Аромат глицинии

Каждый раз, когда нужно было собраться с мыслями, сосредоточиться или просто выпустить пар, Сова отправлялся на стрельбище. Обычно он застревал там максимум на два-три часа, но сегодня провел весь день с самого утра. Быстрые и отточенные движения. Никаких ошибок. Их он себе позволить не мог. Ровно как и Чембер. Это сближало их. Сова не понаслышке знал, что ценой такого навыка является бессердечие. В этом он давно признался сам себе, хотя и не хотел принимать какое-то время. Вдох. Выдох. Колчан. Рука. Мишень. Путь стрелы был прост, в отличии от пути того, кто ее выпускает. С каждым выстрелом голова становилась только тяжелее. — Хватит уже, ты себя так без рук оставишь, entêté*, — из раздумий Сову выбил недовольный голос француза. Он вышел откуда-то из-за спины, и сразу забрал у него лук. Руки были и правда не в лучшем состоянии. Из-за долгой тренировки без перерывов пальцы были содраны до крови. Сова хотел возразить, спросить, почему он избегал его почти неделю с момента их последнего разговора. Он понимал причину такого поведения, и поэтому оно не нравилось ему еще больше. Но Чембер, видимо заметив возмущение во взгляде, лишь крепче схватил его за руки и цокнул, пресекая любые слова в его сторону. Все время, что француз обрабатывал раны Совы, они молчали. В воздухе буквально повисло ощутимое напряжение. — Если хотел просверлить во мне дырку, то мог просто выстрелить, — когда с бинтами было покончено, Винсент первым прервал тишину. Он продолжал смотреть на руки, которые аккуратно держал. Саша дрогнул. Все то, что одолевало его все эти дни, а в особенности сегодня, разрушилось за секунду от одного взгляда на чувствующего себя виноватым француза, который так бережно гладил его руки. Он не решался даже посмотреть ему в глаза, хотя Сова очень этого хотел. Он не стал ничего ему отвечать. Молча обняв Чембера, Сова выразил в этом жесте все, для чего тщетно пытался подобрать слова: поддержку и готовность принять своего друга таким, какой он есть, несмотря ни на что.