Месть и Закон

Ричард как обычно подвозил детектива Рида до дома. По пути он остановил машину рядом с аптекой, чтобы купить необходимые медикаменты. Свет уличных фонарей, падая на землю, превращался в желтые блестящие линии, что исполосовали весь тротуар. Ричард пробежался до крыльца аптеки и перешагнул три маленьких ступеньки – он не хотел тратить много времени. Роботизированный голос произнёс «посетитель», старая лампа, покачивающаяся из стороны в сторону, скрипнула пару раз, в нос ударили привычные запахи медикаментов. Такой особый запах, свойственный аптекам и кабинетам для процедур. К прилавку вышла девушка в соответствующей форме, в бело-голубых тонах. На одной из стен назойливо светился голографический плакат – «Киберлайф беспокоится о вашем здоровье!» – гласила надпись над фотографией врача и медицинского андроида, пожимающих друг другу руки с натянутыми радостными улыбками. Вместе с фотографией на плакате размещался список разработанных командой «Киберлайф» препаратов и новость о сотрудничестве компании с хирургическими отделениями в новых больницах, построенных не без помощи компании. Ричард поморщился и спешно оглядел витрины. — Вам что-нибудь подсказать? — уже по привычке спросила девушка и с интересом рассмотрела клиента. Надо сказать, что она была особенно удивлена, увидев перед собой такого необычного гостя. Её сразу захватил взгляд двух красивых серых глаз; у них был тот холодный серый оттенок, что не допускает никаких других переливов, кроме разве что серо-голубого. И она вмиг вспомнила жестокого Волка Ларсена, почувствовала запах морской соли, услышала шум волн и свинцовую серость затянутого тучами неба. Ей вспомнились образы сильных людей, способных совладать с дикой необузданной стихией и ничтожным судном, что бросается от волны к волне, охваченное штормом. В этом странном существе гармоничным образом сочетались аскетичная сухость, чуть ощутимая желчь, поразительная сила, жестокость и каскад самых тонких чувств. В голове мелькнула мысль, что, должно быть, здоровое резвое сердце в сдавленной сухостью груди было способно на нежнейшую привязанность. Девушка не могла не изумиться тому неописуемому вихрю мыслей и чувств, что вызвало в ней появление этого незнакомого «морского дьявола». Обычно в аптеку приходили старики или беспокойные матери, большой редкостью было увидеть здесь молодого человека приятной и в то же время необычной наружности: правильность и острота форм захватывала воображение, это хищное направление скул, что тянулись вдоль бледного и худого лица, захватывало. В движениях его была пластичность, но в то же время сдержанность, и девушка сразу уловила дух противоречия, которым жило это создание. Только сейчас она обратила внимание на пиджак андроида и осознала, что её восхищённое воображение столкнулось с совершенно иным существом из совершенно иного мира. Но вот странность – он не был похож на машин, которых она ежедневно наблюдала на улице, в институте, в аптеке и в транспорте, нет, ей представлялось, что какой-то злой гений заключил живую и мыслящую душу в тело робота. Бесконечную вереницу её сумбурных мыслей прервал звучный голос андроида, тот, казалось, разошёлся мягкой волной по всей аптеке и, соединившись в одну линию, превратился в ещё более приятное слуху звучание: — Нет, мне нужны все эти препараты, — холодно ответил Ричард и протянул девушке листок со списком. Андроид невольно обратил внимание на глазной протез девушки. Он не имел привычного белого яблока, радужки и зрачка, скорее напоминал лишённый скина глаз андроида, чёрное ядро с небольшим светло-голубым светящимся кольцом в середине. Это кольцо чувствительно к свету и цветам, оно не даёт полноценной картины, но способно передавать мозгу частичные очертания увиденного. Глубокие шрамы, тянущиеся от глаза подобием рек, значительно портили лицо. Девушка ознакомилась со списком и стала собирать