Можно сказать, не спала в ту ночь и Акилина. Сначала она долго не могла заснуть: из головы не уходил недавний разговор с рыжим Родригу – вернее, его рассказ о любви бриттской принцессы к Олафу. Странное дело: ведь вроде бы уже стало ясно, что белокурый красавец юноша ничуть не походит на образ, рисовавшийся в ее воображении, что он невероятно скучен и даже толком не умеет поддерживать разговор с девушкой, – а все равно те слова Родригу ее сильно задели, лишив покоя. В довершение всего – а может быть, именно из-за этих душевных страданий – Акилину угораздило растревожить себе больное плечо неловким движением, и оно потом долго и противно ныло.
Задремать ей в конце концов все-таки удалось – но совсем на короткое время. Пробудилась Акилина от громких голосов, доносившихся из-за стенки. Поначалу разговор шел на чужеземном языке – то ли на бриттском, то ли на ирландском: за проведенные на корабле несколько дней она так и не научилась различать их на слух. Но люди за стенкой не только разговаривали, но и весело смеялись – а смех, как известно, перевода не требует.
Затем непонятная варварская речь неожиданно сменились привычным ей с детства языком – наречием иберийских римлян. С удивлением Акилина узнала голос домнэ Гундульфа – толедского нобиля, зачем-то решившего променять родную страну на неведомую Африку. Домнэ Гундульфу отвечали на той самой книжной латыни, которой в Порту пользовался приходской священник во время богослужений и проповедей. Такая латынь была тоже более или менее понятна – правда, Акилине всегда казалось, что ею можно говорить только о старинных временах или о чем-нибудь возвышенном, божественном. Здесь же, как ни странно, на латыни звучали поздравления – да не с каким-нибудь церковным праздником, а ни много ни мало со свадьбой!
О том, что свадьбы на кораблях бывают нечасто, Акилина вообще-то догадывалась. Порту Кале был городом приморским, портовым, так что в «Белого орла» часто захаживали моряки. Женщин среди них на ее памяти не было ни разу. Судя по всему, не было их и на кораблях – ни жен, ни служанок. Иначе с чего бы в застольных разговорах моряков, если те говорили между собой по-латыни, речь то и дело заходила об ужасном «веселом квартале», который приличные девушки вроде Акилины обходили за версту?
Впрочем, корабль, на который она нежданно-негаданно попала, был во всем необычным. Чего стоила одна только его способность передвигаться по морю без помощи парусов и весел! По сравнению с таким чудом даже присутствие на борту «Дон» семи молодых девушек и госпожи Зои не казалось чем-то особенным. К тому же девушек все на корабле, включая их самих, называли по-бриттски «кра́ход», то есть ведьмами, и Акилина смутно догадывалась, что как раз они-то своим волшебством и заставляли корабль плыть против ветра. Такое объяснение казалось ей вполне разумным – тем более что в недрах «Дон» вроде бы скрывался какой-то огромный котел, несомненно предназначенный для варки колдовских зелий. Впрочем расспрашивать об этом самих ведьм, даже приятельствующую с ней Стеллу, Акилина суеверно опасалась.
Тем любопытнее казалась затеянная на «Дон» свадьба. Невестой, по мнению Акилины, на ней могла оказаться только одна из корабельных ведьм: иначе зачем было бы справлять обряд ночью, когда всем добрым христианам полагается спать? А по меркам Порту, взять себе в жены признанную ведьму мог или отчаянный храбрец, не боящийся ни бога, ни черта, или несчастный бедолага, этой самой ведьмой околдованный.
Себя, в отличие от таинственного ведьминого жениха, Акилина храброй не считала уж точно. Наслушавшись в детстве от старшей сестры всевозможных страшных историй, она не то чтобы совсем уж боялась, но все-таки опасалась действовавших в них потусторонних созданий – речных ламий, полевых фад, лесных и горных диан – а заодно и их верных служительниц-ведьм. Как ни странно, это ничуть не мешало Акилине приятельствовать на «Дон» со Стеллой: та хоть и считалась ведьмой, но выглядела совсем безобидной. А вот компанию из пяти девушек, живших вместе в одной комнате и именовавшихся «инженерными», Акилина на всякий случай обходила стороной. Особенно подозрительной казалась ей Илет – красивая и величественная, как мраморная статуя, и такая же отрешенно-холодная.
