Окажи войне уважение

      Уже на следующий день Серый якобы «учуял его запах!» Но последующие полтора дня он водил Келли и Володара по лесу, каждые пару минут приговаривая эту фразу. Келли, впрочем, и в первый раз ему не поверила.       — Вещь его какую дал бы! Отвратно или сладко чуть ли ни что угодно пахнуть может, — в который раз повторил нахмурившийся Серый. И в который раз Володар ему не ответил.       Келли слушала их разговоры, даже когда те велись на моровском, оставаясь безмолвной. Докучные воспоминания возвращались лишь изредка, уступив место в мыслях сначала осмыслению обстановки, а позже наблюдению за средой вокруг. Неподалеку раздавались тяжелые шаги. Серый посмеялся, сказав, что это еж обычный, но спокойнее Келли от этого не стало. Она оборачивалась, но находила лишь плотно стоящие дубы, переплетенные с липами и редкими ясенями. Их стволы тянулись вверх, пусть и были они не всегда очень уж высоки. Их мрачные под тенями друг друга листья скрывали от леса солнце, пропуская лишь редкие солнечные лучики, играющие с низкими кустарничками или золотыми, словно горящими под ними кронами деревьев. Кусты, давно поглотившие дорожки, щекотали ноги сквозь темные брюки. Периодически среди них можно было усмотреть яркие ягоды, пригнувшиеся к траве.       Под ногами скакали сверчки, во время побега зычно стрекочущие. Впереди голосила ещё скрытая за лесной стеной река. Серый уже говорил о ней немного, называл Высокой Костянкой. Неумолимо шумели птицы. Трещали, гоготали, свистели, завывали. Володар не раз бормотал что-то о том, что знак это, безусловно, хороший.       Кожу охватил легкий холодок, скорее освежающий, нежели морозящий. Он проникал под одежду, а затем проходил словно под кожу, что было, пожалуй, единственным спасением от мерзкого ощущения грязи, создаваемого одеждой. Почти четыре дня Келли скакала по улицам и лесу, а её не меняла. Это чувство, будто от головы до пят завернули в пленку с иглами, мешало спать, ходить, да вообще существовать. Но особенно сильно проявлялась оно за ушами, за которые Келли постоянно заправляла сальные волосы. Кажется, мыла она их последний раз ещё в Петербурге, десятого. А сегодня какое? Должно быть девятнадцатое. Келли достала из сумки телефон, посмотрела на дату. Все верно: воскресенье, девятнадцатое июня, предпоследний день русальной недели. Наверняка эти, по мнению Келли, свихнувшиеся язычники уже на следующую ночь будут скакать через костры и собирать травы. Или с колесом что-то сделают. Каких обрядов на Купало только нет. И купаются, и гадают, и просто бесятся. Народу же веселиться необходимо.       Остро ощущался горьковатый лесной запах. Легкий ветерок, приглушенный пышной листвой, по округе разносил его и придавал свежести, бывающей на летней даче после дождя. Запах тот, в какой-то степени и бывший неприятным, одурманивал, позволял на пару мгновений вздохнуть легко и полно, уйти в него… а потом вспомнить о покалывающих ощущениях на коже, вызванных отсутствием душа. Но Келли не жалела, что сбежала. О нет, она собою гордилась и с Елизаветой встречаться вновь не хотела бы. И смотреть ей в темные глаза. И наблюдать за столько лет таящейся в ней строгостью.       — Точно! — резко воскликнул Серый, на секунду остановившись, а после рванув вперед.       — Учуял его! — набирая темп, завопил он.       Володар громко шикнул, напомнив о запрете на клич этого друга, данном в первый же вечер, и понесся следом. Келли набрала воздух в легкие, округлила глаза, шумно выдохнула. Не то чтобы она любила бегать. Келли лениво потащилась, а бегом это можно было назвать лишь с натяжкой, за парнями. Заранее, ещё не почувствовав боли, схватилась за бок.       — Вы можете помедленнее? — простонала Келли, почти потеряв парней из виду. Те остановились, подождали её (хотя Серый вертелся из стороны в сторону, пытался побежать, но останавливался) и быстрым, но шагом пошли вперед.       — Прям человека чую! И пахнет… рыбой?! Кто ж твой друг такой? Рыбаки по лесам не шастают обычно.       — Купаться любит.       Серый ухмыльнулся и покачал головой.       — Я серьезно, — буркнул Володар, но поспешил закрыть рот. Лишнего говорить нельзя, точно.       — Зверов? — надрывно пропищал Премислав, мешкотно приближаясь и раздвигая толстые ветки в стороны.       — Слава! — облегченно выкрикнул Володар, бросившись ему на встречу.       Только они друг к другу приблизились, как кинулись в объятья. Премислав сжал руки на чужих плечах столь крепко, насколько мог. Он опустил голову на зеленую рубаху Володара, зажмурил глаза.       — Его забрали. Вряд ли они о его ране там будут заботиться!       Володар поводил ладонями по спине Премислава. Стал бормотать утешительные слова. Все, которые только мог вспомнить. Серый приоткрыл рот и потянул нижнюю губу вниз, из-за чего его шея натужилась. Он издал протяжное «э-э» и отвел взгляд.       — Хоть кто узнает об этом, так и о моем луке известно будет. Знаю я псов.       — Мы-то как раз очень порядочны и преданы! И смелы тоже. Я, например, обращаюсь лишь по своей прихоти, а ночью сплю.       А Володар уже не слушал и вжимался в Примислава сильней. Серый от него отмахнулся, скрестил руки на груди и зашагал к реке. Келли окинула Примислава взглядом, подметила его короткие растрепанные темно-русые волосы, в которых застряла веточка, потертую голубую жилетку, слабую неровную щетину, широкие черные штаны, усыпанные заплатками самых разных цветов. Даже ярко-зеленая была! И ощущение при нем… и насторожиться хочется, и пожалеть парня. Злобный взгляд у него, но и печальный.       — Чего стоишь? Я думал мы к Высокой Костянке. Идем, у меня ещё много для тебя историй. Костянка эта, например, названа Высокой потому что из гор идёт. А на границе Мороградских и Костяновых земель она становится просто Костянкой, потому что на две реки там делится.       Келли свела брови, но проследовала за Серым. Странный этот тип. Но не ей уж об этом волноваться.       А мордовские старательно в то время готовились к празднику. Их Купальская ночь, бывшая самой короткой в лете, знаменовала уход весны. И наибольшее предвкушение люди испытывали в день, простаками названным двадцатым июнем, когда до празднования оставалась лишь пара часов.       — Да у тебя тут ничего не изменилось! — завопил Ярополк, проведя массивной рукой по деревянной периле.       Добродея удивленно подняла взгляд на Ярополка, спустившегося со второго этажа избы.       — Я ждала тебя к утру.       — А я вот с тобой праздник хочу провести.       Добродея покачала головой.       — Ко мне девица одна прийти сейчас должна. Простачка.       — Да чего там, отдай травы и всё.       Ярополк плюхнулся на лавку и похлопал по ней.       — Новая!       — Новая. И девице травы мои не нужны.       — А чего нужно?       Добродея склонила голову на левый бок.       — Не говори, — строго процедил Ярополк.       — Вот узнать и хочу. И коль думаешь, будто новую ученицу я ищу себе, то ошибаешься.       — Дни сменяют дни, а травница все та же. По делу теперь давай. Поездил я по стольным градам, в Браниславе побывал даже. Коля́дские земли посетил, Купечегрáдские, Е́левские. Слышала уже, что силы свои показал? Так меня в Вересень отправили. Правитель там похуже Лапы будет…       — От чего? — прохрипела Добродея, перебив Ярополка.       — Нормальный он. Простак только. И для правителя слишком жалок. Знаю я, кто порядок бы навел в Руси. А говорить лучше не буду. Не изменилось ничего, по моим наблюдениям.       — Проверял этого правителя?       — Травница, обижаешь! Первым же делом. Морочат его тоже, а я даже знаю кто. Но говорить, опять же, лучше не буду. Загадку воспринял плохо, про сказку о смерти Богини вспомнил.       — Просто Богини?       Ярополк указал взглядом на дверь. В тот же момент раздался робкий стук. Добродея закатила глаза, подошла к двери и открыла её, загородив проход в дом телом.       — Зайди позже.       Любовь свела брови домиком и закусила губу. Она сжала кулак и не сдержалась:       — А правда, что вы и есть первая травница, которая здесь жила?       Добродея взглянула на Ярополка. Тот округлил глаза, видом всем выражая нетерпение от ответа.       — Бред.       Любовь кивнула головой, потупила взгляд, побрела от дома. Добродея захлопнула дверь.       — А я и не знал, что звать тебя Яга.       Добродея прикрыла глаза.       — Яр…       — Чего ты так? Мне кто-то поведал как-то, что ту травницу назвали так, чтобы она дар получила. Сработало-то? О, ладно, про Инанну лишнее будет.       — Не повторяй чужих ошибок, умнее будь, — проворчала Добродея. Скорее для вида, нежели со злобы.       — Та хватит тебе. Скажи лучше, что в Морограде это время творилось.       Добродея шумно вздохнула.       — Сделай такую вещь, что сможет снять даже божественную работу.       — А?! Ты точно верно все сказала? Я те волшебник что ли?       — Лучше. Ты уже над этим работал, так давай, продолжи. Мы тогда хоть вперед шли, а последние лета на месте все топчемся. Попробуешь? Лучше даже двух божеств работу.       Ярополк встал со своего места, положил руку Добродее на плечо.       — Я знаю, кого ты подозреваешь, и сделаю то, что смогу. Понадобится, так к остальным обращусь. Но, знаешь, расплачиваться будут чуть ли не два соседних мира.       Ярополк поддерживающие улыбнулся, а Добродея восприняла это как несерьезность.       — Что я знаю, так что шутки здесь неуместны. И что эти двоя поупрямее ослов будут. У нас нет выбора, Яр.       Ярополк пожал плечами. Добродея отвернулась. Знала, уйдет сейчас. Так и вышло: ни сказав больше ни слова, Ярополк пропал. Словно его и не было. Добродея поежилась и бросила взгляд в окно. Любовь смотрела под ноги и неспешно шла вперед.       — Не принимает лекарша?       Любовь испуганно подняла голову. На неё уставилась пара светло карих глаз высокой девушки. Любовь сощурилась.       — Зайдите позже.       — Вот вечно занята она! Друзьям времени совсем не оставляет.       Девушка поправила тусклые рыжие волосы и в улыбке поджала и без того тонкие губы. В глаза бросилась большая горбинка носа, свойственная всем коренным моровским. Чародейка, а говорила на русском.       — А как ваше имя?       — Олислава я. Вот хотела с Деей травы пособирать на Купало. А ты чего?       — А я из России, она мне о Руси все рассказывает.       Олислава свела брови, отвела взгляд на избу Добродеи. А говорить ли о том, что она хотела? Скрыть ли? Вряд ли реакция положительной будет. Ох как вряд ли. Олислава успела от тех рук намучаться. Или знает травница уже? А почему раньше Олислава не сказала?       — Так ты не клиент? Не ожидала, что Дейка с кем-то кроме них общается. Что ж, её друзья — моя друзья.       — Ой, нет, я бы не сказала, что друзья. Знакомые.       — А хотелось бы ими стать? Человек она хороший, добрый, справедливый. Мухи не обидит, — сквозь широкую улыбку сказала Олислава.       Любовь сощурилась.       — Возможно.       — Прекрасно!       Олислава подозвала Любовь ближе к себе и положила локти ей на плечи.       — Пойдем, скоро праздник начнется. Я тебе о Дее много могу рассказать.       Любовь учтиво улыбнулась, но повела плечами в сторону, отстранившись от хватки Олиславы. Они направились к той поляне, где каждое лето моровские, как чародеи, так и простаки, отмечали Купалу. И куда Серый вел Келли.       — Смотри, я сейчас вернусь в град. Хочу эту ночь провести с близким. Ты можешь пойти вперед, там через костры прыгать будут. Ну и еще много чего. Встретимся завтра около Долгого озера. Оно через Костянку, возле развалин. Я на карте тебе отметил, где мы и где празднуют, не потеряйся только.       — И зачем мне идти на праздник?       — Ну не знаю, отвлечься может. Там никаких упырей уж точно не будет.       Келли закатила глаза, отвернув голову в сторону. Будет ещё Елизаветин подручничек говорить, куда идти ей. Да он ведь… ничего он!       Серый пожал плечами, вскинув брови. Может и полезно девчонке этой с культурой моровской познакомиться, да заставить её не выйдет.       — Ну, пойду, — Серый протянул вперед руку с картой и, после того как Келли её забрала, ускорил шаг.       Пару минут шаги и шелест веток слышались неподалеку, а между широких крон маячила невысокая фигура, ниже Келли чуть больше, чем на голову. Взгляд упал на измятую бумагу в руках, начинающую рваться у краев в местах частых сгибов. Изображения на ней был Мороград, но только в общих чертах: одни реки, леса, озера и замок с участком вокруг, занимавший явное место на карте. Кроме двух точек, неясно какой черной ерундой Серым поставленных, Келли заинтересовали и рукава Костянки. Хотя именно у неё рукав был один, а вот уже у него, у Навки, их имелось два: Малая, что находилась по левый берег, и Длинная. Причем у правого, у Длинной, тоже свой был, чье название на карте не указали. Навка и Длинная в Чистое озеро впадали, когда два других потока возвращались в ту же реку, из которой вытекали. Долгое же озеро, о котором говорил Серый, лежало метрах в ста от правого берега Высокой Костянки и почти в два раза дальше от точки, где в Западном, по всей видимости, лесе, стояла Келли.       Она осмотрелась. Серый уж скрылся из виду за… а есть ли горизонт в этом месте? Сложно было бы скрыть замок подобных масштабов от целого мира. А Русь? Если Мороград — город, то что же это за место? Где оно находится, что от России дальше, чем два Земных шара? Где найти ответы, где сестры? Где… спрятаться?       Глаза сомкнулись. Спина прильнула к шероховатому стволу дерева. Тонкая льняная ткань красной рубашки, которую не снимали вот как шестой день, позволяла почувствовать легкий морозец. Где-то в голове, ближе к вискам, застряла давящая боль. Череп от того, кажется, начал сжиматься. Келли сморщилась.       