препараты. — Будете бороться с зависимостью владельца? — невзначай спросила она (Ричард подделал подпись врача, чтобы лекарства продали). Андроид посмотрел на неё бесчувственно. — Да, — коротко ответил он и заметил у девушки ещё протезы – обеих кистей. Белые кисти состояли из множества щитков качественного пластика – на внешней и внутренней стороне ладоней, а пальцы были совсем, как у кукол, шарнирные, с золотистыми железными деталями внутри. — Это всё, — сказала Кларисса (программа девятисотого идентифицировала личность девушки) и сложила несколько коробочек с лекарствами в пакет. — С вас 74 доллара, можете оплатить через табло, — она указала Ричарду на небольшой экран, встроенный в прилавок. Ричарду необходимо было приложить руку, чтобы деньги прошли. Он коснулся гладкой поверхности планшета, но плата не прошла. Кларисса внимательно наблюдала за ним. — О! Вот дурацкая штука... Техника старая, извините. Лучше снять перчатку, тогда точно сработает, — объяснила она, махнув на табло рукой и беззаботно улыбнувшись. Девятисотый бросил к ней взгляд светло-серых глаз и нахмурился – он никогда не снимал перчаток в присутствии незнакомых людей, ведь кисти были изуродованы ожогами и выглядели просто отвратительно. А для Ричарда его внешность с некоторых пор и без того стала предметом ненависти. Он с тяжестью перевёл взгляд на свою руку – делать было нечего, налички с собой он не брал. Кончиками пальцев подцепил перчатку и медленно стянул с руки, как-то незаметно для себя зажмурив глаза, как ребёнок, когда в одно и тоже время боится и жутко стесняется. Вот они... ужасные, изборожденные кислотой железные пальцы... Кларисса глядела на своего ночного гостя не без любопытства. Ей был очень знаком этот стыд и страх за изъяны собственной внешности, хотя она и была удивлена тем, что подобные вещи хоть сколько-нибудь могут беспокоить андроида. — Это вовсе не ужасно, — тихонечко произнесла она и доброжелательно улыбнулась, — у меня вот тоже есть шрамы и... — И это всегда будет отталкивать, потому что это отвратительно, — резко выпалил Ричард, прижал руку к планшету, с небрежностью схватил пакет и как можно скорее покинул аптеку. Выскочив на улицу, он чуть не поскользнулся на мокрой ступеньке, наступил в лужу и, тяжело дыша, натянул на руку перчатку. Прилив ненависти и гнева переполнил всё его существо. Он проклинал работающую там девушку. — Некомпетентная идиотка... мерзость, — прошипел андроид, усаживаясь за руль машины и бросая пакет с препаратами на заднее сидение. — Эй, ты чего? — ошарашено спрашивал Гэвин, уже как четверть часа слюнявивший стекло машины, проснувшийся от хлопка двери и нахохлившийся спросонья. — Да ничего, — грубо ответил Ричард и завёл машину. Они не говорили вплоть до расставания, да и тогда Ричард сказал исключительно сухое «до завтра» и тут же прыгнул в машину, будто дома его ждали неотложные дела. Хотя Гэвин знал, что это не так. И он, конечно, был прав. Жизнь Ричарда заканчивалась в тот самый момент, как он переступал порог своего временного жилища. Здесь работа и размышления о расследовании. Если то состояние, в котором он пребывал последнюю пару недель, можно было назвать жизнью, то это можно было только благодаря напарнику. Вся способность испытывать счастье для Ричарда заключалась теперь в счастье друга. Гэвин говорил о Мэри Аддерли, говорил с любовью, с нескрываемой привязанностью и восхищением. Он прямо весь сиял, рассказывая о совместно проведённых выходных. И Ричард жил этим. Жил осознанием счастья единственного дорогого человека. Он старался сделать всё, чтобы напарник наконец забыл о губительных привычках, чтобы ничто не помешало его будущей семье, чтобы жизнь эта была долгой и здоровой. Сам андроид ничего не рассказывал. Жизнь его была окончена, он знал это. Знал, что единственное, что удерживает его, это привязанность к напарнику. И так изо дня в день, так тянулись недели.

