Вскрытие от пятого октября тысяча девятьсот девяносто восьмого года. На теле погибшей найдены новые насильственные следы. Помимо указанного перечня травм, несовместимых с жизнью, был обнаружен шрам на правой ладони. По всей внутренней части вырезан круг, задевающий сухожилия, фасции и червеобразные мышцы. Параллельно фигуре сделан надрез в форме линии, заканчивающийся ромбическим сечением.
Гермиона с трудом удержала в руке шариковую ручку. Никогда прежде подтверждение догадок не отдавалось разрывающим чувством досады. Гриффиндорка могла признаться только самой себе, что, на самом деле, в глубине души она не желала, чтобы её теории подтверждались. Конечно, это бы не отменило того, что Чистильщик все ещё орудовал в школе, с голодным зверством выискивая новых жертв. Но тот факт, что это был один и тот же человек, который расхаживал на свободе так долго, не мог умалить бурливший страх. Убрав серую тетрадь в сумку, и сложив каждое досье в надлежащем порядке, по алфавиту, девушка кинулась к Невиллу. Он смирял её внимательным взглядом, вопросительно изгибая бровь. Гермиона кивнула, прошептав о том, что ей удалось найти то, о чём они недавно спорили. После им пришлось покинуть кабинет. Стрелка на часах приближалась к роковому часу, когда подчиненные Саммерсета должны были занять свои позиции, охраняя западное крыло от посторонних. Ребята вышли в коридор, не проронив ни слова. Очевидно, им было не по себе. Гермиона не знала, что именно повлияло на неё, заставляя затолкать язык глубже в глотку. Побочное действие адреналина, гнавшего кровь с таким усилием, что венозные линии могли лопнуть, не выдержав. Или всё дело было в том, что им удалось ухватиться за веревку, что вила тугие узлы в запутанном деле. Невилл понял, что имела в виду Гермиона, когда блекло бросила: «Оно у меня». Живительная палитра поблекла, а сочные лицевые краски сошли на «нет». Долгопупс стал похож на живой труп, без намёка на жизнь в глазах. Сплошное безнадежное скитание от одного пагубного события к другому. И так по кругу до бесконечности. Находка в кабинете Саммерсета не обнадеживала. Она словно подбивала молодых людей к ещё большей опасности. К ещё более разъяренному этапу, который, Гермиона вновь была уверена, разорвёт их на мелкие частицы. Когда они спустились на первый этаж, где было намного оживленнее, Невилла окликнула студентка Пуффендуя. Девушка, чье имя Грейнджер никак не могла вспомнить, оповестила гриффиндорца о том, что его хочет видеть директор Макгонагалл. Значит, собрание кончилось. Они едва успели. Долгопупс взглянул на Гермиону прежде, чем ответить. Она коротко кивнула, вымещая в свой жест все те слова, которые не могли вырваться из уст. Ты должен идти, Невилл. Мы обязательно разберемся со всем позже.***
Карие радужки в полумраке проходились по строкам послания, переданного Невиллом. Голова изнывала от боли, сосуды лопались от переутомления, отпечатываясь красными вкраплениями на глазном белке. Холодные ладони удерживали рукопись, а зрение продолжало устремляться в очередную головоломку, которой следовало найти подходящую пару для построения целостной сюжетной картины. Но ничего. Абсолютно. Затмевающая гладь, странствующая меж мыслей, просачивающаяся в самые потаенные уголки сознания. На нескольких листах, являвшихся копиями, был описаны учения мага из Древнего Китая. Обряд, с помощью которого в теории было возможно отменить заклинание Обливиэйт не позднее срока, отведенного для возвращения воспоминаний. Ритуал включал в себя сложную магию, связанную с внутренней алхимией. Гермиона осознавала, что найти алхимика в современном волшебном мире было практически невозможно. Шансы равны нулю. Друг нашёл ключ к лазейке, способной вернуть память родителям Гермионы. Но не объяснил, как им воспользоваться. Потому что, вероятно, сам не знал. Отлично, Гермиона. Помимо убийцы, тебе ещё придётся отыскать алхимика. Это вводило девушку в ещё большее оцепенение. Грейнджер не спешила заходить в башню старост. Девушка не помнила, сколько простояла возле входа, скрываясь в углу от пристального взгляда костлявой женщины, изображенной на полотне. Истошно кусая губы, Гермиона прокручивала в голове события прошлых часов, пытаясь разложить все по полочкам, выискивая в недрах сознания ответы на свой беспрерывный поток вопросов. На ужин девушка не явилась, ссылаясь на потерю аппетита. Её не смущало даже то, что она значительно потеряла в весе. Школьная форма, которая до этого года была ей по размеру, стала свободнее. Блузка болталась на костях, не прилегая к груди; а юбку пришлось перешивать самостоятельно, обратившись к Джинни за помощью. Но Гермионе было всё равно на такие незначительные мелочи. Она понимала, что очередной кусок съестного застрянет в горле – в лучшем случае. В худшем же придётся бежать до ближайшей уборной. Всё, что делала Гермиона – слонялась по замку, надеясь найти укромный угол. Волшебнице требовался очередной анализ. Правильная расположенность всего того, что не укладывалось в голове. Единственное место, куда она могла пойти в данный момент, также не прельщало. Грейнджер думала о том, что Малфой мог быть в дортуаре. После их дневной перепалки, она не могла избавиться от мысли, что её пытались выместить из общей жилой площади. Искоренить, как грязь, застрявшую под кожей. Разумеется, она могла вернуться в башню и продолжить этот нескончаемый обмен злостных слов, разжигающих ещё большую ненависть между молодыми людьми. Но Гермиона была слишком слаба, истощена морально настолько, что её хватило бы лишь на то, чтобы упасть лицом в подушку. Именно поэтому она стояла возле башни старост, спрятавшись возле подоконника. Пыталась отвлечься, не позволяя себе убегать в царство сновидений. Досконально перечитывала древнее писание. Почерк неизвестного отпечатывался на глазах, сохраняясь на роговице водянистыми ожогами. Ей нужно было ещё немного времени прежде, чем она сбежит из реальности, покрытой копотью. Когда Грейнджер опомнилась, а слабое свечение Люмоса не помогало вчитываться в записи, за окном уже окончательно стемнело. Густые сумерки, плавно переходящие в ночь, опустились на шотландские земли, укрывая владения Хогвартса морозной октябрьской пеленой. Это дало толчок к действию. Ведь Гермиона не была глупой и самонадеянной, коей её могли посчитать многие. Она понимала, что тьма принесет за собой возможное возвращение Чистильщика. Гриффиндорка чувствовала нутром, как зло высвобождалось от своего склепа для того, чтобы вновь окунуть замок в кровавые воды преступлений. Волшебница поместила серую тетрадь в сумку, умещая в ней и фолианты, переданные Невиллом. Несмелым шагом девушка прокралась к полотну, вглядываясь в силуэт женщины. Та словно ждала всё это время, когда Гермиона, наконец, решится зайти в дортуар. — Honor super omnia, — едва слышно отчеканила Гермиона. Она оглядела ученицу надменным взглядом, сжав губы в тонкую линию. Но в лунном свете Грейнджер заметила в неживых глазах что-то ещё. Что-то помимо презрения к старосте школы. Немое предупреждение. Громогласнее любого нечеловеческого визга. Ярче, чем любая вспышка смертельного проклятья. Бред. Ей могло просто показаться. Девичье сознание было подавлено, а мозг просто не мог больше воспроизводить ясные мысли. Пусть эта старуха и дальше продолжает играть в свои незаурядные игры. Гермионе до этого нет никакого дела. Когда полотно, наконец, сошло до девушки, дверь отворилась. Но зайдя в дортуар, Грейнджер подумала о том, что она, возможно, всё поняла правильно. Ощутила спинными мышцами, как вибрация от глухого звука проходилась по телу. Гостиная встретила девушку непроглядной темнотой. Окно было раскрыто настежь. Но даже свежий осенний воздух не мог перебить зловонье, сновавшее