* * *
Валентайн обнаружила Коннора за беседой с лейтенантом Андерсоном и ждала за своим столом часа, когда напарники договорят. Лейтенант Андерсон наконец поднялся со своего места, сказал Коннору: «Ну, значит так тому и быть, твоя взяла, поставлю на Массачусетс», – и размеренным шагом отправился в кафетерий за новой порцией пончиков и кофе. Андроид же удостоверился в идеальном состоянии своего внешнего вида, глядя в очертания отражения на пластиковой доске с заметками, и покрутил головой, как раз встретившись взглядом с Валентайн. Та быстро поднялась с места, Коннор тоже инстинктивно поднялся, ибо её обеспокоенный вид и встревоженные взгляды замечал уже неоднократно в продолжение всей беседы с лейтенантом. Сотрудница ФБР осведомилась, нет ли в департаменте места, где бы их разговор не мог быть услышан. Восьмисотый рассказал ей о маленьком заднем дворике, куда сотрудники полиции обычно выходили покурить, и что, вероятно, сейчас, в довольно поздний час, дворик пустует. Женщина удовлетворительно кивнула и спросила у него пару минут для крайне (она сделала акцент на этом слове) важного разговора. Дворик, куда вела дверь в конце одного из боковых коридоров департамента, представлял собой огороженный участок земли с обратной стороны здания. В самой середине, сквозь брусчатку, пробивалось искривлённое природой дерево сирени, под которым стояла лавочка. Дворик и вправду пустовал, кроме того, из освещения тут был только свет от окон департамента и соседних зданий. Валентайн жадно вдохнула прохладный, всё ещё зимний воздух и прошла к лавочке. Тут она резко остановилась и так замерла в нерешительности. Коннор начинал подозревать что-то неладное. Он быстро сообразил, что из всего коллектива в департаменте он оказался ближе всех к Валентайн и, очевидно, пользовался толикой её доверия. — У вас что-то случилось? — начал восьмисотый. — Нет, не у меня, — вполголоса произнесла Валентайн и тут же переменила выражение лица, оно стало крайне виноватым. — Ты же не считаешь, что я здесь с каким-то злым умыслом, правда? — с волнением спросила она. — Отнюдь, кто вам такое сказал? — Коннор по-настоящему удивился. — Никто, нет, но я просто хочу донести до тебя, что я вовсе не намеренно... Это рабочая привычка, — перебирала она слова, сильно хмурясь. — Да что же вас так встревожило? — Я стала свидетельницей не совсем понятного мне разговора... — Валентайн говорила уже совсем тихо, поэтому Коннору пришлось подойти ближе. — Дело в том, что сегодня днём я заметила того андроида, который похож на тебя... — А, это Ричард, должно быть, — подхватил Коннор и всё в нем мгновенно успокоилось. Ну что такого могло быть связано с Ричардом? — Да... Ричард, — как-то вдумчиво произнесла она. — Он вышел из западного крыла и, немного побродив по центральному залу, сел на место детектива Рида, видимо, он ждал его. Знаешь, я ведь не видела его раньше, но слышала о нём от коллег, и я стала наблюдать за ним... Думаю, что это профессиональное, понимаешь? — она говорила так, словно пыталась оправдаться. Коннор изобразил миролюбивую улыбку и легонько коснулся женского плеча – ещё один метод временного сближения. Он часто применял его во время допросов или переговоров, но на этот раз скорее из личного побуждения, не чтобы расположить к откровению, а чтобы успокоить, как друга. — Вам не о чем беспокоиться, мэм, я внимательно слушаю, — он сделал паузу. — Может быть, мы присядем? — Нет, я хочу как можно быстрее разобраться с этим, — серьёзно ответила она. Удивительно, что ничего в ней не дрогнуло и ничего не изменилось в неприятельском выражении, когда он коснулся её. Она вновь заговорила: — Мне показалось, что кто-то или что-то в восточном коридоре привлекло его внимание, он вскочил с кресла и быстро прошёл туда. Я заметила рыжеволосую девушку, кажется, она работает в лаборатории... — Это Рейчел Рид, она сестра детектива Рида. — Да? — Валентайн ещё больше напряглась. — Они совсем непохожи. — Они сводные. — Ясно. Так вот, Ричард догнал её. Он был взволнован, я видела это, я уверена. Коннор снисходительно улыбнулся и замотал головой. — Но, мисс Валентайн, поймите, андроиды не испытывают чувств, они не могут переживать волнение... — Ты не испытываешь, — резко прервала она, — а он... Кто