***
Драко сделал очередную затяжку, выдыхая дым через нос — его излюбленная привычка, дарующая небывалый приток свежести. Ментоловая призма аромата разливалась по носовым пазухам, выливаясь вместе с воздухом. Единственное, что всегда было с ним при любых обстоятельствах — его сигареты. Пэнси любезно принесла Малфою новую пачку, потому что у него самого были большие проблемы с доставкой запрещенного в стены Хогвартса. Месяц назад слизеринцу запретили любую связь с внешним миром. Даже самое безобидное письмо матери с вопросом «Как твои дела?» карались законом, если следовать болезненной логике Саммерсета. Поэтому приходилось выкручиваться, искать всё новые и новые лазейки для выполнения самых банальных просьб. Конечно, министерскому ублюдку пришлось также несладко. Его уставы полетели к чертям собачьим, стоило его отряду мракоборцев найти очередную жертву. Голдстейн своей собственной кровью начертил границы дозволенного, позволяя попечительскому совету влезть в школьные распорядки. Но помогло ли это Малфою? Угадайте, блять, с нулевого раза. Слизеринцу все ещё было строго запрещено отправлять письма в Мэнор. Ему было нельзя вызывать своего личного эльфа, Тинки, так как это безобидное существо, по мнению высших чинов, могла также навредить ходу следствия. Ебанный цирк. Поэтому на помощь вновь приходила Пэнси. Паркинсон писала своей матери, но в своих посланиях слизеринка завуалировано задавала вопросы по поводу Нарциссы. Миссис Паркинсон, в свою очередь, спрашивала о жизни мать Драко. Эта вереница писем была настолько запутанной, со своими нюансами и сложными схемами, но Малфой был готов пойти на всё, если бы это гарантировало удостоверение в том, что с матерью всё в порядке. И с ней, действительно, всё было хорошо. Относительно. Настолько хорошо, насколько это возможно в современных реалиях. Нарцисса была растеряна, не находила себе места, но рядом была Тинки, вечно заботившийся эльф. Также Драко узнал о том, что к матери наведывался колдомедик, присланный министерством. Мужчина по имени Ричард тщательно следил за здоровьем миссис Малфой, пытаясь не допустить новых нервных срывов. Рецидив почти случился в тот момент, когда бедная женщина узнала о том, что её любимейшего сына опять подозревают в громком деле об убийстве школьников. Однако её успели заверить в том, что Малфоя младшего не спешат упечь за решетку. Все эти действия с запретами и приставлением охраны всего лишь мера предосторожности. Отсеянный жизнью, вынужденный проживать свои мрачные дни в Хогвартсе, Драко приспосабливался к этому как мог. Пытался совладать с новыми правилами, выписанными судебным приговором пятью месяцами ранее. Получалось хуево, честно говоря. Хотелось лезть из кожи вон, сдирая мясо лоскутами, дабы не чувствовать на физическом уровне это гнусное перерождение. Не ощущать телом и душой, как ломается кость за костью, по каждому хрящу взамен на инородную сущность. Чуждую. Непривычную. Как былой холод спадал с плеч, меняясь на стороннее тепло. Все в округе менялось. Сам Малфой попадал под прицел рефлексии, выкидывающий на берег прогрессивного, нового. Иного. Это жгло изнутри, превышая допустимую норму температуры. Драко спасался обществом своих давно прирученных к рукам змей. Друзья оберегали его покой, за что он в глубине своей прожженной души был благодарен. Блейз больше никому не доверял поставку алкоголя, занимаясь этой контрабандой лично. Не задавал личных вопросов по поводу Чистильщика, и что этот ловец за «неугодными» жертвами забыл в башне старост. Молодые люди прежде не обсуждали этот щепетильный вопрос, режущий нёбо напополам. Слизеринец не знал, было ли это к лучшему. Двуликая ситуация, связанная с убийцей, все ещё мучила его. Являлась в ночи, обрастая образами сновидений, уносящих вдаль, в саму глубь временного небытия. Бессонница вновь вернулась к Малфою. А, быть может, она никогда и не покидала его. Маскировалась, даруя покойный мираж. Но кошмары вновь начали проецироваться в подсознании молодого человека, проходя по венозным паутинам. Адреналин гнал, смешиваясь с кровью. Вырабатывая град ледяного пота, покрывающего мужское тело с головы до пят. Ночами было тяжелее всего, когда Драко оставался наедине с собственными мыслями. Приходилось отвлекаться, вчитываясь в записи предков. Алхимические учения заряжали мозг новой информацией, выбрасывая из черепной коробки все ненужное; то, что отвлекало от обыкновенной рутины. Днём становилось проще. В ходе занятий и распорядка дня Малфой никогда не оставался один. Рядом был Блейз, но в последнее время он все чаще пропадал с Дафной, теснясь с девчонкой по укромным уголкам школы. Влюбленный идиот. Нотт прозябал за книгами в библиотеке, или торчал в спальне, когда наступал комендантский час. Тео тяжело переживал случившееся с двумя студентами. За последние учебные месяцы он замкнулся в себе ещё сильнее, ассоциативно перебрасываясь в самые тёмные воспоминания о прошлом. Из всей слизеринской четверки Нотт всегда был самым падким на сильные переживания и эмоции. Видимо, на этом сказалась ранняя потеря матери. Брошенному сыну