Raised from hell

Обман. Все кругом один сплошной обман, медленно сдавливающий черепную коробку, желающий причинить как можно больше тянущей боли. Он витает в каждом миллиметре спертого воздуха комнаты — утверждаю, убеждаю и замечаю его даже в моём пластиковом стакане с чем-то сладким, приторным и тёплым. Уже давно не шипучим. Закрываю глаза. Чувствую, как плавлюсь в огне собственного сознания, как ломается и трещит сначала одна кость, а за ней ещё двести шесть. А после, всё одно — в прах. Едва ли успеваю зацепиться за юркую мысль о том, что все это — уловка и обман собственного разума. — Это все не по настоящему. — утверждаю чуть слышно, одними губами. Пальцы сами против воли вцепляются в пластиковый стакан, который я мну уже больше часа. Гляжу в потолок: белый, покрашенный обычной известью, мерцающий сейчас синими неонами. Впереди пусто и темно, народу осталось пара человек от силы, а внутри напротив, жарко. Оставляю стакан так и не тронутым на подлокотнике, неловко сунув руки в карманы кожанки. Достаю последнюю сигарету из пачки, зажимая ее зубами. После характерного щелчка колесика пластиковой зажигалки, затягиваюсь во все лёгкие, выдыхая дым через ноздри. Чувствую приятное головокружение и становится абсолютно плевать, что пропахнет кожанка. Плевать, что пропахнет комната в общежитии, и девочка-зубрилка из соседней может легко нажаловаться комендантше. — Что ты там бубнишь весь вечер? Вздрагиваю и округляю глаза, когда не очень трезвый Сережа толкает в бок и колет щетиной мое ухо. Решаюсь затянуться и выпустить дым ему в лицо, чтобы закашлялся и ушёл, перестал нервировать, а он только улыбается и пристраивается на моих коленях. Тычет пальцем в плечо и щекотно проводит по шее. Прикусываю крашенный чёрным лаком ноготь, легко соскабливая краску, которая оседает у меня на языке. Стряхиваю пепел едва ли не ему в лицо и тушу сигарету о красный бок пачки. — Эх, Лерка, была бы ты меньшей задницей, я б с тобой замутил, — вдруг выдаёт лежащий под боком Сережка, блаженно прикрыв глаза и одаряя меня лёгкой полуулыбкой. — А ты? Согласилась бы со мной? — Это ты так признаешься мне в любви или просто хочешь затащить в постель? — пытаюсь отшутиться, ляпнуть какую-то ерунду, а он вдруг становится очень и очень серьёзным, будто для него это и в правду, всерьёз. Будто нам не по семнадцать, будто у нас ещё не вся жизнь впереди. Сережа подается вперёд, замирая в миллиметрах и сжимая руки на воротнике моей кожанки. Я вижу его ресницы, почти физически ощущаю, как моргает. Страшно. До мелкой дрожи на кончиках пальцев. Это как прыжок с разбегу. Раз — и в воду, его пальцы окольцовывают моё запястье, едва успеваю осознать, когда он прикасается. Губами к губам. Сухими, приоткрытыми и немного шершавыми. Будто так и нужно. А я готова скатиться на пол, снаружи вроде бы ничего не ощущаю, а внутри — горю. Плавлюсь в ярких всполохах огня, почти ощущаю запах горящей плоти, как пальцы на воротнике сжимаются сильнее, чужой язык упрямо сталкивается с зубами. Колоться об его щетину на вечеринке кажется мне очень правильным. Кусать губы и сжимать зубы так, чтобы тянуло не на робкие заигрывания, а на что-то большее. Сережа отстраняется и быстро облизывает губы, прикусывая уголок нижней.

***

Смотрю на зажатую пальцами ярко-рыжую таблетку. Сглатываю и смаргиваю с ресниц неуверенность: желание перекрывает все остальные чувства. В голове хаос. Он гуляет суматохой от виска к виску. И пустота между. Звенящая пустота. Проталкиваю таблетку языком в глотку, прикрывая глаза. Теперь все хорошо. Теперь станет лучше. Захлопываю входную дверь и стаскиваю кеды с ног, даже не наклоняясь, за сбитые задники. Ощущаю, как усиливаются все чувства одновременно, улавливаю шорохи на кухне. Начинаю даже догадываться, кому они принадлежат. Оставляю рюкзак в прихожей и на автомате преодолеваю узкий коридор. — Не обязательно было переться через весь Нью-Йорк, можно было позвонить. — поджимаю губы и ставлю чайник, не глядя в тёмный угол. Закуриваю, прекрасно зная, что собеседник морщится и хмурится от этого действия. — Прости. Нам, вернее мне, необходима твоя помощь. — Я уже догадалась. Тяжело набрать меня, да? — начинаю злиться. Облизываю губы, ощущая приятный вкус виноградного фильтра. Чайник кряхтит и булькает под боком, вот-вот собираясь закипеть. — Сид, ты же знаешь, я бы не побеспокоил, если бы это не было так важно. — слышу надсадный скрип старого кресла. Стив встаёт напротив меня, и я почти слышу и ощущаю физически, как крутятся шестерёнки его мыслей. Выдыхаю дым из лёгких и несколько секунд пялюсь на его лицо, как никогда серьезное. Хмурюсь, качая головой, все-таки произношу: — Что я получу взамен? — Честное имя, если все выгорит. Растягиваю губы в усмешке, сжимая пальцами тлеющий кончик сигареты. Перед глазами появляются цветные пятна, чувствую, как пересыхают губы. Хочется смеяться. К черту это честное имя, когда твоя жизнь уже слетела под откос. Слышу, как скрипят собственные зубы, а чайник начинает свистеть. Громко. Очень громко. — Сидни? Ты опять что-то приняла? Перед глазами всё плывёт, но приятное тепло эйфории разливается по телу, окрашивая обступающие меня предметы в яркие цвета. Меня больше не окружает тьма. Вижу, как Стив хватает меня за плечи и трясёт, на что я лишь смеюсь ему в лицо. — Отвали, капитан. И передай Старку пламенный привет из преисподни, его там заждались. — хрипло смеюсь и облизываю пересохшие губы. — Посмотри на меня, Сид. — его руки сжимаются крепче на моих плечах, он хмурится. — Старк не виноват в его смерти, тебе нужно это осознать и принять, ты слышишь меня? — Он не умер! Хватит! Вырываюсь и наконец выключаю раздражающий слух чайник. Больно. До чертиков. До горящих глотки и легких. По щекам скатываются первые слезы, размазываю их вместе с черными тенями по щекам. Ненавижу Стива, с его чертовой прямолинейностью, граничащей с тупостью. Каждый раз вот так — в лоб. До боли в груди. Наблюдать, как начинаешь погружаться в вязкую темноту, где уже не удерживает ничего. Меня сковывает паника, когда Стив прикасается вновь, прижимает к себе и гладит по волосам, шепча извинения и заверяя, что все наладится, что все будет хо-ро-шо. Черта‐с два. В груди разгорается пламя: жаркое, душное, сбивающее дыхание и ломающее все кости разом. Ощущаю фантомную боль во всем теле. Прикусываю щеки изнутри и жмурюсь: в голове эхом звучит голос Сережки, упрямо говорящий о том, что мне нужно согласиться. Выдыхаю, отстраняясь от Стива и наконец произношу: — Я согласна.