***
Гермиона не медлила. Все её движения были слегка заторможенными из-за приёма лекарств, выписанных Помфри, но мозг девушки работал на обгон сигналов нервной системы. Гриффиндорка двигалась по собственной спальне, следуя чёткому распорядку в своей голове. Грейнджер старалась действовать быстро, меньше всего ей хотелось задерживаться в дортуаре, ожидая момента нежелательной встречи. Гриффиндорка начала с малого. Разбирала полки, складывая учебные тетради и ученические принадлежности в отдельную стопку, которая обязательно должна быть в поле зрения. Сейчас это являлось самым важным, ей не хотелось забывать свои вещи и возвращаться сюда хотя бы ещё один раз. Книги с подоконника девушка бережно связывала веревкой, дабы не разрушить алфавитную конструкцию. В открытый чемодан летели личные вещи Гермионы: от декоративной косметики (количеством она вряд ли могла похвастаться) до верхней одежды. На пути к паковке чугунного котла и ингредиентов для варки мази от воспаления шрама, Грейнджер наткнулась на пачку волшебных красок. Заколдованная акварель вдыхала жизнь в бездушные мазки, обыгрывая создание творцов необыкновенностью. Но Гермиона так и не прикоснулась к подарку Рона, оставляя попытки воскресить руины, оставленные прошлым. Всё то, к чему стремилась гриффиндорка; все её планы по спасению собственной личности от угнетения последствиями войны, — всё это было забыто. Это отдало уколом в солнечное сплетение, подыгрывая тревожности, ставшей привычной для девушки. Гермиона так отчаянно мечтала посвятить этот год спокойствию и отречению от позиции героя. Всего несколько месяцев назад девушка жаждала, наконец, оставить жертвенность и принципиальный риск собственной жизнью. Она, правда, хотела этого. Но, видимо, желание было недостаточным, чтобы составить конкуренцию дефективному, вросшему героизму. У Грейнджер была необъяснимая тяга к опасностям. Она приняла это слишком поздно, чтобы обезопасить собственный разум от влияния убийственного зла. Этот психологический изъян сидел глубоко внутри, и был вызван многолетними скитаниями за обезумевшим магом. Она была окружена этим так долго, что теперь не могла представить собственное существование без капли риска. Раньше Грейнджер сетовала на Гарри, что тот переусердствовал в попытках одолеть общепризнанное зло. Гриффиндорец лез на рожон, абсолютно не задумываясь о последствиях. Но теперь Гермиона сама стала такой. Она продолжала истошно стучать в закрытые двери, даже если знала, что по ту сторону скрывалось кровожадное чудовище. Отчасти Невилл был прав. Они заигрались в это состязание, шагая по тонкому острию ножа. Молодые люди шагнули слишком далеко, следуя своему принципиальному, искреннему, но такому безрассудному желанию доказать справедливость и виновность феноменального маньяка, что скрывался в тени слишком долго. Гермиона думала, что невозможно прятаться так долго. День ото дня гриффиндорка предвкушала момент, когда Чистильщика наконец-то поймают, и каждый в этой школе вздохнет полной грудью, потому что больше не будет страха поймать убивающее проклятье в сердце. Но дни сменялись. Месяца истекали. Чистильщика так никто и не нашёл. Его личная игра шла полным ходом, но только «светлая» сторона почему-то всегда ловила штрафные остановки и отходила на несколько клеток назад. Убийца похоронил троих, саму Гермиону он чуть не свёл в могилу дважды. Хогвартс покинуло больше половины от общей численности студентов. Теперь школа действительно больше напоминала одиночный склеп, хранивший в себе память о тех, кто погиб. Замок представлял собой фундаментальный мемориал, который не нуждался в лишних табличках с именами. Гермиона боялась, что завтра найдёт в своей памяти ещё одно имя. После того, как им удалось поговорить с Роном, девушка оставила парня в одиночестве, чтобы он насладился тренировкой и в очередной раз выпустил пар от прожитого дня. Они, наконец, пришли к компромиссу, выяснив все нюансы и расставив точки над «и». Теперь на одну проблему стало меньше, и это не могло не радовать. Гермиона поняла, что было не так с Уизли. Приняла во внимание каждый из его доводов, осознавая, наконец, всю степень его боли и страданий. Она надеялась, что этот разговор по душам облегчил ношу гриффиндорца, открывая перед ним новые возможности для снятия стресса. Гриффиндорка попросила друга, чтобы больше он не бегал от неё в попытках скрыть свои личные проблемы, а выговаривался, приводя аргументы, которые раскрывали желание девушки восстановить былую дружбу с мальчиками. Очередное разногласие с прошлой Гермионой, которая перед началом нового учебного года желала сепарироваться от друзей. Но поняла, насколько эта затея являлась гиблой, как только прожила в одиночной камере несколько месяцев, деля личные терзания только со своим отражением. Однако решение межличностных конфликтов не стало завершением сегодняшнего дня. Гермиона уносила ноги прочь с поля, предвкушая, как тело будет согреваться от отапливаемых чар. Её пальто насквозь пронизал холод, а конечности слегка атрофировались от долгого нахождения на свежем воздухе в нещадную ноябрьскую погоду. Она продолжала думать о последних словах Рона, указывающих на то, что Линда вела переписку с Чистильщиком. Грейнджер исходила небольшим раздражением от нетерпения, понимая, что вряд ли сможет заглянуть в дневник погибшей. Самую важную улику должны были забрать мракоборцы для изучения, но у гриффиндорки было стойкое ощущение, что подопечные Саммерсета так и не нашли тетрадь в перламутровой обложке. Убийца мог вырвать главное звено в расследовании. Как только гриффиндорка пересекла замок, то была перехвачена планами директора Макгонагалл. Минерва была настроена решительно, не разбрасывалась лишними словами в коридорах, провожая студентку в свой кабинет. Гермиона предчувствовала, на какую тему мог быть заведен разговор, но такая стремительность все равно наращивала панический приступ внутри, будто это стало неожиданностью для гриффиндорки. Весь путь от первого этажа в кабинет директора они провели в молчании. Гермиона шла позади, смотря вслед профессору. Казалось, что Макгонагалл постарела на десятки лет. Спина её была сгорблена, отсутствовал любой намёк на оптимистичный настрой. Шаги уверенные, но каждый давался с болью. Это чувствовалось по небольшому прихрамыванию, которое могло показаться заметным, только если глядеть внимательно. Как только Грейнджер пересекла порог помещения, то сразу принялась слушать. Макгонагалл не углублялась в излишние формальности, переходя сразу к делу. Гермиона старалась выглядеть