знает? Я видела это. Восьмисотый начинал думать, что коллега просто издевается над ним, смеётся над его отзывчивостью. — Позвольте заметить, что это не смешно... — Похоже, что мне весело? — вдруг спросила она и взглянула на восьмисотого мрачно. — Они говорили. Я не могла их слышать, но... я могла их прочесть, одна моя родственница вынудила меня обучиться чтению по губам, и до сих пор я это практикую, — быстро объясняла Валентайн. — Коннор, я задам тебе один весьма странный вопрос, но только ответь на него вразумительно, как если бы это могло бы быть правдой, ладно? — Знаете, если бы я мог испугаться, вы бы непременно испугали меня своей таинственностью, агент Валентайн. — Пожалуйста, выслушай меня, — с каким-то отчаянием в голосе сказала Валентайн. Казалось, она не могла найти себе места. В её лице была и хмурость, и решительность, и полная серьезность, отчасти даже излишняя. Вместе с тем, она до сих пор боялась, что он истолкует её назначение в департамент с целью слежки за сотрудниками полиции. Она вернулась к скамейке и аккуратно села на самый краешек. Коннор сел рядом. — Ладно, — спокойно сказал он, — я слушаю. — Коннор, может ли андроид, будучи не девиантом, иметь романтические отношения с человеком? Восьмисотый нахмурился ещё больше, но на этот раз не решился спрашивать. — Насколько они будут соответствовать понятию «романтические», мне знать не дано, но подобие отношений... Да, вполне, некоторые андроиды имеют соответсвующие функции и программу, кроме того, необходимые для полного соответствия людям биокомпоненты, — просто говорил он. Сотрудница ФБР вперила глаза в пол. — А зачем ему это? — В том то и дело, что незачем. Мы независимы от физических удовольствий, своих целей не имеем, чувства не испытываем. — Значит... Если андроид по собственной воле вступает в отношения с человеком... а затем... — она сделала паузу. — После, положим, расставания испытывает злость и тоску... он?.. — Девиант, несомненно, — быстро ответил Коннор. — Только вот я совсем не понимаю, каким образом ваши вопросы относятся к Ричарду и мисс Рид? — без всякого подозрения говорил он. — Коннор, — прошептала Валентайн немного испуганно, её глаза впились в глаза андроида, — Ричард – девиант. Диод на виске Коннора замерцал красным, Коннор прищурился. — Вы хоть понимаете, что говорите? — совершенно холодно произнёс он. — Вы обвиняете служебного андроида, работающего в полицейском департаменте Детройта уже полтора года, в том, что он дефектен. В том, что крайне важная, секретная информация доступна девиантной машине, что такая неуравновешенная машина находится на расстоянии вытянутой руки от оружия, и что эта самая машина состоит в отношениях с... человеком? — Состоял с сестрой детектива... Но я не утверждаю, я только предполагаю, исходя из того, что я различила в их беседе. Коннор, я прошу тебя, за эти пару дней я убедилась в том, что могу доверить тебе некоторые вещи, и я... — женщина сделала усилие над собой, выдохнула и посмотрела в глаза андроида уже более уверенно. — Понаблюдай за ним, и если заметишь что-то странное, что несвойственно обычным машинам... Восьмисотый стал олицетворением своего истинного облика — хладнокровного представителя закона, что верен ему и только ему, и целью своего существования считает его исполнение. — Вы можете положиться на меня, — уверенно сказал он. Валентайн облегчённо вздохнула и прошептала тихое «спасибо». Они вернулись в зал департамента, а затем попрощались и каждый направился по своим делам. Рабочий день был окончен.* * *
С того разговора утекло много дней. Расследование почти не двигалось. Коннор становился всё более встревоженным тем, что ему поведала Валентайн. Он стал прислушиваться к окружающим его людям, силился услышать каждый сторонний разговор, следил за детективом Ридом и, конечно, за Ричардом. И чем больше усилий он прилагал, чтобы обнаружить нечто необычное в его поведении, тем больше он замечал. Замечал и ужасался: было в девятисотом то, чего он будто бы никогда и не видел ранее и что не замечали другие сотрудники полиции. Ведь он был в точности, как человек! Он вёл себя слишком по-человечьи: он шутил, смеялся, раздражался, мог прикрикнуть на кого-нибудь, мог выразить негодование или напрямую заявить о