***
Лежит, раскинувшись на своем импровизированном двуспальном ложе. Не стоять же кровати соседа, который просто взял и подох. Говорят, его убили, но он не верит. Тело увезли, даже полиция не приезжала, все молчат об этом. Да и за что его убивать? Милый малый был. Потягивается, перевернувшись на другой бок. Мурка проходится по нему своими лапами, а потом поворачивается к лицу задницей, белым хвостом погладив чужой нос и щеки. Гладит ее, призадумавшись. По стене ползет таракан. Тяжело вздыхает. Не думая, прихлопывает его ладонью. Фу. Жуть какая. Теперь вставать, чтобы смыть это говно. За окном туман, холодно. Включает электронный чайник. У него еще есть пара пачек горячего шоколада, которые отдали ему в общаге за красивые глазки. Возвращается обратно в кровать, заворачивается с головой в одеяло. Закрывает глаза, но в дверь стучат. — Кто? - выкрикивает, не поднимаясь, - поздно пришли, я уже все сделал, - говорит о продувающих воздух окнах. Заклеил скотчем наглухо, да и все. Раз всем здесь плевать. Комендантша заходит с ноги, приглашая внутрь еще кого-то. Букет цветов. Что за хуйня? Грозная женщина закатывает глаза. — Что у вас тут делает кошка? Нельзя! - спотыкается о гору мусора на полу, (как раз пакет с пожитками из чужой квартиры) падает, - хламовник! Кто бы говорил. У него сегодня еще чисто. — Вы цветы мне принесли в качестве моральной компенсации? - смеётся, лежит все еще не поднявшись, свеча голыми сосками.***
Три часа. Около входа у здания банка. Стоит, перебирая припрятанные в кармане четки. Так долго. Если бы не его родной телефончик, он бы даже секунды не прождал. Дёргает ногой, посматривает на старые часы на запястье. Когда начинает идти пятнадцатая минута, разворачивается. Он не будет, как лох, тратить время на гондона, который, по-видимому, его наебал. Разворачивается, выбрасывает четки в мусорку, уходит. Вслед слышится сигнал машины. Закатывает глаза. Нельзя было быстрее. Мистер пунктуальность. — Ну что, давай быстрей и я пойду, - кричит ему в открытое окно. Руки на руле. Серая сексуальная рубашка. — Садись, - смотрит вперед, не поворачиваясь к нему, поправляет ворот, будто ему душно. Актёр нашёлся. — Не хочу. Гони давай, что взял. Мне холодно, - стоит перед открытым окном, как бомж у ларька, настолько красивая и сексуальная тачка у него. Идет вразрез с его только проснувшимся видом, шарфом набекрень и шапкой. — Так садись в машину, или тебе помочь? Надо кое-куда заехать. Раздраженно открывает соседнюю дверь, хлопает ей так, чтобы как можно сильнее разозлить мужчину, удобно устраивается, не убирая кирпичной мины с лица. — У меня тоже дела ещё есть вообще то, - так и хочется выскользнуть отсюда. — Какие? — Такие. Я не хочу шманаться с тобой по всему городу. И вообще я рассчитывал, что ты мне сразу все отдашь, а не вот это... Панталоне включает музыку на полную громкость, так что еще не начавшиеся чужие восклицания становятся едва слышны. Строптивый, что поделать. Другой/ая сидели бы молча, не проронив ни слова. Когда они выезжают из города, Итэр уже успевает вывернуть и обсудить все содержимое бардачка, и, найдя там пушку, поприжимать ее к чужому виску, сделать пару грустных селфи на чужой айфончик. — Хочешь научиться стрелять? - спрашивает, когда Итэр бросает ствол обратно. — Нет. Я и без этого умею, - дополняет, - стрелять в чужие сердца. Откидывает голову на сиденье. Смотрит на дорогу. Лес по обе стороны. — Боишься? - смеётся, зажигает сигарету. Что-то в его поведении сегодня ему не нравится. Слишком напряженный, немногословный и, видимо, уставший. Тогда он был… Другим. — Нет. Тут автобусы ходят. Если что сяду, поеду обратно, - хмыкает, переключает песню