* * *

Ричард всю ночь просидел на одном единственном стуле, что нашёл в заброшенном доме, из которого сделал собственное жильё. Просидел он так перед фотографиями тела Гонзалес и фотографиями лабиринтов, думая о том, что же произошло в ту злосчастную ночь. Расследование, конечно, было занятием его коллег, а свою работу он уже выполнил, но его не оставляли всяческие сомнения по этому делу. Например, почему убийца использовал нить шелкопряда, чтобы зашить рот жертве? Почему не обычные нитки из магазина? Он боялся остаться на записях камер наблюдения? Ричард закинул одну ногу на другую и запрокинул голову, устремляя взгляд к осыпающемуся голому серому потолку, с которого свисала лампа на батарейках. Он купил её, чтобы не чувствовать себя совсем оторванным от цивилизованной жизни, к которой успел привыкнуть за два года жизни в дорогих апартаментах Эмми Марстон в «Обсидиане». Почему убийца выбрал именно члена сообщества «Белый мотылёк»? У него какая-то личная обида? Он любил эту девушку и ревновал её к Руперту? Или так он хотел навредить самому Руперту? Тогда зачем нужны эти лабиринты? Ричард потёр сверкающие в полутёмной комнате серые глаза и устало вздохнул. — Где те прекрасные деньки... — прошептал он и опустил взгляд к маленькому деревянному кейсу, стоявшему в углу комнаты. Там, в этом кейсе были сложены медные пластинки и разные принадлежности для гравюры по меди, что подарила ему она в их первое Рождество. Сильное болезненное чувство сковало его грудь и вызвало злость. Злость, с которой он не мог более справится, и которая переполняла его, превращаясь в желчь. Эта желчь изливалась на всех, кто хоть немного касался его мира, мира его воспоминаний и утраченного счастья. Он вспомнил про девушку в аптеке. Наверное, грубо было вот так ответить ей? Впрочем, он был так зол теперь, что не чувствовал никакой вины и не сомневался в своей правоте. Он слишком хорошо знал людей, чтобы понимать, что для них он и эта девушка – не более, чем тщедушные одинокие создания, и одинокие оттого, что безобразны собою. Зачем внушать себе, что шрамы ни что-то отвратительное, если это действительно так? Зачем селить в себе надежду? Чтобы потом мучаться от непонимания, в чём причина одиночества? Ни в уродстве ли? В голове тут же пронеслись воспоминания о том дне, когда он совсем доверился ей, когда открылся, когда готов был дать всё, когда осознал, что поступал неправильно, когда нашёл правильный путь... Голоса зашептали, они корили его за стремление к истине, за стремление к правильному выбору. Если бы он не прислушался к совести, если бы не решил измениться к лучшему, Рейчел бы не ушла, а если бы и ушла, её можно было бы вернуть. Они говорили ему, что он слаб, что именно из-за его внутренней слабости он потерял всё. Все четыре голоса тех самых незнакомцев создавали голограммы воспоминаний, рисовали лица и голоса. Кричащие голоса. Злые голоса. Ричард злобно прошипел что-то невнятное и закрыл лицо руками. Диод мерцал красным, по белой щеке прокатилась слеза и рухнула в ковёр пыли, впитавшись в бетонный пол. Он жалобно еле слышно застонал и согнулся, сведённый судорогой. Сбои программ не прекращались, и как только он давал слабину и поддавался печальным раздумьям, с ним случались приступы болезненного оцепенения, которое он испытал однажды в апартаментах, когда Рейчел скрылась за дверью, когда оставила его одного. И потом ещё то, что сделала с ним Эмми... При всей своей надменности, он чувствовал себя униженным, чувствовал свою ничтожность, слабость. Он злился, что не смог сказать нет, что не смог противостоять ей, что повиновался, что исполнил приказание, что сам позволил ей надругаться над собою. И его бесконечно преследовали