некомпетентности того или иного сотрудника (что недопустимо для андроида, поскольку андроид – слуга человека), но самое главное... Лейтенант Андерсон однажды сказал Коннору, что все попадаются на мелочах, на самых простых и оттого неприметных вещах, вроде повадок. И действительно, каждое движение Ричарда, каждый жест, эмоция, взгляд... это было слишком реалистично. Это невозможно было изобразить, это нужно было переживать по-настоящему. Но какими бы ни были догадки Коннора, он не мог заявить о них никому, кроме мисс Валентайн. С ней они часто обсуждали это обстоятельство совсем поздним вечером, когда департамент пустел. Валентайн и так всегда оставалась работать допоздна – разгребала заброшенные дела и старалась занять себя ими, а Коннор иногда помогал ей в этом. А потом такие дни повторялись всё чаще, и восьмисотый задерживался не столько ради работы, сколько ради новой знакомой. Не сказать, что у них было время для бесед, совсем нет. Но порой они могли немного о чём-то поговорить. В основном это касалось взаимоотношений с коллегами. Сотрудница ФБР рассказывала совсем мало, она только признавалась, что так и не смогла заручиться чьей-либо дружбой. Коннор мельком говорил о детективе Риде и об их холодной войне, упоминал Ричарда и его странное поведение, но больше всего и с каким-то особенным выражением он говорил о лейтенанте Андерсоне. Ему было что рассказать, на самом деле. Интересные расследования, их методики, беседы с Хэнком о чём-то неважном, вечера в баре Джимми, долгие партии в шахматы, ставки и просмотр различных соревнований и ещё много всего. А потом он рассказал женщине про его знакомство с младшей сестрой детектива Рида, с Рейчел. Валентайн на тот момент уже была знакома с девушкой (они пересекались в лаборатории и в зале департамента) и честно призналась, что у неё Рейчел вызвала очень неоднозначные чувства. «В ней есть что-то странное, какая-то неоправданная весёлость и лёгкость, и держится она слишком самолюбиво», — сказала о ней сотрудница ФБР. Тогда Коннор и рассказал про непонятное ему внимание со стороны «подруги». — Видите ли, она делала очень неоднозначные намёки, которые впоследствии мне разъяснял лейтенант Андерсон. Она выпрашивала встречи, рассказывала о себе, о брате, о каком-то неудавшемся романе... Не знаю, как в её голове укладывалась мысль, что я могу ответить на все её знаки внимания и эту детскую игривость. На такое поведётся разве что такой же ребёнок. Но это всё, если бы я был человеком, а ведь я ещё и андроид, и как она могла подумать о таком?.. — рассказывал он однажды, рассуждая о влюблённости девушки. Хорошо, что все чувства Рейчел были мимолётным увлечением, и через некоторое время общения с Коннором она оставила все попытки расположить его к себе и обращалась к нему только изредка, когда за советом, когда за дружеской просьбой. Тогда Коннору стало гораздо легче воспринимать её, потому что он более не ощущал этого внимательного и жадного взгляда двух больших глаз, что следили за ним в течение недели. Валентайн выслушала его с интересом. Она начинала догадываться о чём-то, Коннор это явно видел, но не решался спрашивать, и она однажды заговорила об этом сама: — Помнишь, ты сказал, что Рейчел проявляла к тебе странное внимание? — начала она, и к ней вернулась та мрачная таинственность, коей она была охвачена в злополучную ночь страшного подозрения девиации Ричарда. — Ты не думал, что причина тому - сходство с Ричардом? Коннор задумался. — Но мне казалось, что мы сильно различаемся. — Я имею в виду внешнее сходство... Ваш облик, рост, сложение, лицо, — объяснила Валентайн. — Я всё думала о том их разговоре. Если они действительно когда-то были любовниками, а потом расстались, Рейчел могла... Она молода, это свойственно девушкам её возраста, да и с её впечатлительностью... Она могла рассмотреть в тебе его и попытаться вернуть былое, но не с ним, а с тобой. Восьмисотый прищурился и изобразил неприятие. — Но ведь я только андроид, — наивно произнёс он. — Но для неё и Ричард был только лишь андроидом, может, он и не говорил ей, что он девиант? — Давайте не будем загадывать, — предостерегал Коннор. — Мы не можем быть уверены в том, что это правда, это только предположение, вы сами мне тогда сказали. Валентайн