на магнитоле. — Тебя только это беспокоит? — Да, - зло выплевывает, а еще то, что я трачу своё драгоценное время... Его притягивают за ворот к себе, затыкают, сминая губы. На скорости 200 километров в час. Безумство. Пугается, но не отскакивает, понимая, что это может ослабить чужую руку на руле, и они влетят в кювет. Совсем неромантично. Все в нем замирает. Мужчина заканчивает это сам, оставляя горький привкус сигарет на чужих губах. Молчит, обмякнув в кресле. Хочет что-то сказать, но не может. Едва открывает рот в немом упреке. Сердце стучит. — Куда ты меня везешь? - спрашивает, промочив пересохшее горло.***
Расстреливает одного за другим в спешке, забываясь. За сегодня больше десяти. Это же успокоит их, остановит, если он будет выполнять свою работу с этой безумной самоотдачей. Если уж он решил сохранить в себе хоть каплю человечности, то он не убьет любимого человека ради себя... Палка о двух концах. Какая человечность, когда ты слепо переступаешь через чужие смерти. Прицел. Выстрел. Прицел. Выстрел. Один, второй, третий. Шмякаются на пол. Зато Венти лежит дома. Живой и здоровый. Приходит домой. Ключи падают на пол. Тяжело нагинаться, тяжело дышать, просто тяжело. Венти что-то готовит, чем-то шыпит. Нехотя направляется на кухню, останавливается. Не хочет. Кладет голову на подушку, скатывается, тянет волосы, пытаясь пробудиться, но не может. Все крутится перед глазами. Разве он делает все правильно? Разве все те души не поднимутся из преисподней, чтобы наказать его, когда он меньше всего будет этого ждать, когда все закончится, когда он справится, если он справится? Идет всего второй-третий день, а он больше не может притворяться. Венти стоит в дверях, смотря на скорчившееся на кровати тело. Тихо прислоняется к стене. — Что с тобой? - бросает, и Сяо вздрагивает, оборачивается. Белое изваяние стоит и смотрит грустно-грустно, как будто он не сделал все, чтобы ему было хорошо. — Что произошло? Ты устал? - садится рядом с ним на кровать, накрывает рукой чужую голову. — Устал, - нехотя отвечает, отвернувшись, лишь бы не смотреть на него, - оставь меня одного, пожалуйста. Не двигается. Да. Он может уйти, начать думать, в чем же виноват, вешать на себя чужой груз, и это будет бесполезно. Обнимает Сяо за спину. Не настойчиво, едва прикасаясь. Никуда Венти не пойдёт. Лучше он будет навязчивым, глупым, но не бесчувственным. Вспоминает яркие картинки, мелькающие в непроглядной тьме, чужие заботливые руки, множество пьяных беспомощных минут, тревогу и желание укрыться и не видеть ничего за чужими плечами. Обнимает всего его, проникая под толстую броню, выстроенную годами, прикасаясь губами к шее. — Можешь ничего не говорить. Стыд за то, что сдался, показал такую свою сторону, свою беспомощность, слабость заполнил Сяо всего, и стало еще невыносимей. Невозможно расслабиться. Лежит на по-мальчишечьи острых коленках, пока тот размеренно гладит его по голове. От него приятно пахнет едой и чем-то еще. Его шампунем. Ноги такие худые, что, кажется, не выдерживают напора лежащей на них головы, головы полной противоречий, несущей нестерпимый груз. — Все будет хорошо, - шепчет темноте, повторяет и будет повторять пока это не дойдёт до чужих ушей, не проникнет в чужое сознание, закрепившись там как истина. Скупая слеза скатывается и падает куда-то в темноту между чужих бедер. Регрессировав до своей детской позиции, Сяо принимает прикосновения с первоизданным трепетом, присущим дикарю, никогда не видевшим заботы, обвиняет весь мир, судьбу в своих проблемах, летит в никуда, примерив на себя свинцовые крылья беспомощности перед будущим и судьбой. И Венти ничего не спрашивает, только слабо покачивается в стороны, убаюкивая. Часы на стене издают щелчок. Девять часов вечера. Они сидят так уже больше часа, примерив на себя одежды сомнамбулы.***