спокойно и изрекаться размеренно, но внутреннее чутье к необратимому завязывало язык на восьмёрку, заставляя узел на органе становиться туже всякий раз, когда нужно было что-то ответить. Когда директор подтвердила опасение девушки, то ей показалось, что продрог каждый дюйм тела и не спасали ни чары тепла, ни шерстяное пальто. Стало необъятно холодно и тоскливо, будто стая Дементоров кружила над макушкой, желая насытиться теплом и радостью, что билась остаточными осколками в сердце. И даже то, что удалось сохранить за все года беспросветной борьбы, разломалось на части, порхая по ветру подобно рассыпчатым останкам. Макгонагалл оповестила Грейнджер о том, что администрация школы, попечительский совет и министерство пришло к общему соглашению о закрытии школы на неопределенный срок. Профессор предупредила Гермиону о том, что пока об этом не должен никто знать, своевременно повесив на огласку статут секретности. Гриффиндорка не должна распространяться о решении, но в качестве старосты обязана подготовить необходимые документы на каждого студента, чтобы помочь вывезти учеников строго в срок. Последний рейс Хогвартс экспресса отправится через неделю. Замок опустеет через каких-то семь дней, становясь обезличенным и заброшенным. Гермиона видела, с какой болью Минерва рассказывала о вердикте сложить полномочия студентов и профессоров, дабы не усугублять ситуацию. Грейнджер понимала, как трепетно относилась Макгонагалл к своей миссии возродить то, на что посягнул Волдеморт. И как нещадно всё было растоптано его возможным приспешником. То, что не мог совершить Лорд, доделал Чистильщик. Он вогнал последний нож в спину справедливости, наблюдая из-за кулис за оглушительным успехом своей главенствующей роли в этом параде преступлений и свирепости. Нападение на Гермиону стало последней каплей в чаше терпения, переполненной кровью невинных жертв. Министерство больше не могло оставаться в стороне, кормя бездушного губителя телами невинных детей. Это было настоящим кощунством, Грейнджер прекрасно это понимала и была согласна с таким решением. Но сам факт того, что закрытие школы являлось олицетворением теоретического падения шатко выстроенной системы правосудия и порядка, наводил ужас на девушку. Она понимала, что череда убийств может продолжиться и вне стен Хогвартса. Это было лишь вопросом времени и возможностей маньяка. Ханна умерла до начала учебного года. Чистильщику не помешало изуродовать её тело в магловской части Лондона. И у него была целая неделя в запасе. Гермиона выдерживала эту мысль в своей голове ежесекундно. Ни на миг не забывалась, томясь в ожидании спасительной путевки домой. Ещё ничего не кончилось. Семь дней. Семь проклятых, долговечных дней. Как только Минерва закончила перечислять все необходимые бюрократические процедуры для отправки студентов домой, то поспешила отпустить гриффиндорку, замечая, как та бледнела с каждым произнесенным словом. Профессор поинтересовалась, принимает ли Грейнджер необходимые зелья для восстановления здоровья. Гермиона коротко кивнула, но кровь продолжала отливать от сердца, сравнивая мягкую кожу оливкового оттенка с цветом нетронутого полотна. Девушка покидала кабинет директора, чувствуя, как что-то крошилось под её плотью. Звучно отбивающееся сердце скалывало ребра, молотя внутренний каркас до такой степени, что становилось невозможно дышать. А сейчас Гермиона стояла посреди своей спальни, царапая и кусая ногтевую пластину в надежде оправиться от потрясения, вызванного неожиданным заявлением Макгонагалл. Взгляд ведьмы зацепился за тумбочку, что одиноко располагалась в тёмном углу комнаты. Она сомневалась, стоило ли подходить к ней. Зло, стучавшееся о стенки древесной мебели, звало к себе. Гермиона знала, что находилось внутри. Опасность в ало-перламутровой обложке была нейтрализована специальными чарами, блокирующими вскрытие замка. Это было сделано ради собственного спокойствия. Грейнджер прекрасно понимала, что о наличии дневника, и о том, что он нёс в себе, знала только сама гриффиндорка, и вряд ли кто-то в этой школе заинтересуется бестолковой тетрадкой. Кроме одного человека, которого даже язык не поворачивался назвать таковым. Кровожадный психопат. Гриффиндорка не брала дневник в руки больше суток. Она не знала, были ли в нём новые послания, выцарапанные чудовищным почерком. Гермиона предполагала, что на пергаментных страницах могла развернуться целая издевательская тирада, высмеивающая шаткие попытки волшебницы отбиться от вездесущего убийцы. Вонзившись зубной эмалью в тонкую кожицу фаланги, кусая палец практически до крови, Грейнджер сделала несколько неуверенных шагов вперед. Начертив в воздухе отпирающую руну, Гермиона убрала палочку в карман джинс, а сама склонилась к тумбочке. Отняв дрожащую ладонь ото рта, ведьма открыла скрипучую дверцу, доставая с самой дальней полки проклятый подарок. Пролистав страницы, гриффиндорка едва ли не ахнула от облегчения, заметив, что после последней переписки все было чисто. Ни одного послания. Ни слова. Ничего. Гермиона не поддалась искушению уверовать в то, что Чистильщик сдался. Она знала, что дьявольское отродье не могло так просто отойти от своего замысла извести девушку до сумасшествия, впуская ужасающие послания по капле, цедя монотонность, с которой Грейнджер подбиралась к моменту, когда разум её иссякнет, а панические приступы достигнут апогея. Он мог довести её до смерти, используя лишь перо и чернила. Однако он не останавливался на таком узком спектре запугивания. В арсенале убийцы были и другие приёмы, с помощью которых он мог свести жертв в могилу, скармливая их тела червям. Вспарывание и подвешивание, например. Гермиона наложила на дневник маскирующие чары, складывая косвенное орудие пыток в чемодан, и теперь на неё глядела обложка «Базового курса по целительству». Перестраховка требовалась для того, чтобы не навлечь неуместные расспросы будущих соседок по комнате. Гриффиндорке слабо верилось, что Джинни будет вне себя от счастья, узнав, что её подруга вела тайную переписку с убийцей. Когда часть вещей была сложена, а один из чемоданов был готов к переезду, в дверь постучали. Гермиона резко остановилась, перенося стопку справочников по зельям на кровать. Грейнджер знала, что он был в своей комнате. Почувствовала это всем телом, как только оголенная кожа соприкоснулась с ледяным воздухом, веющим из настежь распахнутого окна. Он курил в гостиной, позволяя ментоловому смогу впиться властвующими нотами в обивку мебели, сохраняя свой отличительный шлейф в дортуаре. Он всегда