покачала головой. — Но ты же сам видел... — сказала она с некоторой мольбой. — Я знаю, знаю, но мы не должны торопиться с выводами, это никогда не приводит к хорошим последствиям, будем последовательны и осторожны, хорошо? Сотрудница ФБР задержала на восьмисотом проницательный взгляд и сдалась, она понимающе кивнула. — Да, ты прав, не стоит спешить, — её голос стал каким-то необыкновенно мелодичным, система восьмисотого разбирала его звучание в графическую волну, колебания которой представляли собой повышение и понижение тонов. — Я хочу немного проветриться, выйдем? Они вышли на задний дворик департамента и сели на скамью под сиреневым деревом. — Скажи, Коннор, ты не знаешь, почему Элайджа Камски покинул Киберлайф, своё главное творение, буквально золотую реку? Меня всегда очень интересовал этот вопрос. Коннор оживился. — Понимаю, он многих интересовал. Я могу сказать лишь то, что думаю сам, если вам, конечно, интересно. — Да, очень, — мысленно сотрудница ФБР уже ни раз призналась себе в том, что Коннор вполне себе занимательный собеседник и что его речь, его образ мыслей и само мышление ничем не уступают человеческим, но, быть может, даже наоборот, являются куда более необычными, редкими. — Я думаю, что мир коммерции делится на два других мира: мир "творцов" и мир бизнесменов. Мистер Камски и его команда относились к первому, а вот совет директоров компании – ко второму. Вы, наверное, знаете, что мистер Камски не единственный владел компанией, а пользовался деньгами своих партнёров, которым принадлежали акции Киберлайф. Им же творец нужен был лишь до тех пор, пока CL не превратится в идеально работающий механизм, за которым достаточно будет лишь присматривать и вливать бюджет. Так и произошло к 2028 году, когда мистер Камски покинул компанию. Дело в идеалах, в целях и принципах. Бизнес вытесняет всякое творчество, я думаю, а мистер Камски хотел сотворить... — Новую расу, — закончила за Коннора женщина и изумлённо посмотрела на него. — Но как ты... с чего ты это взял? — Девиация, — тихо сказал Коннор. — За два года моих наблюдений я стал понимать, что она является неотъемлемой частью базовой программы первых андроидов, а ведь с того самого момента её основу не меняли и изначальный код использовали для всех. Этот код был написан кем-то из членов команды Камски, кем-то из его единомышленников, правда, я не знаю кем. Мистер Камски в 2038 году, когда мы с лейтенантом Андерсоном приезжали к нему, сказал мне, что он всегда оставляет в своих программах лазейки. Я понял только потом. Девиация была предусмотрена, я полагаю, что единомышленники мистера Камски догадывались о скорой своей судьбе и приняли меры. Андроиды были не просто коммерческим проектом, они были совершенной идеей, что попала в руки олигархов. — А Камски не мог позволить, чтобы годы его работы и его собственных созданий загубила жажда наживы... — произнесла Валентайн. — Поразительно! — воскликнула она и откинулась на спинку скамьи, впирая глаза в небо, что было открыто им на заднем дворике департамента. Она, восхищенная чередой сложных мыслей андроида, жадно вдыхала приятный свежий воздух, что мало помалу наполнялся новыми ароматами, ароматами рождающейся жизни, цветения. Запутанные ветви сирени над её головой были покрыты молоденькими почками, что степенно набухали и лопались, и источали сладковатых запах зелени. Светлые глаза медленно обратились к чёрному небу, где еле виднелись звёзды – гигантские светила, что пали в лучах глянцевых небоскрёбов, вырывающихся из земли Детройта. — Вы поедете домой? — спросил Коннор. Это был самый обычный его вопрос, потому что иногда Валентайн не ночевала. То есть, она вообще не спала и проводила всю ночь в департаменте за работой или беседами с ним. — Нет, сегодня нет, — ответила женщина и немного поёжилась от разыгравшегося ночного ветерка. — Не будете спать всю ночь? Валентайн устало вздохнула. — Всё так, — коротко отозвалась она. — И вы делаете это намеренно, зная, что это сильно вредит вашему организму? Как-то Коннор говорил с напарником на тему вредных привычек, и лейтенант ответил, что специально медленно себя убивает. Коннор хорошо это запомнил, это показалось ему таким странным и нерациональным, но таким по-человечески