по носовым пазухам. Алкогольный запах въедчиво проникал внутрь девичьего тела, заставляя ту морщиться от каждого вздоха. Гермиона сделала предательский шаг вперед, стараясь дышать через раз. Всё здесь выглядело странно. Точнее, нет. Предметы были на своих местах. Всё окружающее было в полном порядке. На первый взгляд. Но атмосфера в, казалось бы, знакомом месте, изменилась донельзя. Гермиона осязала на физическом уровне, как гнетущее наваждение заливалось в каждую пору, забивая нутро предательским страхом. Снова. Мефистофельские изображения слизеринских предков пугающе отображались в зеркале напротив. Змеи, нарисованные на гобеленах, мистически взирали на девушку, сверкая своими ярко оранжевыми зрачками рептилий. Грейнджер отвернулась, стараясь смотреть исключительно на каменную стену гриффиндорской стороны. Атрибуты родного факультета не внушали ей столь тёмные чувства, от которых плавилось сердце. Сглотнув прогорклый ком, Гермиона направилась на второй этаж. Она даже не удосужилась зажечь свет. В голове все смешалось. Конечности онемели, не в силах совершить даже самое банальное заклинание. Гриффиндорке всего лишь хотелось добраться до ванны и смыть с себя сегодняшний день. Но когда подошва обуви ступила на последнюю ступень, девушка застыла. То, что казалось ей кошмаром наяву прежде, больше не внушало столь же дикого, буквально разрывающего страха. Всё это меркло на фоне того, что увидела Грейнджер сейчас, стоя на щепках от мебели и мелких осколках. Она могла поклясться, выворачивая душу наизнанку, доказывая искренность своих слов, что когда-то мечтала увидеть то, что сейчас созерцали янтарные радужки. Гермиона лелеяла свою тихую, извращенную веру в то, что однажды это должно было произойти. Девушка отдала бы всё, что у неё было, дабы взглянуть напоследок на то, как уходит жизнь из того, кого она ненавидела всем своим естеством. Почувствовать, каково это — наслаждаться видением того, как причина слёз и страданий покидает этот мир. Она представляла, как будет радоваться этому. Как пламя справедливости поглотит её душу, опаляя следы влияния жестокого мальчишки. Но Гермиона не почувствовала ничего из этого. Даже слабого отголоска. Она не получила даже минимальной порции удовлетворения. Вместо этого, к поистине стороннему удивлению, Грейнджер сорвалась с места. Она не раздумывала над тем, что делала. В какой-то момент все прежнее онемение, сковавшее руки и ноги, отпустило её, отдавая во власть своему чуткому сердцу. Глаза вперились в силуэт слизеринца, лежавшего на кафеле, покрытого кровавыми слоями. Алые струи стекали с его предплечья, свисавшего на битой стеклянной крошке. Спиной блондин облокотился о стену, из которой хлестал кипяток, разъедая верхний слой эпидермиса. Веки были закрыты, скрывая серебристый свет его пронзительных радужек. Длинные ресницы доставали до полумесяцев под глазами. Девушка не знала, был ли он в сознании. Гермиона опустилась на колени, взяв мужское лицо в свои руки. Его кожа была адски горячей, резонирующей на фоне привычного понимания о слизеринце. Он всегда представлялся ей ледяной фигурой, вне зависимости от обстоятельств. Она пыталась найти хотя бы что-то, что сказало бы ей — он жив. Его грудь не вздымалась от дыхания. Он был похож на тряпичную куклу, из которой выпустили весь наполнитель, оставляя лежать бесформенным грузом. — Малфой?.. Никакой ответной реакции. Грейнджер убрала ладони с мужского лица. Она откинула сумку, свисавшую на плече. Уселась на пол, ощущая, как размельченное зеркало впивалось в кожу. Стиснув зубы от боли, Гермиона принялась осматривать парня. И, видимо шквал потрясения не дал гриффиндорке увидеть то, в чём была причина его полумертвого состояния. Трясущаяся ладонь потянулась к предплечью, растирая слегка запекшуюся кровь с кожи. Под слоем багровой жидкости, Гермиона разглядела то, от чего желудок скрутило. Раскромсанная плоть, обвивающая лоскутами конечность. Остаток кожи можно было с легкостью оторвать при надобности, настолько сильно была повреждена. Сквозь кровавое месиво Грейнджер видела то, как торчала белоснежная кость. Вторая рука парня сжимала осколок. Гриффиндорка догадалась. Малфой даже не резал себя. Он лихорадочно вспарывал то место, где когда-то была Чёрная метка. Он пытался избавиться от неё. Желал искоренить эту чернильную тьму ценой собственной жизни. Медлить было нельзя. Даже, если Малфой желал покончить жизнь самоубийством, это не волновало Грейнджер. Она не могла позволить ему умереть. Не могла позволить себе оставить его здесь, истекать кровью. Да, когда-то она могла пожелать ему сгинуть из этого мира. Но, Мерлин, это ведь было не всерьез. Ребяческое желание, всего-то. Вынужденная защита от всего того, что он говорил в её адрес. Что делал. Как подрывал её состояние. Однако все это смывалось с кровью из разбухших вен слизеринца. Кристально чистая жидкость выходила из Малфоя, лишая его права на существование. Гермиона достала из кармана волшебную палочку, прикасаясь кончиком к изувеченной плоти. Она отпустила все лихорадочные мысли, отслаивая от себя эмоции, пагубно влиявших на процесс излечения. Грейнджер выровняла дыхание, старательно замедляя сердцебиение. Девушка почувствовала, как былое самообладание постепенно возвращалось, убирая дрожь в пальцах. Прежде она уже работала с такими ранами, когда Рона слегка расщепило в момент аппарации. Но спасать от смерти бывшего любовника — это совсем другое. Гермиона никогда не возвращала с того света своего заклятого врага. Шепча заклинание, она следила за тем, как плоть сшивалась. Невидимые швы перекрывали торчащую кость, а былые разрезы рассасывались прямо на глазах, возвращая конечности слизеринца былой вид. На бледной коже точно останутся шрамы, но это было пустяком по сравнению с такой отчаянной смертью. К собственному удивлению, Гермиона замечала, как прилагала все оставшиеся усилия для того, чтобы раны остались незамеченными. С какой щепетильностью она исправляла последствия этого зверского поступка. Движения её были плавными. Заботливыми. Словно она вмещала в каждый взмах палочкой весь тот свет, что был заточен в ней. Или то, что от него осталось. Однажды мама волшебницы сказала ей одну важную мысль. Неважно, что ты делаешь. Важно, как ты выполняешь работу. Какие чувства вмещаешь в собственные действия. Гриффиндорка никогда в жизни не признается в том, что она спасала Малфоя с эмоциями, которые она не должна была испытывать к нему. Она жалела его. Она всем сердцем желала отогнать от него старуху, которая уже нацелила косу на его душу. И пусть Гермиона будет жалеть об этом все свои оставшиеся дни, когда Малфой очнётся. Но она не позволит ему умереть. Покинуть её здесь, в одиночестве дортуарных стен. Грейнджер прильнула к груди Малфоя, пытаясь зачерпнуть ухом хотя бы отголосок биения сердца. Пустота, поселившаяся под ребрами. Осознавая всю степень безрассудства, Гермиона прислонила два пальца под челюсть Малфоя, пытаясь почувствовать пульсирование яремной вены. Но она не поддавалась девичьей мольбе. — Драко, — вновь жалобный голос, пытающийся вернуть этого мерзавца в мир живых. Гермиона даже не осознала, что впервые обратилась к нему по имени, и оно не расщепляло нежную кожу рта. — Прошу тебя, открой глаза! — гриффиндорка впилась ногтями в ткань мужского свитера, почувствовав, как задыхается от бессилия. Но он молчал. Его посиневшие губы не издали ни звука. Глаза все ещё были закрыты. Гермиона поняла, что счёт шёл на секунды. Он потерял слишком много крови. Его зашитые раны не вернут его к жизни. Это лишь замедлило процесс неминуемой смерти. Грейнджер на мгновение показалось, что она вновь стала маленькой девочкой, одной в большом мире. Она уже чувствовала это