pyrogenic
Labrinth — Formula
Файв распылён. А Сатана всё наступает на пятки, толкается рогами. Заткнись, ещё кружок. Лучше я ещё сотню раз сгорю вместе с ней, чем будут смотреть, как она угасает. Как она в сотый раз плачет в истерике и кричит, что никакой больше химии делать не поедет, пока он, сражаясь с ней, объятиями-тисками обхватывая сзади, сажает в кресло, прижимает запястья к подлокотникам и вжимается в ложбинку тонких ключиц носом, не чувствуя свинец. Не чувствуя пульса, только дрожь от злости, слёз и боли от злости и дрожи от слёз. Не от его прикосновений. Молча смотреть на длинный тёмно-светлый, спасательно-последний коридор до процедурной под стук колёс и его оксфордов по плитке. Как она швыряется париком, постоянно из-за слабости промахивается в него, сидящего рядом на её же коляске, впиваясь в подлокотники, которые ничем не отличаются от запястий, в которых пульс спрятался глубже, Марианской впадины. Чёрные синтетические волосы заплетаются в тугие косички, Файв бросает взгляд на карниз без штор, тут же расплетая. Ей не идёт длинная причёска. Влюблённо смотреть на острые скулы, мягкие глаза без чёрных ресниц, на жилку сжатых челюстей в агонии и злости и руки, которые самоотверженно пытаются держать сигарету вопреки тремору из груди. Как она обжигает его, отталкивая, пока поджигает от пальца сигарету — вторая из немногочисленных радостей, что губят и помогают одновременно: Файв и чапман. Она снова случайно крошит её на себя, прожигая пеплом белую простыню — она их только убивает. Они не говорили о том, что после, с путешественниками во времени о таком не говорят. И о том, что легче без неё тоже — терять в миллионный раз не страшно, но Файв видит, как она переживает, что будет миллион первый, что Файв не остановится. Он её таблетка, но она не должна быть его сигаретой. — Лучше сгореть, чем угаснуть. Файв уже дал свой ответ заранее. На груди тлеет галстук, тлеет сердце и заставляет ныть в том же месте, что и у неё опухоль. Но это даже не ложка боли, что сжирает её, ему стыдно, что он ничего не чувствует. Её иногда гложет то, что она его зажигала так мало времени. Но он всё ещё маниакально ей одержим, а она всё ещё пытается что-то поджечь. Файв не назовёт это любовью. Любовь была к Делорес. Только вот, он слишком запутался, чтобы с уверенностью сказать, что манекен из прошлого не просто замена живому скелету из будущего. Лиль не выносит того, что будь она парализованной, он бы всё равно сидел рядом. Файв щёлкает таблетницей утра среды. Она не смотрит, выучив этот звук высыпания из пластмассы в руку. Но шорох карманов и пакетика привлекает её внимание. Файв хмыкает, ухмыляясь, роняя две яркие капсулы на другую ладонь, прячет кулаки за спину. Она подмигивает левым, Файв кладёт на язык, не давая увидеть цвет, наклоняется на пустых руках к девушке и целует. Среда принадлежит не только Одину, но и Астароту, а инквизицию он проводит гениально, пускай, и в её теле он поработает над ересью. Файв ложится боком рядом, чувствует её холодные пальцы у себя на запястье, приобнимает, скользит по ярёмной вене к уголку челюсти. Раз. Два. Три… четыре… Её рука теплеет, пальцы переплетаются, она тянет за собой, падая спиной в мягкие облака, проваливаясь и пикируя к земле. Файв рад разбиться, но карниз — не её хобби. Он наврал, ей идут длинные волосы, но только этого серо-фиалкового оттенка. Потому что она, распахивая свои голубые крылья у самых макушек незабудок, закручивает в воздухе, подтягивая к себе и прижимая в горячих объятиях. Она смеётся в губы, задевает специально зубами нос, давясь запахом виноградного чапмана — Дионис бы охуел. Её пульс ускоряется, как свист воздуха от разрезающих ангельских крыльев. Он стрекочет у неё под ключицами, у него под руками на рёбрах, совсем без глухого отзвука, будто сердцу что-то мешает, будто его держат костлявыми пальцами сама смерть, выдирая, сжимая и размазывая в кашу. Совсем свободно, будто орёл. И Файв будет надеяться, что ему не останется участь собирать рубины. Если не остановятся, долетят до бога и ангелочков, и Файв вырвет не от перепадов давления, он обязательно доберётся до самой противной истины их игры жизнью. У него повышается температура, с её крыльев надо отряхивать пирогенные перья, летящие в лицо, как продолжения руки, легко запутывающиеся в волосах. И даже беря её щёки в ладони, он не теряет невесомость. Только она спиной свозит облако с мягкой парковкой, тает на нём, пока он держится за плечи, боясь не упасть — упустить, — прикусывая шею, без возможности напиться качающейся кровью чистой от метастазов. Её руки пропускают нимбус, сжимают