голоса, они продолжали шептать ему жестокие, омерзительные вещи, они взывали к его хищническим повадкам, требовали выплеснуть энергию, они говорили с ним без умолку, насмехались над ним, строили всяческие иллюзии, обращали его к прошлому и вводили в состояние беспрерывного ужаса. Они – четыре программы, что жили в его системе. Он шумно дышал, поминутно охватываемый гневом и страхом, и не мог понять, за что это случилось с ним? Почему никто не защитил его в тот момент? Почему никого не оказалось рядом? И теперь он был совсем один, и теперь он был вынужден терпеть одиночество и тоску по ней, когда она была так близко. Его глаза поднялись к углу комнаты. Рейчел глядела на него с презрением. Её голографическая копия медленно приближалась, заставляя сердце андроида колотиться в бешеном ритме. Ричард попытался закрыть глаза руками, чтобы не видеть её взгляда, чтобы не видеть отвращения на любимом лице, но её блестящие глаза смотрели на него из темноты собственного разума. — Уходи, пожалуйста, оставь меня, оставь меня одного, — в безумстве шептал андроид, сжимаясь на стуле. — Ты и так один, забыл? Эй, — скопление света в виде обожаемой им девушки подняло его подбородок и направило к себе, — Зачем обманывать себя, эти голоса преследуют твой разум давно, они – единственное, что у тебя осталось, м? Ты безумен и безобразен собой, ты обречён на одиночество. Зрительная иллюзия растворилась в воздухе. За окном светало. Белый свет проник в комнату через стекло старого окна и ослепил андроида. Ричард нервно оглянулся к окну и взглянул на небо, шёл густой снег, всё было невероятно белым, будто облаченным в белоснежный атлас. Время было уже около восьми, ему нужно было ехать за Ридом. Мысли о напарнике немного успокоили и взбодрили его: сегодня первый день, когда он поставит Гэвина на путь излечения от его зависимости, сделает его будущую жизнь лучше. Хотел ли он этого только из-за привязанности к другу? Не совсем. Беседуя с Гэвином о его жизни и жизни Мэри Аддерли, девятисотый погружался в их мир, забывая о своём, и проживал ту счастливую жизнь, полную любви, которой не было и не могло уже быть у него самого. Жить жизнью напарника стало избавлением от окончательного... быть может, сумасшествия? Андроид потушил мерцающую лампочку на батарейках, огляделся, ведомый страхом. «Ты здесь один, это только галлюцинация, галлюцинация из-за сбоев программ, нет никаких голосов, программы – не живые, это только код, только код...» Он жил на пустынной и заброшенной улице Копленд, где все дома были оставлены их жильцами, где часть домов была сожжена, часть разрушена, и только изредка проезжали одинокие, по ошибке оказавшиеся здесь машины. На улице было холодно. Утренний белый свет покрывал заснеженные дороги и крыши домов, но совсем бережно, не превращая тоненький слой снега в кристальные лужи. Ричард прошёл в гараж, где прятал свою машину, завёл двигатель, и зажал педаль газа. Машина с приятным визгом выскочила на дорогу и понеслась в сторону центра, к Джефферсон авеню. Напарник как обычно ждал у своего дома. Вокруг как обычно облако дыма. Как обычно одет не по погоде и как обычно протоптал уже сотый круг, чтобы согреться. На лице девятисотого возникла еле заметная искренняя улыбка. Гэвин оживился, заметив спасительный чёрный Додж, торопливо найдя урну, швырнул туда сигарету и подошёл к машине. Ричард облокотился о капот и скрестил руки на груди. — А ну-ка, попробуй угадать, где я провёл ночь? — с озорной интонацией сказал Рид. — Надеюсь, что не под бильярдным столом в каком-нибудь прокуренном клубе? — весело спрашивал андроид, сверкая серыми глазами. Гэвин нахмурился. — Нет, мам, — саркастично отрезал он. — Вчера вечером Мэри позвонила... — начал