раньше. Когда стояла посреди родительской гостиной, шепча Обливиэйт. Неизлечимое опустошение, вспарывающее тело до мяса. Безысходность, топящая с головой. Но что если на этот раз она способна всё исправить? Гермиона крепче ухватилась за палочку. Сделав глубокий вдох, девушка сосредоточилась. — Ренервейт, — отчетливо и громко произнесла Грейнджер, целясь прямо в сердце Малфоя. Она не знала, подействует ли это. Не была уверена в том, что сможет аннулировать приговор судьбы. Но Гермиона думала лишь о том, что не сможет простить себе, если не попробует. Раньше она никогда не применяла Оживляющее, это был её первый опыт. Красная сфера выползла из кончика волшебной палочки, внедряясь в мужскую грудь. Луч овладел его жилистым телом, проникая сквозь толстую вязку свитера. Гермиона замерла на месте, следя за траекторией волшебного свечения. Наверное, она даже не дышала. Единственное, что могла делать гриффиндорка — отсчитывать секунды. Это, ведь, должно подействовать? Только, если… Громкий вздох заполнил собой всю комнату. Это был крик во имя жизни. Сигнал о том, что она все еще клубилась в сердце, отдаваясь электрическим разрядом. Токовые импульсы пронизали живительную мышцу, отдаваясь рефлекторным частым дыханием. Малфой очнулся, резко отпрянув от стены. Его кварцевые глаза горели пламенем и растерянностью. Гермиона буквально достала его из мира мёртвых. Если раньше Грейнджер считала, что слизеринец был воплощением ада, то теперь она была уверена в том, что он не имел ничего общего с этим бесовским пристанищем. Ему, как и ей, был далёк мир небытия. Она рефлекторно попятилась назад, когда корпус парня неустойчиво зафиксировался в сидячем положении. Но всё девичье тело налилось свинцом, стоило Малфою повернуть голову в её сторону. Он приподнял зашитую руку, и ребром ладони дотронулась до щеки Гермионы. Пальцы слизеринца с нехарактерным трепетом прошлись по нежной коже девушки, оставляя кровавые мазки. Их глаза встретились на какое-то жалкое мгновение, но этого хватило, чтобы почувствовать, как всё внутри опустилось. Обнулилось для перерождения. Малфой сглотнул, судорожно дергая кадыком. Его тело рухнуло обратно, вжимаясь лопатками в обмазанный паром кафель. Гермиона почувствовала облегчение при виде вздымающейся грудной клетки парня. Его свитер был влажным, хранившим в себе кровавые следы. Девушка сидела неподвижно. Не понимала, что ей делать. Уйти в свою комнату, не сказав ни слова? Или продолжить сидеть на полу, чувствуя, как кожа на внешней стороне бедра разрывается от впивающихся осколков. — Сигарету, — хриплым голосом попросил слизеринец, держа глаза прикрытыми. Гермиона смутилась, вздрогнув от неожиданной просьбы. Малфой изрекался расслабленно и непринужденно, словно не он пытался убить себя часами ранее. Будто не он старательно выскребал прогнившую метку из своего тела. Гриффиндорка не ждала, что он станет вести себя как-то иначе. Она прекрасно понимала, что Малфой никогда в жизни не будет чувствовать смущение. Грейнджер огляделась в поиске сигареты. Карие радужки проходились по каждому дюйму ванной комнаты. Вокруг царил бардак. Отодвинув эмоции на второй план, гриффиндорка оценила последствия беспорядочных действий Малфоя, с трудом сдерживая шокированный вздох. Весь пол был залит водой, что лилась из разломленной трубы. Стены, обделанные плиткой, крошились, словно их не раз задевали лучами взрывающего заклинания. Это не было похоже на тихую попытку самоубийства. Это походило на битву. Но с кем именно пытался совладать Малфой – оставалось загадкой для Гермионы. Вопрос кромсал язык, но голос разума заставлял волшебницу молчать, съедая непрошеную заинтересованность. После нескольких минут поиска, гриффиндорке всё же удалось разглядеть в обломках сигарету. Она насквозь промокла, валясь под останками лакированной раковины. Гермиона потянулась за долгожданной находкой, скользя ладонью по влажному полу, попутно зачерпывая стеклянную крошку. Мелкие частицы царапали оливковую кожу, вонзаясь крошечными остриями в плоть. Рвано выдохнув, гриффиндорка обвила пальцами папиросную бумагу, высушивая ту с помощью бытового заклинания. Гермиона, молча, протянула сигарету Малфою, в ожидании, когда он снизойдёт. Вероятно, он слышал её копошение, посему раскрыл ртутные глаза сразу же, как только долгожданная доза никотина оказалась перед его носом. Блондин обхватил фильтр сухими губами, удерживаясь от соприкосновения с окровавленными пальцами Грейнджер. — Подожги, — скомандовал слизеринец, указывая взглядом на изувеченное предплечье. Гермиона понимала, что его рука ещё не скоро сможет нормально функционировать, если за дело не возьмётся целитель. Но играть в прислугу она точно не станет. Она и так сделала для него больше, чем того он заслуживал. Скрестив ладони на груди, пачкая утолщенную ткань, Гермиона выжидающе склонила голову. — Не заставляй меня умолять, Грейнджер, — зарычал Малфой, зубами разрывая ветхий кончик сигареты. Он смотрел прямо на неё, но взгляд был настолько рассеянным, что силы его едва ли хватало, чтобы произвести должное впечатление. Это даже забавляло гриффиндорку, подбивая её на вызывающую реакцию. Всё вернулось на свои места. Облегчение убаюкивало Гермиону, шепча о том, что оживление Малфоя не повлияло на их взаимоотношения. — Я не просил меня спасать. Но если ты опять решила поиграть в няньку, то будь добра, доделай свою блядскую миссию добродетеля с должным усердием, — насмешливо добавил блондин, усмехаясь собственному гнусному величию. — Что? — вспыхнула Гермиона, ощущая, как былая реакция на Малфоя игралась на кончиках пальцев невидимым электричеством. — Не просил спасать тебя? — гриффиндорка продолжала возмущаться, впиваясь ногтями в собственное плечо. — У тебя проблемы со слухом, грязнокровка? — слизеринец выплюнул вопрос, прищурив глаза. — Наверное, это так круто – быть эгоистом, не знающим слов благодарности, — девушка кивнула в ответ на собственную тираду, — но ты можешь не утруждаться. Мне ничего от тебя не нужно, — Гермиона поднялась на ноги, отряхивая джинсовую ткань от осколков. — Прости, что не пою дифирамбов в твою честь, — наигранно сожалел Малфой, скривив рот. — Никто не виноват в том, что ты настолько тупоголовая и до охуения слепая дура! Я не собираюсь делать вид, что пиздецки благодарен за то, что ты опять сунула свой нос не в своё дело. Гермиона была готова возразить. Высказать всё то, что лежало у неё на душе так долго. Она могла вечно сталкиваться с его непостижимостью. Вспарывать его подноготную в надежде, что однажды её слова подействуют на него. Наступать на оголенность его души, веря в то, что однажды сможет припаять его тьму. Поток их недосказанности не знал ни конца, ни края. Сколько бы раз они не сталкивались лицом к лицу, сдирая кожу до костей, а сознание до истерических припадков, этого было недостаточно. Они могли бы вечность кидаться друг в друга обвинениями, но никогда бы не пришли к общему консенсусу. Компромисс для Гермионы и Малфоя был сродни чему-то оскорбительному. Губительному. Порождающему новые аспекты в их взаимоотношениях. Гермиона была готова швырнуть в Малфоя чем-нибудь. Желательно потяжелее, чтоб искры летели из его нечеловечьих глаз. Но разъяренность с треском разбилась о стук в дверь. Грейнджер осеклась, ощущая, как глаза расширялись с каждым толчком о древесное покрытие. — Сиди здесь, — рыкнула гриффиндорка, убираясь из ванной. — Не смей спускаться вниз. Глупо было полагать, что слизеринец сорвется с места и выдаст первому встречному то, что произошло в дортуаре. Он был скрытной личностью, и это впервые не взбесило Гермиону. Спешными шагами Грейнджер ринулась по лестнице, с трудом удерживая равновесие. То, что ей удалось пережить, подкосило не