Мысли ощущались тоской, а та усиливала и без того ощутимую слабость. Келли поднесла руку ко лбу и с силой сжала переносицу, сама не зная, пытаясь заглушить головную боль или от неё отвлечься.       Пойти на праздник? Чтобы эта сучка за Келли проследила? Только этого для счастья полного и не хватало, конечно. Пойти к озеру? Чтобы эта сучка все равно за ней проследила? Остаться в лесу? Уйти из города? Отправиться к океану? Последнее уж точно безумие какое-то. Да и в других случаях смерть не далеко ходила.       Нашелся все-таки один ответ у Келли. Обнадеживающий? Ни в коем случае. Негде ей прятаться. Негде укрыться. В какую бы яму она не попала, в какую бы высь не взлетела, её найдет либо Елизавета, либо смерть. Может и то, и другое одновременно, кто ж их знает. И посмотрит Келли ещё кто за кем бегать будет теперь: она за смертью или смерть за ней.       Келли отдернула руку ото лба и завертела головой, чуть не подпрыгнув на месте. Взгляд заметался по лесу. Плоть ощущалась не на своем месте, не должно было её здесь быть будто. Одно желание в комок свернуться и сквозь землю провалиться осталось. Со всех сторон, от головы до спины Келли словно осматривали одни и те же глаза. Каждый раз возникало подобное, когда она о былых попытках под покровительство попасть вспоминала. Жутко бесило, а возникало.       Но все эти запугивания самой себя, а в этом Келли никогда не сомневалась, никогда и ничем не помогали. Чем быстрее они проходили, чем быстрее удавалось переключиться на другие мысли, тем удачливее она себя считала. И пред глазами мелькнул прекрасный шанс: девочка в рваных одеждах.       Бледные волосы, почти серое лицо, худощавые открытые ноги и руки… смотреть на неё тошно было. И жалость появлялась, и злоба, и отчаянье. Как ни повернулась бы Келли, куда бы не направилась, как бы не отреагировала, да ничего не изменит. Она становилась слушателем и зрителем бесчеловечных деяний, не имевшим право на голос. Пусть только попробует кто спросить, чего она намеренно прорицание закрыла! Но и Стелла постаралась тогда, чего скрывать.       В этот раз девочка просто лежала на земле. Её одежда в порядке была и не дергалась. Но и сама она не выглядела живой. Келли сделала пару шагов вперед, а девочка переместилась за ней, тоже вперед. Она в чёртовом сознании, нет у неё воплощения в реальности, нелепо даже надеяться на успех было.       Но Келли поступала нелепо. Вела себя так, словно взрослым быть и не умеет. Понимала, даже сейчас понимает. И остановиться не в силах. Девочка стала одной из тех вещей, что напоминала о постыдной ситуации, которая в свою очередь вытягивала ворох таких же. Рада бы Келли о них всех забыть, рада бы изменить их. Что случай со сломанным луком Володара, что вечные запреты в отношении Эйвери, что попытку сблизиться с Софьей, толком и не открывшись. Дал бы кто шанс, и Келли ни за что не сделала такого вновь. Такого постыдного.       Крик. Раздирающий душу крик проник в сознание. Юнец, его издавший, рыдал. Голос надрывался, прерывался всхлипами, колебался. Вопль исказился до громогласного воя, смешанного с мычанием и плачем. Шепот в голове раз за разом повторял три единственных слова: Ясенька, сестрёнка, нет. Юнец, бывший ещё моложе девочки, стоял перед ней на коленях. Черноволосый затылок упал на чужое тело. Слова превратились в тихие слоги и шипенье. Девочка застонала.       Полет. Визг. Кровь.       В шею девочки прилетел кинжал. Юнец схватился за сестру. Рука женщины, чье тело не показалось, грубо отдернула его. Юнец завыл во всю глотку. Женщина ухватилась за его одежду. Юнец пропал. Девочка затихла. Четыре других, теперь мужских руки сняли с девочки остатки одежды.       Келли зажмурила глаза. Келли накрыла их рукой. Келли отвернулась. Да не помогло это Келли.       Девочка всё маячила перед глазами. По её щекам на землю стеком слезы. На животе начали вырисовываться кровавые символы, вырезанные ножом по плоти.       Видение исчезло. Келли распахнула глаза, слегка наклонилась вперед и опустила ладони на колени, медленно и шумно выдохнула. Это было… странно? Точнее, Келли сейчас наверно и не описала бы.       Где спрятаться? Да нигде. Придётся либо терпеть Елизавету, либо встретить смерть. Не Смерть жаль. Хотелось найти третий, наилучший выход. Естественно. И может он существует, но может не лучше, чем судьба этой девочки? Стоили ли риски того?       Келли убрала руку с картой от колена. Куда бы она хотела пойти? Келли прикрыла глаза. Уж точно ей не хотелось плясать. А друг Володара купаться любит, тот говорил. И Келли не помешало бы освежиться. И было решено: она пошла к Долгому озеру.       И когда Келли, понурив голову, отправилась за реку, Серый задорно скакал из стороны в сторону. Его уже ожидали, и он предвещал встречу с широкой улыбкой на лице. Он весь путь задавался лишь одним вопросом, предвещая увидеть давнюю знакомую: как она явится перед ним?       Возле небольшой столовой за столиком расположилась беловолосая девушка. Невысокая, в черном расстегнутом кафтане и яркими красными губами. Серый нахмурился и выругался про себя. Не на это он надеялся. Чем ближе он подходил, тем лучше мог разглядеть знакомую и тем хмурее становился. Её карие глаза щурились и блуждали по лесу, в который направлялись почти все горожане. Одна рука постукивала тонкими пальцами по столу, а вторая оперлась о стул из темного дерева. Поверх почти достигавшего колен кафтана, выполненного из плотной ткани и имевший бело-золотые пуговицы, висел темно-серый пояс. На вороте рубахи красовались черные символы, даже главным мастерам обережной вышивки незнакомые. На лице девушки выступали тусклые веснушки.       — Елизавета, — процедил Серый, опустившись на место напротив.       — Ожидал чего-то другого? — Елизавета опустила голову на правый бок и перевела взгляд на Серого.       — Конечно! Надеялся хотя бы.       — Сейчас здесь яблоку упасть будет негде. Своей жизнью может и рискнула бы, но не матушкиной.       — Да знаю я, знаю. Также поступил бы. Но надеялся.       Елизавета прикрыла рот той рукой, которой до этого постукивала по столу. Серый хотел расценить это как попытку скрыть улыбку, но мог лишь скривиться. Притворство.       — Русальная неделя вот заканчивается. Ещё немного и Осенины придут, а за ними и Коляда. А там зима начнется. Будет нам раздолье.       — Хочешь о временах лета поговорить?       — А о чём ещё? Сегодня праздник, все веселятся и ничего не делают, давай и мы так поступим. Чего останавливает?       Елизавета поджала губы. У неё было много версий того, чем Серому ответить, от ответственности правителя до Владимира, но решила она кивнуть головой:       — Один вечер. Не больше.       Серый широко заулыбался, да так, что щеки заколола боль. Елизавета убрала руку, и правый уголок губ поддался вверх. От этого Серый обнажил зубы, сделав улыбку ещё больше.       — Пойдем? — Серый встал и протянул руку вперед, вздернув брови.       