недоставало любви и поддержки отца, вот он и пытался возместить это в тяге к знаниям и слишком взбалмошному поведению в школе. В чём-то они с Драко были похожи. Одновременно похожи, как две капли воды, но их подноготная разнилась на сто процентов. Однако дисгармония в их дружбе мало когда мешала их взаимоотношениям. Это отлично дополняло слизеринский дуэт. За последние несколько недель Малфой практически слился воедино с Пэнси, что было для него удивительным. Они встречались какое-то время раньше, но это было совершенно по-другому. Чувствовалось иначе. Вынужденно, приговорено к обязательствам, которые взялись буквально из воздуха. Сейчас Драко понимал, что сам тянулся к слизеринке, так как она была единственной, кто понимал его слишком хорошо. Без лишних слов и объяснений. Пэнси знала, что нужно было сказать, что бы Малфою стало спокойнее. Что не следовало делать, если ей не хотелось разозлить его. Она умела слушать и делала это прекрасно. Этого не хватало Астории. Младшая Гринграсс наседала, впуская в голову слизеринца нежелательные размышления. Порочила своим присутствием то время, когда он желал побыть один. Болтала о всякой надоедливой херне, обязательно припоминая о правилах и нормах аристократических семей. Она планировала свадьбу, наивно полагая, что Драко действительно согласится на такой шаг в столь неспокойное время. Как будто ему было дело до идиотских церемоний бракосочетания, когда под его носом происходила полная неразбериха. Но Асторию это мало волновало. Она думала только о том, что будет писать пресса, если она вдруг неожиданно заявит об их помолвке. Мерлин, да они даже, блять, не состояли в официальных отношениях. Они всего лишь иногда трахались, когда Малфою становилось скучно, не более. Он не получал должных эмоций от одного только вида обнаженного тела. Не терял голову от глубоких стонов, вводящихся в организм внутривенно. Его не выворачивало наизнанку от того, как заостренные ногти зацеплялись за отточенное тело в момент, когда наслаждение разливалось по внутренностям приторно-экзальтированным соком. Гринграсс не растапливала в нём огонь. Её природная сдержанность и холодность, напротив, гасила в нём любой намёк на искреннее желание. Разрывающую животную экспрессию, давящуюся собственным адским пламенем нужды. Но этого не было. Не было. Оставалось лишь обыденное чувство физиологической потребности, не более. Всего лишь статистика. Рвение к её преодолению. — Ты успеваешь записывать? — шёлковый тембр голоса коснулся мужского уха, завлекая внимание Малфоя. Драко вновь выстроил стену в своём сознании, запечатывая за гранитным возвышением всё то, что мешало ему рационально мыслить. Все его размышления о сердечных делах выводили его из себя. Сбивали с ровного пути, уводя в колею. Это было лишним. Всё это должно было изойти из него. Парень опустил взгляд чуть ниже, фокусируясь на угольно черных волосах, прикрывающих девичий лоб. Пэнси лежала на диване, запрокинув длинные ноги, одетые в полупрозрачные колготки, на подлокотник. Её голова аккуратно покоилась на мужских коленях, иногда елозя из-за затекших мышц. В одной руке слизеринка придерживала тетрадь, а вторая была наготове схватить перо, которое ей любезно подавал Малфой, когда до девушки снисходил правильный ответ. В последнее время они часто скрывались в дортуаре от надоедливых сокурсников, в частности от вездесущей Гринграсс. Слизеринцы выполняли домашнее задание – это времяпровождение Малфою навязывала Паркинсон. Она стремилась не падать с рейтинга выдающихся студентов, выводя заблудшего друга в былые ряды отличников. Драко по большей части мало интересовала та часть, касающаяся оценок. Он понимал, что бальная система обучения вряд ли обеспечит ему шанс на выживание, если Чистильщик все же захочет добраться до него. Но у Пэнси на это было своё мнение, и Малфой ей не перечил. — Почти, — коротко ответил слизеринец, заглядывая в пергаментные страницы. — Что ты написала в пункте «Б»? — Корень аконита растет в дикой местности, — объясняла Пэнси, считывая всё то, что она успела написать по памяти. — Вид растения нераспространенный; по древним поверьям используется для создания обезболивающего зелья для оборотней, аконит смягчает процесс превращения. Собирать следует на растущую луну, в другое время плоды не цветут. Малфой старательно переписывал всё то, что диктовала ему Паркинсон. Аккуратно выводил буквы, не изменяя своему принципу написания. Его почерк всегда отличался аристократичной вычурностью, размашистостью и скрупулезным выведением каждого изворота. — О чём задумался? — раздался неожиданный вопрос. Пэнси отложила тетрадь, направляя взор своих тёмных глаз на Драко. Она глядела исподлобья, но взгляд её не источал презрения. — Ни о чём, — отмахнулся Малфой, переводя взгляд с бледного девичьего лица на ковер. — Врёшь, — констатировала факт Пэнси, будто могла читать мысли. — Всегда, когда ты пытаешься обмануть меня, у тебя подрагивает голос, — наточенный ноготь тёмно-серого оттенка прикоснулся к кадыку Драко, слегка подцепляя плоть. — А ещё у тебя сужаются зрачки от неудобных вопросов, — насмешливо