Сидит, ждёт когда ему откроют дверь машины. Самому открывать впадлу. В голове та безумная скорость, страх смерти. Красивый резной забор, система сигнализации, охрана. Некомфортно. Словно входят они не в его дом, а в полигон, вражескую базу. Громкие раскаты оружия слышатся здесь еще ясней и отчётливей, а самооткрывающиеся железные ворота скрипят так тихо, что становится неуютно. Овчарки, громко гавкая и бросаясь вперёд всем своим толстым телом, отпугивают еще больше. Огромные, с чёрными мордами и низким глубоким лаем. Смотрит на них испуганно, а Панталоне подходит ближе, гладит, трепет по морде, словно маленьких шпицев, приученных к горшку и хорошим манерам. На фоне падающего снега в своём чёрном пальто и ботинках мужчина выглядит совершенно завораживающе. Поздоровавшись с кем-то, останавливается, поворачивается к парню, медленно зажигает сигарету, выпускает в воздух едкий дым. — Хочу пострелять. В руку вставляют пистолет. Настоящий. Понятно по тяжести. Он всегда так развлекается? Отходят. Итэр все еще не верит, что тот собирается стрелять. Их встреча с самого начала зашла куда-то не туда. Снег грузно скрипит под ногами. Щеки краснеют. Каждый шаг - тяжёлое повиновение. Хочется тепла и приключений, а не вот этого всего. Чужая рука слегка поднимается и сразу выстреливает, поражая нежные уши блондина. Зимняя прохлада расступается, и пуля попадает прямо в мишень. Итэр, несмотря на характер старой закалки и непоколебимую нервную систему вздрагивает, начинает браниться у себя в голове. Кажется, давно ушедшие чувства медленно и неприятно возвращаются. Еще два часа назад он ничего не принимал к сердцу, не боялся и не тревожился, был неуязвим. Постепенно злость на то, что Панталоне его «испортил» начинает накапливаться, выливаясь в недовольную мину на веснушчатом лице. Выстрелы сыпятся один за другим. Пускай прекратит! Ужасный звук. Сзади ходит охрана. Даже отойти некуда. Будто следят за каждым его шагом. Не может ничего сказать. Такое чувство, что за каждое неправильно сказанное слово могут влепить большой пизды. Стоит, сгорая изнутри от своей беспомощности, проклиная до пятого колена всех его предков. Он никогда раньше не терпел такого. Никогда. А сейчас даже когда у него в руке пистолет, он ничего не может сделать, чтобы это прекратить. Ничего. Чужие горячие губы касаются его уха. Панталоне сжимает его руку и тяжелую рукоять оружия в ней, направляет вперед. Медленно поглаживает пальцы, аж начинает подбешивать. — Ты меня заебал, - зло шепчет блондин на его любезности, и тогда оно и выстреливает, заставив впечататься в стоящую сзади грудь.***
Оказаться в приятной спокойной атмосфере, закрыть шторы, скрывшись от людей снующих за окном сейчас казалось невыносимо восхитительно. Сидит у него на коленях, возбуждённый, доведенный до предела, мокрый, словно девчонка. И все ближе прижимается, стараясь отхватить еще чего-нибудь приятного. Целуются долго, глубоко и сладко, так что губы набухают, краснеют. Мстит ему за ту сцену в машине, за всю эту стрельбу, которой он не хотел. Тело мужчины расслаблено, чувствует это, касаясь. Неужели его успокаивают все эти вещи, которые пугают самого Итэра, или его успокаивает влажный язык на шее. Вновь закусив его губу, поддевает чужой кожаный ремень брюк, тянет. — Нравится? У меня целая коллекция, - Панталоне мнет чужую задницу, мягко поддающуюся его сильным рукам. — Я не сомневался, - смеётся, распускает волосы. Они светлой струей падают на плечи, прося прикосновений. Становится душно, хочется побыстрее