меньше, чем многочасовые изнурительные тренировки. Ноги не слушались, спутываясь меж собой. Перед тем, как прикоснуться к латунной ручке, девушка с ужасом осознала, что запекшийся мазок кристально-чистой крови Малфоя блестел на девичьей щеке. Дотронувшись тыльной стороной ладони до кожи, Гермиона принялась наспех оттирать след, надеясь на то, что это избавит её от заинтересованного взгляда незнакомца, стоявшего за дверью. — Кто там? — задала вопрос Грейнджер, прикасаясь ухом к дверному проему. Она не решилась отворять портрет. Мысль о Чистильщике не покидала её. Критическое мышление работало наперед. — Гермиона, это Кеннет Таулер, — девушка узнала сокурсника по голосу. Кеннет был старостой Гриффиндора. Вместе с Линдой. Однако теперь её место было вакантным. — Макгонагалл попросила срочно спуститься в Большой Зал. Передай Малфою, что его это тоже касается. — Что… что-то случилось, Кеннет? — дрожащим голосом спросила гриффиндорка, ощущая, как сердце выбивалось из груди. Она знала ответ. Могла предугадать с легкостью, ведь Грейнджер знала, что никого не будут собирать после комендантского часа. Но все равно задала этот идиотский вопрос. — Ещё одна жертва, — твердым тоном объяснил гриффиндорец. Этого хватило для того, чтобы Гермиона почувствовала, как земля уходила из-под ног, оставляя вместо себя бездну, кишащую монстрами. И во главе всего этого адского пиршества восседал Чистильщик, складывая свои трофейные пожитки в знак очередной победы. Победы над людскими жизнями. Над будущим, сотканным из невинных душ. Гермиона сглотнула слезы, пытаясь заглушить поток опасений, вихрем проносившихся в чертогах разума. Она молилась о том, чтобы новым объектом для измывательств не стали те, кого Грейнджер любила и оберегала. Она не переживет. Ей нужно было срочно в Большой зал, чтобы убедиться в том, что никто из её друзей не пострадал. — Гермиона? — напомнил о себе Таулер, вырывая девушку из пучины тревожных размышлений. — Я… мы скоро спустимся, — пролепетала Грейнджер, срывая руку с древесной ручки. Она буквально бежала до своей комнаты, падая на ступеньках, поднимаясь снова. Тело её было похоже на желе, растекавшееся по ковру от недостатка сна и отдыха. Сейчас гриффиндорка хорошо понимала Малфоя. Словно её лишили значительной части крови, при этом заставляя бежать без остановки. И Гермиона понимала, что она будет продолжать мчаться, пока не сотрет ноги в кровь, а сердечная мышца не разорвется в приступе. Юркнув в тёмную спальню, девушка оставила дверь открытой. Вход в комнату был напротив ванной, и поэтому периферийным зрением Грейнджер могла следить за Малфоем. К собственному удивлению, гриффиндорка отметила, что он даже не шелохнулся. Схватив наспех аптечку, Гермиона скрылась из стен своих владений, шагая обратно в уборную, пропахшую сожженной кожей и высокомерием. Она не знала, зачем делала это снова. Позволяла себе играть роль гребаной няньки, как выражался Малфой. Но Грейнджер знала одно. Она не делала ему одолжений. Это была хорошо спланированная тактика. Гермиона понимала, что Саммерсет тоже будет в Большом зале. Его внимание будет нацелено на старост школы. Они первые, кто стояли в списке подозреваемых по разным вопросам. Если Малфой не спустится с Гермионой, то это повлечет за собой новую волну подстрекательств. Грейнджер не могла позволить ублюдку такую роскошь. — Нам нужно спуститься в Большой зал, — приказным тоном сказала Грейнджер, вставая возле ног Малфоя. — Немедленно. — Старухе не спится, и она решила достать своей бессонницей невинных? — саркастически отозвался слизеринец, не поднимая глаз. — Я не буду исполнять прихоти поехавшей карги. — Нашли труп, — перебила Гермиона, чувствуя, как собственные слова били наотмашь. Закусив губу, девушка продолжила. — Всех собирают для проверки. Малфой не ответил. Его лицо было соткано из маски беспристрастия. Ни единая мышца под гладковыбритой кожей не дрогнула. Полнейшее безразличие к тому, что шинковало Грейнджер без каких-либо усилий. Контраст, каков он есть. — Выпей это, — девушка нагло вырвала изо рта слизеринца сигарету, предлагая взамен горсть того, что сможет поставить его на ноги. Наколдовав стакан воды, гриффиндорка оглядывала Малфоя сердитым взглядом. — Я не собираюсь пить это магловское дерьмо, — противился блондин, нарочно сцепляя губы в тонкую линию. — Придётся, — протестовала Грейнджер, хватая Малфоя за щеки двумя пальцами. Он принялся уклоняться, мотая головой в разные стороны. Его руки зацепились за девичьи запястья, сдирая пальцы со своего лица, но он был слаб. Его мощи не хватало для того, чтобы воспротивиться львиному влиянию. — Отъебись, грязнокровка! — взревел Малфой, ударяя по девичьим рукам. — Если хочешь угробить моё здоровье, почему бы тебе просто не разорвать швы? — он приподнял руку, напоминая об искусной работе будущей целительницы. — Не смей называть меня так! — вскрикнула Гермиона, вымещая каждую из эмоций, клубившуюся на дне души. Она была настолько растеряна, что больше не могла держать всё под контролем. Особенно свои чувства. — Если ты ещё хоть раз скажешь это мерзкое слово, я клянусь, что исполню твоё главное желание и разорву к чертям собачьим эти швы! Малфой замолчал, удивленно моргая. На секунду Грейнджер показалось, что он был в замешательстве. Она впервые кричала на него. Впервые ругалась с такой же отдачей, как это делал он. — Таблетка аспирина не убьёт тебя, — фыркнула Гермиона, пытаясь совладать с неугомонным слизеринцем, который вел себя, как маленький ребенок, испугавшийся микстуры от кашля. — Выпей это, — повторила гриффиндорка, смягчив тон. — Пожалуйста. Два кварцевых огня просверливали дыру во лбу девушки. Он даже не пытался пойти ей навстречу. Играл по своему избитому сценарию, пичкая Грейнджер извращенными идеями. Придурок. — Пока ты сидишь здесь и пытаешься доказать мне что-то, Саммерсет, вероятно, уже делает пометки в своих документах, — Гермиона могла сорвать этот спектакль. Знала, куда нужно направлять режиссера для эпичного завершения постановки. — Считаешь, он благосклонен к тебе и думает о том, что ты решил поспорить со мной о пользе магловской медицины? — она приподняла бровь, выдерживая паузу. — Я, думаю, нет. Он, вероятно, уже списал очередную жертву на тебя, Малфой, — она пожала плечами, разворачиваясь к выходу. Шагала медленно, цедя минуты, словно лучшее вино, упиваясь нектарным молчанием слизеринца. — Оставайся здесь, сколько твоей душе угодно. Я спущусь вниз, и когда мракоборцы не досчитают только тебя, в этот раз я засуну своё чувство справедливости куда подальше, и буду наблюдать, как тебя упекут в Азкабан. Она почти вышла за пределы ванной. Ей оставался последний шажок для того, чтобы оставить слизеринца за краем своего беспокойства. Он был прав. Действительно прав, когда говорил ей о том, что она не должна защищать его. Какой в этом смысл, если сам Малфой отрекался от спасения собственной шкуры? Но, видимо, не в этот раз. Что-то надломилось в слизеринце. Гермиона почувствовала это. Услышала это в мягкой ходьбе за спиной. Приближающиеся шаги шептали о том, что были готовы принять благой жест. Пусть это сожжет дотла его демонов. Заставит его самого усомниться в собственных принципах, выстроенных на прахе многолетних жертв его предков. Протянутая рука помощи, вероятно, однажды задушит непомерное эго Малфоя. Но какая разница, если сейчас она была так необходима? Малфой обошёл Гермиону, вставая напротив. Он не мог удерживать координацию. Гриффиндорка удержалась от того, чтобы взять его под руки. Даже в таком помятом виде он излучал свой собственный необъяснимый шарм. Растрепанные волосы, промокшие от влаги, прядями оседали на лице. Глаза блестели от пережитой боли, что возвратила его к