делал так. Приходил в места общего пользования, расставляя капканы, вырывая зубцы из своего естества, чтобы после кто угодно мог попасть в ловко расставленную ловушку. А после скрывался в своих владениях, выстраивая забетонированную маскировку, огораживая свою испепеленную душу от влияния посторонних. Выпускал шипы прежде, чем до него могли дотронуться, просчитывая ходы наперед. Прирожденный стратег, не щадящий даже того, кто был настроен чуть более миролюбиво, чем остальной жестокий люд. Гермиона демонстративно продолжала раскладывать справочники по году выпуска во второй чемодан, не реагируя на шум, доносящийся по ту сторону комнаты. Пусть избивает эту дверь хоть до царапин на костяшках ладони, она и глазом не моргнёт. Тягостный эскапизм, поразивший сознание, был слишком явен, чтобы отвлекаться на подобное. Гриффиндорке было нечего обсуждать. Человек, пытавшийся добраться до девичьего сердца, растоптал его чуть менее трёх часов назад. Вырвал орган с клапанами, выуживая то, что дарило процветание его себялюбию, а после собрал по остаткам, возвращая девчонке уродливое подобие. Кажется, они выяснили достаточно, чтобы снова повторять этот садистский алгоритм действий. Но, видимо, только для Гермионы нахождение мерзавца в поле её зрения исчерпало себя. Дверь открылась, впуская морозное дуновение и незваного гостя. Малфой выглядел… менее враждебно, чем обычно. Его взгляд не был затянут мрачностью гнева, а серебристые зрачки исходили светом вместо привычного очертания ртутных полос. Его волосы были по-мальчишечьи взъерошены, а платиновая челка по привычке убрана назад. Гермиона старалась не смотреть в его сторону, но периферийное зрение играло с девушкой не по правилам, вынуждая обращать внимание даже на такие, казалось бы, незначительные мелочи. Например, то, что сегодня его внешний вид никак не вязался с понятием аристократичности и выходца из высшего общества. Обыкновенность не присущая слизеринцу не портила его, а, напротив, добавляла то, что раньше было замаскировано воздействием отцовского воспитания. Выглаженные накрахмаленные рубашки сменились свободной футболкой чёрного цвета, а официозное дополнение в виде брюк сменилось на неформальные, более «раскрепощенные» штаны. Взгляд девушки спустился слегка вниз, отмечая извечную любовь Малфоя к дорогой обуви. Улыбнувшись про себя, Гермиона поймала себя на мысли, что данную слабость искоренить было попросту невозможно. Однако на девичьем лице не взыграла ни одна эмоция. Гриффиндорка продолжала паковать вещи, сохраняя тишину нетронутой, боясь спугнуть решимость и гордость предательским голосом чувств. — Внезапная капитуляция? — твердый голос настойчиво вбивался в барабанные перепонки, заставляя слегка сбиться с пересчёта недостающих ингредиентов для зелий. Гермиона понимала, к чему клонит слизеринец. Малфой прекрасно помнил тот разговор, когда он припоминал её отчаянное желание помочь Гарри и Рону в угоду себе. — Был уверен, что тебя не хватит надолго. И если бы знал, что ты так быстро сдашься, то обязательно поспорил бы. Гермиона не ответила, продолжая стоять вполоборота. Раздался треск половиц под подошвой мужской обуви, и это спровоцировало натяжение позвонков в спине. Грейнджер замедлила дыхание, пытаясь предположить, чего добивался Малфой, свободно расхаживая по комнате. Гриффиндорка была благодарна судьбе за то, что половина личных вещей уже была сложена в чемоданы. Не было ничего в этой комнате, что могло бы раскрыть Гермиону, как личность. Практически никаких отличительных штрихов, бросавшихся в глаза. Кроме двух колдографий на прикроватной тумбочке. Девушка сжала ладони в кулаки, медленно фокусируя зрение на Малфое, наблюдая за тем, как траектория его взгляда падала на движущихся ребят, смеявшихся в гостиной Гриффиндора. Гермиона обнимала Гарри и Рона, сидя на диване, а на полу расположилась Джинни. На лице рыжеволосой волшебницы сияли спиралевидные узоры в цвет львиного факультета. Кажется, это был пятый курс, когда Гарри в очередной раз выиграл свой матч. На лице слизеринца не взыграла ни одна эмоция, когда он глядел на счастливых гриффиндорцев. Серебристый блик, заточенный в радужках, сместился чуть правее, и его губы сжались в тонкую полоску. Светлые брови сместились на переносице, а на скулах заходили желваки. На втором снимке были запечатлены только Гермиона и Рон, они смущенно сидели рядом за столом на Площади Гриммо. В тот день закончилась война. Тогда молодые люди впервые позволили себе проявить чувства на людях. В ту ночь они впервые «серьезно» поцеловались, желая подвести их законные отношения к чему-то большему. Но все закончилось приступом истерики Грейнджер, вызванной мыслью о том, что Волдеморт уничтожил любые надежды на спокойную жизнь. Гермиона постаралась больше не вспоминать о неудавшемся сексуальном опыте с Уизли, сосредотачиваясь на более глобальных проблемах. — Пока ты не сбежала в свою львиную клетку, решил показать тебе кое-что, — он достал из кармана штанов тканевый сверток, останавливаясь возле кровати, разделявшей молодых людей. Сдавшись, гриффиндорка повернулась лицом к слизеринцу, сохраняя нейтральное выражение. Девичий взгляд метался от свертка к Малфою, наполняясь скептицизмом с каждой секундой. — Я нашёл его в твоих руках, когда пришёл в очередной раз спасать твою шкуру. Грейнджер заметила, что ладонь слизеринца была в перчатке. Именно этой рукой Малфой раскрыл ткань, пододвигая загадочный предмет ближе к девушке, позволяя тому скользить по покрывалу. Гермиона устремилась взглядом в кинжал, рассматривая каждую из выдающихся деталей. От рукояти, покрытой черным лаком и гравировкой на латыни до лезвия, напоминавшего утолщенную иглу у основания. Как только её рука дернулась к оружию, стальной голос осёк девушку: — Я бы не советовал прикасаться голыми руками, — произнёс слизеринец, подкидывая Грейнджер вторую перчатку, принадлежавшую парню. Гермиона кончиками пальцев поймала спортивный аксессуар, наполняя взгляд отвращением, а после швырнула его обратно Малфою, изгибая бровь. Гриффиндорка раскрыла свою сумку, доставая оттуда специальную перчатку, предназначавшуюся для работы с тёмными артефактами. Девушка купила себе несколько пар год назад во времена охоты за крестражами, а теперь они служили защитой на уроках профессора Доу. — Один-один, — слизеринец издал лающий смешок, наблюдая за тем, как латекс прилегал к коже волшебницы. — Почему ты не отдал кинжал Саммерсету? Гермиона практически не узнавала своего голоса. Наполненный бренностью пережитого, её тон слышался непривычно грубо и