pyrolagnia
JAWNY — Trigger Of Love
Файв заледенел. В том моменте, когда его уже сломали, но он не почувствовал. Знает, что боль последует позже, но ждать невыносимо. — Резиньяция, — кидает Диего, подглядывая в кроссворд Клаус, а Файв жмурится от попадания в яблочко. — Ты в настроении трансцендентальности? — хмыкает Файв. — Чего? Файв вздыхает и желает избавиться от этого тупого взгляда братьев на себе: — Бес вселился. Обознался. Файв в настроении смирения: тащится, куда потащили. Поднимает бровь, следя за снежным лесом в окне автобуса и придерживая портфель с коньками — будто всё по старому машина времени и холодные лезвия, но что-то конкретно делает эту ситуацию смехотворной. В состоянии уничтожения: озлобленно хрустит снежинками под ногами, снимает их с ресниц, подкидывает брёвна в камин номера и, читая ночью на балконе, чувствует странное ощущение надвигающейся пурги, которая вытащить его из этого состояния или закапает окончательно. Звёзды ярко подмигивают и тухнут, когда за горами зажигается рассвет: он опять забыл заснуть, и даже свежий воздух не помог. Он отказывает лыжам, сноуборду и сонным братьям (которых сам и разбудил) в завтраке, хочет научиться кататься на льду: не фанат, но кажется, это выглядит весело. По крайней мере чувствует, что его ад тоже заморожен, хочется понять: кататься по нему будет также легко, как Дьяволу. Выбивается из толпы на подъёмник, зачем-то совершает круг по курорту, берёт ключи от ящика, шнурует коньки, встаёт, держась за полку и садится. Блять. Как после ебли втроём. Ноги дрожат. Снимает, отдаёт ключи, выходит, задерживаясь у катка. Он честно хочет сходить за шлёпками в номер, — Файв не сбегает — но присаживается на скамью за бортом, наблюдает за группой, потому что они выглядят профессионалами: проезжают по одному с одинаковым движением из угла в угол. Файв бросает взгляд на часы — раннее утро, точно спортсменки. Поэтому остаётся, решая не пропустить представление. После разогрева, они уходят со льда, толпятся за бортом, пока одна их них выходит, Файв предполагает, на отработку своей хореографии. Но Файв не любитель танцев, его занимает девушка с нежно-лавандовым коротким хвостиком, которая локтями упирается на манеж, постукивает нервно длинными синими ногтями и уже долго щурится с каких-то слов тренера, следит с жадностью за фигуристкой. Ничего необычного, просто та шепчет проклятия и выскабливает круги маникюром. Фигуристка резко кричит, привлекая внимание, поскальзывается и падает. Файв усмехается, группа бросается к ней, но только демонёнок не спешит. Когда суета со снегоходом врачей стихает, все расходятся, а бесёнок остаётся на лавочке, Файв появляется рядом, чтобы ненавязчиво познакомиться: — За что ты так с ней? Она пугается скорее из-за того, что задумалась, и лжёт в лицо: — Не понимаю о чём ты, — встаёт, не подавая вида, и уходит в центр переобуваться. Файв хмыкает и решает показаться завтра, когда растопленная лужа на льду замёрзнет. Как он и думал, на следующий день каток оказался полностью свободен и окружён слухами — самое то, чтобы встать на ножи впервые, не показывая никому, насколько неуверенно дрожат ноги. Он оставляет обувь в ящике, шлёпает в сланцах по снегу, переобувается на улице, не чувствуя холода, а от скамейки пытается не упасть и не разбить виски о бортик сразу, но лезвие утопает в белом и не позволяет качаться. Замёрзшее озеро встречает приятным простором. Файв отталкивается руками и немного отъезжает вперёд, не совершая никаких действий, позволяет всё сделать инерции. Файв привык учиться без страховки, без плеча, не по манежу. Вздыхает, поскальзывается и перемещается, ища баланс, отъезжая за метки и предупреждения. Прочный скрипучий лёд чуть темнеет, становится неровным и немного припорошённым, а Файв поднимает глаза на серое небо и