жизни, которую он, как оказалось, даже не просил. На скулах заходили желваки. Кровь размазалась по римскому носу и острому подбородку. Одежда слизеринца точно не вязалась с понятием официоза и наличием статуса старосты. Сквозь запах грязи и сгнившей плоти, Гермиона могла уловить нотки знакомого аромата. Сладкого, оседающего на нёбе. Проходящего нежностью по носовым пазухам. Малфой по-прежнему пах миндальным десертом. Вечно резонирующая приторность выталкивала весь воздух, обосновываясь в легких. Срастаясь с органами, не позволяя изгонять этот чуждый, противоестественный шлейф. Гриффиндорка впервые увидела, насколько на самом деле уязвим Малфой. Настолько, что беспомощность сочилась хлестким потоком, стоило слегка приподнять маску на его лице и взглянуть сквозь неё. Туда, где билось сердце. Горячие пальцы собрали с девичьей ладони несколько таблеток, задевая нежную кожу. Малфой показательно, не проронив ни слова, положил их в рот. Он забрал из рук Гермионы стакан, отпивая немного воды. — Я найду для тебя все необходимые лекарства, как только всё закончится, — прошептала гриффиндорка, не в силах излагать мысли громче. Слизеринец бросил задумчивый взгляд, оставляя своё мнение при себе. Воспользовавшись тем, что Малфой не спешил покидать ванную, Гермиона нанесла на их тела и одежду Очищающее заклинание, дабы придать внешнему виду презентабельности. Блондин не отреагировал. Позволил маглорожденной вновь исправить исход его пагубных действий. Призвав силой мысли свою волшебную палочку, Малфой развернулся, проходя босиком по раздробленному стеклу. Гермиона провожала статную фигуру взглядом, заставляя себя последовать за парнем. Ночь только начиналась, но было стойкое ощущение, будто они все уже давно варились в этом адском котле тьмы.***
Малфой ощутил, как раскалывался мир его привычных устоев, стоило ему переступить порог Большого зала, шагая плечом к плечу с грязнокровкой. Слизеринец не устанавливал личных границ, но и Грейнджер не пренебрегала вопиющей близостью. Они даже не договаривались о том, что им делать, когда они минуют расстояние от башни до первого этажа. Макгонагалл отчаянно ждала появления старост школы. Разумеется, старуха не желала, чтобы кто-то ещё, помимо новой жертвы, пропал. Но Драко был уверен в том, что причина скрывалась в другом. Он понял это, когда невольно нашел глазами директора, а та, в свою очередь, смягчилась во взгляде, коротко кивая в знак приветствия. Словно она волновалась только о том, не был ли Малфой причастен к новой череде убийств. Директор коротко объяснилась перед молодыми людьми, оставляя подробности по поводу произошедшего при себе. Принципиально не оглашала имя погибшего студента. Диалог шёл между Макгонагалл и Грейнджер, которая, несмотря ни на что, держалась стойко. Она расспрашивала о дальнейших действиях, пыталась предложить свою помощь и безустанно кивала в ответ на каждый указ Макгонагалл. Малфой молчал, растворяясь тенью в давящем шуме голосов и суеты. Слизеринец держался обособленно, внимая каждому слову директора. Впервые ему было не всё равно. Впервые что-то внутри его прогнившей души обернулось проблеском, заставляющим вести себя не как последний мудак. Он был уверен, что всему виной блядские магловские таблетки, которыми его накормила грязнокровка. Макгонагалл и несколько мракоборцев объявили построение. Каждый из четырех факультетов выстроились по местам, где обычно были расставлены обеденные столы. Сейчас вся мебель была сдвинута в дальний угол Большого зала для того, чтобы освободить пространство. Малфой стоял во главе своего факультета, загораживая широкими плечами студентов, гордо носивших форму Слизерина. Однако в данный момент каждый из его сокурсников пожелал бы, скорее, сжечь нашивку змеи, чем красоваться ею. Они понимали, что всё подозрение окружающих может пасть именно на них. Потому что так было удобно. Удобно вешать вину на тех, кто когда-то невольно сделал шаг в неправильную сторону. Ступил, быть может, на путь зла по ошибке, но расплачиваться приходилось и по сей день. Слизеринец осязал спинными мышцами, как острый взгляд Астории вспарывал его сухожилия, нанизывая те на свои яркие радужки глаз. Девичий взор пытался воззвать к себе, но Драко игнорировал ментальные просьбы подружки. Он прекрасно понимал, чем была вызвана такая бурная реакция Гринграсс, и слизеринец не желал во всем этом разбираться. Точно не сейчас. Огни, облизывающие настенные факелы, светили так ярко, что в пору было бы вырвать глаза и скормить их мракоборцам, жадно высматривающим каждого стоящего в Большом зале. Несколько групп подчиненных Саммерсета выстроились в ряды, охраняя вход и фланговые стены. Мужчины, облаченные в черные мантии и отличительные маски, стояли неподвижно, ожидая распоряжения начальства. В Большом зале царил настоящий хаос, порождающий ещё большую суматоху, чем когда-либо. Ученики были растеряны, боязливо пряча глаза в пол, словно скрывая всю подноготную своей жизни. Опасались, что всплывет то, о чём знать не следовало. Вряд ли каждый из них был задействован в новом преступлении. Но когда гнетущая атмосфера правопорядка оседала на плечах, невольно задумываешься о том, не натворил ли ты что-то незаконное. Но, разумеется, любое сомнение никогда бы не коснулось львиной доли Хогвартса. На гриффиндорцев накладывалось вето. Ебанная неприкосновенность, делающая их святыми угодниками в этом сборище грешников. Лицемерие, въевшееся в министерских служителей, не знало границ. Драко был почти уверен в том, что из всех выходцев факультета Годрика не было ни одного подозреваемого. Кучка красно золотых держалась стойко, как ни странно. Не было слезливых представлений и пронзительных криков о несправедливости бытия. Значит, погибший не был гриффиндорцем. К сожалению. Серебристые радужки ненароком коснулись шоколадной копны волос, останавливаясь на объекте своего презрения. Грязнокровка семенила возле Сиротки и Нищего, подтирая тем сопли, словно это они пережили смерть, врученную из лап Чистильщика. Девчонка держалась за руку с Уизли. Ну, конечно, блять. Пыталась успокоить своего дражайшего убогого гриффиндорца. Ведь Малфой видел, с какой миной этот урод встретил старост школы, вошедших вместе. Покрывался пятнами за считанные секунды, обвивая взглядом свою любимую заучку, которая не сторонилась общего врага. Мудацкий Уизли. Грейнджер проходилась нежным прикосновением по уродской водолазке Вислого. С таким же трепетом пыталась передать своё внутреннее спокойствие, как делала это часом ранее, когда доставала Малфоя с того света. И не было никакой разницы в этих ситуациях с абсолютно разными личностями. Будто грязнокровка не видела никакого различия между любимым зверьком и тем, кого она вроде как терпеть не могла. Собственнический инстинкт принуждал слизеринца следить за движениями Грейнджер, вбирая в свой разум каждую деталь этой сцены. Он продолжал с жадностью ловить каждый момент, доводя себя до крайней степени раздражения. Неужели Малфой действительно думал о том, что был единственным, кто достоин такого отношения со стороны той, кого он унижал все эти годы? Да, сука. Он об этом думал. Потому что не ждал, что грязнокровка станет спасать его. Не мог представить даже в самом абсурдном сне подобное. Нонсенс, ставший их обыденностью. Малфой помнил всё. Блуждая, странствуя на границе жизни и смерти, Драко чувствовал, с каким рвением Грейнджер старалась исправить его ошибки. Заставляла неблагодарное сердце биться заново. Он мог поклясться, что видел, как скупая девичья слеза смешивалась с его кровавым отпечатком, оставленным в знак гребаной благодарности на её щеке. Это вгрызлось в артерии противоестественным токсином, вызывающим выброс непрошеных мыслей. Передалось