Окажи войне уважение

      — Полукровка! — завопил мужчина в толпе.       Правительница схватилась за деревянную рукоять. Гарда впилась в ладонь. Пальцы левой руки пробежались по стылому лезвию. На губы налетела ухмылка.       — Не смеешь ты человеком зваться! — подхватил второй простак, отойдя на пару шагов назад.       — А зачем же мне быть такой же, как вы? О нет, вы слабы и жалки, — плавно надвинулась к простакам Правительница, шумно вздыхая.       — А я богам по силе не уступаю, — чарующе бесстрастно, чуть сипло изрекла Правительница, подняв правую руку с мечом над головой.       Простаки попятились, стали наступать друг другу на ноги. Правительница, дождавшись, как они успокоятся, взмахнула рукой. Лезвие достало до чьего-то лица. Простак завопил. На загоревшую кожу выступила кровь, с каждой секундой сочившаяся из раны сильней. Люди начали разбегаться в разные стороны. На фоне всеобщих криков и паники раздался громогласный смех.       Правительница склонила голову на левый бок и все не прекращала хохотать. Простаки покрывались красными и серыми волдырями, падали замертво, но тотчас поднимались и бежали за живыми. Ступни сковывал лед. На головы валились огромные градины.       — Если уж кудесникам у наших ног место, то где ж вам? — пыталась перекричать вопли Правительница. Ответом ей послужил плач да стоны, раздиравшие горла визжащих изнутри.       — Верно, — приподняла левый уголок губ Правительница, — даже за морем вам рады не будут.       Она развела руки, и десяток ближайших к ней простаков упали на землю, вмиг посинели. Их тела задрожали, а некоторые участки почернели.       — Вам ведь и будку псову иметь не положено, — очередной взмах рук, и холод, словно мор, перешел на других, с каждым мгновением распространяясь быстрей.       Позади раздались ритмичные хлопки, заглушающие любой крик. Правительница не оборачивалась, но уже знала того, кто ей гордился.       — Стоило лишь начать! — задорно воскликнул Война, продолжая хлопать с той же мереной силой.       — Стоило лишь начать, — чуть тише, не скрывая широкой ухмылки, повторила Правительница и обернулась на ошеломленную толпу кудесников.       — С самого своего рождения вы выслушивали упреки лишь за то, что имели ту силу, что не дана была простакам. Вы сами приняли решение отделить их от земель бескрайних, так чего же напоследок не потешиться?       Как ожидалось, кудесники промолчали, в остолбенении глядя на то, как простаки выцарапывали глаза, наскакивали на острые ограды, хватались за все подряд, пока сбегали от обезумевших мертвецов. Как вязкие сгустки крови смешивались с мерцающим на солнце снегом. Как трупы раздирали простаков, отчего землю засеяли рваные куски простачьих внутренностей. Одни ошметки выглядели как говяжье мясо в луже крови, другие — как груда костей среди фиолетовой кашицы и желтоватых пузырей, а третьи — как множество красновато-бежевых петель.       Но страшнее всего были не молящие о спасении вопли, не растерзанные простаки, не двигавшиеся мертвецы. О нет, самыми страшными были существа, уже почившие, но, в отличие от пустых тел управляемых Правительницей, имевшие подобие разума и души. Они не были живы, но и в посмертие уйдут не скоро. Они осознавали все то, что происходило раньше и что происходило в тот момент. Они испытывали чувства. Они боялись стать теми мерзавцами, которых описывали в былинах. Они были в ужасе от возможности принять облик нечисти. Существа метались за своими близкими, что не могли их увидеть. Лишь кудесники разделяли их страх. Лишь кудесники лицезрели их. Существа носились из стороны в сторону в нечеловеческих ликах. Существа пахли сладостью. Существа имели дребезжащий, ноющий звук. Существа ощущались нутром именно там, где они были. Ощущались так, словно ты находился везде и сразу, в каждом месте. И каждый кудесник видел существ разными способами. Некоторые отводили глаза. Другие зажимали носы. Следующие впивались ногтями в кожу. Но никому не получалось скрыться от назойливого чувства безысходности, от существ исходящего. Лишь ужас, лишь злоба объединяют людей на войне. Лишь отчаяние и неуважение.       — Вы увидите лучший мир, в котором слабые не смогут указывать тем, кто сильней, после того, как пойдете за мной. Вам необходимо вздохнуть свободно. Но без жертв и крови на этом пути никак. Главное — вам будет лучше. Отрежем простаков от мощи Инанновой, так и будем счастливы!       Кудесники вновь промолчали. Они разошлись, но с уверенностью в том, что их жизнь изменится. Не важно, Правительница им поможет или кто другой, но простакам суждено было поплатиться.       Спина прильнула к коричневой стене. Взгляд скользнул по привычной комнате. Из нового… ничего из нового. Чуть левее потрескивал простачий камин. Около входа и над головой рокотали часы. Правее за столом Елизавета что-то очень быстро писала.       Ворон устало выдохнул. Книжный шкаф все также стоял напротив. Рука забралась в черные волосы, щекотавшие плечи через тонкую ткань серой рубахи. Нужно было надеть жилетку.       Небольшой диванчик все стоял у двери. Ворон лениво обернулся на Елизавету. Всё сидит. Спина идеально выпрямлена. Всё не выражает никаких эмоций. Брови, губы, глаза — всё в расслабленном состоянии.       — Волче оплошал, — нетвердо пробормотал Ворон, нахмурив брови. Всё нет ответа.       — Он промедлил и лук не сломал. Келли сделала это первой.       Елизавета прекратила писать. Она подняла взгляд на Ворона и приоткрыла рот: — Что?..       — Девчонка опередила Серого и сломала лук первой. Не совсем, как мы думали, но в общем все так же.       Губы задрожали. Елизавета отвела взгляд на бумаги под её рукой. И до того испытываемое давление в груди усилилось. Пальцы напряглись. Одна ладонь впилась в стол, а вторая чуть не сломила кисть.       — Лиза?       А Ворон не понимал. Смотрел на готовое разрыдаться лицо и не понимал, как до такого дошло. Елизавета хотела, чтоб он вник, да только и слова выдавить не могла. Вроде хотела, но не видела для того причины. Это же просто бессмысленное действие, ничего собой не принесущее…       — Почему мне плевать? — еле слышно пролопотала Елизавета, подавив подступивший всхлип. Ворон приблизился, отвел руки за спину, приоткрыл рот и опустил уголки вниз, отчего натужилась шея, как это делал Серый, выражая недоумение.       — Не смей выполнять мою работу за меня, — попыталась выдать эти слова за нечто угрожающее Елизавета, встав с места. — А до следующего утра пусть сюда никто не заходит.       — Да сюда никто и так не заходит, — уныло прошептал Ворон.       — Вот и дальше пускай так будет, — вновь подавила всхлип Елизавета. Ворон медленно кивнул.       Елизавета пронеслась до двери и звучно ею хлопнула. Ворон продолжил в одиночестве разглядывать такие знакомые стены такого знакомого кабинета. А все же раньше они выглядели куда жизнерадостнее. Как и лес тот, через который Костянка река проходит, где с приходом войны громадные стаи нечисти обитать стали. Где, понурив голову, брела Келли за, как она думала, парой болванов.       Мысли скакали одна к другой, но каждую объединяло две темы: родная Россия и чуждая Русь. Иногда их прерывал необъяснимый кашель, который Келли старательно подавляла.       Глаза наблюдали за прогибающейся под кроссовками травой, а воображение меняло этот вид на лица знакомых. Поначалу то были родственники: Эйвери, Беляна, Стелла. Даже отца почившего, что дал имя средней сестре, Келли сумела в памяти обнаружить. Стелла почти точной копией Келли была: имела от рождения такие же каштановые волосы (уж позже покрасилась в черный), глаза, черты лица. Беляна взяла от Николая, отца их, больше: рыжие волосы, светло-карие глаза, густые брови. А вот Эйвери, как Стелла с Николаем говорили, была в бабушку. Две сироты хотели узнать, как же родители их выглядели, а потому вечно спорили, чьи именно родственники подарили их дочери тонкие черные волосы и серые глазки.       