раздеться, но они тянут, мучая друг друга, каждый пытаясь подчинить другого. Когда страсть достигает своего пика, Итэр не выдерживает. Сдавленно стонет, прося раздеть его. — Могу отдать тебе телефон, и поедешь домой.... На автобусе, - предлагает Панталоне шутя, видя, как сильно разгорячился парень, как он готов отдаться без предисловий прямо сейчас. — Издеваешься? Только после того, как заставишь меня кончить, - прижимается своим членом к его, злится, понимая, что тому будто все равно, что он выглядит так будто сидит в кабинете у себя на работе, идеальный, непоколебимой. А он... Взвинченный, возбуждённый, красный, просящий. — А ты попроси, - смотрит на него сверху вниз, прищурившись. Итэр выдыхает неудовлетворенно, кладет голову на чужое плечо. Секунды длятся вечность. — Отшлепай меня, а потом трахни, так чтоб я больше не мог кончать. Не отрываясь друг от друга, направляются по коридору в комнату. Панталоне наконец уделяет должное внимание чужому члену, просящемуся наружу, продвигает руку дальше к дырочке, нажимает сквозь ткань. Итэру хочется просто повиснуть на нем, на этой красивой шее, держась за сильные плечи, и вдыхать этот дорогой глубокий аромат. Панталоне, прижав парня к себя, достаёт ключ и начинает открывать дверь в комнату. «Зачем ему закрывать спальню?» - крутиться где-то на задворках сознания, когда его вновь трогают в самом чувствительном месте. Но вот дверь открывается, включается свет, и его взору предстает ошеломляющая картина. Плетки и какие-то непонятные приспособления, железные штучки, кожаные ремни. Осекается. Возбуждение все еще не спало, но это. Поворачивается к двери и встречается с чужим грузным взглядом. Блокирует ему пути к отступлению. — Может, давай не надо? - говорит, слегка толкая мужчину в грудь, пытаясь выйти. Но звенит связка ключей, и дверь закрывается. — Не бойся, тебе понравится, - подталкивает его к кровати, медленно опускает, но Итэр не хочет лежать, нервно оглядывается, замечая все новые неопознанные опасные предметы. Очко начинает знатно поджиматься. Как овца на жертвоприношении. — Я тебе не доверяю, - говорит, и хочет встать, но чужие руки блокируют движение, распластав его по кровати. — Стоп-слово - «вишня». Обещаю остановиться, - забирается под его рубашку, срывает штаны, трусы. И когда Итэр оказывается полностью голым, то чувствует себя беспомощным над нависшей скоропостижной угрозой. Руки фиксируются наручниками сверху, глаза закрываются. Он явно должен был сразу заметить эти странные наклонности. От страха возбуждается еще больше. Реагирует на каждый звук. Вот он натягивает на руки перчатки. Дышит быстро и глубоко. Муха, прибитая к паутине. По чужому приказу оттопыривает задницу и шире раздвигает ноги, давая доступ к своему плавящемуся от желания телу. На член надевают что-то давящее, прямо к основанию. Концентрируется на нем, и уже хочется отказаться, поехать домой на автобусе. Мокрые пальцы медленно водят вокруг ануса, проникают медленно, размазывая тягучую смазку по отверстию. Ждёт. Наручники натирают. Хочется поскорее слиться телами и закончить эту муку. По телу растирают тёплое масло, глубже проникают внутрь, задевая, растормашивая приятную точку. Чувствует, что вместо горячей головки в анус лезет что-то другое: скользкое, прохладное и вытянутое. Напрягается. Входит глубоко, давя на стенки. Слишком глубоко. Что это за размер такой. Кажется, уже некуда щемиться, но сзади все давят, проталкивая глубже эту махину. Член стоит только от этого чувства в мокром от смазке очке, натянутом на что-то непомерно для него большое. К головке члена прицепливают что-то маленькое, и когда оно начинает вибрировать, приходится