по молекулам воздуха, внедряясь в сознание. Отпечатываясь гнойными рубцами в черепной коробке. Зарождая в солнечном сплетении то, о чём не следовало даже думать. Никогда прежде. Никогда в жизни. Драко пытался списать все испытываемые эмоции, в которых боялся себе признаться, на внушительную потерю крови. Слизеринец был слаб физически, и только это влияло на разрушающуюся стену между ним и грязнокровкой. Совсем скоро ему станет легче, и эта болезнь янтарного оттенка вытравится из его организма. Стоило слизеринцу сместить угол обзора, как уровень влаги подошёл к отметке максимума. Пуффендуйцы и когтевранцы объединились, выражая слова соболезнования. Было не совсем понятно, чей факультет лишился очередного студента. И, признаться честно, Драко не распирало от интереса. Все, что хотел сейчас — это вернуться в свою спальню и забыться. Малфой чувствовал, как жар и лихорадка, — последствия вспоротых вен и вырезанной Черной метки, — разливались по телу жидким аспидом. Слизеринец чувствовал, как промокла его одежда от переживаемых мук. Изношенное тело пробирал озноб. Заледенелые органы плавились от повышенной температуры, но Малфой продолжал стоять смирно. Перед глазами все расплывалось в единую массу, спутанные силуэты. Ему в пору было пасть замертво, выблевывая внутренности. Но он держался. Прекрасно знал, что Метка ещё даст о себе знать. Будет проситься обратно, скучая без своего хозяина. Чернильный рисунок со змеей, проползающей сквозь череп, ещё обязательно вернется. Драко прекрасно знал о том, что от такой концентрированной тёмной магии невозможно так просто избавиться. Предплечье, отныне напоминающее перерубленный кусок мяса, пустовало без омерзительного клейма. Несмотря на болезненные ощущения, Драко поймал себя на мысли о том, что ему стало свободнее дышать. Однако память хранила в себе воспоминания прошедших часов, заглушая первичное чувство вольности. Малфой до сих пор курсировал по безобразному многообразию мучительных образов. Слизеринец по-настоящему опасался своего нахождения в школе. Он не знал точно, что именно подвигло его наложить на себя руки. Был ли это нервный срыв, дающий волю безумному желанию, покоившемуся на задворках сознания. Или то, в чём боялся себе признаться Драко, настигло его. Он мог оказаться жертвой Чистильщика. Если увиденное в башне не было проекцией его воображения, то убийца искусно выворачивал наружу замыслы слизеринца, обращая их против него самого. Ублюдок знал своё дело. Действовал умело, просчитывая каждый свой ход, сбивая жертву. Околдовывал. Внушал Малфою изрезать себя до смерти. Малфой не знал, какой из вариантов был ему ближе. Запутанная паутина отравляла мозг, вынуждая захлебываться в мутных водах головоломок. Захлебываться. Блять. Драко осенило в ту же секунду, стоило ему вновь окунуться в те злосчастные события. Во рту горчило. Он вспомнил, что пил этим вечером. Заливал в глотку литры огневиски, отдававшимся привкусом чего-то разбавленного, напоминающего синтетический порошок. И этот вкус не имел ничего общего с той дрянью, которую ему всучила грязнокровка. Это было что-то сильнее. То, что могло повлиять на его психическое состояние. Как он не додумался до этого? Почему не зацепился за это сразу? Стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, Малфой обернулся, пытаясь найти глазами Забини. Мулат стоял рядом с Пэнси и Тео, перешептываясь. Итальянцу не нужно было много времени, чтобы понять, что блондин буквально сжирал его своим гневным взглядом. Блейз сказал что-то друзьям, а после протиснулся между учеников, ровняясь с Драко. — Что за хуйня, Забини? — Малфой процедил сквозь зубы вопрос, стараясь говорить вполголоса. — Ты в курсе, что обычно люди обосновывают свою претензию? — ощетинился итальянец, сводя брови на переносице. — Что за хуйня, Забини, почему я зашёл под ручку с грязнокровкой в Большой зал? — не унимался мулат, разгоняя недовольным тоном кровь по венам Малфоя. Драко хотел возразить итальянцу, оправдаться в своей невольной выходке, но друг опередил. — Что за хуйня, Забини, я пропал с самого утра и не выходил на связь? — он перечислял свои риторические вопросы, поочередно загибая пальцы. — Что за хуйня, Забини? Убили очередного студента, и друзья волновались, что пришили меня, но я удосужился даже предупредить, что со мной всё в порядке? — Только не надо читать мне нотации, папаша выходного дня, — проигнорировав каждую из жалоб Забини, Драко перевел тему. — Огневиски, который ты мне передал, откуда он у тебя? — Мои запасы кончились, благодаря тебе и Нотту, поэтому я перекупил несколько бутылок у Дэвиса по выгодной цене, — смутившись, Блейз выдал всё как на духу. — А что такое? Бадья редкостная, да? — скривившись, мулат осмотрел блондина, как будто знал, насколько это пойло было ужасным. — Более чем, — произнес Драко, не зная, стоило ли ему продолжать этот странный разговор. — Либо Дэвис травит студентов своей хуйней, либо кто-то очень смелый подмешал мне галлюциногенного порошка в бутылку. — Полегче, я не успеваю за ходом твоей дедукции, — итальянец выставил ладони вперед, пытаясь вникнуть в доводы друга. — Я думаю, Чистильщик был в башне старост сегодня, — Драко перебил Забини, выливая ушат неожиданной новости на итальянца. — Что? — Блейз с трудом удержался от эмоционального возгласа, постаравшись не привлекать к себе излишнее внимание. На них и так продолжали пялиться сёстры Гринграсс. — Ты ничего не перепутал? — Я не знаю, окей? — огрызнулся Малфой, дернув изувеченной рукой. Он прошипел от боли, терпя накал жгучих ощущений, пронзающих предплечье. — Но я почти уверен в этом. Ублюдок мог подмешать в огневиски что-то, и это почти отключило меня. Я был в сознании, но ничего не осознавал. Это было похоже на сон наяву. Он был там, я слышал его голос. Я помню досконально каждое его слово. Но проблема в том, что я не видел его. Силуэт был размытым. Как будто что-то удерживало моё сознание о того, чтобы разглядеть его. Блейз выглядел растерянным, однако взгляд его не выражал недоверие. Пусть он и не мог связать эти обломки теории в единую логическую цепочку, но Забини понимал, что в такое непростое время могло произойти всё что угодно. Даже если на первый взгляд всё сказанное Малфоем казалось каким-то настоящим безумием. — Но ты не выглядишь так, будто тебя перемололи в фарш, — язвительно прокомментировал Забини, прикладывая палец к подбородку в задумчивом жесте. — Можно и так сказать, — согласился Драко. — Значит, тебе повезло больше, чем Голдстейну. Малфой поднял взгляд, чувствуя, как смешанные чувства овладевали нервной системой. Чистейшее удивление клубилось внутри, заставляя безотрывно смотреть в единую точку перед собой. Слизеринец был потрясён. Пиздецки потрясен, если выражаться точнее. Драко не понимал, что должен был испытывать в этот момент. Облегчение? Да. Возможно. Ведь он был в какой-то мере благодарен судьбе за то, что не он стал очередной жертвой Чистильщика. Но нужно было благодарить отнюдь не счастливую случайность. Этим вечером все стоящие в Большом зале могли собраться и в его честь. Если бы не Грейнджер. Малфой внимательно слушал Забини, который решил поделиться с другом всем тем, что успел выслушать за время нахождения в толпе. Мулат поэтапно озвучивал все те слухи, успевшие зародиться за столь короткий промежуток. Голдстейна нашли в Астрономической башне, когда отряд дежуривших мракоборцев совершали свой крайний обход. Парень был подвешен крюками, цеплявшимися остриями за спину. Точнее за то, что от неё осталось. Кожу срезали лоскутами, преображая её в подобие крыльев. Крыльев из человечьего мяса и плоти. Одежда отсутствовала частями, как будто убийца решил избирательно освобождать своего пленника от ненужных