До недавнего времени доверие Акилине внушала не только Стелла, но и Этайн: та в свое время проявила о ней неподдельную заботу. Но общаться с Этайн так же непринужденно, как со Стеллой, Акилина никогда не смела и думать. Этайн была не просто ведьмой, а бриттской принцессой, да еще и какой-то нимфой – не то дианой, не то фадой. Как полагалось общаться с нимфами, Акилина представляла себе весьма плохо, как с принцессами – и того хуже. А потому старалась лишний раз не попадаться Этайн на глаза.
Скорее всего, Акилина и впредь продолжала бы относиться к Этайн так же настороженно-уважительно. Однако недавний разговор с Родригу всё переменил, заронив ей в душу тлеющий уголек ревности. Невольно, даже не отдавая себе в том отчета, она ожидала теперь от фады-принцессы всяческих подвохов и каверз.
Нужно ли говорить, какие мысли возникли у Акилины в голове, когда из коридора внезапно донеслось пение Этайн! В песне она не поняла ни единого слова – но зато тотчас же вспомнила всё слышанное прежде о колдовском голосе горных диан. Тут-то Акилину и осенило: да ведь Олаф разговаривал с ней столь нелепо вовсе не по своей воле! А затем фантазия понесла ее в совсем причудливом направлении. Уж не принцесса ли выходит сейчас замуж – разумеется, не за кого-нибудь, а за Олафа! Обуреваемая нахлынувшими чувствами, Акилина даже не задалась вопросом, могла ли столь высокородная особа счесть того подходящим для себя мужем.
Конечно, продолжать нежиться в постели теперь уже было невозможно. Оберегая больное плечо, Акилина осторожно поднялась с кровати, на цыпочках подкралась к двери и припала к ней ухом. Затаив дыхание, она вслушивалась в доносившиеся из коридора голоса, силясь не то убедиться в правоте своей догадки, не то ее опровергнуть. Как ни странно, мыслей вмешаться в ход событий у нее даже не возникало, хотя сердце ее разрывалось от боли.
По правде сказать, толку от этого подслушивания оказалось мало. Петь Этайн уже закончила, но прежние громкие разговоры так и не возобновились. Теперь голоса явно отдалились, сделались приглушенными. К тому же до ушей Акилины в основном долетала чужеземная речь, и только домнэ Гундульф и какая-то женщина общались друг с другом на понятном языке. Акилина даже догадывалась, кто была та женщина: таким голосом – высоким, чуть холодным, с легкой хрипотцой – обладала строгая домна Зои, начальница над корабельными ведьмами. Сейчас, правда, домна Зои строгой не казалась: она была явно в приподнятом настроении и увлеченно обсуждала с домнэ Гундульфом совершенно неожиданные для дамы вещи: сначала верховых лошадей, потом охотничьих собак, а потом какие-то совсем уж непонятные вещи с незнакомыми названиями: «маттиобарбула», «фундибулюм», «венабули». Слова эти Акилине были незнакомы, но она улавливала старинные окончания, и оттого в ее воображении рисовались церковные свечи, колокола и распятия. Но вот о свадьбе ни домнэ Гундульф, ни домна Зои не вспомнили ни разу – и уж тем более не назвали по имени ни жениха, ни невесту.
Затем из-за двери донесся звук шагов. Шаги стали удаляться, а голоса – затихать, пока не сделались совсем неразборчивы. Акилина досадливо закусила губу: похоже, все ее надежды выяснить подробности о свадьбе оказались напрасны. С сожалением она оторвала ухо от двери, затем сделала шаг назад... И вдруг замерла.
В коридоре снова послышались шаги. Теперь они уже не удалялись, а, наоборот, приближались. Вскоре зазвучали мужские голоса. Неожиданно сердце у Акилины затрепетало: оба голоса оказались очень знакомыми! Один из них определенно принадлежал маэстри Каю, а другой... Вне всякого сомнения, с почтенным лекарем неспешную беседу вел никто иной, как Олаф!
Воспрянув, Акилина вновь припала к двери. И вновь раздосадованно закусила губу: Олаф и маэстри Кай говорили на ужасном языке островитян, в котором невозможно было разобрать ни единого слова. Ну вот зачем они так усложняют себе жизнь, думала она, – и вообще, зачем люди напридумывали кучу разных языков, если уже есть такая простая и понятная латынь!