Ухмылка Елизаветы стала чуть шире. Она положила ладонь в чужую и проследовала за Серым, потянувшим её на поляну. Покачивающиеся бедра Елизаветы прикрывала черная ткань изделия, именованного простаками юбкой. Карандаш, кажется. Серого такое название веселили, как многие другие простачьи слова, которые употребляла Елизавета.       По давно протоптанной дорожке шли толпы людей. Чем ближе подходил вечер, тем больше их становилось. Через каких-то несколько минут, проведенных под удивленные вздохи при виде Елизаветы и Богорода, лес расступился. Серый устремился к середине поляны, встречавшей гостей легким свежим запахом леса, блёклым светом вечера, длинными столами с едой и невысокой яркой травой.       Елизавета сделала глубокий вдох. Десятки человек, только прибывших на поляну, ставили на столы свои угощения. Вороны пристально следили за каждым, пусть и поглядывали на во всю веселящихся чародеев. Те, предвещая представление, задорно улыбались. Кто-то уже начал кулачные бои, на которые собрались поглазеть целые толпы. Их участники ради большего устрашения рвали на себе рубашки, до побелевших костяшек сжимали кулаки, насмешливо ухмылялись, разминая шеи. Кто-то уже начал потихоньку подъедать угощения со столов. Дети носились от одного конца поляны до второго да валялись в траве, пока родителям не удавалось их схватить. Они обхватывали малюток руками и вертелись влево-вправо, вызывая смех как у детей, так и у себя. Немало животных собралось на празднество. Собаки носились с детьми и жалобно скулили, в пасти протягивая подобранные неподалеку палки хозяевам. Птицы сидели на плечах и иногда взмывали в воздух, но всегда возвращались. Почти всегда. Кошек почти никто не брал, но те предпочитали либо сидеть в безлюдных уголках поляны, либо под столом, либо убегать в лес, вынуждая хозяев носиться за ними. Чему Елизавета была рада больше всего, так тому, что пока никто не притащил большого скота. Она знала о парочке торговцев, что должны были явиться с товаром, но прибудут они, видно, ближе к сумеркам. А пока небо дарило мороградским прекрасную картину заката из оранжевых и розовых огоньков, спешивших спрятаться в выси. Все же нет в этих землях горизонта, они не имеют конца или края.       Со стола, покрытого белой скатертью с красными узорами, пропала очередная закуска. Олислава покрутила хлебным изделием перед лицом и забросила в рот. Взгляд зацепился за невысокую дамочку с отвратительным лицом и белыми прядями. Умеет же эта гадина испортить даже самую милую внешность!       Олислава обернулась и, убедившись, что Любовь не обращала на неё внимания, а вместо того сидела в кругу женщин, плетших венки, направилась к Елизавете.       — Надеялась у Её Величества, — Олислава фыркнула и наигранно вежливо поклонилась в пояс, — будет слишком много хлопот в праздник.       Елизавета склонила голову на левый бок, но на Олиславу не взглянула.       — Серый хочет проводить время со мной. Он радуется, когда я улыбаюсь. А я не хочу ограничивать его в счастье.       Олислава скривилась. Серый был милым и нравился ей с давних времен.       — Душещипательная речь.       — Вернись лучше к Любви. К ней, кажется, вернулась наша, — Елизавета сморщивание нос и свела брови, сделав паузу, — подруга.       Олислава издала смешок и, не оборачиваясь, сделала пару шагов назад.       — Поторопись.       Олислава покачала головой и развернулась. Над Любовью стояла Добродея. Олислава тихонько выругалась и аккуратно приблизилась к ним.       — Ага, вот так, молодец, — отстраненно буркнула Добродея, переведя взгляд на Олиславу. Та переминалась от носков к пяткам и уставилась вниз, поджав губы.       — Гой еси, подруга.       — Гой еси, Дея, гой еси.       — Да! — воскликнула Любовь, вскинув руки с венком вверх.       Броские желтые цветы, за исключением парочки не до конца раскрывшихся, ровной линией лежали на толстых нитях зеленых и красноватых стеблей. Кольцами обвивались вокруг них одинокие стебли соцветий.       Добродея похлопала Любовь по плечу. Та смущенно улыбнулась и опустила венок на голову, а после взглянула на Олиславу.       — Вы можете взять пособирать травы и меня? Я нахожу это жутко интересным.       Олислава встала ровно и округлила глаза, выражая притворные раздумья.       — Только если ты прихватишь во-о-он с того стола, — Олислава указала на дальний стол, — несколько вкусностей.       Любовь встала и приложила пальцы раскрытой ладонью ко лбу в воинском приветствии. Уголок её губ дернулся вниз, но она тут же нацепила улыбку       — Есть, капитан!       Олислава отвела взгляд. Любовь направилась вперед.       — Я презираю тебя, — только она ушла достаточно далеко, прошипела Олислава. Добродея хмыкнула и перевела взгляд на Елизавету.       — Не первый раз слышу, дорогуша. Ты многих вообще презираешь: меня, Ворона, — Добродея сощурила зеленые глаза, — мою дочь. Мне бы такое наскучило.       — Когда есть за что, наскучить не может.       Олислава возвышалась над Добродеей с готовностью вырвать ей язык, но последняя была столь непринужденна, что сразу становилось ясно: Олислава в менее выгодном положении. Может Олислава и выигрывала несколько лет подряд в состязаниях на Венеров День, может и училась магии годами, может и жила не первый десяток лет, но разве справится она против такого противника в одиночку? Добродея запросто побеждала бы в состязаниях, участвуй она. Она обучала магии годами. Да так, что целые селения её дочь могла вырезáть за мгновения. Добродея и жила-то подольше! Пусть по виду и не скажешь, но ведьма же.       — И Елизавету, с которой только что общалась, презираешь?       — Во вторую же очередь.       Добродея рассмеялась. Олислава съежилась.       — Про травы у меня спросить ты додумалась?       — Обижаешь, дорогуша. Проводить время с Любовью и злить тебя — мои прихоти. А я не люблю отказывать себе в них.       — Говоришь ровно так же, как эта белобрысая змея.       — Ну, брови у неё вроде темные, да и слышала я вас. Вот каждый раз думаю, смотря на Елизавету, что личико-то знакомое. Чьё не знаешь?       — Иди на хер, травница.       — Ох, зачем же столь грубо, капитан? Я ведь из искреннего интереса спраш…       Добродея оборвалась на полуслове. В хитрой ухмылке она закусила губу. Олислава стояла со сжатыми кулаками.       — Может дочь у меня скотина, но я говорю это без дурных умыслов. Я поддерживаю мою девочку, но и тебе сочувствую. Не смей, — Добродея начала делать паузы между словами, — поднимать на нас свои грязные лапы. Рыбёшка.       Олислава через силу разжала кулаки. Что это за бешеная семейка, черти морские её дери?!? Рыбешками, капитанами называют, угрожают, на цепь сажают!       — Нельзя доверять силу тому, кто её желает все же, — фыркнула Олислава, отворачиваясь.       — Научись уже уважению и ответственности, а. Тогда поболтаем. Я только за буду, это ты тут петушишься.       Добродея протянула руку вперед.       — Давай сюда, я просто умираю с голода, — с задором прострелам она.       