низко. Она не старалась быть дружелюбной, сглаживая острые углы, о которых можно было рассечь тело на мелкие части. Она нарочито подчеркивала заостренность, выжидая, когда сможет ранить противника как можно больнее. — Я не привык помогать тем, к кому не питаю симпатии, — коротко ответил Малфой, пожимая плечами. Он оставался стоять на своём месте, слегка прислонившись внешней стороной бедра к изножью кровати. — К тому же я подумал, что ты можешь быть заинтересована в том, какой подарок для тебя подготовил Чистильщик в очередной раз. Гермиона с предвкушением подцепила кинжал защищенной рукой, разглядывая острый предмет. Даже в перчатках стоило быть крайне аккуратной с такой степенью угрозы, хранившиеся в магическом атрибуте. Грейнджер ощущала, как с каждым новым прикосновением импульсы тьмы пробивались сквозь латекс, предвкушая овладеть незащищенностью. Но перчатка была слишком прочной, чтобы пропустить большую часть мрачной энергии. Гриффиндорке было хорошо знакомо это чувство, когда ты буквально растворяешься в колдовском влиянии, а разум твой постепенно иссякает. Источается под прессом заложенных рун, заклинаний и потаенного, абсолютно не благоприятного смысла. Девушка единожды встречала в своей жизни артефакт, который мог быть сопоставим с кинжалом, лежавшим сейчас в раскрытой ладони. Медальон, принадлежавший когда-то Волдеморту, а после Регулусу Блэку. Волшебнику, желавшему уничтожить корень зла и одну из частей расщепленной души Тёмного Лорда. — Вряд ли я смогу разобраться, что за заклятье наложено на кинжал, — разочарованно произнесла девушка. — Я лишь могу прочесть латынь, но, думаю, ты с этим и сам прекрасно справился, — дополнила волшебница, прокручивая в голове перевод. Она связывала прочитанное на рукояти с событиями, о которых ей пересказали друзья. Всё совпадало по совершенно ужасающему, жестокому и чудовищному смыслу. Грейнджер аккуратно отложила кинжал на кровать, не в силах больше держать артефакт в руке. Даже сквозь перчатку можно было прочувствовать мощь, заложенную в золотых отливах букв. — И ты так просто отдашь его обратно? — слизеринец удивленно приподнял бровь, даже не шелохнувшись в сторону клинка. Он продолжал сосредоточенно наблюдать за действиями гриффиндорки, демонстративно сложив руки на груди. — А где же твой боевой гриффиндорский дух, и остальная херня, обязывающая спасать этот проклятый мир? — театрально проскандировал Малфой, гримасничая. — Кажется, я пропустила момент, в котором мы стали с тобой союзниками, — рассерженно ответила Гермиона, оставляя попытки собрать оставшиеся вещи. Она опустила ладони с чемодана, стягивая перчатку и гневно озираясь в сторону слизеринца. — И я не припомню, чтобы соглашалась на взаимопомощь. — Кажется, ты согласилась тогда, когда истекала кровью на диване в гостиной, — он перекривлял гриффиндорку, щелкнув пальцами. — Я не просила мне помогать, — огрызнулась Грейнджер, напряженно расправляя плечи. — Не просила излечивать от заклятия. Не просила спасать меня прошлой ночью, — колко припомнила гриффиндорка, подчеркивая претензию интонационно. — Ведь я знаю, с каким непосильным трудом тебе даётся общение с грязнокровками. Прости, что заставила отречься от клятвенных убеждений, — она уверенно прошла вперед к Малфою, ровняясь с ним. — Кстати, как ты? — мягко спросила девушка, склоняя голову вбок. Малфой недоверчиво смотрел на неё. — Ещё держишься или уже готов свалиться в обморок из-за того, что дышишь со мной одним воздухом? — Салазар, Грейнджер, да ты просто злобная сука, — засмеялся Малфой, закидывая голову назад. На лице Гермионы не дернулся ни один нерв. — Я слышу это в свой адрес практически каждый день, — она разбавляла своим голосом смешки слизеринца, оставаясь непоколебимой, — «сука» и «грязнокровка» делят лидерство между собой, — девушка слегка кивнула головой, будто подтверждая собственную правоту. — Ты всерьез думаешь, что это может задеть меня? — Знаешь, я тоже не просил помогать мне, — Малфой проигнорировал вопрос волшебницы, возвращаясь к прошлой теме. — Не просил выгораживать меня перед Саммерсетом. Не умолял вытаскивать меня с того света. Может, я хотел умереть тогда, — он сделал шаг вперед к Гермионе, но она не приняла этот жест, отходя от слизеринца к двери. — Но нет, — он развел руками, повышая голос, — пришла ты и решила, что всё должно быть, блять, по-твоему! По велению святейшей Грейнджер, — Малфой прошагал к выходу, опираясь о дверной косяк. — Тебе придётся привыкнуть к тому, что всегда найдётся тот, кто будет упрямее и настойчивее тебя. — Это больше не имеет никакого смысла, — Гермиона устало выдохнула, открывая дверь, прислоняясь к ней телом. — Я устала, Малфой, — взглядом она указала на проход, намекая парню, чтобы тот оставил её в покое. — От кого ты бежишь, Грейнджер? — слизеринец оттолкнулся, подходя к волшебнице практически вплотную. Его рука опустилась чуть ниже девичьей, а вес его тела главенствовал над усилиями гриффиндорки. Он удерживал ладонью дверной край, смотря на девчонку сверху вниз. — Неужели ты думаешь, что твой побег сможет уберечь тебя от Чистильщика? Нотки вкрадчивого голоса упали на обнаженную кожу на шее, тревожа тягучим дыханием локоны, что были собраны в хвост. Гермиона старалась не вестись на провокационную тягу ощутить слизеринца как можно ближе. Она сглотнула слюну, напоминавшую жидкий бетон, перемешанный с неоправданными надеждами. В носовые пазухи вбивалась свежесть, оставшаяся на коже Малфоя после душа. Внутренние импульсы вбирали в себя очертания ментола и сигаретного душка, проходившегося наточенным лезвием по душе, делая глубокие надрезы, чтоб после овладеть каждым искалеченным участком. Гермиона думала о том, что рядом с Малфоем ей не был страшен даже кинжал, лежавший сейчас на кровати. Грейнджер сделала шаг назад, удерживая слезы за пределами досягаемости. Гриффиндорка молила себя о том, чтобы не пасть замертво от слабости, испытываемой к тому, от кого стремилась бежать девушка. Он вновь настиг её, овладевая каждой потаенностью девичьего сознания. — Кто испугал тебя сильнее, чем сама смерть? Ты. Больше всего на свете я боюсь тебя, Малфой. Гермионе вспомнилось выражение, гласившее о том, что страшнее всего — ожидание опасности и неминуемого конца. Когда ты встречаешься лицом к лицу с тем, что доводит тебя до неконтролируемой дрожи, всё внезапно проходит. Ты становишься абсолютно готовым к тому, что должно произойти. Отпускаешь мысли, позволяя себе плыть по течению. Наверное, то же самое сейчас происходило с гриффиндоркой. Она просто смирилась. Как