Голоса становились всё громче, они явно приближались. После одной из фраз маэстри Кая Олаф вдруг весело рассмеялся. Причину этого смеха Акилина, разумеется, не поняла, но почему-то забеспокоилась. А потом ее сознанием овладела ужасная, гнетущая догадка: да уж не над нею ли сейчас потешаются! В воображении вдруг отчетливо нарисовалось, как Олаф идет коридору, поддерживая под руку довольно ухмыляющуюся Этайн, как маэстри Кай произносит какую-то полуприличную свадебную шутку, не забыв упомянуть в ней про Акилинины страдания, как Олаф беззаботно хохочет в ответ.
Неожиданно Акилина спохватилась. Так, а почему, собственно говоря, над шуткой смеется один лишь Олаф, почему Этайн при этом молчит? И вообще, почему сейчас в коридоре разговаривают только мужчины? Сердце у нее радостно забилось: может, никакой Этайн рядом с Олафом и нет, может, ни на ком он и не женится?
Между тем голоса стали стихать: судя по всему, разговаривавшие прошли мимо ее комнаты и теперь удалялись. Акилина обреченно вздохнула. Никакого способа прояснить ситуацию у нее, похоже, не было. Выглянуть в коридор она не осмеливалась: предстать перед мужчинами в одной нижней рубашке казалось ей чем-то невообразимо неприличным. Оставалось лишь одно: продолжать тихо стоять под дверью, внимательно слушать и надеяться на везение.
От печальных размышлений Акилину отвлек послышавшийся за спиной странный цокающий звук. С недоумением она обернулась. И ахнула. Прямо посреди каюты, трогательно сложив перед собой передние лапки и задрав острую усатую мордочку, сидела и смотрела на нее темными печальными глазами большая буровато-серая крыса. Не просто большая – огромная!
Вообще-то с крысами Акилине дело иметь доводилось. В «Белом орле» эти нахальные твари водились во множестве. Крысы прочно обосновались в кладовых и на кухне, постоянно воровали овес в конюшне, а иногда заявлялись даже в комнаты к постояльцам, вызывая ужас у женщин и справедливый гнев у мужчин. В рассказах Альбины и братьев они представали и вовсе жуткими созданиями: их несметные полчища, управляемые многоногими и многоголовыми королями, вторгались в дома, а потом заполоняли собой кровати и колыбели, заживо обгладывая беспомощных стариков и младенцев. Насколько правдивы были эти рассказы, Акилина не знала, однако отец не только не опровергал их, но и сам постоянно воевал с нечестивым крысиным племенем. Он пытался извести крыс то отравой, то молитвами, то колдовскими обрядами, нанимал знахарей и монахов, даже приносил домой кошек и ручных хорьков – увы, всё было тщетно. Акилина в этих войнах не участвовала, однако, с малолетства помогая отцу по хозяйству, сталкивалась с крысами регулярно. Видывала она и гнезда с крошечными новорожденными крысятами, и юных робких зверьков, и здоровенных матерых тварей.
Именно поэтому, увидев в каюте непрошеную гостью, Акилина поначалу скорее удивилась, чем испугалась – даже несмотря на то, что эта крыса чем-то неуловимо отличалась от привычных. Впрочем, всматриваться в крысиные стати она особо и не собиралась.
– Фора! – приказала Акилина. – Прочь! – и с силой топнула ногой, как она привыкла поступать в подобных случаях в кладовой или на кухне.
В ответ крыса угрожающе зашипела. Странно короткоухая, непривычно короткохвостая и при этом невероятно крупная, она, вопреки всем ожиданиям, явно не собиралась ни бежать, ни прятаться.
Акилина растерялась: с подобной наглостью она прежде не сталкивалась никогда.
– Фора... – неуверенно повторила она. Топать ногой ей даже не пришло в голову.
Крыса снова издала шипящий звук, а потом еще и стрекотнула зубами. С места она по-прежнему не сдвинулась, но немного распрямила спину и оттого сделалась еще выше, еще крупнее.
Сердце у Акилины замерло. Не спуская с крысы взгляд, она сделала шаг назад, рука ее сама собой нащупала дверную ручку.
Крыса опустилась на четыре лапы, сгорбилась. Ее длинные топорщащиеся усы угрожающие зашевелились.
И тут Акилина не выдержала. Взвизгнув, она распахнула дверь и вылетела из каюты.