Любовь захихикала и отдала ей кусок пирога, с краев которого так и наловила вытечь яблочная начинка.       — Мы хотим тварей! — в один голос воскликнуло несколько мальчишек неподалеку, несущихся к Елизавете.       — Мы хотим представление! Мы просим!       — Солнце не успело уйти, людей подождем и начнем.       Мальчишки надули губы и состроить умоляющие глазки. Один из них попытался ухватиться за ногу Елизаветы, но другой шустро его оттолкнул.       — Это всё ещё Елизавета, полоумный! — прошептал второй мальчишка, отвернувшись от Елизаветы на первого.       — Сам полоумный! — так же тихо прошипел тот и, нахмурившись, скрестил руки на груди.       Елизавета приподняла голову и сощурилась. Она понаблюдала за сценкой и улыбнулась, но все равно покачала головой.       — Чего ж вы к Елизавете-то пристали, я все вам устрою, — Добродея сделала паузу, проглатывая кусок пирога, — сейчас!       Мальчишки воодушевленно бросились к ней. Те двое пытались сбить друг друга подножками и толчками, но оба остались на ногах. Мальчишки выстроились перед Добродеей в линию, ожидая обещанного представления.       — А вы правда умеете?       — Я думал, так только Елизавета может! И только с другими чародеями!       Добродея усмехнулась и запустила руки в карманы длинной зеленой рубахи, больше напоминавшей платье с поясом.       — Даже без рук могу.       — Не правда!       — Поспорим?       Мальчишки хором воскликнули «да!» Елизавета подошла ближе. Добродея окинула её хитрым прищуром.       В воздухе повисло ощущение чего-то близкого и родного, теплого и озорного. Такого ощущение, какое появляется при виде просторов собственной страны. Такой легкости, которая отдается в груди и тяжестью вдоха, и сладостью предвкушения, и мягкостью свободы одновременно. Мальчишки захохотали, и хохот их подарил ощущению счастье умиротворения. Народ тогда затих. По маленьким плечикам проскакала лисица, оставляющая за собой слабый след из белых нитей чародейства. Лисица спрыгнула с мальчишек вперед, но вместо того, чтобы упасть, пошла вверх по воздуху. Её тело становилось то полупрозрачным, то полностью зримым. Вслед за ней крупный ворон вспорхнул широкими, переливающимися синим крыльями, уронив на землю черное перо. Зашагал по воздуху и неряшливый волк, и шустрый беляк, и сивый конь, и неуклюжий медведь. Завидев последнего, Елизавета издала короткий смешок, но прикрыла рот кулаком.       — Разве не Рогатый… не медведь вам покровитель?       Добродея положила руку себе на грудь, а животные замерли на месте.       — Я предоставлена себе одной и не ищу тех, кто мог бы мне помочь! И даже божеств.       — А они бы, думаю, приняли вас с огромной радостью.       — Ну, вы, Елизавета, и я, Добродея, точно этого не узнаем. Разве что в другой жизни.       Звери вновь устремились ввысь. Добравшись друг до друга, они резво закружились в хороводе, переплетаясь между собой. Звери объединились в единое целое. Пару секунд пробыв в неописуемой форме дуры, чародейство стало огромным полумесяцем, что окутывал во свет половину поляны.       Добродея внезапно вынула руки из карманов, и в тишине раздался хлопок. Месяц растворился на сотни мелких частей, упавших на головы толпы. Никто, конечно, их не ощутил: чародейство часто не имеет физического воплощения.       — И ни слова не сказала!       — Даже без сигилов!       — Она двигалась? Кто видел? Она двигалась?       Добродея расхохоталась и раскинула руки в стороны.       — Я ученица прошлой травницы, чего вы удивляетесь? Мне передались знания Яги, первой травницы Морограда, а все мы знаем, кем она могла быть. Потому и не нужен мне наставник, и без него у меня выйдет все, что я только пожелаю.       — В этом мы с вами схожи, травница.       — Надеюсь, Ваше Величество.       И праздник разошелся по округе. Мороградцы завидели месяц и поспешили на поляну, представляя, как будут досыта наедаться.       Недалеко полянка от Костянки стояла. Потому и Келли смогла застать удивительное чародейство, возвышавшееся над верхушками деревьев. Глаза её в тот момент смело можно было назвать щенячьими. Месяц быстро растворился, и Келли развернулась к озеру, до которого почти дошла.       Краткий вдох. Протяжный, выражавший накопившуюся за дни усталость, выдох, перекрывший глубокую тишину этого смрадного места.       Она сделала выбор. Келли дошла до начала того пути, что она сама для себя создала. Что она сама для себя выбрала. Сотворила. Келли знала: ей нужно было прийти, ей необходимо было поступить так. Келли знала: она сделала всё, может, и неверно, но правильно для себя. Келли знала: в любой другой жизни она бы ни за что не согласилась на этот путь, но в этой бы ничего не изменила.       И вот пошла она вперед, и вот бросила сумку на померкшую под тенью сумерек траву. И вот опустилась на колени. Коснулась лбом грубого и холодного валуна. Открытые щиколотки защекотали мелкие цветки. Не глядя на сумку, Келли расстегнула её молнию и наощупь достала шершавое полотенце, уложила его на валун. Не зря все же взяла. Подняться. Трудно. Зачем?       Боль уложила свои лапы на тело, стала вдавливать в землю. Ломота стискивала конечности, не позволяла даже гримасу какую скорчить от усталости.       Медленно, слегка неуклюже, Келли расстегнула пуговицы рубашки. Стянула её с себя, откинув голову назад, и бросила на валун. С хрипловатым стоном встала. Приоткрыла глаза и огляделась по сторонам. Руины… Ряды каменных и деревянных построек, огражденых забором. Везде одинаковым: высокие палки в земле, может чуть больше метра в высоту, стоящие друг от друга на одинаковом расстоянии, а между каждыми двумя по пять таких же, но расположенных горизонтально. Различие выражалось лишь в том, насколько цело было то или иное ограждение.       У каждого здания имелся небольшой участок. Чем больше и вычурнее дом, тем он крупнее.       И всё это разгромлено. Где-то не было крыши, где-то стены. Где-то разрушен забор, где-то разрыты ямы. Где-то упало посреди дороги дерево. А если и стояли фонари, то не горели. Дороги не были ничем вымощены. По ним без опаски бродили звери и пили из мелких луж птицы. Здания из камня начали зарастать мхом, а деревянные избы, кажется, ещё немного и упали бы.       Тихо, вроде.       Келли неторопливо сняла штаны, бросила их к рубашке, разулась. Тело охватил холод, ветерком прошел по коже. Келли потянулась к воде. Холодно, да. Но кожу хотелось содрать с собственного живого тела.       Голые стопы ощутили стужу воды. Едва заметное течение скользяще по ним ударило. Холоднее вода. Холоднее, чем в Морограде. Келли повела плечи друг к другу. Съежилась. И продолжила идти. Мелкие волны ласкали пока не погруженные в воду участки кожи, а после сливались с озерной гладью, оставляя место ветру, что бил по тем участкам с двойным холодом.       