бы она не противилась, но была безвольна перед Малфоем. Он незвано ворвался в её жизнь, желая перекроить её существование на свой лад. Разрезал былые предрассудки на его счёт, сшив всё её чувства и эмоции по собственному лекалу. Бесы, витавшие вокруг Малфоя, ослабляли волю Грейнджер, питаясь душевным смятением. Заставляли проникаться им с каждым днём всё больше и больше. Провоцировали девушку остужать хладнокровность и умение трезво мыслить. Она слепла от чувств к слизеринцу, чувствуя себя героиней полотна Магритта. Гермиона старалась разорвать эту связь. Быть сильнее чёртовых прихотей и желаний, приходивших по предательскому зову сердца. Грейнджер мечтала расщепить неугодный орган, требовавший заполнить дыру именно Малфоем. Волшебница не понимала, как её естество могло тянуться к такому, как он. Как она могла жаждать того, чья душа была чернее бескрайнего за окном. Это было так не похоже на ту Гермиону, которая существовала когда-то давно. Та Гермиона была радостнее и светлее. Та Гермиона не была отравлена последствиями войны. Видимо, в этом и была вся причина. Грейнджер желала Малфоя, потому что при всей своей отрицательности и отторгающей искаженности, он был единственным правильным и верным решением в её жизни. Единственным по-настоящему честным выбором во всём этом лицемерном прикрытии. Вынужденное грехопадение и влечение к дьявольскому существу стало для гриффиндорки очевидным спасением. Гермиона осязает, как её спина впечатывается в стену. Дверь с оглушительным шумом захлопывается от толчка сильной мужской руки, обдав вибрацией каждую кость под кожей. Время перестает являться важнейшим ресурсом, растворяясь во вспышках неподдельного желания и жгута, сплетавшего узлы внизу живота. Малфой нависал над Грейнджер, прислоняясь всем телом к её. Даже сквозь ткань рубашки гриффиндорка могла почувствовать жар, исходящий от его тела. Когда-то она уже разрушила миф о ледяной монументальности слизеринца. Он возводил себя к числу тех незыблемых фигур, приравниваемых к чему-то сверхъестественному. Практически нереальному. Будто падший ангел расколол мир надвое, выползая из оков преисподней, показывая, насколько ничтожным казалось человечество, когда ты можешь созерцать того, кто мало вязался с понятием обыденного. Слизеринец слегка нажал на точку, что покоилась под нежной плотью, расслабляя напрягшиеся мышцы. Гермиона поддается, ослабевая руку, нависающую возле его лица молочного оттенка. Рефлексы не подводили гриффиндорку, заставляя уподобляться рвению, нанести ответный удар на столь бестактные попытки выстроить между ними близость. Это стало особым почерком их отношений. Язык жестов, наполненный исключительной экспрессией. Жаждой доказать. Показать всецело, насколько губительными могут быть чувства, зарожденные под влиянием взаимной неприязни и ненависти. Искаженная тяга, абсолютно противоестественная и такая нежелательная, она грызла изнутри, провоцируя подобраться к большему. К тому, что действительно расколет мир надвое. Изменит полюса. Обратит архаичность их жизней в непоправимую цепочку разрушительной новизны. Грейнджер могла поклясться собственной жизнью, что, вероятнее всего, стала бы причиной апокалипсиса множество раз, если бы это служило гарантом того, что она сможет прожить этот момент снова и снова. Малфой заметил, как перед его глазами пронесся запекшийся уродливый шрам, оставленный Беллатрисой. Слизеринец медленно поднёс свою руку к девичьей, поглаживая пальцами выступающие буквы. В знак извинения за то, что когда-то остался в стороне и позволил сломать гриффиндорку. Она поддалась чуть вперед, изгибая спину настолько, что это движение вновь мазнуло девичьим телом по торсу Малфоя. До слуха гриффиндорки донесся бархатный смешок, нанизывающий каждый нерв на сплетение глухих звуков, ласкающих волосы. Слизеринец опустил ладонь на затылок, подцепляя резинку, а после распустил локоны одним быстрым движением. Пальцами он зарылся в копну шоколадных кудрей, силой притягивая девичье лицо к своему, не отнимая взгляда. Серебристая невинность, плескавшаяся в радужках несколько минут назад, испарилась. На смену светлости пришла привычная тьма, застилающая взгляд парня. Дикость, облизывающая зрачки, питалась созерцанием похоти и желания Грейнджер, что отражением ложилась на глаза слизеринца. Они практически соприкасались губами, но не решались приблизиться ближе. Медлили, растягивая момент ожидания, что на вкус был подобен мёду, ласкающему язык. Дразнили друг друга, пытаясь понять, кто же всё-таки сдастся первым. Кому не хватит сил и самообладания держаться, пока горячее дыхание оседало петлей на шее каждого. Грейнджер чувствовала, как всё тело сотрясалось, стоило ей выдохнуть в очередной раз. Малфой жадно ловил воздух из девичьих легких своим ртом, скалясь от нетерпения. Он ухмылялся. Жадно всматривался в черты лица девушки, пытаясь со всем трепетом и аккуратностью запечатлеть то, что раньше мог не замечать. Гермиона никогда не сможет ответить, кто первым сломался и взял на себя первенство сломать бетонную стену между ними. Кто поддался вперед, посылая к чертям все предрассудки и мысли о том, что будет дальше. Потому что Гермиона не понимала, чего ей ожидать от завтрашнего дня, если сегодняшний вечер так жадно испепелял её. Топил в своих водах несоизмеримого вожделения и страстного влечения. Она почувствовала, как лед раскололся, а мужские уста разрушительно коснулись девичьего рта. Всё, что могла ощущать сейчас гриффиндорка, — то, как губы искусывались практически до умоисступления, а после всё стиралось новой порцией поцелуя, обрушивающегося, словно лавина, всецело погружая разум в пучину буйства и эмоциональной стихии. Малфоя сложно было назвать нежным. Он не действовал осторожно и по нарастающему темпу. Движения слизеринца были резкими, но они чувствовались правильными. Он углублял поцелуй, проводя языком по нёбу, а после соединяясь с языком Грейнджер. Не осмеливаясь прервать то, к чему они так долго шли. Казалось, прошла вечность прежде, чем Гермиона впервые ощутила, каким на вкус был Драко. Сладким, будто девушка вкушала самый приторный десерт в своей жизни. Дрожащие ладони девушки пытались найти опору, скользя по майке слизеринца, стискивая кусок ткани в своих кулаках. Руки Малфоя сжимали бедра гриффиндорки, вжимая её в себя. Гермиона чувствовала его возбуждение, касавшееся пахом девичьих джинс. Она едва слышно простонала в губы парню, отклоняясь чуть назад, попытавшись перевести дыхание. Это дало возможность Малфою исследовать другие участки тела волшебницы. Он сжал