Первое, что она увидела в коридоре, были два силуэта в небольшом отдалении. Разумеется, оба мужские. Никакой Этайн с ними не оказалось!
А в следующий миг мужчины бросились к Акилине.
Первым подбежал к ней Олаф.
– Что стряслось?
– Там... Там крыса... – пролепетала Акилина, дрожащей рукой указывая на дверь. – Огромная!
Олаф быстро кивнул.
– Сейчас разберемся!
Тут подоспел уже и маэстри Кай.
– Крыса? – поморщился он. – Вот же дрянь... Ну полно, голубушка, – сейчас всё уладим... Вот сколько я говорил Эвину, чтобы следил за трюмами!
Между тем Олаф решительно шагнул в каюту. Непроизвольно Акилина ойкнула и вцепилась маэстри Каю в рукав. Маэстри Кай повернулся к ней, ободряюще улыбнулся. Несмело улыбнувшись в ответ, Акилина замерла в тревожном ожидании.
Ждать пришлось недолго. Внезапно из каюты донеслись шум и топот. Затем послышался приглушенный стук, словно на пол упало что-то большое и мягкое. В следующий миг из чуть приоткрытой двери в коридор выкатился большой рыжевато-серый комок, тотчас же вытянувшийся и обернувшийся хорошо знакомой огромной крысой. Не успела Акилина опомниться, как крыса сгорбилась, и приподняв покрытый щетинистой шерстью зад, галопом понеслась в сторону лестницы.
А еще через мгновение в каюте раздался странный звук, больше похожий на кашель или харканье, чем на членораздельную речь:
– Ка́хи хух!
– Что это было, маэстри Кай? – запинаясь, прошептала Акилина.
– Ругательство, – коротко ответил тот.
На несколько мгновений в коридоре наступила тишина. Затем дверь широко открылась. На пороге появился Олаф – взлохмаченный, покрытый пылью и пухом.
– Сбежала, – удрученно произнес он и чихнул.
– Бог с ней, – откликнулся маэстри Кай и добавил что-то еще на своем языке.
И тут Олаф неожиданно переменился в лице.
– Мэтр Кай! – воскликнул он возмущенно. Щеки его вдруг сделались густо-пунцовыми, оттенив благородный светлый цвет бороды.
Акилина удивленно приоткрыла рот. Таким странным она Олафа еще не видела.
А тот вдруг заговорил – бурно, возбужденно, то и дело взмахивая рукой, – и, разумеется, снова на чужеземном языке.
– Что он говорит? – тихо спросила Акилина маэстри Кая. Перебивать Олафа она не решилась.
Однако Олаф, судя по всему, ее все-таки услышал – и тут же оборвал свою пламенную речь.
– Прости, домина... – смущенно пробормотал он, перейдя на латынь. – Просто... Ну, в общем, это животное – большая редкость. Его никак нельзя было упустить!
Тут рот у Акилины открылся еще шире.
– Животное? – изумленно переспросила она, совсем позабыв о недавнем страхе. – Да это же просто крыса!
– Ну да. – Олаф энергично кивнул. – Крыса. Но не такая, как наши. Ты заметила, какой у нее хвост?
Акилина неуверенно кивнула в ответ. Крысиных хвостов она за свою жизнь насмотрелась. Не то чтобы их специально изучала – но как они выглядят, более или менее помнила. У этой крысы хвост был примерно такой же – тоненький, лысый, разве что чуть короче обычного.
– Вот, – продолжил Олаф. – Крыса большая, а хвост короткий. Таких в прошлом году привозили из Египта. Наш мэтр Гвинвор говорит, что это особый вид – представляешь себе! Да каждый такой зверек – на вес золота!
Вздохнув, он махнул рукой и с сожалением договорил:
– А я ее упустил!
И тут в воображении Акилины нарисовалась совершенно дикая картина: голубоглазый, утонченного облика красавец Олаф, как хорек-крысолов, гоняется по кораблю за омерзительной серой тварью, потом наконец хватает ее – не зубами, конечно, а руками, но все равно...
Акилина моргнула. Не помогло: видение продолжило стоять перед ее глазами.
– Ты... – с трудом вымолвила она. – Ты мог бы взять ее в руки?
Олаф недоуменно пожал плечами, затем кивнул.
– Конечно. А что тут такого?
Сначала Акилина даже решила, что неправильно поняла старинную латынь, на которой прозвучал ответ. Но Олаф на сказанном не остановился.