дополнила темноволосая волшебница, плавно проводя пальцем от шеи к полумесяцам под глазами, которые почти исчезли, растворяясь в молочной коже. — Ты можешь юлить с кем угодно, но только не со мной. — Занятно, — гортанно рассмеялся Малфой, перехватывая жилистой ладонью изящные пальцы, соприкасаясь с ними, воссоздавая привычный баланс – у обоих волшебников ладони были холодными, напоминающие скол льда. — И где же ты научилась так мастерски считывать людей? — Дружба со слизеринцами и не такому научит, — высокопарно заявила Пэнси, растягивая губы глубокого вишнёвого цвета в полуулыбке. — Вы с Тео ведёте себя, как малые дети. Иногда приходится клешнями вытягивать из вас хотя бы слово. — А что не так с Тео? — Он стал замкнутым, — объяснилась Паркинсон. И на этот раз она смущенно отвела глаза, смахивая ровную чёлку так, чтобы волосы загораживали мысли, засевшие в тёмных радужках. — Он всегда был слегка замкнутым, — парировал Драко, вытаскивая из пачки очередную сигарету. Пальцами правой ладони он обвил фильтр, зажигая никотинную дозу беспалочковой магией. — Тут нечему удивляться. — Да, но сейчас всё стало гораздо серьезнее, — голос слизеринки поблек; былая уверенность и бравада растворилась в воздухе, смешиваясь с ментоловым дымом. — Он тяжело переживает случившееся. Пропадает в библиотеке. Иногда мне кажется, что теперь его новый дом рядом с мадам Пинс, а не в Подземельях, — обиженно продолжала Паркинсон, изливая всё то, что засело в душе весомым грузом. — И мы снова возвращаемся к истокам, Пэнс, — продолжал оспаривать опасения подруги Малфой, удерживая губами сигарету, источавшую шлейф свежего смога. — Тео всю жизнь ведёт себя странно. И тебе придётся мириться с этим. Ни второго, ни третьего не дано, — пожал плечами Драко, стряхивая пепел в глиняную посудину. — Глупости, — фыркнула Паркинсон, смахивая локон, обрамляющий лицо. — Он не ведёт себя странно с Блейзом. Я знаю, что они видятся каждый вечер, но не подпускают меня к себе, будто им есть что скрывать, — взволнованно причитала девушка, и Малфой замечал, как на широких глазах застывала слезливая пелена. Нет, только не это. Драко не выносил женских слёз. Они были сродни бомбе, прошибающей голову на близком расстоянии. — Но когда я начинаю с ним говорить, он только и делает, что отшучивается, несёт всякую чушь. Пытается делать вид, что с ним всё в порядке. Она выдержала паузу, вынуждая Малфоя повернуть голову в свою сторону. Они встретились глазами, и слизеринец уловил в девичьих радужках всеобъемлющую любовь при каждом выражаемом слоге. Пэнси смаковала разговор о Нотте, словно только это было позволено ей. Девушка со всем трепетом обсуждала того, кто никогда в жизни не относился к ней с таким же завидным обожанием. Тео мог обратить на слизеринку внимание, но оно было заковано в рамки дружбы, не более. И Драко чувствовал, с какой болью Паркинсон говорила о Теодоре. Болью, смешивающейся с нежностью и надеждой. Верой в то, что однажды кудрявый слизеринец захочет принять чувства тёмноволосой волшебницы. Драко знал, что Пэнси была влюблена в Нотта. Это началось с тех пор, когда Малфой разорвал отношения с волшебницей, а их общий друг оказался рядом. Но с таким же завидным успехом выставил её за двери своего внутреннего мира, не подпуская к сердцу. Это было видно по её жестам. Как она заметно задерживала дыхание, как только ладони Тео случайно касались её тела. Как отводила взгляд, стоило слизеринцу обратиться к ней по имени и задержать иссиня тёмные глаза на её фарфоровом лице. Как розовели её щеки в момент, когда Нотт опять вытворял то, что выходило за рамки дозволенного, по мнению Паркинсон. Малфой редко улавливал подобные мелочи, но такое невозможно было не заметить. — Салазар, да он даже с грязнокровкой нашёл общий язык! — воскликнула Пэнси, похищая Драко из его размышлений. На мгновение он застыл, не в силах даже выдохнуть сигаретный дым из лёгких. Сидел неподвижно, с рьяным усилием надавливая на целлюлозный фильтр. — С Грейнджер? Малфой был готов проклясть всё на свете, а в частности самого себя за этот блядский вопрос. Какая ему, вообще, нахрен разница, с кем Нотт в очередной раз решил развлечься. Похуй. Пусть это будет кто угодно. Однако что-то защемило под ребрами, разрезая артерии полосами, формируя из них фирменный лоскут, отличительную удавку на шею. Дышать становилось тяжело от того, как повышалась температура от злости. Кровь в жилах вскипала, заставляя мозг работать хаотично, выбивая привычное спокойствие из сознания. Пэнси всегда была первоклассной сплетницей, но никогда бы не стала болтать попусту в компании Драко. К тому же, однажды он видел собственными глазами, как гриффиндорка мило беседовала с Теодором в классе, даже не пренебрегая его обществом. Словно это было само собой разумеющимся. Тогда Малфой не придал этому значения. Но с тех пор кое-что изменилось. Например, то, что Грейнджер спасла ему жизнь. Малфоя задело. Зацепило, блять, за живое одно только упоминание о том, что Грейнджер была лояльна к слизеринцу. И этим слизеринцем оказался не он. Чёртова сука. — Ага, с твоей