ладонью шею девушки, заставляя Грейнджер держать подбородок слегка вздернутым, как она любила. Типичная гриффиндорка. Пальцы сжимали нежную кожу, достаточно сильно, чтобы на утро проявились следы. Но эти касания не были грубыми. — Блять, — слово мазнуло по коже за мочкой уха, и девичье тело напряглось от вспышек электричества, прошедших вихрем по плоти. Гермиона слегка прикрыла глаза, питаясь мужским сбитым дыханием. — Что ты делаешь со мной, Грейнджер? — Что? — фальшиво-елейным тоном вторила Гермиона, глядя на Драко из-за полу прикрытых век. Адское пламя кишело в янтарных проблесках, давая понять, что гриффиндорка прекрасно понимала свою роль в происходящем, но продолжала играть по сценарию Малфоя, потому что ей нравилось. Нравилось подчиняться ему в таком смысле. — Что я делаю с тобой, Драко? Имя слизеринца, произнесенное впервые без тени сомнения, стала катализатором безумия, что они делили на двоих. Что их объединяло больше, чем взаимопомощь. Больше, чем найти своё место в этом мире. Потому что они нашли этот мир. Они нашли его друг в друге. — Мы будем прокляты, Грейнджер. Его ладони опустились вниз, скользнув по шифону. Пальцы проникли под высокую посадку, выправляя из-под пояса джинс рубашку. Вторая ладонь все ещё удерживала тонкую шею, на которой кожа постепенно покрывалась мурашками от неоднозначных движений. — Мы уже прокляты, Драко. Услышав трясущийся от жгучей жажды голос Грейнджер, Малфой больше не смел медлить. Его крепкая рука, выточенная многолетними тренировками, разорвала ткань на теле девушки, сминая под собой остатки шифона. Гермиона практически не двигалась, позволяя себе быть ведомой. Следовала своему внутреннему голосу, что смиренно разрешал слушаться слизеринца и доверять ему. Она поддавалась всем телом вперед, ловя на себе восторженный немой взгляд Драко. Гриффиндорка уже раздевалась перед ним, но тот раз было нельзя учитывать. В прошлый раз не было и намека на ту эмоцию, что сейчас сквозила по каждому очертанию его лица. Малфой вбирал в зрительную память тело Грейнджер, проходя подушечками пальцев по оголенным участкам. Его губы опустились ниже шеи, а вторая рука, наконец, сорвалась вниз, позволив гриффиндорке, наконец, склонить голову и созерцать то, с каким рвением Малфой желал исследовать каждый участок её тела. Слизеринец сминал её грудь, сдирая сетчатый лиф до нижних ребер. Гермиона издавала блаженные звуки, закусывая губу. Слизеринец вбирал ртом набухшие соски, слегка прикусывая уязвленные точки девичьего тела, а после вырисовывал языком узоры на ореолах. Но Гермионе не хватало. Ей было мало тех ощущений, что пламенной нитью обхватывали каждый дюйм её нутра. Каждый нерв был наточен на то, чтобы получить больше. Ведьма обхватила лицо слизеринца ладонями, возвращая уста к своим губам. Девичьи ноги обхватили мужской торс. Слегка приподняв Грейнджер, Малфой позволил ей отстраниться от него на долю секунды, чтобы она смогла устроиться удобнее. Он придерживал её за задницу, вжимаясь в бедра пальцами. Гриффиндорка терлась о вставший член, чувствовавшийся сквозь грубую ткань штанов. Девушка имитировала поступательные движения, наращивая темп с каждым новым движением. Грейнджер опоясывала ногами торс слизеринца, цепляясь ногтями в оголенную шею. Ладони Малфоя сорвали разорванную рубашку, сбрасывая ненужный кусок ткани на пол. Гермиона была практически обнажена по пояс, когда блондин перенёс их на кровать, укладывая волшебницу на край кровати. Он расположился возле ног гриффиндорки, встав на колени. Его горячие пальцы медленно расстегнули пуговицу на джинсах, а взор был прикован к карим глазам, пылающих от многообразия чувств. Гермиона чувствовала всем своим нутром, как телесная оболочка плавилась, подтаивая на простынях. Грейнджер хныкала, смазывая эти отзвуки души со стонами, плавно вытекающими из уст. С каждым новым ударом часовой стрелки девушка осязала, как медленно они подходили к точке невозврата. Гриффиндорка глядела сверху, цепляясь зрачками за то мгновение, когда Малфой позволял себе открываться перед ней. Очередное действие провоцировало его шагать по минному полю, подрывая взращенное бессердечие. Потому что сейчас в нём взыграло буйство красок, оттенявших жизнь, что была так ловко украдена когда-то. Он выглядел живым. Настоящим. Вместо извечного льда в радужках парня горел огонь. Слизеринец медленно расставил девичьи ноги, стягивая одежду с девственного тела. Малфой проходился второй ладонью по внутренней стороне бедра, опуская свои губы на коленку, с каждым новым поцелуем поднимаясь выше. Уста его обжигал жар оливковой кожи, покрываясь мучительностью неги. Гермиона была слишком вовлечена в процесс, и не заметила, как Малфой остановился, а после взглянул на окно, и гриффиндорка заметила испуг в глазах блондина, расколовший жажду и страстное желание на миллион осколков. Блондин неотрывно глядел на тьму за стеклами, одновременно поднимаясь на ноги. Малфой ушёл. Не проронив ни слова, он в быстром темпе попятился назад, скрываясь в темноте общего коридора. Пытаясь собраться и восстановить дыхание, Грейнджер надела джинсы и поправила лифчик, вставая с кровати. Её ноги слегка тряслись, а тело перестало быть восприимчивым к холоду. Оконное стекло продолжало трещать от монотонных ударов. Гермиона подошла ближе, открывая створку. Она сразу узнала сову, принадлежавшую семейству Уизли. Точнее Джорджу. Увидев на хохолке письмо, гриффиндорка слегка замедлила, вспоминая тот злополучный вечер в совятне. Там, где она получила один из многочисленных шрамов. Те, что вряд ли заживут со временем.***