Келли откинула голову назад. Почувствовала, как волосы пригибаются и расползаются по сторонам. Увидела, как редкие серые облака тянулись по небу. Как к земле скользил широкий коридор лунного света, объявший, осветлявший немалую часть облака. Келли видела тусклые, уже далекие верхушки лесных деревьев да крытые то смешанной, кажется, с глиной соломой, то мхом, то деревянной черепицей крыши. И видела звезды. Мириады мелких бликов, сверкавших где-то далеко. Невообразимо далеко от Келли и жутко близко друг к другу. Луна иногда терялась в их количестве. Попытаешься припомнить такой вид в простачьем городе, да не вспомнишь подобного. С деревней сравнить это синее, почти черное, полотно неба преступление будет, а с городом и язык не повернется. Просто завораживающее, просто удивительное место.       Листья зычно зашуршали. Нечто чуть не свалилось на землю. Келли обернулась.       — Негораздок проклятый!       Скорее шутливый, нежели раздраженный вопль. Келли сощурилась. На берегу стоял тот странный тип с заплатками на штанах. Тот, кого искал Володар. И вот вновь. Настороженность, да не та, что при виде незнакомцев появляется. Даже столько странных. Даже во второй раз. Нет, та настороженность, что появляется при виде врага на своей стороне. При виде Елизаветы, к примеру. Только без желания довериться, приглушаемого разумом. «Лучше б не встречались», — с усмешкой подумала Келли, сама не зная о ком.       — Я это!..       Премислав уставился на свои ботинки, расковырял ими какой-то камень в земле.       — Не думал, что ты жива.       Премислав поднял взгляд на Келли. Злобный и печальный взгляд.       — Мне говорили, ты и гадать не умеешь, а вот от чего отделалась, недурно так!       — О чём вы?       — Как о чем? О Володаровом луке! О чём ж ещё я могу… э-э… — Премислав надул губы и поднял глаза к небу, подбирая слова, — ну, в общем могу, да.       Келли закатила глаза.       — Просто не трогайте меня больше, окей? Мы сделали все, что ваш этот Володар просил.       Премислав приоткрыл рот. Он обернулся на кусты, из которых выпрыгнул, и развел плечами. Келли, как бы ни всматривалась, не могла того увидеть, но в кустах на корточках сидел Володар. Он быстро переводил взгляд с Келли на Премислава и по кругу, пока не сообразил, чего от него требуют.       По слогам, одними губами Володар сказал «окей» и показал соответствующий жест. Премислав выпучил глаза, клинообразно поднял брови, шепотом произнес «чё?» Володар тяжело вздохнул, и ещё тише, чем Премислав, все так же по слогам прошептал «скажи окей». Премислав покачал головой, а потом поджал губы. Они резко дернулись вверх, а плечи Премислава поддались вперед, но он быстро встал ровно. Рассмеяться хотел, пёс подлый!       — Окей скажи, бестолочь! — шикнул Володар без уверенности в том, насколько это было тихо.       — А-а!       Премислав улыбнулся, обернулся обратно на Келли и повторил жест Володара (один раз посмотрев на друга, дабы убедиться, верно ли все сделал).       — Окей!       — Вы идиоты? Я в пятнадцати метрах от вас.       Премислав хмыкнул, не прекращая улыбаться.       — Пойду лучше!       Он развернулся на пятках, помахал Володару, чтоб тот за ним следовал, и сделал пару шагов вперед. Но не успел Володар выбраться из куста, как Премислав энергично закачал головой и обернулся.       — Ну как ты это сделала?!       Келли вздрогнула.       — Просто уходите уже, а, — отмахнулись Келли, а после еле слышно пробубнила:       — Извращенец.       — Этот лук травница зачаровывала! Она самая сильная чародейка, каких я видел только. Елизавета, правда, может быть сильней, но это не точно. Не просто так же правительница именно Елизавета, а не Добродея. Хотя мне все же кажется, что Добродея сильней, опытней Елизаветы, хотя и моложе. Ну не знаю, может они вообще одинаковые по силам. Не знаю. Но знаешь…       — О чём вы? — резким воскликом прервала Премислава Келли.       — Ну как о чём? Говорил ж, о луке Володаровом! Ты сломала его, а травница чаровала его от таких варваров. А ты жива и даже не извиваешься на земле, странно. Простачка ж, так как ты это сделала?       Келли прикрыла рот рукой, закрыла глаза. Черти. Черти!       — Какое вам дело? — убрала руку от лица и приоткрыла глаза Келли.       Премислав повел плечами назад в попытках отстраниться от взгляда, что не был ненавистным лишь из-за смертельной, рвущей плоть на части усталости.       — Ну интересно, что за чародейка ты!       — Не знаю я… Слышишь?       Ногти впились в локоть руки. Глаза зажмурились. Голова поднялась, почти коснулась спины. Шея запротестовала тянущей болью. Губы приоткрыться. Издали короткий, полупроглоченный то ли всхлип, то ли хрип.       — Не знаю я, слышишь?! Может ты просто свалишь отсюда?       Ладони зарылись в волосы. Сжали их. Предплечья прильнули друг к другу. Закрыли собой лицо. Дрожащие, тонкие предплечья. Красное, жалкое лицо.       Премислав посмотрел на Володара и поднял брови.       — Не, Слав, пойдем, — закачал головой тот.       — Да ладно, пойдем? Она ж щас себя… ну, это… Мавкой станет она щас.       — Слав… ах, как знаешь поступай.       — Тогда дрова тащи. Премислав бросился вперед. Володар медленно отполз назад, а после побрел к заброшенной избе, у которой они с Премислава оставили свои вещи.       Премислав, уже стоящий по грудь в воде, схватил Келли. Та опустила руки на его плечи, попыталась оттолкнуть. Премислав сжал руки за её спиной в замок.       — Отцепись! Не надо!       Решительный, гулкий крик, что был издан даже не человеку напротив, а всему окружающему миру. Полный презрения, воли к свободе. Премислав гаркнул что-то Келли на ухо.       — Отцепись!       Жалостный, писклявый вой, что лишился былой пылкости. Полный страха, неконтролируемой дрожи.       — Прошу…       Усталый, сиплый стон, что был выражением последней надежды. Пустой от начала и до конца, не имевший и капли чувств, а лишь тягостное изнеможение, которое, казалось, тащило на плече косу и было готово взмахнуть ей, если не прямо сейчас, то через пару мгновений.       Премислав оттащил Келли к берегу. Он упал на спину, не выпуская её из хватки, и издал протяжное «ууф!» Келли, до того поникшая и прекратившая брыкаться, выпятила руки и активно забила ногами во всех направлениях. Премислав впился подушечками пальцев в костяшки своих рук. Келли сжала ладони на его плечах. Подобно коту провела заостренными ногтями по коже. Премислав сморщился, а не отпустил. Келли издала несколько странных звуков подряд. Начала бешеным «а-а-а-а-а!» Продолжила истеричным «ммм!» Закончила утомленным «фыф…»       — Тащись сюда быстрее, Зверов! — на моровском воскликнул Премислав.       В нескольких сантиметрах от Премиславовской макушки на землю грохнулась кучка дров. Премислав сначала выгнул шею, чтобы посмотреть на них, а после поднял взгляд на Володара, отряхивающего свои руки. Да они ж чуть ему на голову не свалились!       — Сам будешь все нести в следующий раз. Понял?       Премислав расхохотался.       — Окей!       