занудной соседкой, — ощетинилась Пэнси, словно Малфой был ответственен за то, с кем шастала Грейнджер в своё свободное время. — И как ты её терпишь, мой бедный Драко? — нарочито жалобно спросила Паркинсон, взлохмачивая платиновую челку парня. — Её практически не бывает в дортуаре, — на полном серьезе ответил слизеринец, будто Пэнси, действительно, было дело до того, чем занималась грязнокровка. Но Малфой знал, что подруга была неимоверно любознательна в любых вопросах. Даже в тех, что касались врагов. — Ставлю всё своё состояние на то, что она носится с Сироткой и Нищим уебком с утра до ночи. А по ночам спасает твою шкуру, неблагодарный ты мудак. — Или целыми днями она планирует убийства, а ночами вырезает бедолаг студентов, — утробно захохотала Паркинсон, прикрывая ладонью рот. — Я уже вижу лицо старухи, когда она узнает, что Чистильщиком оказывается её примерная студентка. Лучшая из лучших зануд! — фанфарно продолжала слизеринка, размахивая ладонями, имитируя названия заголовков газет. — Грейнджер не убийца, — спокойно произнёс Драко, затушив сигарету. — Почему ты так в этом уверен? — Пэнси склонила голову, хитро прищурив глаза. — Внутреннее чутьё. Малфой чувствовал, как тёмные глаза пронзают его плоть, искореняя мясо и кости, пытаясь достать до истинности. Того самого паразитического открытия, разъедающего мозг слизеринца. Он понимал, о чём думала Паркинсон. Грейнджер могла что-то значить для него. Теперь. То, в чём слизеринец пока не мог признаться даже самому себе. Именно поэтому он скрытно отстаивал её честь перед сокурсницей, а не глумился, как полагалось раньше. Идиот. — Неужели клятва Визенгамоту была искренней, и теперь грязнокровки для тебя стали нормальными людьми? — Паркинсон удивленно распахнула глаза, давясь собственными словами. Её лицо застыло в изумлении, а тело неловко ерзало от ожидания ответа. — Вы все на ней помешались? — Лишнего болтаешь, Пэнс, — укоризненно предупредил Драко, глядя на подругу искоса. — О чём я и говорила, — закатила глаза слизеринка, нервно ведя плечом. Молодые люди одновременно повернули голову, стоило входной двери распахнуться. Портрет впустил вторую старосту школы, и как по щелчку пальца к ней пронесся рыжий комок бедствия и шерсти. Жмыр тёрся о свою хозяйку, пока та, повернутая спиной к слизеринцам, закрывала за собой дверь. Грейнджер тащила на себе огромную школьную сумку, а в руках у неё были зажаты свернутые пергаменты и парочка талмудов. Девчонке пришлось потрудиться, чтобы расставить весь груз на тумбочку, умудряясь не свалиться с её-то координацией. — Она всегда тащит сюда всякий хлам? — вполголоса издевалась Пэнси, пододвигаясь ближе к Драко. Он состроил гримасу, отмахиваясь от вопроса. Гриффиндорка уловила чужой женский голос, поворачиваясь лицом к молодым людям, сидящим на диване. Пэнси грациозно восседала на мягкой обивке, упираясь боком в спинку мебели. Её аккуратные длинные пальцы проходились по плечу Малфоя. Хлопковая футболка белоснежного цвета передавала всю ту раздраженную экспрессию, плескавшуюся в пальцах слизеринки. Девичьи глаза были прикованы к грязнокровке, испепеляя ту взглядом. Чёрные бусины в один миг превратились в пару бомб замедленного действия, выжидающих удобного случая для того, чтобы разорвать Грейнджер на месте. Но грязнокровка не пасовала перед таким исконно девчачьим представлением. Не растерялась, вбивая шею в высокую горловину чёрной водолазки. Гриффиндорка бросила беглый, надменный взгляд на змеиное поприще, отворачиваясь к своим книжкам. Ясно дала понять, что подобное её не интересует. Однако Паркинсон думала иначе. Малфой никак не мог понять, как такая девушка, как Пэнси, могла видеть в ком-то соперницу. Авторитарная королева Слизерина в одночасье раскрошила собственную корону о приступ неуверенности. — Мне пора, — сказала Пэнси, сбрасывая тонкие лодыжки на пол в поиске туфель. — Что-нибудь передать Астории? — спросила слизеринка, зацепляя застежку в замочек. — Только одно, — ровным голосом отвечал Драко, не сводя глаз со спины Грейнджер. Она встревожена, и это было заметно по натянутым мышцам её тела и неестественно ровной осанке. Наконец, Малфой отвлекся от созерцания хрупкой спины грязнокровки, опустив голову чуть ниже, дабы услышать его смогла только Пэнси. — Пусть перестанет обсуждать со своей матерью дату нашей свадьбы. Паркинсон повернулась на строгую просьбу друга, утаивая усмешку. Слизеринка прекрасно знала, что ничто не способно остановить младшую Гринграсс от достижения намеченной цели. Только гнев Малфоя, но тот был совершенно не готов топтать чувства аристократки, когда у самого в душе творилось настоящее адское месиво из эмоций. Пэнси поднялась с дивана, прихватывая с собой сумочку и тетрадь с домашним заданием, и Драко кивнул ей на прощание, устремляясь взглядом в стену напротив. Он слышал стук каблуков, визуализируя по памяти походку слизеринки. Знал, с какой напыщенностью она шагала до портрета, поедая взглядом кудрявую макушку Грейнджер. Кусок за куском, проталкивая межзрачковой тьмы как можно больше от спокойного состояния грязнокровки. Дверь