Этой ночью Гермиона так и не смогла заснуть. Поэтому сейчас, когда её глаза слипались, а рот уже десять раз подергивался в зевке, девушка старалась отвлечься, вычитывая из книг интересующие строки. Одновременно с чтением гриффиндорка выпила уже третью чашку кофе, предпочитая крепкий напиток любимому какао. Она не спала ни секунды, и организму требовалось восполнение энергии. Грейнджер чувствовала, как хроническая усталость расползалась змеями под кожей, провоцируя ещё больший приступ утомляемости. Гермиона не сомкнула глаз до самого утра. Бесконечно длившуюся ночь девушка потратила на то, чтобы бездумно глядеть в потолок, старательно уберегая сознание от захождений на запретную территорию размышлений. Гриффиндорка защищала свой разум, следуя информации, которую почерпнула в учениях по окклюменции. Грейнджер не была склонна к подобным практикам, но для общего развития прочла несколько книг по развитию данной способности. На самом деле, всё было не так уж и сложно, если практиковать окклюменцию с самой собой, не пытаясь обхитрить легиллимента. Поэтому всякий раз, когда её подсознательное «я» тянулось к созиданию запретности, гриффиндорка выстраивала лазейки и ведущие пути к обхождению данной мысли. У неё получилось с первого раза. Наверное, потому что не было никакой необходимости напрягать извилины для того, чтобы сознательное «я» поспешило сорваться на раздумывание о куда большей проблеме. Грейнджер не выпускала из рук письмо Джорджа уже больше пятнадцати часов. Она прочла его несколько сотен раз, исследуя каждую букву, каждый символ и каждый отпечаток чернил. Она выучила письмо наизусть, проговаривая внутренним голосом весь посыл в те моменты, когда не было возможности заново вычитать то, что написал близнец Уизли. Гермиона была по-настоящему наивной, когда решила, что ответ Джорджа поможет ей добраться до истины, и имена каждого покупателя раскроются перед ней на ладонях. Однако всё было куда более запутанно. Да, разумеется, она узнала несколько имён в списке, но для этих личностей ей не требовалось подтверждений. Судьба сама распорядилась об этом, чиркая кровавыми чернилами имена на их надгробиях. Мисс Эботт. Мисс Грант. Мистер Голдстейн. Грейнджер помнила о каждом. В списке значились и другие покупатели. Например, сама Гермиона. А также те, кого Грейнджер косвенно знала, но эти люди покинули Хогвартс после убийства Энтони. Чистильщик же начал преследовать гриффиндорку после смерти Голдстейна. Ничего не сходилось. Эта вереница запутанности сводила с ума и подводила к крайней степени отчаяния, провоцируя параноидальные всплески. Письмо Джорджа настолько выбило волшебницу из привычного темпа жизни, разрушая все задуманные планы, что Гермиона вновь почувствовала, как отчаянное желание заполучить как можно больше информации, съедало её без остатка. Гриффиндорка так и не нашла в себе силы переехать в башню Гриффиндора. Быть может, она сделает это сегодня. Но какой в этом смысл, если Хогвартс закроет свои двери уже через шесть дней. Время ускользало, даруя убийце шанс остаться нераскрытой частью этой запутанной головоломки. Гермионе пришлось объясниться перед мальчиками за то, что она проигнорировала их приглашение, так и не явившись в обитель родного факультета. Искусывая щеку изнутри, осязая, как внутренности царапались о клокотавшее сердце, гриффиндорка сослалась на плохое самочувствие. Волшебница сетовала на последствия примененного проклятья. Грейнджер чувствовала, как ложь срезала скальп с девичьей порядочности, перемешивая остатки честности с гнилым напуском изворотливости. Ей хотелось провалиться сквозь землю в ожидании, когда мальчики, наконец, выскажут своё недоверие. Но вместо предполагаемого недовольства они окутали Гермиону в тиски заботы, говоря о том, что подметили её болезненный бледный вид. Впервые гриффиндорка была благодарна бессоннице, высасывающей все жизненные соки. Гарри и Рон были по-настоящему учтивыми и чуткими. Всё утро они не отходили от неё ни на дюйм, выжидая, когда волшебница покончит со своим завтраком и отправится на занятия. Ребята впервые молчали, не ссылаясь на излюбленные темы, касающиеся спорта, шахмат и мальчишечьих споров. Гриффиндорцы с трепетом выслушивали всё то, что излагала Гермиона. Она не могла похвастаться красноречием, но старалась изо всех сил вести конструктивный диалог. После завтрака ребята сопровождали Грейнджер до класса, а после разделились – Гарри сел с Дином, а Рон, естественно, с Гермионой. Когда начался сдвоенный урок по Трансфигурации со слизеринцами, гриффиндорка была благодарна судьбе за то, что ложь её всё-таки оказалась во благо. Все полтора часа, проведенных в кабинете, Грейнджер не покидала мысль рассказать о письме Невиллу, несмотря на то, что он попросил девушку отойти от безумной идеи поймать Чистильщика своими руками. Но Долгопупса в классе не было. После нескольких уроков, проведенных бок о бок с друзьями, Гермионе всё-таки пришлось отделиться на время. Мальчики отправились на дополнительную дисциплину, направленную на подготовку к будущей профессии, обещая, что найдут её после. Обеденное время, проводимое в стенах Большого зала, Грейнджер посвящала свободным минутам, когда за ней не будет никакой слежки. Волшебница была безмерно благодарна друзьям за то, что те, наконец, сделали шаг к ней навстречу, избавляя от вездесущего одиночества, но гриффиндорка не была готова к столь пристальному вниманию. Ей хотелось поразмыслить о тайнах, хранившихся в книгах, что ей передал Невилл, а также в очередной раз перечитать письмо в надежде, что очередная попытка всё-таки сыграет ей на руку, и она сможет заметить то, что раньше было вне поля её зрения. Талмуд лежал прямо перед Грейнджер, прикрывая пергамент с почерком Джорджа. Не отрываясь от пожелтевших страниц, девушка подливала себе в чашку горячий кофе. Она старалась не терять времени и не отвлекаться от своих дел, но внутренний зов поднять взгляд, испытывал на прочность терпение. Она сцепила ладони в кулаки так, чтоб ногти впились в кожу, перебивая эмоциональный дискомфорт физическим. До слуха донёсся девичий смех напротив. Гермиона взглянула на соседний стол, давясь горячим напитком. Астория запрокинула голову назад, истерически заливаясь собственными эмоциями. Она буквально висела на шее у Малфоя, цепляясь за края мужской мантии острыми когтями малинового оттенка. Слизеринец лениво ковырялся вилкой в тарелке, стараясь игнорировать навязчивые реплики Гринграсс. Блондин разговаривал с Блейзом, а серебристые глаза были застелены пеленой раздражения. Он кидал косой взгляд на изящную девичью ладонь, старательно смахивая её всякий раз. Но Астория была настойчивой. Она как будто игнорировала Драко, продолжая впиваться ногтями хлестче прежнего. Грейнджер доводила себя до крайней степени мазохизма, впитывая увиденное. Гриффиндорка почувствовала, как зубы скрежещут от злости, а сервизный хрусталь почти треснул из-за сжатых девичьих губ. Она отставила чашку на стол, но глаз не опустила. Гермиона не чувствовала угрызений совести. До этого момента. Даже утром, будучи обессиленной из-за бессонницы и смущенной воспоминаниями, сохранившихся в запахах и отголосках былой ночи, Грейнджер думала о том, что случившееся между ней и Малфоем – было правильным. Тот факт, что Гермиона сама хотела этого, подтверждал каждую из мыслей, направленных в сторону слизеринца. Малфой не принуждал её. Никогда. Каждое из действий Грейнджер было целиком и полностью добровольным. Ей не о чем жалеть. В тот момент, когда губы её искусывались мужскими