сжаться, сильнее засосав в себя гиганта. Тяжело дышит только от этой стимуляции, но не может кончить. Это кольцо... От этого хочется большего, получить долгожданную разрядку, сделать это быстро, не мучаясь. Ничего не видит. Две его ноги приподнимаются, их завязывают чем-то, подвешивают. Наверное, это уже была самая экзотическая прелюдия, которая у него когда-либо была. Эта штучка начинает сильнее вибрировать, и Итэр, расслабившись, позволяет себя приподняться, сладостно повиляв попкой, по которой в тот же момент прилетает удар. Взвизгивает. На белой коже красный отпечаток. Не самое ли это время, чтобы говорить стоп-слово? Он, конечно, просил его отшлепать, но... Второй удар проходится прямо по огромному дилдаку в его жопе и коже рядом. Начинает возмущаться, связанными руками сминает постельное бельё, дергается от ударов, качаясь на подвешенных ногах. Места ударов горят, но возбуждение не спадает. После каждого шлепка, чужие руки нежно проходятся по ягодицам, сминают их, жалеют, а потом снова ударяют. — У тебя такая огромная блядская дырка, - комментирует Панталоне, отодвигая край раскрасневшегося отверстия, - нравится, когда тебя бьют? - вновь заставляет парня выдохнуть, то ли от боли, то ли от удовольствия. Чувства настолько смешиваются, что Итэр уже и сам ужасается от того, что наслаждается процессом, и каждый раз ждёт, как помнут его задницу после наказания. Пара десятков ударов, попривыкший парень, продолжает тащиться, попискивая от каждого поглаживания и соприкосновения кожи с его попой. Но когда вдруг этот, пристроившийся в нем, огромный зверь начинает крупно вибрировать, дубася его по простате, блондин, не ожидавший такого, изгибается и поднимается еще сильнее, пока по его булкам вовсю расходится плетка. Все тело трясётся в преддверии оргазма, но он все никак не может подойти к концу. Эта сладкая пытка становится невыносимой. Из бьющегося в конвульсиях парня достают резиновый член, а потом резко вставляют обратно под протесты чужого покрасневшего очка. Кончает Итэр быстро и обильно, обмякает на верёвках, восстанавливая дыхание, пока внизу все еще вибрирует. Мужчина приподнимает ему маску, открывая глаза. Помокревшие и красные от пережитых впечатлений, они смотрят прямо на него. Просит, вытянуть из него все, и больше никаких колец, тянется губами к его, просит развязать. Все же он предпочитает живой продукт.***
Лежат раскинувшись, еле поделив огромное ложе. Каждый на своей половине. Разные. Оба с характером. Итэр опять перетащил на себя все одеяло, половина которого уже свалилась на пол. Вчера они хорошо поразвлекались, только теперь у него болит все тело. На столике рядом лежит его телефон, то, зачем он приехал. Поднимается, кряхтя, тормошит любовничка, просит вызвать такси. Хочется поскорее домой. — Тебя подвезут мои люди. Сюда не пустят такси, - тоже встает, направляется в душ. Там стоят вместе, нежась под теплыми каплями воды. Трогает шею парня, оставленный засос. — Не хочешь устроиться, подзаработать? У меня в заведении принимают красивых мальчиков, как ты. Стоит, замерев. — Ты ахуел? - влепливает ему пощечину, повернувшись. Чужие глаза загораются чёрным огнём. Как он посмел его ударить? Держит за руку, сильно сжимает. Но Итэр, несмотря на недавнюю интимную атмосферу, которую уже как рукой сняло, плюет ему в лицо. Попадает на щеку. Ее быстро смывает водой, но реакция Панталоне стоит того. — На кого я, по-твоему, похож, сутенер-хренов? Пока мужчина не сделал со злости еще чего, выпрыгивает с душа, заворачивается в полотенце и начинает одеваться. Везут его обратно одного. Он даже не проводил его. Еще бы. До сих пор не знает его имени. Плевать. Зато телефончик вернул.