– Вообще-то ты, домина Аквилина, права, – невозмутимо продолжил он. – Живых крыс и правда лучше руками не хватать. Помню, однажды на летней практике я вздумал...
– Не надо, пожалуйста! – жалобным голосом взмолилась Акилина.
Олаф удивленно посмотрел на нее, однако рассказ все-таки оборвал.
– Ладно, не буду, – покорно кивнул он. В голосе Олафа прозвучали такие досада и разочарование, что Акилине сделалось совсем неловко. Вздохнув, она смущенно спрятала глаза.
И тут Олаф добил ее окончательно.
– Извини, домина Аквилина, – вдруг заявил он. – Видимо, я слишком огорчился из-за удравшей крысы. К тому же ты немножко похожа на мою невесту – вот я, наверное, и забылся.
На миг Акилина остолбенела. «Но я же совсем не похожа на домну Этайн!» – молнией промелькнуло в ее голове – а следом пришла другая, куда более разумная мысль: «Да при чем тут домна Этайн? Что я вообще знаю об Олафе, о его жизни?!»
Разумеется, с собой она справилась, нахлынувших чувств наружу не выпустила.
– Что ты, домнэ Олаф, всё хорошо, всё в порядке... – через силу вымолвила она, не поднимая глаз, – а те уже вовсю наполнялись слезами.
– Что случилось, голубушка? – раздался вдруг над ее головой встревоженный голос маэстри Кая.
– Всё хорошо, почтенный маэстри Кай... – чувствуя, как слабеет ее голос, пробормотала Акилина. – Простите, что я вас всех всполошила...
И она стремглав бросилась к себе в каюту.
* * *
– Что это с ней? – недоуменно спросил Олаф у мэтра Кая. – Чем я ее обидел? Ну, в конце концов, что она, крыс не видела?
Тот укоризненно посмотрел на него, вздохнул:
– Эх, молодой человек... – но так ничего и не объяснил.
На поиски беглой крысы Олаф так и не отправился. Загадочное поведение Аквилины выбило его из колеи, заодно лишив исследовательского азарта. «Я же, в конце концов, не зоолог, а ботаник, – утешал он себя. – Да и вообще, ловить грызунов голыми руками – это и правда не дело». Получалось, впрочем, не очень убедительно.
Заходить в каюту к Аквилине он не стал и пытаться. Опыт общения с сестрами подсказывал: ничего хорошего из этого не вышло бы. Но и объяснения случившемуся Олаф тоже не находил.
В конце концов он пожелал доброй ночи мэтру Каю и отправился вниз, в свой кубрик. Добравшись до койки, Олаф на ощупь, не зажигая света, разделся, а затем с тяжелым сердцем забрался под одеяло и с усилием закрыл глаза.
Заснуть ему так и не удалось.
* * *
На этот раз Акилина все-таки не расплакалась. Видимо, тот разговор с Родригу не прошел для нее даром: в чем-то подготовил к случившемуся теперь. «Значит, у него есть невеста... – хмуро размышляла она, сидя на смятой постели. – Ну и что? Мне-то какое до этого дело?». Ложиться она уже не осмеливалась. Теперь в этой каюте, и без того непривычной после лазарета, ей везде, даже под одеялом, чудились крысы. Впрочем, сна у нее все равно уже не было ни в одном глазу.
Некоторое время Акилина неподвижно сидела на краешке кровати, ощущая в сердце черную пустоту. Невольно она вслушивалась в долетавшие в каюту звуки. Сначала те казались хорошо знакомыми и совсем не страшными. Акилина отчетливо различала скрип мачт, размеренные приглушенные шаги и тихие, неразборчивые людские голоса. Потом, однако, ей стали чудиться подозрительные шорохи прямо в каюте, а под конец она уловила под кроватью осторожное цоканье коготков.
Было ли это цоканье на самом деле или всего лишь померещилось, Акилина так и не узнала. Однако оно оказалось последней каплей. Сердечная боль, гнетущее чувство одиночества, тоска по дому, отвращение к мерзким серым тварям – всё это сложилось вместе, и сил оставаться наедине с собой просто не осталось.
С неожиданным проворством Акилина вскочила с постели. Неловко помогая себе одной рукой, она с горем пополам влезла в верхнее платье, а затем привычно набросила на голову накидку и выскользнула за дверь.