устами, а тело жарилось под сильными руками, Гермиона отдавала себе отчет о том, что Малфой не станет её ручным зверьком. Она не сможет овладеть его сердцем из-за банального физического интереса. Невозможно посягнуть на его свободу. Дракон – свободолюбивое существо. Приручить его – равно чуду. Гермиона была умной девушкой. Она прекрасно понимала, что не может претендовать на Малфоя. Его сердце слишком высоко ценилось. Такова была природа их взаимоотношений. Малфой позволял созерцать свою подноготную издалека, но использовать в своих целях – никогда. Грейнджер не обманывала себя. Не испытывала иллюзорного помешательства. Она старалась избегать слизеринца, чтобы не прослыть одержимой; подобием тех, кого он использовал, а после выбрасывал из-за ненадобности и скуки. Долгие годы обучения на одном курсе с Малфоем показали ей наглядно, что происходит с теми, кто думал о возможном будущем со слизеринцем. Как гордо чувствовала себя каждая демонстрировавшая засосы на своей шее. Сколько было пролито слёз в кабинках уборных, а после всё стиралось ловким движением чар. Как эти девушки держали своё лицо, но стоило Малфою бросить хотя бы один беглый взгляд, как маска своенравности и отрешенности трещала по швам, омываясь новой порцией рыданий. Гермиона поклялась, что никогда не присягнет к числу морально искалеченных девушек. Однако на тонкой кожице ладони проявлялись мелкие царапины от ногтей, указывавших на то, что волшебница чувствовала себя подавленно. От увиденного ей не стало больно. Почти. Ты дала клятву, Гермиона. Грейнджер надеялась, что её сдержанность была выше бушующих эмоций. Она надеялась, что это скроет её настоящие переживания так же ловко, как чары гламура, наложенные на участки тела, до которых дотрагивался Малфой. Ранним утром, когда девушка обновляла повязку на животе, Грейнджер заметила россыпь нежно-розового оттенка на шее, ведущей тонкой линией к груди. Ловким движением палочки волшебница стерла все последствия близости. Она не хотела, чтобы особенные метки сбивали её с толку. Наконец, Гермиона сместила свой зрительный обзор. Девушка слегка повернулась, наблюдая за тем, как открываются двери Большого зала. Вошёл мистер Доу. Профессора не было видно с прошлой недели; поговаривали, что он покинул школу по особым обстоятельствам с разрешения министерства. Грейнджер уже почти уткнулась обратно в увесистый том, если бы карие радужки не опустились ниже, зацепляясь за то, что выбило весь оставшийся дух. Он прихрамывал на одну ногу. Грейнджер приказала себе успокоиться и не надумывать лишнего. Это могла быть обычная травма, нанесенная им же по неосторожности. Возможно, всё могло быть именно так. Но он хромал на ту самую ногу, которую Гермиона изрезала скальпелем. Вряд ли в подобных обстоятельствах такое могло оказаться обычным совпадением. До неё дошло. Пазл почти сложился. Дрожащие девичьи ладони потянулись к письму, разворачивая пергаментный лист. Глаза бегло спускались по строкам, выискивая то, что казалось таким незначительным, но сейчас буквально блистало своей очевидностью. Фамилии сливались воедино, а тревога, нарастающая под костями, усиливала выплеск адреналина в крови. Мистер Никкельсон. Мисс Аддамс. Мистер Джонс. Мистер Дальвос. Мисс Дэвис. Мистер Джордан. Мистер Мартинес. Гермиона внимательнее прочла строчку ещё раз. И ещё трижды. Правда сияла на поверхности. Гермиона достала магловскую шариковую ручку из сумки, принимаясь наспех переписывать буквы по отдельности, чтобы подтвердить свою безумную теорию. Она надеялась, что все её выдумки окажутся блефом. Искрошатся о недостающие фрагменты. Гриффиндорка попыталась из фамилии составить имя. Имя мистера Доу. Когда-то она уже проходила подобное вместе с Гарри. На втором курсе, когда Том Реддл облачился в Того-кого-нельзя-называть. В Волдеморта. И, к её собственному ужасу, история повторилась. У неё получилось. Мистер Дальвос вдруг стал Освальдом. Гермиона побледнела. Взгляд полный ненависти и ярости поднялся на профессора, что лукаво улыбался Саммерсету, отхлебывая тыквенный сок. Гермиона желала взреветь на весь зал о том, что убийца сидел прямо перед ними. Ел и пил с их стола. А после разрубал детей на мелкие кусочки. Грейнджер решительно поднялась со скамьи, чтобы последовать к профессорскому столу для предъявления обвинений. Она едва сделала шаг вперед прежде, чем её остановила стая воронов, скинувших на обеденный стол коробку алого цвета. Прямо к её месту. Коробка была перевязана несколькими лентами, затягиваясь на крышке увесистым бантом. Гермиона остановилась, замечая, как взгляды студентов стали приковываться к её фигуре. Она огляделась, наблюдая, что столь оглушительный звук падения отвлек даже профессоров. Гриффиндорка почувствовала, что была загнана в ловушку. Она узнала этот цвет. Узнала бы его из тысячи подобных оттенков. Сердце пропустило несколько ударов в тот миг, когда палочка девушки взмыла вверх, разрезая ленты. Гермиона подошла ближе, ощущая, как страх клокотал под горлом, отбиваясь в глотке режущими движениями. Тревога поглощала гриффиндорку, делая движения смазанными. Дыхание её участилось, а по телу пробежала дрожь наваждения. Грейнджер подняла ладонь, цепляясь за край крышки, смахивая её. Гриффиндорка едва не пала замертво, стоило ей увидеть то, что предстало на дне коробки. На неё взирала отрубленная голова Невилла. Его посиневшее лицо, застывшее в посмертном ужасе, было неестественно искривлено. Черты мертвого лика были обезображены донельзя. Глаза выколоты, вместо них - пустые глазницы полны запекшейся крови. Сухожилия у основания шеи были размолоты в невообразимую субстанцию из человечьего мяса, а после, по всей видимости, сшиты заново. Щеки были покромсаны лезвием, а на лбу был вырезан символ Чистильщика – копьё, пронзающее шар. Рот мертвеца был открыт, у него отсутствовал язык. Окровавленный орган лежал рядом с головой. Гермиона свалилась на пол, а после попыталась встать, опираясь о скамью. Слёзы непроизвольно полились из глаз, а голосовые связки трещали от крика, раздававшегося из глотки. Гермиона не могла поверить в это. Она продолжала визжать от дикого ужаса, крича о том, что этого не может быть. К горлу подступала тошнота, девушка сдерживала рвотные позывы ладонью, смазывая горючие капли по щекам. В полусознательном состоянии, едва дыша и отползая от проклятого подарка, в голове Грейнджер продолжалось скандирование. Мысли были окутаны посланием убийцы.Твой дружок слишком много болтал, Нэнси Дрю. Теперь бедному Невиллу будет нечем передать привет своей сгнившей подружке.