захлопнулась, и Малфой был готов вонзить в тело гриффиндорки осколки того, что ему ранее пересказала Паркинсон, но, к его собственному удивлению, ему пришлось оставить все невысказанное при себе. — Разве мы не договаривались, что не будем водить в башню своих друзей? — первой начала очередной скандал Грейнджер. Она говорила быстро, словно боялась, что Малфой в ту же секунду поднимется со своего места и уйдёт прочь, даже не дослушав её сучью претензию. Но он этого не сделал. Продолжал сидеть на диване, даже не повернувшись. — Это касается только твоих уебков воздыхателей, — скучающим тоном ответил Драко, ловя себя на мысли, что однажды он может вернуться в дортуар и перед ним предстанет Грейнджер, мило беседующая с Ноттом. Каков пиздец. — Откуда мне знать, что ты и Паркинсон… — А тебе и не нужно этого знать, — сквозь зубы произнёс слизеринец. Он чувствовал, как раздражение плавилось под кожей, заливаясь густым отравляющим мёдом во внутренности. Ощущал, как отяжелело его тело от невозможности выпустить этот свербящий комок злости через физическую силу. Ему впервые в жизни так сильно не хватало квиддича. — Правило это работает только в одну сторону. В одну очень костлявую, надоедливую, жужжащую над ухом сторону. До его слуха донёсся звук скрипящих половиц. Грейнджер сделала несколько шагов вперед, стремительно минуя расстояние от гостиной до своей спальни. Она с трудом удерживала все своё барахло, от которого тряслись хилые руки девушки. Но внезапно гриффиндорка замедлилась, останавливаясь между лестницей и диваном, на котором сидел Драко. Грейнджер смотрела прямо ему в глаза, не пытаясь даже скрыть этого. Глядела так явно, потроша его человечью частицу, засевшую в глубине души. — Как рука? Простой вопрос. Обычное проявление людской заботы, о которой Малфой знал слишком мало, чтобы воспринять этот жест, как должное. Само собой разумеющееся. Не резонирующее. Не то, от чего хотелось вцепиться в лебяжью тонкую шею грязнокровки, наслаждаясь хрустом костей. Не то, от чего слизеринец в первую очередь возжелал бы проклясть стерву за то, что она посмела припомнить ему его минутную слабость. На закромах сознания Малфой понимал, что Грейнджер не имела в виду ничего дурного. Она не издевалась — это было видно по сочувствующему взгляду. И так она смотрела, когда он несколько минут назад опять сровнял её с пустым местом? Серьёзно, блять? Ты на полном серьезе решила себя так повести, Грейнджер? Да что с тобой не так, мать твою? Почему раз за разом ты вынуждаешь меня испытывать ебаное чувство вины за то, что ты слишком человечна для такого загнанного бесовского отродья, как я? — Нормально, — бесцветным тоном произнёс Драко, перебивая шум чужих голосов в своей черепной коробке. — А твоя как? Он ухватился за слабый огонёк в янтарном просвете девичьих радужек. Свечение вопило о том, что Грейнджер растерялась. Она и подумать не могла о том, что Малфой прекрасно помнил. Хранил в своей памяти тот день, когда Беллатриса со всем присущим зверством вырезала на плоти девчонки всё-то уродство, что было заложено в ней, по мнению его семьи. Также он был осведомлен о том, что каждый месяц гриффиндорка варила целительное зелье, по запаху напоминающее разлагающийся труп. Слизеринец был силен в Зельях, поэтому ему не составило труда догадаться о том, для чего предназначалось это мерзкое варево. — Пока яд не добрался до мозга и сердца, я могу быть уверена, что проживу ещё немного, — на этой фразе гриффиндорка миновала остаток расстояния до лестницы, пропадая в отзвуках полусгнивших древесных досок. Её слова на вкус были, как расплавленный свинец. Вязкий. Переисполненный едкостью и отравляющими элементами. Мазок на язык и орган мог расщепиться в мгновение ока. Но Малфой с упованием принимал эту отравляющую дозу капля за каплей, пока не иссушится гортань, наполняясь кровавыми язвами. Он вкушал монотонный тон Грейнджер, ловя себя на мысли, что был готов делать это бесконечно. Принимал на себя удар её раздражения, вызванный банальным смущением. Драко вновь сдвинул мишень в сторону грязнокровки, дабы та попала под прицел его хода. И у него получилось. Слизеринец с особой бережливостью защищал своё сердце. Не позволял вырвать его из груди в целях исследования. Однако Малфой прекрасно осознавал, что он уже перестал быть властным над собой. Девчонка каким-то неведомым, поистине извращенным способом прорывалась сквозь толстый слой выстроенных преград, постепенно обосновываясь под его кожей.***