белые шапки вершин: ему не хочется ехать дальше, просто стоять тут дольше. В сонной тишине, влажном воздухе холодном от эффекта зубной пасты с мелиссой, но с запахом хвойных: можжевельники, пихты, дугласии и ели. Возможно, даже полежать, желательно, чтобы кто-то принёс кофе и газету. — Мне с детства нравился лёд, — подхватывают его под талию и на скорости везут вперёд. — Он такой спокойный и… — …и хрупкий? — узнаёт голос, накрывая руки своими. — Нет, божественный. — В раю жарче, чем в аду, — Файв не сразу чувствует ледяными, что её пальцы тёплые и без перчаток. — Ты всегда говоришь то, о чём не знаешь? Он не знает её, поэтому не в курсе, как поддержать беседу и не провалиться в морозилку под ними, как чуть не посчастливилось фигуристке, сломавшей ногу. — Тогда расскажи, почему ты растопила лёд. Она больше не выкручивается, рассказывает как есть, видимо, понимая, что он такой же. — Наша группа — любители. А она практически попала в олимпийский комитет. Я слышала, как она смеялась с нас по телефону. — Зря ты остановилась лишь на подтаивании, — совершенно серьёзно замечает Файв, думая о том, что её всё равно подо льдом не снесло бы течением, которого нет в озере. — Тоже так думаю, но ты слишком ответственно наблюдал. — Ты просто красивая. Она смеётся толкает его в свободное плавание, а сама выезжает вперёд, поворачиваясь. — Догоняй! — разгоняется, не давая поблажек, а Файв чувствует, что научился кататься. Её зовут Лиль. Рано утром она уже на катке, после обеда тоже. Она курит чапман, любой, исключая вишнёвый, долго ворчит, когда блок из-за долгих прогулок с Файв заканчивается, а в отеле их не продают. Любит острое и ненавидит солёное и горькое, всегда заказывает на завтрак молочный коктейль или смузи, на ужин иногда берёт вино, если Файв соглашается выпить с ней. Один раз ночью зарёванная заваливается с коробкой пива и кассетой «Книжной воровки». Переводчик, но шутит, что пожарная. Отказывается от книжных рекомендаций Файв, потому что хватает и на работе. Приехала одна и не нашла пока друзей. Делает так часто, потому что в её штате не хватает снега. Жуткий манипулятор, уломавший его на двухдневный поход в горы к природному безлюдному озеру, костром и одной палаткой, сказав, что знает дорогу. Но вот уже год, в сотый раз Файв, не находит выход с этой скользкой тропинки. Ждёт её вечером, когда солнце ещё не упало за город, у спортивного центра с двумя стаканчиками и сумками в её машине. Они часто переезжают, потому что случаются некоторые инциденты. — Гони! — проносится мимо, прыгая на переднее пассажирское. Файв реагирует быстро, наученный опытом, перемещается, отдавая кофе и коктейль. — Красивая рубашка. — Спасибо, солнышко, — выдыхает с сарказмом, заглядывая в боковое стекло и видит дорожку дыма от стадиона. Файв научился ещё и быстро водить, потому что когда она откуда-то выбегает, очень часто это что-то взрывается. В основном она не специально, просто неконтролируемые эмоции, это он узнал ещё на курорте: — Как ты узнала, что мне можно сказать? — Файв массажирует плечи усиленно, пока Лиль лежит с голой спиной перед камином на мехе медведя. — Только один человек в Америке умеет управлять пространством, да и об амбрелловцах даже в отеле шушукались. Ты не сильно скрывал, когда падал, пропадал, а после появлялся. Жаль, что меня тоже не учили владеть огнём, может, смогла бы ходить на фигурное, а то появляется очень много вопросов, когда синтетический лёд плавится. Нет, не жаль. Они останавливаются у закрытого магазина, она осматривается, подбирает камень и бросает в стекло. Файв сам не понял, как связался с вандалкой и просмотрел красные флажки (за маячившим поджогом особняка не разглядел). Устранение конкурентки он таковым не посчитал, наверное, в апокалипсисе и на работе киллером моральные установки немного