Воспоминания с ними только позитивные в голове мелькали. Стелла, например, в Келлином детстве, когда они из России ещё не уехали, вечно кутала её в шарф и шутливо грозила пальцем, когда Келли нагло его с себя сдергивала. Николай, когда они уже переехали в штаты, как-то отвез всю семью в Детройт. Путешествуя по незнакомому городу, он, конечно, перепутал дороги. Так Келли поняла, что из Соединенных Штатов в Канаду попасть легко, а вот вернуться без документов проблематично. Долго тогда Николаю пришлось объяснять на таможенном пункте, что он дочерей своих на отдых вез. И ещё дольше Беляна с той ситуации веселилась. Даже спустя десяток лет она рассказывала об этом Эйвери, которая Николая застать не успела, и заявляла, что многое же та потеряла. А Эйвери в ответ лишь смеялась, смотрела на прикрывавшую чем попало лицо Стеллу и уходила.       Трава продолжала прогибаться под ногами. На лицо забралась улыбка. В мысли бесстыдно забрался человек, ранее бывший любимее даже Эйвери. А человек ли она вообще? Может эти десять лет она притворилась, а на деле черт какой? О, хотелось бы с того посмеяться, да только не вышло выдавить и спокойствия: исключительно отвращение.       Но, о боги, Лиза просто прекрасный человек! Она не обладательница множества положительных черт, но и прекрасный человек не всегда добродушен или щедр. Прекрасный человек… о, прекрасный человек это нечто большее, чем слова, но меньшее, чем ощущения. И как ненавидеть столь дорогое, столь милое, столь знакомое лицо? Замечательный персонаж беспощадной истории, умеющий лишь играть свою роль. Черт бы её побрал, но Елизавета их учебы, Лиза их дружбы и моровская их последнего разговора — три различных человека, имевших одну, единую внешность. Может маски и бесили в ней больше всего. Да чего уж тут думать, она человека живого похитила, чтобы он ей войну выиграл! Здесь уж излишне о ней говорить что-либо.       Воспоминания о ней сложно было назвать однозначными. Например, на третий месяц их знакомства Елизавета принесла Келли выпить, а когда стакан опустел, с усмешкой заявила, что если она и проснется завтра, то точно в последний раз. После ошеломленного взгляда Келли, которая уже собиралась бежать в уборную пока не поздно, Елизавета остановила её, наказав ничего не принимать из рук малознакомых.       «— Ты уже больше трех месяцев меня обучаешь, каких, к Рогатому, малознакомых?       — Ха, мне нравится, как ты измерила эту фразу. Но разве ты меня хорошо знаешь?       — О, Бельская, я тебя прикончу.       — Имей уважение, девчонка», — мысленно повторила их диалог Келли.       Воспоминаний о времени Елизаветинового эзотерического наставничества вообще осталось в памяти гораздо больше тех, что были после. Связано то было с тем, как Елизавета стала себя вести. Если в первый год она не боялась использовать самые жестокие способы обучения, о прошлом своем за целый год сказала не больше четырех слов и даже при всем упорстве Келли выходила в спорах лишь победительницей, то позже стала своей противоположностью. Всегда Келли казалось, что Елизавета просто сильно сожалела, пусть и была ни в чем тогда не виновата. И что же теперь?..       Трава всё ещё прогибалась под ступнями. Серый, накрыв ноющую шею рукой, шел впереди и постоянно принюхивался. Володар осторожно переступал через все то, что было на земле: ветки, животный помет, мокрую почву, жухлые листья.       — Кого мы ищем-то? — оживленно воскликнул Серый.       — Я же объяснял уже.       — Ну, знаешь ли, «мой друг, который пахнет либо как-то сладковато, либо просто отвратно» это такое себе объяснение.       — Какое есть — такое есть. Радуйся, что так легко отделались. Этот лук почти восемь сотен златников стоил!       — Сколько?! — Серый остановился и уставился на Володара, выпучив глаза.       — Да на них же жеребенка здоровенного купить можно было! Да нет, вру, двух жеребенков!       Володар молча кивнул. Серый покачал головой и продолжил тащиться по лесу в поисках неизвестного. Келли почти не обращала внимания на их разговоры (которые вели они на языке ей незнакомом) ровно до того момента, как мужчины не остановились, и Серый не упал на землю, елозя в попытках устроиться поудобней.       — Боюсь, мой друг может уйти, если мы не продолжим путь.       — Боюсь, я к Велесу за море уйду, если мы продолжим наш путь без отдыха, — простонал в ответ Серый.       Келли устроилась около него и сразу же полезла в сумку за телефоном. Предательское «нет сети» так и не ушло, но ожидать чего-то другого было бы глупо.       — Ой, а это далеглас у вас такой, да? — протянул Серый, заглянув в экран телефона.       — Возможно. Если у вас тоже есть средства массовой информации, просто прекрасно, не думаю что смогу без них прожить.       — Далегласы почти как ваши телефоны, — отвернувшись к лесу, сказал Володар. — Только тоньше, гнуться лучше. Да и работают побыстрее. Прогресс у нас, в общем, значительнее. Хотя машинами мы и не пользуемся, на лошадях скачем. Ремесла с природой у нас связаны, стараемся не портить её. А других способов передвижения у нас пока не придумали.       — Не знала, что ты и на русском можешь.       — О, а я не знал, что он словечки вроде… э-э, чего ты там сказал? Пролес?       Келли улыбчиво фыркнула. Володар нахмурился, но уголки губ невольно приподнял.       — Прогресс это развитие чего-то. Например, технологий. Ой, да почему я вообще объясняю это тому, кто ежедневно с простаками контактирует? В замке живешь ведь! До сих пор не выучил их язык что ли? А я-то думал, у тебя много времени было для этого.       Серый приподнялся на локтях и согнул ноги, приготовившись в любой момент встать. Келли склонила голову на правый бок.       — Знаешь… может мне и не стоило идти за тобой, — Келли убрала телефон в сумку, грубо застегнув молнию. Ну понимала же, что так и случится!       — А что мне сказать нужно было? Ой, знаешь, я живу в замке и вообще помощник Елизаветы, — Серый натужно рассмеялся, — но ты пойди со мной, я помогу не окочуриться в первую же ночь. Даже сказать что я служу ей нельзя, с Елизаветой мы друг для друга никто.       — Тогда кому ты служишь? По чьему здесь приказу?       — Не служу я давно никому. Серый сел, положил локти на колени и одной рукой зарылся в длинные серые волосы, а вторую вновь положил на шею. — Приказы не правительниц мороградских исполняю, а тряпок. Но даже им я не подчиняюсь.       Володар свел брови сильней. Келли встала и закинула сумку на плечо.       — А с чего же мне верить лгуну?       — А я не лгал. Работы кроме помощи тебе у меня сейчас нет, а Серым в свою же честь назвался.       — И с Богиней ты, конечно, дружил, но резню ту не застал. Как же так?       — Не застал. Не видел точнее. В замке сидел. Мора… — Серый скорчил лицо, — не выходить сказала.       Серый несся вперед подобно бешеному псу. По правую руку, не отставая, бежал Ворон. Бесчисленное количество бездыханных людей валялось на дорогах. Да даже скот не избежал рук Смерти. Неподалеку раздавались столь истошные крики, что вырвать уши показалось бы спасением. Столь истошные, что проникали под плоть и вызывали мурашки. Столь истошные… что позволяли ощутить несуществующую боль сожжения или ломания костей. Одной.за.другой.       Посреди площади расположилось высокое кострище. Прямо перед ним стояла Мора. Стояла на коленях. Мужчины остановились.       — Что за… — проронил Серый, оглядевшись вокруг. Грудь, горло, да всё объяло паникой! Подступил немой крик!       