После своего вынужденного возвращения в башню, гриффиндорка решила следовать своему распорядку дня, отправившись в библиотеку. Несмотря на то, что разговор с Малфоем вновь слегка пошатнул её равновесие и дышащее на ладан спокойствие, девушка принялась за домашнее задание. Учебная рутина всегда позволяла выпотрошить из мозговых извилин всё то, что мешало Гермионе нормально существовать. Она старалась не думать о словах слизеринца, полностью растворяясь в конспектах и недоделанном эссе. К тому же, ей нужно было скоротать несколько часов прежде, чем она навестит друзей и поможет Гарри. Пока друг проводил своё свободное время с Джинни, Гермиона тем временем остывала от очередной схватки за первенство в спорах. Но для этого, на самом деле, не требовалось особых усилий. Ноябрьский холод пробирал до самых костей, будоража организм. Зубы скрежетали друг о друга, не попадая на челюсть. Как только солнце садилось за горизонт, проживать ветряную бурю, беснующуюся за окном, было просто невыносимо. В последний осенний месяц это случалось слишком рано. Постепенная смена сезона забирала у людей световой день, отламывая по минутам миг, в котором можно было раствориться в лучах солнца. Гермионе приходилось накладывать на себя согревающие заклинания, обновляющиеся раз в пятнадцать минут. Натянутая поверх футболки водолазка совершенно не спасала от нападок заморозков, отпечатывающихся созвездием мурашек на коже. Было тяжело сконцентрироваться на учебе, когда голова была забита мыслями о возможной простуде. Гриффиндорка с трудом переживала дни, когда организм боролся с температурой, а мозг плавился от лихорадки, не в силах думать рационально. Но Грейнджер даже не нужно было заболевать для того, чтобы прочувствовать весь смак ощущений, когда тело изнывало от пульсирующей боли. У волшебницы и без того было много причин для того, чтобы сгореть эмоционально. Гермиона заняла приватное место возле Запретной секции. Укромный уголок с небольшим столом стал для гриффиндорки личным спасательным кругом, уносящим её подальше от любопытных зевак и наблюдательной мадам Пинс. Смотрительница библиотеки, к слову, в последние месяцы стала ещё более настороженной, чем обычно. Обходила каждую секцию раз в полчаса, внимательно осматривая рабочее пространство каждого студента в поиске чего-то подозрительного. В общем, исполняла долг добропорядочного гражданина, желающего внести вклад в расследование. В библиотеке в пред комендантский час было немноголюдно. Вероятнее всего, ученики разбрелись по своим гостиным, разделяя общество друг друга. Следовали главному негласному правилу — держались обособленно, группами. Это могло уберечь жизни многих, но не давало никаких гарантий на то, что к завтрашнему дню никто из этих студентов не проснется с перерезанной глоткой. Хотелось надеяться, что данное правило сработает. Но нет. Было наивно полагать, что Чистильщик напугается невиданной сплоченности студентов. Мерзавец был слишком умён. Он никогда не позволит своей эгоцентричной сущности списать себя со счетов самого загадочного преступника последних лет. Будет действовать скрытно, просчитывая лазейки испугавшихся детей. Никогда не поставит точку на пути к достижению эмансипации Хогвартских студентов. И чёртовы буквы, гипнотизирующие Грейнджер уже битый час, только подтверждали это. Мадам Пинс уже совершила свой очередной надзирательный обход, посему у Гермионы было немного свободного времени для того, чтобы в очередной раз поразмыслить над зловещим почерком Чистильщика. Точнее над тем, что подразумевалось под отличительным штрихом убийцы. Грейнджер не могла представить, каким именно образом она сможет вычислить личность маньяка, руководствуясь одним лишь жутким посланием, являвшимся абсолютно безликим. Что могла сделать Гермиона? Подходить к каждому ученику, всучивая вырванный лист, спрашивая, не ты ли решил меня запугать месяц назад? Абсурд. Полное безумие. Конечно, так поступить она не могла. Оставался ещё один вариант. Тот самый, после которого для волшебницы оставался лишь единственный путь — в лечебницу Святого Мунго. И дороге этой предстало быть выложенной из вырванного инстинкта самосохранения, крупицам рациональности и здравого смысла. Потому что Гермиона, по всей видимости, не желала ими пользоваться. Грейнджер всерьез задумалась о том, чтобы написать убийце. Она знала только об одном способе сделать это. Было необходимо знать полное имя адресата. Но, что, если преступник мог заколдовать свой дневник таким образом, что в графе адресата можно было указать его общественное прозвище. Тем, которым его величала вся Магическая Англия. Она судорожно протянула руку вперед, обхватывая перо. Окунув острый наконечник в колбу с чернилами, девушка задержалась в статичном положении, обдумывая свой поступок. У неё не было другого выхода. Она должна узнать, кто он. Любым способом. Закусив губу, девушка прикоснулась пером к пергаментной странице. Металлический привкус крови смешивался с искрящимся в желудке страхом, усиливая тошноту от волнения. Гермиона выводила слова, тщательно продумывая каждую букву. Не было никакой уверенности в том, что это сработает. Убийца вряд ли захочет играть с гриффиндоркой в эти глупые игры. Он не станет подставлять себя. Возможно. Гермиона не успела отнять перо от дневника, как во всей библиотеке погас свет. Сотни свечей и несколько увесистых факелов, установленных каркасом на стенах, потухли в один миг, наполняя библиотечное пространство тьмой. Пришлось напрячь зрение прежде, чем свободная рука нащупала палочку. Тревога подкатывала к горлу, а носовые пазухи вбирали в себя воздух, пытаясь наполнить мозг кислородом. Это всего лишь совпадение. Глупая закономерность, ничего необычного. Он не