Келли слабо уперлась локтем в грудь Премислава. Слабо так, что тот и не сразу заметил это.       — Жалко мне тебя, чародейка.       Премислав аккуратно приподнял Келли, всё пытавшуюся кое-как сопротивляться, за плечи и вслед поднялся сам, не убирая рук с неё. Володар уже успел сбегать к вещам, оставленным Келли на валуне. Он завязал полотенце на её животе, а одежду и сумку оставил в руках.       — Здесь ива неподалеку, надо найти другое место под костер. Зря я их сюда прит…       — Тогда я исполню твою просьбу, возьму дрова, а ты её веди. Отпустишь — утопится ведь, — поспешно перебил Премислав.       Володар подхватил Келли под плечи, а Премислав юркнул вперед и забрал дрова. Головой он махнул в сторону небольшого полуразрушенного домика, огражденного хилым заборчиком. На его скромной территории не было деревьев, разве что пень, на котором раньше дрова рубили.       — Землю бы посмотреть, но перед домом самое то для кострища, думаю, — хмыкнул Премислав и зашагал вперед.       Володар остался на месте. Келли пихала его в бока, но тот лишь изредка покачивался от легких ударов. Премислав переступил полуразвалившийся заборчик, бросил взгляд на землю и кинул дрова. Он помахал Володару и начал возиться с разжиганием костра. Володар медленно, из-за протестующей Келли, побрел к нему. Пока шли они, причём Володар быстрее Келли, отчего ему приходилось её подгонять, Премислав успел развести костер, незатейливо расставив бревна. Два самых больших параллельно друг другу на земле, два средних на этих двух. Также параллельные друг другу, но повернутые в другую сторону. Два чуть поменьше на тех, в том же положении что бревна на земле, и два самых маленьких, лежащих как средние бревна, сверху.       — Ветер сильный, ты на кой колодец сделал?       — А что, мы готовить будем? Еды у нас нет, а ветер мешает только при готовке. Может вариант не лучший, но большой костер сейчас нельзя делать, сам понимаешь. Так что садись и не выпендривайся.       — Ты траву под костром хоть снял? А ветер с какой стороны проверил?       — Ну, Зверов, обижаешь меня. Забыл, кто учил тебя этому вообще? Но хвалю, хвалю, хорошо научился.       Володар отвернулся на Келли, скрывая застенчивую улыбку. Премислав опустился возле костра, скрестив ноги и направив колени в разные стороны. Он похлопал по траве возле себя.       — Ты ж не сбежишь топиться, чародейка?       — Кого утопить я хочу, так точно не себя, — без всякой хрипоты или смеха, но со злобой и серьезностью процедила Келли. Премислав легко рассмеялся.       — Мне нравится эта девчонка! А ну-ка, Зверов, садись. И отдай вещи хозяйке.       Володар послушно протянул сумку, на которую сложил одежду Келли, а как та забрала её, плюхнулся возле Премислава и поджал ноги под себя, ладони выставил перед огнем. Высокие язычки тянулись вверх, но спешно прерывались, падали обратно на бревна и не сдавались, вновь стремились ввысь, мечтая о небе. И вновь прерывались, и вновь тянулись, и вновь прерывались. Оставляли после попыток мелкие красные точки, выплескивающиеся из костра во все стороны. И тепло тоже оставляли, немалое тепло. Обжигали глаза, заставляя их слабо слезиться, и кожу вокруг, доставали до лба, проходили по рукам. Володар на расстоянии загородил глаза ладонями, и те почувствовали легкое спокойствие ветра, по ним бегущего. Келли зашагала по участку к задней части дома. Премислав обеспокоенно посмотрел на неё, сменил позу и привстал, готовясь прямо сейчас встать прыжком и погнаться за Келли. Та шикнула в ответ:       — Я не дам вам глазеть на то, как переодеваюсь.       Премислав расхохотался с двойной силой, вернулся в прежнюю позу, положил ладонь Володару на плечо.       — А ты говорил оставить её. Щас, конечно.       Володар хмыкнул.       — Не о ней думать нам следует.       Премислав с силой сжал плечо Володара.       — Интересно, чего она делала в лесу, а теперь здесь. Нас преследует что ль?       Премислав улыбнулся, выражая несерьезность высказанной идеи.       — Нельзя забывать, что с ней был Богород. Он ведь верный пёс мороградской правительницы, все знают это.       Премислав сжал плечо ещё сильней. Володар поморщился от давящей боли, повел плечом в сторону. Премислав резко убрал руку, отвернулся и съежился.       — Нам следует отдохнуть. Давай… м, давай поговорим завтра, да? — приглушенно, проглатывая половину звуков пролепетал Премислав. Володар слабо кивнул. Премислав обернулся, не заметив кивка.       — Да ведь?       — Да, Слав, конечно. Поговорим завтра, хорошо.       Премислав улыбнулся. Выдавил улыбку, но кто же заметит? Да, конечно, знает Слава, кто заметит. Знает. Премислав приоткрыл рот. Что-то в горле встало, что-то большое, что-то, что хотелось выцарапать и выбросить в Ограждающие воды, чтоб точно не увидеть никогда. Или Простачьи воды, чтоб наверняка.       Совсем скоро подоспела Келли в однотонном обтягивающем черном топе и темно-синих юбке-шортах чуть ниже колен из плотной ткани. Келли бросила сумку неподалеку от костра, а сама села напротив Премислава с Володаром и прижала сведенные колени к груди.       — Я не из тех, кто убивает себя. Это бессмысленно и глупо, а люди, что поступают так, слабы.       — А по мне, так это сильные люди! Они ж решаются на это, думают, как это сделать… и боятся, а все равно делают, — выставил перед собой руки Премислав, грея их.       — Чего им бояться?       — Смерти бояться, чего ж ещё. Как можно её не бояться? Даже зная, что переродишься, все равно ж боишься. Ах, я вот боюсь. Да и про перерождение… кто ж знает, может это последняя твоя жизнь? Душа тоже не вечна вообще-то! Что скажешь, Володарка?       — Не люблю обсуждать смерть в любых её проявлениях. Лучше о… не знаю, Слав, сам придумай тему.       — Это ты чего на меня сегодня все перекладываешь? Хорошо, чародейка, задавай вопросы.       — Келли. Я Келли Романова и была бы рада услышать ваше имя.       — О, как вежливо. По-простачьи так! Имя мне Премислав. Не то что редкое, но очень даже мне подходит. И говори на ты, это к Её Величеству на вы обращаются, простачка как-никак. А мы к ты привыкли, не надо на вы.       — Без проблем. У тебя есть фамилия, я полагаю. Назовешь?       — Родовое имя, — подсказал Володар поднявшему брови домиком и приоткрывшему рот Премиславу.       — А! А зачем тебе? Будешь воронам на меня жаловаться?       — Хочу быть осторожной.       Премислав нахмурился.       — Желанов я. Не знаю, о чем бабки думали, когда придумывали это имя родовое, но мне оно по душе. Интересное, красное. Как Мороград красное.       Что-то личное было в его словах. Что-то настораживающее, но и успокаивающее одновременно.       — А что о воронах сказать можешь?       — Ну, вороны… А ты не знаешь что ль? Такая странная простачка! Сколько ты здесь?       — Месяца полтора, думаю. Я давно не следила за временем, здесь это бесполезно. Да и окружающих старалась особо не слушать. Так что да, я не знаю о воронах.       