сбиваются. Лиль выходит с кучей сладостей и подкуривает, бросая зажигалку в магазин. — Он изнасиловал фигуристку, — отвечает на немой вопрос. Файв кивает, опираясь на бампер со сложенными руками и завороженно наблюдая за синим пламенем и уходящей Лиль на переднем плане. Она кашляет, а он открывает ей дверь, получая поцелуй в ухо и открытый уставший взгляд человека, выполнившего долг. Она грустно усмехается, кашляет снова и снова оставляет пепельный отпечаток губ на глазах, заставляя перестать ворожиться и глупо извиняясь за суету и спешку. — Напоминаю, что мы можем его даже убить. — Смерть — прощение. Убить нужно его любимых, но этот кусок говна никого не любит. В такие моменты Файв вспоминает, что вполне осознанно. И она использует силу, и он выбрал именно её, когда она смотрела на откат точно также. Хотя кто кого выбрал. Насколько он помнит, это она заставила лёд треснуть под ним — на том самом безлюдном озере, где даже позвать на помощь некого, кроме неё, — окуная, но не замораживая, и прыгнула за ним в «горячий источник», окружённый снегом и ёлками у подножия горы, целуя, обжигая и топя. Возможно, тогда, Файв отогрелся раньше, чем сидя в пледе у тёплого, не обжигающего костра, прогревая скорее ледышку сердца. Возможно, тогда от него ничего и не осталось: она растопила его. Либо забрала. Лиль романтик, Файв этому иногда очень рад. — У тебя встал. — У меня пиролагния, поехали. На выезде из города тихо, солнце совсем скрылось, как и её здравый смысл. Лиль курит, сжимает его бедро, ведёт вверх и невесомо спускается вниз. Файв знает, что бесполезно спорить, но хотелось бы доехать без аварий. Он съезжает, но она поворачивает руль на полосу. — Не тормози. Ты тормози. Лиль сжимает мозги, не член. Дразнит от скуки, смотря в открытое окно и слушая сбившееся дыхание, замечает каждое слабое нажатие на тормоз и дёрганный поворот. Она никогда не смогла бы также приблизиться к невозмутимости, ей завидно до чёртиков, поэтому желание вывести его становится чем-то привычным, каждодневно-ежеминутной потребностью, как в еде, но из раза в раз она же проигрывает и заводится сама. И теперь свой взбалмошный характер она даже лелеет: без него они бы вряд ли встретились, он бы не подошёл и даже не посмотрел с интересом. Это вторая причина: Лиль думает, что без новизны в ней не останется ничего хорошего. Лиль размазывает Файв по сидению, не предэякулят по головке. Скользит пальчиками по коже, как лезвиями по льду. Связывает взглядом по шее и кадыку, рукам на руле, ключицам, на которых прыгает свет фонарей. Останавливается, чтобы расстегнуть чуть больше пуговиц тыквенной рубашки. Ей до тупого узла в животе нравится, как он вместо злого и разочарованного стона, прикусывает губу, но всё ещё не до конца наслаждается его гранью. Файв сдерживается, а Лиль никогда не позволяет себе такого: уже год отношений, а он всё ещё не доверяет полностью. Ни ей, ни себе: Лиль не поверит в то, что он их не спасёт, если они слегка… Фары встречки ослепляют — последнее, что видит туманный взгляд Файв, прежде, чем поехать кукухой. Не пламя, но жалкая пародия вспышки. Лиль тушит его самообладание, не сигарету о плечо с пошло приспущенной рубашкой, дополняющей раскрытую ширинку. С Файв хватит. Он резко съезжает в поле, роняет её сидение, расстёгивая только свой ремень безопасности: привязанная Лиль нравится ему больше. Он связался с демоницей, не иначе, но Файв льстит, что она лежит сейчас под ним. Его Лиль довольно ухмыляется, блестит тусклыми в тени, королевско-синими глазами с отражением металлической луны. — В раю только луна. — Какая разница, если мы туда не попадём. Есть три вещи, которые она обожает: лёд, его и чапман. С того момента, когда он никому не растрындел, когда безмятежно спросил, не испугался, когда выпустил воздух только ей в рот