого момента завершения второй мировой и, должно быть, будет преследовать людей до последнего. В летнем парке современного Колизея было тепло и на удивление свежо. Воздух здесь был наполнен запахами зелени и цветов, где-то витали еле уловимые ароматы кофе и выпечки; слышались отголоски оживленных разговоров и даже споров между сотрудниками разных отделений; на деревьях пели птицы, купол сиял на фоне кудрявого облачного неба, и хрупкие снежинки растворялись на его тёплой поверхности. — Так как вы думаете, что из себя представляют лабиринты в дневнике девианта? — Полагаю, что это некие схемы... Такой мысли всегда придерживался наш коллега, Уолтер Андервуд, из частного центра, хотя мы всегда склонялись к идее сокрытого в лабиринтах языка, шифра. А что, собственно, стряслось? Почему полиция и ФБР заинтересованы этим делом? Коннор поправил галстук и принял важный вид. — Мы ведём расследование по делу об убийстве, произошедшем три дня назад. Убили девушку 23 лет, на теле оставлено 6 лабиринтов, крайне похожих на лабиринты из дневника известного вам девианта. У следствия есть и другие причины полагать, что убийца является девиантом, однако мы хотели быть уверенными, что лабиринты, вырезанные на коже жертвы, соответствуют лабиринтам, изображенным в дневнике. К тому же, хотелось бы понимать, что они значат... — флегматично объяснял он, убрав руки за спину. Его коллега на некоторое время отвлеклась изучением местной флоры: она с особым ласковым выражением разглядывала цветы и деревья. И в её взгляде было такое увлечение и погружение в какие-то тёплые её душе размышления, что Коннор поначалу даже не решался отрывать её от этого безобидного любования. Когда же он тихонько позвал её, она оторвалась от созерцания с величайшим разочарованием, что не могло скрыться ни за какой ширмой «безразличия», которое она, казалось, очень хотела выставить напоказ. У Коннора сложилось впечатление, что она искренне побаивается своей внутренней чувственности и трогательности, которые, судя по некоторым её высказываниям и взглядам, были неотъемлемой её чертой. Какого же было удивление восьмисотого, когда женщина легко продолжила фразу за ним, будто вовсе ни на что не отвлекалась, а самым внимательным образом слушала его: — Кроме того, мы знаем, что автор дневника напрямую связан с жертвой убийства, — дополнила она, и Коннор понял, насколько обстоятельно она подходит к самоконтролю, что даже в момент некоторого увлечения собственными мыслями и чувствами, она верна работе. Это напомнило ему себя самого, и он в продолжение всей дальнейшей беседы смотрел на сотрудницу ФБР с явным скепсисом. Если быть краткими, профессор Джонатан Хартрайт не мог дать блюстителям закона удовлетворительного объяснения феномену лабиринтов в дневнике девианта. Он только озвучил некоторые теории и догадки своих коллег, рассказал немного о природе обычных лабиринтов в культуре различных стран и народов, объяснил их значение, символизм, причины, почему их наносили на кожу и прочее, что никоим образом не пересекалось с расследованием смерти Ребекки Гонзалес. — Нам бы наведаться к тому человеку, кто занимается частным изучением дневника Руперта... К тому, о котором сказал Хартрайт, — сказала Валентайн, когда они с Коннором сели в машину. — К Уолтеру Андервуду? Но он в отъезде, центр расшифровки не работает, сам владелец эксцентричен и чудаковат в своих повадках, вы же слышали? Профессор Хартрайт сказал, что он редко пользуется телефоном и любит отходить от обычной жизни, срываясь в какое-нибудь путешествие, — напомнил ей восьмисотый. — Хотя контакты мистера Андервуда я взял. Голос Валентайн стал каким-то мечтательным: — Только представь, как это чудесно – взять и просто отправиться в путешествие. Бросить всю работу, оставить телефон, всякую возможность связаться с цивилизацией и броситься в объятия бесконечного мира, природы. Ощутить наконец связь с тем тайным духовным миром, что чувствуется в каждом мановении ветров и шорохе листвы, в каждом солнечном луче, что словно клинок пронзает облака, проливая розовые реки крови на горизонт... — женщина вдруг испуганно поглядела на андроида, в чьих глазах читалось непонимание, и умолкла. Она говорила до ужаса странно и непривычно для Коннора. Её речь была схожа со стихами, во всяком случае, именно так о ней подумал восьмисотый. Он понимал, что она просто предавалась мечтаниям и дала волю своему воображению, но то, насколько красочно это воображение, насколько удивительно её мировоззрение и взгляд на самые простые вещи, смогло удивить даже андроида, отнюдь не мнительное существо. — Я бы, наверное, хотел, — поскорее произнёс он, чтобы избавить её от чувства неловкости, некоего стыда, так внезапно охватившего её из-за её слабости к беседам. — Но я не могу мечтать и представлять что-либо. Валентайн бросила к нему удивлённый взор. — Совсем не можешь? — Нет, я не наделён фантазией, как вы. Я могу понять что-то лишь в том случае, если мне об этом подробно расскажут. Поэтому в разговоре я стараюсь узнавать все возможные детали и постоянно задаю различные вопросы. Видите ли, я не могу понять ни ваших чувств, ни ваших мечт, ни ваших желаний. Говоря «ваших», я имею в виду человеческих. Из-за этого у меня так часто выходят разлады с людьми, из-за этого лейтенант Андерсон считает меня излишне любопытным, несколько бестактным и наивным. И именно поэтому я нуждаюсь в способности считывать физические показатели. Люди очень сложны, особенно, когда ты только машина, — самым спокойным и размеренным тоном объяснял Коннор, посекундно отслеживая, как меняется состояние собеседницы. Валентайн чуть заметно улыбнулась. И опять этот снисходительный взгляд, как на ребёнка. — Это очень занимательно, — задержав взгляд на полупрозрачном диоде голубого цвета, что извечно украшал висок андроида, заметила она. Он был уверен, что она говорит правду, что ей действительно интересно слушать о нём, как об андроиде, что, вероятно, для неё он – нечто из другого мира, нечто, что способно отвлечь её от плохих мыслей с тем же успехом, что и работа... — Почему вы считаете, что сознание важнее чувств? — вдруг спросил он, возвращаясь к короткой беседе прошлого дня. — Потому что осознанность, сознание отвественности способны противостоять эгоизму, — также внезапно ответила Валентайн. Это было странное мгновение, потому что этот разговор выбивался из предыдущей беседы, и Валентайн ответила андроиду почти в то же мгновение, как будто знала, что он спросит, как будто могла угадать его мысли. Оставшуюся дорогу до департамента они не разговаривали.