придёт. Слишком много свидетелей. Слишком рано для того, чтобы испытывать удачу на прочность. Он не станет подставлять себя. Но тревога подгоняла новую порцию судорожных движений. Теперь Грейнджер трясло не от холода. Это вновь происходило с ней. Ледяные объятия непогоды сменялись жутким предчувствием неизбежной встречи с тайным жителем замка. Снова ощущение холода и страха. Всегда только холод и страх. Волшебница забыла, каково это — испытывать что-то, помимо этих убийственных, нанизывающих плоть на остриё ожидания своей участи, ощущений. Где-то вдалеке, должно быть возле стойки мадам Пинс, послышались её недовольные возгласы и быстрые шаги, исправляющие проделки неизвестного. Те студенты, что сидели в библиотеке, также были насторожены и не переставали говорить друг с другом в попытке успокоиться. Гермионе стало чуть легче. Чужие голоса смогли перебить свой собственный, внутренний. Тот, что нечеловечье пищал, моля о том, чтобы всё прекратилось. Такой несвойственный бравому характеру подопечной Годрика. Загнанный. Иссохший до шёпота. Вот, что бывает с былыми героями — они постепенно исчезают под давлением новых бед. Как только библиотеку озарил искусственный свет, Гермиона зажмурила глаза в попытках привыкнуть к яркости. И когда девичьи веки распахнулись, она едва не лишилась дара речи. — Мерлин! — воскликнула гриффиндорка, хватаясь за сердце, ускользавшее под подошву обуви. — Как ты здесь оказался? Карие радужки исследовали новоиспеченного посетителя библиотеки, в то время как дыхание Гермионы приходило в норму. Перед ней в своей излюбленной позе расположился на стуле Теодор Нотт, подпирая ладонью подбородок. На лице задержалась широкая издевательская улыбка, но как полагается, без тени снобизма и натуральной ненависти. Очередная забава, шутливая попытка завязать диалог. Слизеринец выглядел свежо и опрятно, что было редкостью для такого взбалмошного человека, как Нотт. На нём была серая рубашка, застегнутая на каждую пуговицу. Роскошь для такого разгильдяя. На запястье отличительный штрих образа — завязанный на манеру браслетного украшения галстук. Ничего лишнего, что могло бы отвлечь созерцателя от главного — хитрого лица Нотта. Кудри его были уложены таким образом, что практически не обрамляли лоб, приоткрывая его иссиня тёмные глаза, способные выжечь своим ночным свечением дыру в каждом, кто посмеет заглянуть в этот омут. Живое олицетворение плутоватого лиса из глупых детских сказок. — Я пришёл сюда десять минут назад, — небрежно бросил Тео, вглядываясь в девичьи радужки, питаясь тревогой, засевшей в её глазах. Его это, действительно, забавляло. Чудесно. — Заметил тебя, решил подсесть. Но какой-то придурок не вовремя вырубил свет, пришлось идти на ощупь, — резким движением он сменил положение тела, теперь уже откидываясь на спинку стула. — Ну не прогонишь же ты меня теперь? — А у меня есть выбор? — проигнорировав жалобное лепетание, бросила вопрос Грейнджер. Её взгляд был строгим, каждая мышца лица была напряжена донельзя. Ей было не до шуток. Она не планировала, что к ней кто-то подсядет. Тем более, тот, с кем ей нечего было обсуждать. Но почему-то каждый раз Гермиона продолжала идти на поводу у слизеринца, вынужденно продолжая бессмысленный диалог. Или, может, не так уж и вынужденно? Сердце пропустило очередной удар, стоило Грейнджер проследить за траекторией взгляда Нотта. Он чуть опустил глаза, прикрывая их густыми ресницами. Он смотрел туда, куда не следовало. То, что так старательно оберегала от посторонних, теперь было на виду у самого противоречивого человека во вселенной. Хуже только его сокурсник. Гермиона поспешила захлопнуть дневник. — Милая вещица, — прокомментировал слизеринец, выдвигая ладонь вперед, пытаясь дотянуться до дневника. Но Гермиона оборвала наглые попытки порыться в её вещах, хлопая парня по пальцам. — Я просто хотел посмотреть, — ощетинился слизеринец, растирая покрасневшие участки кожи. — Давай начистоту, — начала Грейнджер, выгибая бровь. Её руки вцепились в то место, где покоилась тетрадь с перламутрово-красной обложкой, охраняя от нападок любознательного волшебника, — ты, ведь, пришёл сюда не за тем, чтобы разглядывать мои тетрадки, верно? Тебе что-то нужно от меня. — Как самонадеянно, Грейнджер, — ахнул слизеринец, театрально прижимая не пострадавшую руку ко лбу, смахивая пряди волос назад. — И почему ты думаешь, что всем от тебя что-то нужно? Почему я не могу захотеть просто поболтать с тобой? — Потому что я не первый день учусь здесь, Нотт, — парировала девушка, вскидывая подбородок. — Практика показывает, что я всегда оказываюсь права. — Не стану кривить душой, всезнайка, — сдался слизеринец, приподнимая обе ладони. — Твоя взяла. Слизеринец чуть привстал, доставая из кармана тёмно-коричневых брюк конверт. Парень протянул запечатанное послание, но Гермиона не спешила забрать его из рук Теодора. Она мешкала, размышляя о том, что всё это могло бы значить. Нотт потряс конвертом, вынуждая Грейнджер, наконец, осмелеть и распечатать его. Девушка недовольно выдохнула, выхватывая сложенный пергамент из рук Тео. — Приглашение