слоев ткани. Обнаженная верхняя часть тела была изувечена Режущим заклинанием, содравшим плоть кусками, до мясных прожилок. Вспоротая грудь больше напоминала перемолотый обрубок, нежели часть человеческого корпуса. В искромсанном животе зияла окровавленная дыра, из которой были выпущены внутренности. Кишки обвивали цепью ноги, связывая конечности для пущей зрелищности. Говорили, что кровь была повсюду; заливалась в водосточные каналы, по которым опускалась, орошая почву и увядшие растения на территории школы. Никто не был уверен в этом, но, по словам очевидцев, когтевранца нашли полуживым. Пережив весь этот кошмар, его сердце продолжало биться, ощущая весь спектр сумасшедших мучений. С каждым вздохом он продлевал секунды тягчайшего переживания каждого из увечий. Парня не успели спасти, что было предсказуемым исходом. Он умер, захлебываясь в слезах и собственных сгустках крови. Даже окаменелая душа Малфоя не могла не признать тот факт, что Чистильщик являлся воплощением самого адского зверства. Олицетворением метафоричного чудовища, от которого кровь переставала циркулировать по венам, застывая в жилах. От чего сознание натягивалось в тонкую струну, а после трескалось от непринятия самой главной истины. Та тварь, уничтожавшая одного волшебника за другим, стояла сейчас среди них. Малфой чувствовал это всеми своими мышцами. Каждой порой на теле. Ощущал зловонное присутствие мучителя, виртуозно притворявшегося серостью, непримечательностью. Накинув на себя шеврет жертвы, вырезанную собственными руками. Блейз как-то сказал, что не верит в то, что Чистильщик мог быть одним из них. Что ж, Забини ошибался. Потому что Драко знал, как в одночасье может поменяться внутренняя составляющая человека. Из прежнего врага кто-то может невероятным образом превратиться в того, кто протянет руку помощи в самый неожиданный момент. Но также и тот, кого ты знаешь всю свою жизнь, однажды воткнет нож в спину, упиваясь сочной кровью ближнего своего.***
— Блять, как же больно, — взвизгнул Малфой, отдергивая руку, над которой уже сорок минут трудилась Гермиона. — Грейнджер, следи за своими пальцами. Ты с живым человеком работаешь, а не со своими бездушными учебниками. Гермионе до дрожи в поджилках хотелось треснуть по скривившемуся лицу слизеринца, впечатывая эти самые пальцы в его мраморную кожу. Девушке хотелось объяснить Малфою, что она не спала больше суток. Она ничего не ела около двух дней, перебиваясь на тыквенном соке и яблоках. Такой рацион не мог позволить безупречную моторику рук, ведь энергия и силы закончились ещё днём. Или несколько лет назад. Гриффиндорку в буквальном смысле трясло от малейшего шороха. — Если бы ты не дергался, то я бы уже давным-давно закончила, — буркнула Грейнджер, сосредотачиваясь на магическом удалении швов. Гермионе пришлось вернуться к тому, на чём она прервалась в ванной старост. Она пообещала Малфою, что заберет для него необходимые лекарства из Лазарета для того, чтобы провести полное излечение его изрубленной руки. Но она не знала, что это будет сложнее, чем тогда, когда она вызволяла слизеринца из объятий смерти. Теперь всё, что имело хоть что-то общее с разрезанной плотью, отдавалось неприятной ассоциацией. Набухающая тревога отравляла внутренности, обостряя забытую тошноту. Гермиона старалась избегать негативных мыслей, но мозг садистским образом возвращал девушку в стены Большого зала. Прокручивал в голове яркие образы перешептывающихся студентов, говоривших только об одном. Энтони Голдстейна сегодня не стало. Когтевранец погиб мучеником. Боролся со своей участью до последнего вздоха. Пытался вырваться из цепкой хватки приговора, выданного Чистильщиком. Но ему не удалось переиграть маньяка. Чистильщик выдал омерзительно-эпическую партию, подобную утопии. Гермиона не могла в это поверить. Они разговаривали с когтевранцем в гостиной старост всего каких-то несколько часов назад, а теперь все разговоры были только о том, что его будут хоронить в закрытом гробу. Всё, что осталось от бедного Энтони. Но не только Грейнджер подкосила узнанная новость. Ей пришлось возглавлять свой факультет, но все её переживания сместились на друзьях. Гарри молчал на протяжении всей проверки. Он бездумно пялился в одну точку, изредка кивал головой на вопросы Гермионы. Она старалась не давить на друга, понимая, как ему тяжело. Он словно погружался в состояние дежавю, поминутно переживая дни, когда Тёмный Лорд вёл свою активную деятельность, убивая невинных волшебников, охотясь за Гарри. Джинни отвлекала Невилла болтовней, но это не особо помогало. Долгопупс из вежливости поддерживал беседу, но часто смотрел на Гермиону, передавая ей немые сигналы. «Это снова случилось с нами», гласил короткий кивок парня. «Да, Невилл. Это опять произошло», протяжно моргнула в ответ Грейнджер. Она тоже нуждалась в поддержке. И нашла её в робких касаниях Рона. Они не разговаривали, не обменивались мнениями. Просто дотрагивались друг до друга, передавая частичку себя. Ту часть, не пораженную гнилью и тьмой, окутавшей их существование. Гермионе было важно, чтобы нашёлся тот, кто поймёт её без лишних слов. Но гуманное замалчивание проблемы в своём абсолюте раздражало Грейнджер. Преподаватели вновь затыкали свои рты, и это было крайне глупо. Ведь все прекрасно обо всём узнали без официальных заявлений. Когда директор Макгонагалл выступит с речью в память об Энтони, вся школа уже будет знать об ужасающих подробностях случившегося этим поздним вечером. Когда палочка каждого подверглась Приори Инкантатем, и вновь ни у кого не нашлось следов умертвляющего волшебства в древке, Саммерсет издал приказ распустить студентов по своим комнатам. Гермиона, как бы сильно не желала не расставаться с друзьями, покинула Большой зал в одиночестве, обещая встретиться со всеми за завтраком. Рон держал её в своих прощальных объятиях дольше всех. Гнетущая чувством тоски, девушка провожала друзей грустным взглядом, сдерживая слезы. Но реальность, выкрашенная в характерный аспидный оттенок, быстро привела гриффиндорку в чувства. Стоило Грейнджер ступить несколько шагов по слабо освещенному коридору, как она почувствовала, что её изучает чужая пара глаз. Малфой ждал её, прислонившись к стене, скрываясь в тёмном углу. Несколько минут они смиряли друг друга взглядом, пытаясь осознать, что всё было по-настоящему. Он и вправду нуждался в её помощи настолько сильно, что топтал собственные убеждения и принципы, разнося хруст прошлого по барабанным перепонкам. Девушка вспомнила о своём обещании. Перед тем, как они вновь стали центром вопиющих событий. Гермиона не была до конца серьезной, когда бросала эти слова слизеринцу. Они были для неё сродни ветру, разносящему каждый слог по округе, но не доходящему до адресата. Гриффиндорка не могла даже представить, что Малфой воспримет всё настолько буквально. Разве он не нашёл кандидатуру лучше, кто решился бы зашить его чёртову руку? Грейнджер не видела его во время проверки. Старалась избегать его взглядов. Потому что знала — он смотрел. Она надеялась, что Малфой сбежал в башню старост, стоило Саммерсету закончить предложение. Но, видимо, она недооценивала слизеринца. Ей пришлось пойти ему навстречу. Или фигурально выражаясь, рука об руку, прямиком в Больничное крыло. Она знала, что все студенты уже разошлись по своим спальням под надзором мракоборцев, и вряд ли кто-то заметит их. У старост школы же были свои привилегии в чрезмерном внимании со стороны закона. Макгонагалл доверяла Гермионе, и отблеск веры в свою лучшую ученицу отпечатался на Малфое, позволяя ему свободно передвигаться по замку. Указав кивком головы в сторону, Гермиона направилась к лестницам, ведущим на второй этаж. Малфой последовал за ней. Они