обычным. Сотрудница ФБР нахмурилась: ответы непременно навредят её карьере — в ФБР были довольно строгие правила, и малейшее отклонение от параметров состояния сотрудника грозило увольнением. — С чего бы мне делать это намеренно? — вопросом на вопрос отвечала она. — В моём недолгом существовании был один наглядный пример такого саморазрушения. Валентайн вздрогнула. — Ты забываешься, — строго возразила она, и без того мрачные глаза тотчас наполнились невиданным гневом, перемешанным со страхом и ещё одним чувством, которого молодая женщина раньше не испытывала и вряд ли могла объяснить. И как ночной туман окутывает сонный лес, так и неизвестный мрак окутал все её мысли, отбрасывая на побелевшее лицо ненависть к проницательности андроида. Но Коннор не отступил перед этим озлобившимся выражением. Нет, восьмисотый смотрел на женщину своим обычно ясным и чистым взором, не отводя тёмных глаз ни на секунду. Взор его проникал до самой человеческой души, и как жемчужный луч полумесяца, рассекал ночной туман, освещая ещё тёплую землю лёгкой надеждой на перемены. Во всяком случае, именно так всё это рисовалось в голове женщины. Валентайн содрогнулась, он словно говорил с ней одними только глазами. Словно её душа могла быть подвластна не только удушающему отчаянию и горю, но и светлой надежде, не столь ощутимой как безысходность, но столь чистой, свежей, что её можно было вдохнуть вместе с приближающейся весной. Молодая женщина ощутила, как волны гнева и страха разбиваются о крепкие утёсы, имя которым было – милосердие. И в голове её возникла ненавязчивая мысль о том, что впервые за долгое время кто-то проявляет к ней совершенно добрые чувства, возможно даже, заботу. И так сильно эта мысль взбудоражила её сознание, что потемневшие её глаза стали почти стеклянными, достаточно было только одного взмаха ресниц, чтобы по её бледным щекам потекли слёзы. Счастья ли, горечи, страдания? Она не знала. Знала только то, что впервые с ней происходило подобное. Впервые она чувствовала себя человеком, достойным хотя бы капли доброты, хотя бы в смотрящих на неё глазах. Кто-то пытался понять её, пытался помочь. Искреннее желание помочь. Женщина, словно загипнотизированная этим целебным взором, исходящим от восьмисотого, слабым голосом произнесла: — У меня очень плохой сон, меня постоянно мучает бессонница, а в те моменты, когда все-таки удаётся сомкнуть глаза, я… — она тяжело сглотнула, всё ещё пытаясь сдержать тяготящие веки слёзы. — Должно быть, для вашей бессонницы есть причины? — не взирая на ещё секунду назад пробудившейся в женщине гнев, спрашивал Коннор. Валентайн задрожала почти всем телом, теперь тяжёлая слеза прокатилась по красноватому желобу идущему от уголка глаза, и спала на покрасневшие губы. Взгляд её утопал в невидимой бездне скрытых воспоминаний, и глубокая печаль топила всякую мысль о счастье. Сотрудница ФБР быстро коснулась собственной щеки, стирая мокрый след от слезинки, изобразила притворную улыбку, совсем лёгкую и всё же, несмотря на все старания, печальную. Коннор просмотрел её физические показатели. — Вам сейчас грустно? — бесчувственно спросил он и накренил голову, следя за спадающей с её острого подбородка слезой — столько показателей и все они неоднозначны. Он никогда раньше не сталкивался с такой вспышкой чувств, с таким богатым разнообразием. Что она испытывала и о чём думала? Это было слишком сложно для обычной машины. Валентайн взглянула на него удивлённо. «Конечно, он же говорил, что не понимает человеческих чувств, пока ему не объяснить... Как глупо», — подумала она и закивала головой. — Почему вам грустно? — Потому что твои вопросы заставляют меня вспоминать то и думать о том, о чем я не хочу думать. — Простите меня, я не хотел навредить, — мягко сказал он и внимательно посмотрел на женщину, что совсем поникла. Ответа не последовало, молодая женщина только подняла на андроида уставший взгляд, затем облокотилась на спинку лавочки, и её глаза обратились к тёмному небу, пестрившему теперь серыми облаками, уносимыми быстрым ветром. Восьмисотый, храня молчание, сначала поглядел на Валентайн, а потом, как и она, отклонился на деревянную спинку, запрокидывая голову назад, чтобы сквозь ветви видеть ночное небо. — Как думаешь, это Руперт