Володар покачал головой.       — Беловолода нельзя не слушать.       — Особенно когда он о воронах говорит! Видел я как-то учебу простаков… Ух, ну он хотя бы не бьёт их, и то хорошо. Ну ладно, вороны это люди, которые градам помогают. Может не всегда правосудие вершат, — Премислав выделил предпоследнее слово, — но люди обычно счастливы.       — Они как полиция у вас.       — Да-да, только работу свою больше любят. Если это не простаки, их насильно заставляют моровским землям служить обычно, но они все на войну идут, в градах не задерживаются.       «И Серый — один из воронов», — с усмешкой подумала Келли.       — А о родовых именах вы говорили, они недавно здесь появились?       — Ну нет, про бабок это я далеких предков имел ввиду. Их ж ещё Драгомира придумала. Её знаешь хоть?       — Та, что погибла в Мороградской резне, да.       Володар скривился, а Премислав кивнул, словно все было с этим словосочетанием нормально.       — Да, две сотни лет назад наши бабки имя для целого рода придумали. Чтоб различать легче было. Твоё родовое — Романова, да?       — Романова, — Келли кивнула. — А как строится правление у вас здесь? Кто кого главней, кому вороны подчиняются?       — Вот это, конечно, вопросы. Это сложно… ну смотри, самая главная это мороградская правительница. Сейчас это Елизавета, уж лет двенадцать как. Дальше идёт правитель Вересеня, сейчас это Нерослав. Удивительно, но все бывает: и мужчина на престоле, и простак… Ах, ладно, дальше правители всех остальных земель. Если и назову их, то не запомнишь, но всего их, ну… много их. Все принимают решения вместе, но ключевое слово за правительницей Мороградских земель. Вороны им всем подчиняются, но главный у них это Беловолод. Ты можешь его ещё как Ворона знать, это прозвище у него такое. Не человек этот Ворон, а зверушка правительницы в облике человечьем…       Володар вновь скривился, а Премислав продолжил:       — О, ещё вороны могут быть белыми, а могут черными. Первые сильней, и черные подчиняются им. И дела белые ведут те, что важнее. Ой, а в землях ты не запуталась-то? Они у нас по стольным градам зовутся. Мороградские земли — стольный град Мороград. Браниславские земли — стольный град Браниславль и дальше. Ну и правитель Вересеня это правитель Вересеневых земель. Поняла?       — Да, вроде как. А знаешь, интереснее всего про нежить.       Келли придвинулась ближе к огню.       — Почему у простаков её нет, а здесь упыри расхаживают?       — Ой, как интересно! — оживленно воскликнул Премислав, чуть не захлопав в ладоши.       — А поймешь думаешь? Там все ещё сложней, да и потом от наставницы все равно ведь узнаешь.       — О ком ты?       — Ну ты ведь не думаешь, что простакам удается сбежать? Тебе повезло, аж сюда выбралась. Но Богород, Серый, не просто так ж ходит за тобой. Странно, что он. Обычно простаками занимаются черные вороны, но кто ж эту Её Величество знает? Я никого не видел, кто из замка б навсегда сбежал. Всегда возвращают. Поверь, от этих проворных тварей легко не спрячешься. А наставница это вещь необходимая. Она не только у воронов есть, у всех, кто может позволить. Только воронам она обязательно нужна, чтоб бою, чародейству учила. Простакам ещё о мире нашем рассказывает. Об Инанне так в первую очередь!       — Я не хочу возвращаться.       — Никто не хочет, — процедил Володар, — но разве нас спрашивают? Выбора нет не только у правительницы, но и у всех нас, у всех людей.       — Нет… вы не поняли, я не хочу возвращать к ней. О нет, я не вернусь к Елизавете Бельской. И если выбор она мне не даст, то я выгрызу его из её рук. Я пойду против неё, я возьму в руки меч, но не позволю лишить себя свободы. Я не дам ей воспользоваться ни мной, ни моей силой. Я никогда больше не притронусь к этой вашей дерьмовой магии.       — А ты попробуй победить. Хотя бы дойти до неё, — покачал головой Володар. — Не выйдет.       — Тебя думать учили, а? — не сводя глаз с Келли, ухмыльнулся Премислав.       — Я сделаю то, что ни за что бы не сделала Смерть, а именно повторю свой вопрос: сколько ты здесь?       — Месяца полтора, я сказала.       — За полтора месяца даже самый тугодумный и противящийся простак становится вороненком. Для этого ничего и не нужно, только уметь держать меч, даже не использовать, и имя Ворона знать. Про Инаннову мощь ещё, да. Но про это говорят не то что в первый день, нет, во время пути к нашим землям.       Над лесом запорхали десятки животных таких неестественных размеров, что, находясь на огромном расстоянии, Келли смогла их заметить. Володар обратил внимание на её интерес, а Премислав не оборачивался. Он положил руку на грудь и резко вдыхал-выдыхал, пытаясь успокоиться.       Звери бегали из стороны в сторону и через несколько секунд принялись бежать друг за другом по кругу. Они медленно поднимались выше и, подобно тем зверям, что создала Добродея, оставляли за собой длинную полосу света. Далеко не все детали удавалось рассмотреть около Долгого озера, но Келли все равно разинула рот от масштабов этого представления. Каким бы красочным не было прошлое, но это не сравнится ни с одним примером, приведенным для сравнения. Лапы маленьких животных закрывали по четыре, а больших по семь деревьев. Зверей словно можно было коснуться. Они стремились вверх, сближаясь. И вот, достигнув друг друга, звери превратились в красочное конфетти. Мелкое, напоминавшее туман, оно ссыпалось по всему лесу. И все ещё оставляло за собой линии света. А на черном небесном полотне появилась вторая луна. Полумесяц, слепивший до Долгого озера и дальше.       — Келли Романова, я знаю того, кто на собственной спине притащил тебя сюда.       — Слава…       Володар протянул руку к Премиславу, но тот, словно свинья при виде топора, подскочил и попятился назад. Володар указал ему на месяц, предзнаменовавший начало праздника, но тот не смотрел ни на Володара, ни на Келли. Куда-то вперед, в руины. Премислав мастерски прятал горечь в голосе, но нотки те прослеживались.       — Келли Романова, я знаю того, кто начал твой род. И если ты хочешь свергнуть Елизавету…       — Я хочу вернуться домой. И мне не важно как.       — Хорошо, да, конечно, — Премислав улыбнулся и в этот раз было видно — улыбка натянута. — Мы сделаем это вместе. Я знаю того, кто научит тебя управляться с мечом, мы придумаем, как с Её Величеством справиться.       — А ты?       — А я хочу, чтоб ты взяла меня и моего… да, моего Желанного Змея с собой. И… и… и освободила его. Он у Елизаветы, там, в замке. Но ты справишься, ты ведь потомок Венеры… А та дочь Есении, что начала Есеневское восстание. А та, о, а та дальний потомок Яровита. Да, его потомок, он сильный.       — Потомок… бога? — донесся шепот, будто Келли и не принадлежащий.       Балтийского бога войны. Того, что… да ладно, его знаете вы уже. И что он сделал узнаете тогда, когда время придет, не сейчас. Кто ж раскрывает все свои планы заранее?