не разговаривали. Вообще. И это не было одним из тех случаев, когда молчание было в удовольствие. Нет. Оно ощущалось кинжалами, что въедались тягостью под кожу. Грейнджер пыталась как можно скорее добраться до Лазарета, дабы не испытывать неловкость рядом с блондином. Позаимствовав у мадам Помфри нужные флаконы с мазями, противовоспалительные эликсиры и зелье Сна-без-сновидений, Гермиона направилась в башню старост, пытаясь игнорировать сопровождение слизеринца. И они снова оказались в дортуаре, скрывавшим их от глаз посторонних. В том месте, где стены хранили каждую угрозу, каждое отвратительное слово. Поглощали самые непростительные мысли и замечания. Искусно держали в тайне те минуты, когда Малфой и Грейнджер являлись самими собой, оставаясь наедине. Живоглот встретил волшебников радостным мяуканьем. Он потирал моську о ноги Малфоя, расположившегося на диване. Парень опять разошёлся гневными комментариями по поводу того, что вырвет у животины хвост и подпалит усы. Но гриффиндорка знала, что, на самом деле, слизеринец уже привык к жмыру и не причинит ему вреда. Ведь, как показала практика, слизеринец мог покалечить только самого себя. Гермиона, захватив из комнаты все необходимые вещи, присела на кушетку напротив блондина. — Может, ты, наконец, расскажешь, что произошло? — вырвалось у Гермионы, когда она в очередной раз провела палочкой по швам, удаляя каждый из них. — Когда я нашла тебя в ванной, ты уже был без сознания. Ты сам решился на это? Или кто-то заставил тебя? — гриффиндорка избегала прозвища убийцы, не желая озвучивать его вслух. Боялась поранить язык о буквы. — Я не собираюсь болтать с тобой по душам, — рассерженно произнёс Малфой, доставая свободной рукой сигарету из новой пачки. Он обхватил её губами, зажигая палочкой. — Попытка вывести меня на чистую воду не засчитана. Гермиона скривилась, против воли вдыхая губительный, но одновременно привлекательный аромат ментолового табака. Он затуманивал рассудок, замедляя движения девушки. Она пыталась сконцентрироваться в тот момент, когда свежие ноты пронзали носоглотку. Девушка опустила руку парня в раствор бадьяна, и тот стиснул зубы от болезненных ощущений. Это требовалось для того, чтобы избавить рану от грязи и не допустить гноения. Грейнджер не смогла провести столь кропотливую работу с капризным пациентом, их прервал Таулер. Поэтому приходилось наверстывать упущенное. Требовалась смена швов и детальный осмотр глубокого пореза. Если не придерживаться строго регламента лечения, то Малфой вполне может лишиться конечности. Не то, чтобы Гермиона будет горевать об этом, но доводить до абсцесса все же не хотелось. — А что насчёт тебя, Грейнджер? — склонив голову, спросил Малфой. Его глаза украшал кошачий прищур. Это был первый раз, когда радужки слизеринца не источали негодование. Он не казался опасным. — Что насчёт меня? — вторила Гермиона, дотрагиваясь до предплечья парня, осматривая рану на наличие застрявших осколков. Убедившись, что всё было вычищено, гриффиндорка наложила сухую марлю, впитывающую остаток бадьяна и сукровицу. — Ты со всеми так откровенничаешь? — не унимался слизеринец, затягиваясь порцией никотинового смога, и выдыхая через нос. — Поделилась с Нищим тем, как проводишь свободные вечера? Рассказала ему, как носишься со мной и пытаешься уберечь от опасности? — лицо парня на мгновение исказила гримаса недовольства, когда Гермиона начала обновлять швы. Малфой пытался изрекаться отрешенно. Старательно выбирал нужный тон, окрашенный такой степенью сарказма, что в пору было задохнуться в парах его яда. Однако Гермиона считывала его истинные помыслы в кварцевых радужках, шепчущих совсем иное. Разумеется, он знал, что она никогда не скажет друзьям о том, кому помогает. Но в глубине души Малфой желал обратное. Чтобы она сказала ему неправду. Солгала, убаюкивая нежной лестью его самолюбие. Против собственной воли, вопреки своей сущности, он не хотел быть её секретом. — Ты хоть раз в жизни можешь вести нормально, а не как озлобленный идиот? — прошипела Гермиона, не отвлекаясь от нанесения мази из болотного багульника вдоль зашитой раны. — Это нужно заслужить, — бархатным голосом озвучил свои условия Малфой. Молодой человек придвинулся чуть ближе к лицу гриффиндорки, наколдовывая подле себя хрустальную пепельницу. Гриффиндорка подняла на него сердитый взгляд, отрезая от бинта нужный слой. Резким движением гриффиндорка обмотала предплечье, затягивая как можно туже. — Грейнджер, я же просил тебя быть аккуратнее! — слизеринец рефлекторно отдернул руку, из-за чего перевязочный материал слегка съехал. — Это нужно заслужить, — высокопарно заявила Гермиона, довольствуясь измученным лицом слизеринца. Губы Малфоя на мгновение дернулись вверх, украшая лицо безукоризненной улыбкой. Он попытался скрыть этот нехарактерный жест, но Грейнджер успела уловить, как привычные острые скулы смягчились ямочками на щеках. Гриффиндорка отвела взгляд, стараясь не сосредотачиваться на внешности блондина. Слизеринец был красив - это невозможно отрицать. Черты его лица пленили, и Гермиона на секунду поняла Асторию. Почему она крутилась возле него, отдавая всю себя во власть этому избалованному аристократу. — Готово, — гриффиндорка завязала последний узел бинтовой повязки, вставая с кушетки. — Если бы хоть раз в жизни я не повел себя, как озлобленный идиот, — начал Малфой, оценивая проделанную работу девушки, — я бы мог сказать, что у тебя настоящий талант. Из тебя выйдёт неплохой целитель, — слизеринец смотрел исключительно на перевязанную руку, но Гермиона чувствовала, словно два серебристых кристалла взирают в саму её сущность. — Но ты всегда ведешь себя, как озлобленный идиот, — ответила гриффиндорка, собирая медицинские принадлежности с подлокотника. Она оставила зелье Сна-без-сновидений, так как знала, что это обязательно понадобится Малфою для того, чтобы пережить непростую ночь. Посчитав, что на этом их сделка была завершена, Грейнджер развернулась к лестнице. Гриффиндорка больше ничего не должна Малфою, и теперь она могла спокойно провести остаток ночи так, как ей заблагорассудится. Всё, о чём мечтала Гермиона, ждало её в спальне. Мягкий матрас и пуховые подушки пленили собой, заставляя усилить темп ходьбы. — Грейнджер, — окликнул её мужской голос, как только девушка достигла последней ступени. Волшебница остановилась, поворачивая голову через плечо. — Спасибо, — сухо дополнил блондин. Гермиона не ответила, скрываясь за дверью своей комнаты. Казалось, что этот день высосал из неё все соки. Девушка чувствовала, как силы покинули её тело, стоило ей присесть на край застеленной кровати. Ей до безумия хотелось рухнуть на простынь, укутывая обессиленное тело хлопковым одеялом. И она бы обязательно это сделала. Если бы карие радужки не зацепились за слабое свечение, исходившее с прикроватной тумбочки. Перламутрово-бордовая тетрадь лежала на средней полочке, не переставая мигать. Плохое предчувствие кромсало внутренности, обостряя дрожь в ладонях. Гермиона придвинулась, обхватывая дневник, врученный ей в магазине братьев Уизли. Втянув воздух в легкие, девушка открыла тетрадь на первой странице.Здравствуй, моя милая Нэнси Дрю. Я знаю, ты любишь загадки. Отгадаешь ещё одну? Раз, два, три, четыре, пять Продолжаю я играть. Скоро будет жертв четыре, Все окажутся в могиле.
Гермиона подавила крик, отбрасывая тетрадь к стене. Кожа на пальцах похолодела, все ещё чувствуя на себе влияние мерзких печатных букв. Страх поглотил её сердце, забиваясь в клапаны. Чистильщик продолжает охоту. И он не остановится. Если Грейнджер думала о том, что сон изгонит изверга из её жизни, то она ошибалась. Это был анафемский день сурка, в котором ей ещё не раз придётся проснуться.