на день рождения? — удивленно спросила гриффиндорка, смещая брови на переносице. Её глаза уже в десятый раз проходились по буквам, выгравированным золотом на сияющей бумаге. Она не могла поверить в то, что Нотт, действительно, отдал его ей. — Что тебя смущает? — невозмутимо вторил слизеринец, пытаясь не выглядеть оскорбленным. — Даже не знаю, — усмехнулась абсурдности Грейнджер, вертя в руках приглашение. — Мы с тобой не такие уж и близкие друзья. И нас мало что связывает, чтоб ты звал меня на свой праздник жизни, — прямолинейно рассуждала гриффиндорка, выставляя указательный палец вперед. — Хотя, нет, подожди. Нас с тобой, вообще, ничего не связывает. — В этом и весь смысл! — Нет здесь никакого смысла. — А вот и есть, — спорил Тео, кивая с полной уверенностью в правильности своих суждений. — Да, возможно, мы не особо ладили когда-то… — Да, твоя семья хотела моей смерти, мы это уже обсуждали, — перебила гриффиндорка, смиряя Нотта оскорбленным взглядом, смешанным с каплей высокомерия. — Не будь такой злопамятной, — отмахнулся Теодор, вскидывая ладонь. — Хватит жить прошлым, Гермиона, — он протянул каждый слог в её имени, и это отдалось электрическим разрядом в теле. Впервые она услышала от слизеринца иное обращение. Ничего общего с проклятым клеймом, вырезанным на предплечье. Ничего, связанного с фамилией, что всегда звучала, как приговор. Девичье имя, шедшее из уст Тео, было на ощупь, как нежнейший шёлк, льющийся невесомой струей. Как нечто солнечное посреди пасмурного дня. Тепло и так по-новому. Это слегка растопило лед меж молодыми людьми, и гриффиндорке удалось спрятать колкие иглы обратно под кожу. Гермиона отвела взгляд, пытаясь скрыть смущение. — Почему бы всем этим нам не прекратить эту межфакультетскую вражду? — взглядом слизеринец указал на конверт, покоившийся в дрожащих ладонях гриффиндорки. — Зароем, наконец, топор войны и все дела. Ну же, Гермиона, примени навыки парламентера. Грейнджер истерически захохотала, прикрывая рот ладонью. Она не могла понять, как Нотту удавалось вспахивать её прежние устои и принципы, ломая девичий стержень. Гермиона знала, кто ещё в этой школе мог быть способен на такое. Но все эти, на первый взгляд, идентичные методики различались «от» и «до». Малфой действовал жестко, без колебаний. Он не умел разговаривать по-людски. Малфой резал предложениями, вонзая свои прихоти до основания словесного клинка. И это было больно. Иногда. Почти всегда. Теодор же мог умалить нрав Гермионы одним только предложением, даже не стараясь. Действовал мягко, прощупывая людское настроение мастерски. Настолько умело, что становилось страшно. Слизеринец мог загипнотизировать любого, даже такого крепкого орешка, как Гермиона. Это даже не раздражало. Не выводило из себя, как это всегда было с Малфоем. Она почти сдалась, ловя себя на мысли, что чисто теоретически она могла бы посетить эту идиотскую вечеринку. — Я подумаю, — коротко ответила Гермиона, складывая конверт в сумку. Ладонь слизеринца протиснулась в карман, доставая оттуда небольшой флакон. Грейнджер не могла разглядеть содержимое. — На твоём месте я бы не думал слишком долго, — предупредительно отозвался Нотт, улыбаясь заговорщически. — Впрочем, я уверен, что ты придёшь. На твоём пригласительном указаны место и дата. Можешь позвать своих друзей, чтобы тебе было комфортнее, — объяснил все детали слизеринец, высыпая на мизинец небольшую горстку порошка. Поднеся к крылу носа палец, Тео разом вдохнул всю дозу. Морщась от периодического эффекта, парень растер переносицу, убирая флакон обратно. — Что ты творишь? — прошипела гриффиндорка, озираясь по сторонам. Она догадалась, что было в этом чёртовом флаконе. Наркотическое вещество, по всей видимости, распространенное не только в мире маглов. — Мы же в библиотеке! — Иногда твоё занудство утомляет, — растянул Нотт. Его глаза постепенно затуманивались от эйфоретика. — Какая кому разница? По школе гуляет убийца, а мадам Пинс хватит удар из-за того, что я употребляю? Не неси чушь, — ядовито дополнил Теодор. — Все справляются со стрессом по-разному. И мой способ не самый плохой, имей в виду, — он подмигнул девушке, намекая на то, что мог поделиться. — Никогда в жизни, — сурово произнесла Гермиона. — Как знаешь, — пожал плечами Теодор, поднимаясь со стула. — До встречи, Гермиона, — он вновь протянул по слогам её имя, шагая прочь из личного пространства гриффиндорки. Грейнджер едва удержалась от попытки проводить слизеринца взглядом, если бы не очередная случайность, которая её преждевременно отвлекла. Из-под обложки учебника девушка заметила свечение. Былая тревожность вернулась на своё законное место. Гермиона аккуратно достала дневник, пытаясь не смотреть на красную обложку. Действовала по наитию, страшась одной только догадки о том, что могло ждать её на страницах загадочной тетради.И снова здравствуй, Нэнси Дрю. Мне казалось, ты не станешь отвечать на мои послания, но ты умеешь удивлять. Держу пари, ты уже отгадала мою прошлую загадку. Сыграем ещё раз? Но, учти, за каждый неверный ход придётся расплачиваться своей львиной шкуркой.