Целая площадь была усыпана трупами. Одних разорвало на куски, отчего повсюду валялись ошметки тел. Другие замерзли, но даже после гибели продолжали чернеть. От третьих остался скелет, лишь местами покрытый обугленным мясом. Кого-то четвертовали, из кого-то выкачали кровь, кого-то утопили в грязных лужах. Некоторые тела имели сквозные рваные отверстия.       — Что вы чувствуете? — дрожащим голосом прошептала Мора, не отводя глаз от костра. Но не к мужчинам она обращалась. Около костра, также на коленях, стояло две женщины. Живая мать и живая дочь.       По щеке скатилась слеза. Серый тихо всхлипнул. Володар зажмурился и склонил голову. Келли приоткрыла рот.       — Последующие две сотни и три лета да по сей день Мору я не видел. Ворон видел, три недели они ещё вместе были, а я ушел.       Келли сощурилась. О да, похоже Олислава не преувеличивала. Но ведь знакомые правителя всегда самые влиятельные, всегда полезные. Келли отвернулась на Володара и протянула Серому руку. Лишь тот за ней потянулся, как Келли ладонь отдернула.       — То, что мы продолжим совместный путь, не будет означать, что я тебе доверюсь.       — Я знаю, — прохрипел Серый, наконец ухватившись за вновь протянутую руку. Держась за следы от укусов на шее, он встал около Келли.       — Ночь близко. Друга мы твоего найдем сегодня вряд ли, но можем и попробовать. Решение за тобой.       — Нужно сделать это как можно быстрее. Мы будем пробовать, — отчеканил Володар.       — Ой, фу, не думал, что Ворон мороки делать может.       — Моё имя Володар.       — Этой фразой ты только больше на него похож стал, — фыркнул Серый и медленно зашагал в ясном лишь ему (а может и никому) направлении, после чего за ним последовали остальные.       Теперь Келли стала увлеченно слушать их разговоры. Раньше понять их сложно было. Около сорока процентов слов были похожи на русские, ещё десять на нечто вроде украинского или сербского, а остальное сравнить с чем-то не выходило. Это было как слушать русскому македонцев, их язык не зная. А ни моровский, ни македонский Келли не знала.       — А все же я не понимаю… — начал Серый и уставился на Володара. Тот промолчал.       — Почему тебя гадать не научили?       — Научили. Я ведь понял как-то, что мой друг в этом лесу.       — Ну а почему именно в этом? Может в том, что Восточный? И зря мы пыхтим тут. Эй, Келли, может ты посмотришь? Я слышал, умеешь.       Келли не подняла глаз. Продолжила идти с той же скоростью. Даже зубов не сжала. И вроде никак она не изменилась в лице, но челюсть напрягла, а моргать почти прекратила. Мысли в духе «не вспоминай» и «просто прекрати думать об этом» почему-то не помогали. И почему-то вспомнился крик. Жуткий крик, разорвавший грудь надвое и сжавший черное сердце в ней.       — Мне показывали, но я не научилась. И с картами, и без получается дерьмово.       Слово, на скрижали в душе ее высеченное, но не к гаданиям относящееся. Словом «дерьмовый», даже не «паршивый», Келли описывала всегда дар, рядом со скрижалью на цепи извивающийся.       — Жаль… А у друга твоего дар?       — Нет, — перебив Серого резко отрезал Володар и поспешно добавил: — У него ничего нет.       — Жа-а-аль.       Болтовня не смолкала. Серый спрашивал, а Володар, пусть и с показной неохотой, но отвечал. Келли искренне старалась слушать лишь их, заглушить воспоминания минувшего, но получалось у неё паршиво. Именно это было не «дерьмово», а только «паршиво». Или «отвратно». Или «ужасно». Как угодно, но не «дерьмово».       — После тебя я буду, а там и Володар. Каждый по два раза вставать будет на два этих…       — Часа, — быстро добавил Володар.       — Ага, часа, точно. Простаковых часá.       — Там ударение…       — Ой, Ворон, молчи лучше.       Келли слабо посмеялась. Мужчины устроились на кучках из коры и мха, неясно как названных кроватями.       