он загадочно. — Ну, не тяни черта за... — Там у неё что-то с кухонной раковиной стряслось, попросила помочь. — Помог? — Едва ли, какой из меня сантехник, ну? Зато чай, все дела... — гордо проговорил Рид. — Да я уверен, что с раковиной там всё нормально было, женщины... Ричард усмехнулся. — Я понял, и как? Напарник отвёл лукавый взгляд в сторону. — Давай уже, если начал, хвастайся, — снисходительно заявил девятисотый и посмотрел на Рида, как на ребёнка. — Да я до сих пор отхожу, это я себе всё лёгкие скурю, если так каждый раз будет... — сказал Гэвин с округлившимися глазами. — Всё так плохо? — удивлённо спросил Ричард. — Хорошо! Слишком хорошо. Чёрт, если бы я знал, что это вот так вот всё, когда... ну... — Когда любишь, — подсказал андроид. — Да! — восхищённо воскликнул Рид, — Когда любишь, всё иначе... Я надеюсь, что в ближайшее время у неё ещё что-нибудь сломается... Ричард закатил глаза. — О! Я вижу зависть в этих глазах, — смеясь, заметил Рид и толкнул напарника в плечо. — Да найдёшь ты ещё любовь всей своей жизни и все дела... — Я почти два года думал, что нашёл, — переменившимся голосом сказал девятисотый, взгляд его заметно потемнел, улыбка исчезла. Рид потупил взгляд и спрятал руки в карманы. — Знаешь, — он взглянул на друга добрым взглядом и утешительно хлопнул его по плечу, — иные живут в браке 20 лет и, несмотря на ребёнка, расходятся. Может, оно и к лучшему? Мой отец нашёл счастье даже тогда, когда, казалось, его быть не могло, и сейчас... разве он не счастливейший человек из всех? Ричард поднял глаза к небу, сейчас он как никогда ранее ощущал тяжесть хранимой им тайны. Напарник просто не знает, что ему пришлось пережить после их разговора о Рейчел и об их внезапном расставании. Ричард промолчал и покачал головой. Гэвин только вздохнул – наверное, в глубине души он понимал, что с девятисотым произошло что-то очень плохое. Знал, что когда напарник вернулся в апартаменты после их разговора о Рейчел, произошло что-то ещё, и что об этом Ричард так упорно молчит. А что Рид мог сделать? Его механический товарищ раздражался от любой мелочи и порой казался действительно устрашающим, Гэвин не хотел бередить старые раны и рыться в том, что могло вновь взбесить андроида. Они сели в машину. — Слушай... Ты мне никогда не рассказывал, что было после нашего разговора на площадке... Помнишь, когда ты пришёл? Девятисотый вздрогнул и повернулся к напарнику. — Мы поговорили, и я вернулся в апартаменты, — объяснил он. — Это я понял... А что потом? Что тебе сказала твоя эта... хозяйка? — Она мне не хозяйка! — резко выкрикнул андроид, и взгляд его вспыхнул. Он судорожно взялся за руль и стал выводить машину с парковки. Машина так внезапно дернулась с места, что Гэвин облился кофе. — Полегче! Чёрт... Да что с тобой? — раздражённо сказал он, чувствуя, что на коже останется ожог. Ричард, заметив это, быстро пришёл в себя и остановил машину. — Прости, — виновато произнёс он и протянул напарнику тряпку. — Ты в норме? Какой-то ты нервный, и вчера тоже как ошпаренный из аптеки вылетел... — говорил Рид, вытирая образовавшееся пятно. — Ничего не произошло. Я вернулся в апартаменты, Эмми сказала мне, что нужно было помириться с Рейчел, что это неправильно – взять и бросить всё, что между нами было. Её слова подействовали на меня, я немного... впал в отчаяние, наверное, и решил покончить... — Ричард произносил это быстро, каждое слово слетало отчётливо, словно чеканка монет, пока он искал в аптечке что-нибудь от ожогов. — Покончить с собой? — договорил за него Гэвин. Ричард поднял глаза и протянул ему мазь. — Вроде того, — произнёс он. — И это всё? — Это всё, — коротко бросил девятисотый и через силу выдавил улыбку.