и не пытался вынырнуть из-под льда, спасая хозяйку положения, виновницу. Тогда она сразу поставила Файв на второе место. Сейчас она видит его затуманенные в тени век глаза, острие скулы, подсвеченное фонарём, небольшие ссутуленные над ней плечи с каймой апельсиновой атласной рубашки. Ему действительно идёт этот цвет. — Ты как лёд, — «ты мне нравишься или…» — Хочешь объездить меня? — Но ты продолжаешь говорить о том, о чём не знаешь, — она тянет за излюбленную, расстёгнутую ткань к себе. Файв неприятны эти слова, которые из раза в раз звучат в её ответах. Но почему-то ему кажется это единственно верным — её и правда сложно понять, словно весь мир в ней, а вокруг лишь пустая оболочка. И он настоящий исследователь: изучает, мягко затягиваясь в поцелуй, прощупывает под платьем рёбра и живот, выпирающие косточки бёдер, чтобы закинуть ноги на плечи и забраться дальше. Ремень только сильнее огибает талию и очерчивает грудь. Лиль откидывает голову, замирая исступлённо от длинных пальцев на губах, пока Файв спускается к шее. Её руки упираются о переминающиеся мышцы плеч и трапеции, их холодит мандариновый щёлк и обивка авто. Их волосы путаются в друг дружке, пока Лиль путается в приятных ощущениях, а Файв — в нецелованных участках кожи. Ему кажется, если он не сбежал с ума минуты назад, то вот сейчас, сейчас вот точно слетит. Потому что Лиль не скупится на вскрики и стоны, ей хочется скрыться, но чуть меньше, чем подставить всю себя под губы и пальцы — они мучают, не давая насадиться и вздохнуть, сжимая шею. — Не тормоз… — они проскальзывают внутрь будто специально, не давая озвучить до последней буквы прошлый приказ снова. Буквально миллисекунда. Файв отрезает лёгкие. Лиль замирает, с удовольствием морщась и сжимая фаланги. У Файв что-то ёкает у сердца, падая в низ живота камнем. Он облизывает суки губы, наблюдая за ней под ним, и как лениво бессильно ведёт её ладошка по члену, раскатывая презерватив. Длинные пальцы сгибаются, подгоняя и выводя из транса: она наконец выстанывает комок и раскрывает глаза, в которых пляшут бесы с пламенем посватанные. Файв не зависим от какого угодно огня — только от неё. Он дёргается от искорок, ошпаривающих шею, когда начинает ритмичные движения фалангами, закидывает её кипячёные руки за голову, вминая в кожаную подушку. Влажные пальцы сжимают до боли ягодицу, отвлекая от момента, когда они меняются с членом, но Лиль всё равно вскрикивает, сбивая себя с дыхания. Она ловит тусклый, с редким мерцанием изумрудов взгляд, направленный всё это время в её глаза и застывает. Впервые Лиль чувствует холодок, пробегающий по вспотевшей коже. Роняет взгляд на губы, вслед за стекающей капелькой от виска по скуле, и притягивает к себе, ловя за мочку. Предупреждая советы, Файв ускоряется, вбивая её в сидение. Лиль впивается ногтями в холку, сдавленно скуля и вливаясь своим голосом в мозг, наводя полнейший бардак, который Файв из раза в раз раскладывает по полочкам. Боль от ударов ногами в крышу и от укуса в плечо не чувствуется, но смешивается с наслаждением, разливающимся до кончиков волос. Большая спина давит на грудь, как фокусник отделяющий голову от туловища, перекрывает доступ к кислороду. Уже сотня искр, но машина не вспыхивает. Хотя Лиль всё равно кажется, что их окунули в бензин и подожгли. Иначе почему она чувствует себя на таком взводе, настолько пьяно? Неужели всего лишь один человек может сжимать так сильно и мягко одновременно? Только один определённый человек может вдалбливать с чётким расчётом угла, вцепиться зубами до крови в плечо, мило посапывая в волосы, и расслабляться под руками. Лиль впервые кажется, что подожгла не она. И за этот год этих «в первый раз» было слишком много, чтобы удивляться. Но каждый раз Файв доводит её до слёз от осознания, что он необходимый человек.