Чёртик из табакерки

      Когда твоё самое развитое чувство — обоняние, для тебя даже эмоции и настроение имеют свой запах. Для Бекли все человеческие чувства пахли по-разному: радость пахла травой, которая в детстве казалось такой высокой, что в ней можно было спрятаться; печаль — пылью и сыростью чердака, на который он забирался, чтоб никто его не нашёл; от страха несло алкоголем и кожаным ремнём. А любовь пахнет Альбертом. Но в воздухе витал странный аромат предчувствия беды, такой тревожный, что Саша не понимал, как можно в такую ночь мирно посапывать, как все соседи в комнате. В последнее время сон по ночам стал чем-то сверхъестественным, ведь ночью жизнь только начиналась.       Вот и сейчас Сашка должен был быть в предвкушении встречи с Альбертом, но предчувствие все никак не покидало его. Он ходил туда-сюда по комнате и все поглядывал на полуоткрытое окно, в которое должен влезть его художник. Ну когда же он придёт?       Наконец оконная рама скрипнула, и в окне показалась голова Альберта. Стало понятно, что запах тревожности он принёс с собой.       Он был без рубашки, и его побелевшая кожа будто светилась под Луной. Он глядел прямо, но взгляд его смотрел как насквозь — казалось, что он даже не видел Сашу, который стоял прямо рядом с ним. Альберт приобнял его, и только его нежные объятия смогли успокоить Беклю.       —Мы должны сделать это. Прямо сейчас. — только и произнёс он. После этого он расстегнул ширинку брюк и снял с непонимающего Саши майку.       —К чему так торопиться? Конец смены только послезавтра.       —Боюсь, не успею. Я хочу тебя.       —И я тебя. — он неуверенно разделся и лёг на кровать, где уже лежал голый Альберт. Стаховский сразу же обхватил Сашку всеми конечностями и страстно поцеловал. От такого напора перехватило дыхание.       Ощущение жизни снова вернулось: горячее дыхание и прикосновения казались такими обжигающими, что Бекля чувствовал, будто сейчас расплавится. Он поцеловал Альберта в ухо, слегка укусив его, и погладил его рукой по волосам. В низу живота покалывало, а ноги будто отнялись.       Стаховский провёл рукой по позвоночнику Сашки, от чего тот прогнулся, погладил его по ягодице, сжал ее и положил руку на член Бекли. Парень тихо простонал, и тоже погладил стоящий член Альберта.       Беклемишев повернулся к Стаховскому спиной и движением дал ему понять, чего он хочет.       —Я хочу быть твоим… — простонал Сашка.       Альберт прижал его к себе за талию одной рукой, а другой погладил его по заднице. Бекля снова прогнулся и практически сел на член. Альберт поцеловал его в спину и вошёл в него, медленно и аккуратно, так, что Сашке даже не стало больно. Он почувствовал один толчок, второй, потом они стали ускорятся и становится глубже, он вышел практически полностью, а потом резко и быстро вдолбил обратно, после чего кончил и помог сделать то же самое Бекле.       Минут пять они просто лежали и приходили в себя. Напряжение спало, а предчувствие никуда не делось.       —И все-таки, почему ты так спешишь? — оборвал долгое молчание Сашка.       Альберт ничего не ответил, но только сжал парня в объятиях сильнее. На лице Стаховского едва читались хоть какие-то эмоции.       —Скажи, почему ты думаешь, что ничего не успеешь?       —Я буду скучать. — Альберт тяжело вздохнул.       Сашка все понял.       —Нет, нет, этого не может быть! Нет! — его начало трясти. Бекля посмотрел Стаховскому в глаза — в них не было страха или печали. Только сожаление и нежность.       —Это мой долг.       —Он не может так поступить! Он же знает, что мы любим друг друга!       —Для меня это большая честь.       По лицу белобрысого покатились слёзы. Он не был красивым, когда плакал — нет, плачет он, пожалуй, уродливо: становится весь красный, мокрый и опухший. Но единственная причина, по которой Альберт не мог смотреть на него — боль, от того, что Сашка плачет.