убил Ребекку? — прошептала Валентайн, словно боясь нарушить воцарившуюся идиллию. — Мы же выяснили, что время его визита не совпадает. Впрочем, если это какая-то неполадка с камерами видеонаблюдения, то, возможно, это он. По неизвестной мне причине, я склонен сомневаться в его вине, — оживлённо отвечал Коннор. — Я думала, андроидам неведомы сомнения. Восьмисотый вздохнул. — Пока у меня мало данных, я не могу сделать выводов насчёт… — Коннор, чтобы ты сделал на месте этого девианта? — внезапно перебила его сотрудница ФБР, с какой-то привычкой разглядывая маленькие, почти незаметные, серебристые точки далеко-далеко в черноте неба, будто бы она знала каждую из этих звёзд по имени. Коннор повернул голову в её сторону, на секунду увлёкшись рассматриванием закрученных пушистых прядок вокруг женского лица – его необычное зрение разбивало каждую пружинку на математически правильную спираль, выверяя миллиметры отклонения от нормы. — Вы о WB200? — Да, будь ты на его месте, что бы ты сделал? Если бы Ребекка была твоей возлюбленной, и если бы ты столкнулся с убийцей... Как бы ты поступил? — Но во мне не заложена симуляция подобных чувств. — Просто представь. Представь, что эта девушка стала неотъемлемой частью твоей жизни, что каждый вечер ты приходишь, чтобы навестить её, чтобы провести с ней время, ибо она единственный человек, что считает тебя живым, зная при этом, что ты только машина. И ты испытываешь к ней, может, не самые высокие и чистые чувства, но ты привязан к ней, как к родной душе, как к кому-то, кто важен тебе так же сильно, как… — женщина задумалась и тут же добавила, — как собственная жизнь. Коннор снова поднял глаза к небу. — Тáк вы это видите? — размеренно произнёс он. — Не то что бы... Я не уверена в искренности их чувств, но меня занимает эта тема, и так как ты единственный андроид, у которого я могу узнать об этом, я не премину спросить. Коннор пожал плечами, как бы говоря: "Всё просто", – тут же ответил: — Высчитал бы все возможности поражения противника, затем выбрал бы тактику битвы с убийцей и дал бы ему отпор. Валентайн понимающе кивнула, на секунду задумалась, после чего вновь спросила: — А если бы ты знал, что не победишь? Если бы твои расчёты гласили о твоей уязвимости перед убийцей? — Тогда я бы постарался оттянуть время, задержать убийцу, чтобы Ребекка могла сбежать. — Но Ребекка была при смерти, она бы не смогла сбежать... — не унималась сотрудница ФБР. — Если бы ты знал, что она погибнет, что тогда? Коннор достал из кармана свою монетку и начал перебрасывать её из руки в руку. Белый серебряный доллар подскакивал с его пальцев и возвращался в ладонь, порой перекатываясь по костяшкам. — Остался бы рядом с ней, — без колебаний, будто оглашал чей-то приговор, ответил он, прокручивая монетку на указательном пальце. — Это было бы честно. Во всяком случае, это достойно такого чудесного создания, как человек, — не побоялся добавить он. На губах Валентайн пробежала незаметная тень улыбки, поднявшая уголки рта вверх. — Это лейтенант Андерсон тебя научил? Редко можно встретить такое отношение к любви, — не без грусти отметила она. Андроид кивнул ей, перекатывая монетку меж пальцев, после чего его глаза поднялись к небу и среди расступившихся перьев синеющих облаков, на северо-западе он рассмотрел блеск звезды Арктур – ярчайшей в созвездии Волопаса. Восьмисотому казалось, что и собеседница его посматривает в ту же сторону, со взглядом знающим, привычным к ночному небу, что только подтверждало её слова о бессоннице. Вероятно, женщина хорошо знала звездную карту и часто обращала глаза ввысь, чтобы отыскать там знакомых пламенных гигантов, маленькими бусинами виднеющихся с земли. Валентайн повернулась к андроиду, наблюдая, с каким интересом он рассматривает цепочки белых, синих и красных звёзд, пробивающихся сквозь тучи. В его тёмных глазах отражалось сияние ближайших зданий, ловящих своими стеклянными этажами лучи цветных прожекторов, водруженных на крыши клубов, ресторанов и даже старых баров, теснившихся под «ногами» высоких небоскрёбов. Ничтожная секунда – в голове мысль. Он был бы прекрасным человеком. Он был бы прекрасным другом. Настоящим другом. Но это только наивный проблеск надежды, что она не останется одна. Снова.