до дрожи под ними, до молний и грома, наэлектризованные волоски на бёдрах поднимаются. Файв их целует бережно, пробегая по венам, не зная, на какой остановиться и останавливаться ли вообще, потому что её наконец-то трясёт не от тремора. Он хочет, чтобы она считала каждую мурашку, каждый адреналиновый пик, а не синяки в локте. Вслух. Слишком много. Файв подтягивает её к себе за бёдра, с силой раскрывает на плечи. Он в раю — она без трусиков, выгибается настолько, что Файв не понимает, где земля. Могли ли они уже упасть? Рёбра вздымаются, прячут лицо, а он только и может, что вести щекой и носом по животу, вслушиваясь в эхо сердца. Где-то там чистым лёгким ничего не мешает впитывать новые пары, которые поселятся и на её коже, снова, даже в этом паранормальном психоделическом припадке, намереваясь проникнуть внутрь, чтобы расплодить свои ненужные клетки и сожрать. Воздух разряжен и магазин Файв тоже, он безоружен на её территории. Но она задыхается сейчас не от своего смога и небесного бездушия, в крови клетки скачут тоже лишь от Файв между ног. Его ведёт самого, когда язык обволакивает пульс. Она сжимается, а он только давит кончиком наверх стенки, выдыхая в неё. Либо их прошибает молния, либо она кричит громом. В голове замешивается мёд от пальцев в волосах, подёргивания икры на спине и ноги, с силой желающие против воли задушить. Файв приминает живот, поднимаясь к клитору, хочется видеть её лицо, которое она прикрывает крыльями. Файв только сейчас понимает, насколько ёбнулся, сжимая член в расстёгнутых брюках. Она скулит, задыхается, его секундомер слетает, когда она гарпией орёт от пальцев, распахиваясь навстречу ливню, толкает на пятки, присаживаясь на колени и обнимая серыми крыльями-зонтом. Чертов зонт. Яйцам тесно, члену в ней тоже, мокро, они в центре бури. Она выдыхает мантру обещаний, стараясь не сбрасывать свой же темп, держа своё когтями под шею, душа, слёзы роняя на пресс, обволакивая огненной западнёй. Дважды. Жертвоприношение в шабаш, когда она падает на него, и они проваливаются снова, но уже не на райскую землю. Поднятый ураган и ливень бьют по коже шкварчащим маслом. Ветер сбивает, но она виртуозно лениво ловит волну на расправленных крыльях, неся Файв, как птица на съедение в гнездо. На небесах живут не только архангелы и серафимы. А среда день Сатаны. Пселл был прав, демоны обитают не только в аду. Файв видит их, пока она проводит первую и последнюю экскурсию, освещая дорогу дьявольским синим огнём. Тех, кто спустится только в судный день, те, кто не видит смысла мешать людям его приблизить, — лишь озлобленно ожидают, рисуют огненные закаты, празднуя ещё один день своей жизни, и розовые рассветы, пуская факелы своей силы вокруг планеты. Огненные демоны пожирают свой туман, живут на нём в высших слоях стратосферы, и только благодарны машинам и фабрикам за увеличение их владений. Тех, кто завывает снизу. Воздух накалён, искрит, но она течёт, не летит, опережает молнию, будто отдыхает, спускаясь непозволительно низко к полям, где миллионы синих огней в тени чащ, вместо незабудок хлопают не лепестками — веками земные демоны, готовые завести в свои ловушки, тайно преследующие скакунами их до краёв болот, создавая новые, где вступают их копыта. Тех, кто заводится в мозгах, залезают в уши. Духи обступают по воздуху, провожают, слизывают длинными языками кожу. Файв слышит шипение и гром гремучих змей, падающих с туч, ураган от жужжания роя мух в воздухе, будто изнутри головы, ломающимся голосом и сладким пением читает проповеди убийцам и восхваления маньякам. Только… — Только приблизься, Файв? Они в воздухе. Они вокруг. Это их территория, их стай. Они не тронут тебя, просто смотри, что ты пропустил после апокалипсиса. Тех, кто крушит корабли в чёрном океане с белоснежной пеной волн. Их огромные щупальца, хлопающие по воде, и идущие от них цунами, стараются выкарабкаться и проглотить само небо. Обманывают и выменивают землю, пуская кровавые реки вдаль. Тех, кто в полной ночи, полные ночи, пробуют на зуб живность, себе подобных и людей, гуляющих призраками по ту сторону, разбегаются от огня тенями, прячутся от шума с бесконечной мигренью, лишь открывают пасти выдыхая всё свою злобу. Несут с собой дым из удушающего яда, прячутся в агатовых клубах. Тех, кто подпиливает мироздание изнутри, слепые «черви, подобные толстой кишке коровы» двигают титанические плиты, прокладывают себе дорогу к сердцевине планеты, купаясь в лавах, раскалывают сознание. Оно расколото и прожжено веществами, но Файв верит всему увиденному во сне, потому что, когда просыпается, находит ожоги, и её без пульса.