Неподалеку Келли нашла поваленное и не очень-то чистое, но довольно удобное дерево. На стволе устроились грибы. По нему бегали муравьи, мокрая кора от него отлипала, но выбора, кроме как стоять, больше не было. Келли присела и поежилась. Какое-то время она пыталась найти более удобное положение, но все же поняла, что на этом месте такового нет и прекратила.       И вновь мысли вернулись лет на девять назад. И грудь наполнилась тревогой, всю важность жизни ставящей под сомнение. И глаза ощутили слезы, ещё на лице не показавшиеся. И, что было, пожалуй, самым ужасным, Келли зажмурилась, сморщилась, лишь бы их прогнать.       На плечи легли чужие руки. Правая забралась чуть выше, зарылась в волосы. Пальцы перебирали пряди, слабо надавливали на затылок.       Прекрасное чувство наслаждения побудило прильнуть ближе. Чувство, охватившие тело целиком. И, конечно, полностью. Чуждая доселе легкость захватила в чарующие объятья.       Скверное чувство злобы наполнили голову сомнениями. Келли знала, кто стоит позади. Она знала; она не хотела ничего делать. И заставить отпрянуть у чувства не вышло.       — Как о тех временах вспомнить?       — Дерьмово, — выдавила Келли, исказив лицо сильней.       — И… ты не будешь учиться? Прекратишь идти к мечте после первой же ошибки?       Келли тягостно вздохнула.       — Мечта это то, чего ты желаешь, а магия под это определение не подходит.       — Ведь глаза твои сверкали.       Пересилив наслаждение, оборвав нити надежды, теплящиеся в душе, Келли обернулась. Расслабила лицо. Открыла глаза. Взглянула на прекрасную; нет, Вы не поняли, прекрáсную женщину. Ту, чьи карие глаза напоминали щенячьи, одновременно прижигая к земле строгостью и безразличием. Ту, чьи седоватые волосы манили мягкостью, но не вязались с её характером. Ту, чьи губы, вечно разукрашенные цепляющей красной помадой, почти не расплывались в улыбке. Ту, чьи изящные наряды привлекали десятки взглядов. Да. И её в том числе.       — Что ты задумала? — сощурившись, поинтересовалась Келли.       — С этим будет сложно разобраться, — Елизавета склонила голову на правый бок.       — Пойдем. Пока эти уши здесь, я не скажу ни слова.       — Нет, — выдавила самый твердый тон, на который только в такой ситуации могла Келли, — я не хочу разбираться. Мне нужен ответ, чтоб понять тебя. Играла ли ты, сожалела? Я больше ничего не хочу. В том числе к этой Руси привязываться. И особенно в том числе в ней находиться. Я, в отличие от тебя, своим словам не изменяю. Сказала, с магией покончено, сказала, она опасна — покончила с магией, стала считать её опасной.       — А я верна. Лукавила, но не изменяла, не лгала.       — Да все равно. Ложь, лукавство, — Келли покачала головой, — все это одно и то же. Все это предательство.       Елизавета приподняла уголки губ. А грудь сдавило. Как в мифах на сеятеля лжи оковы давили. А дышать легче стало. Как затворнику дышать легче стало, только он на улицу вышел. И вроде так важен мир, и вроде так не плевать на него, и вроде нет былого ощущения важности, и вроде… И вроде. И вроде. И вроде! Ивродеивродеивродеивродеивродеивродеивродеивродеивроде!!! И вроде неопределенность отступила, отошла за позабытое давным-давно спокойствие. Его жалкое подобие, но спокойствие.       — Предают близкие. Друг друга знающие. От остальных отворачиваются.       И так оборванные нити надежды, кажется, перерéзали снова. Снова и снова. И снова. О, и на последок тоже — снова.       Келли криво, натянуто ухмыльнулась.       — Зачем ты сделала это перед аварией?       — Скажи прямо.       — Лиза…       — Я хочу услышать от тебя, что я сделала.       Келли скривилась, отвернула голову. После чего посоветовала Елизавете проваливать. А та не противилась.       Серый учащенно дышал, старательно удерживая глаза закрытыми. Может Елизавета на него не смотрела, но и без того ясно все было. И лишь им двоим то «ясно» дано было.