1998
.
Наталья не видит его до четырнадцати лет. Она уединилась в вестибюле у главного танцевального зала, наслаждаясь редким моментом тишины. Обычно именно здесь Пирс восседает, наблюдая за их тренировкой. Вся правая стена представляет собой оборотную сторону одностороннего зеркала, к которому обращен стул. Рядом стоит изысканный столик из вишневого дерева, на котором стоят два хрустальных граненых стакана и графин с виски. Наталья наливает себе выпить. С него не убудет. Прямо сейчас Пирс в Америке. Мадам Би упоминала, что его не будет месяц или даже больше. Она садится и смотрит, как Елена крутится, снова и снова, никогда не заваливаясь, не испытывая головокружение. Каждый оборот наполнен смертельной остротой, ее глаза остаются открытыми при пируэтах – будто она знает, что Наталья наблюдает, будто знает про эту комнату. Что, конечно, возможно. Наталья о ней знает лишь потому, что Пирс привел ее на следующее утро после того, как Зимнего Солдата утащили в глухое местечко в глубине этого здании, прежде чем отправили незнамо куда. Он разговаривал с ней сурово, угрожая убить, если она хоть словом обмолвится об инциденте. Наталья согласилась, по большей части потому, что не видела смысла делиться этим хоть с кем-то. Отчасти из-за того, что единственный, с кем она хотела бы поговорить, был Рем, и совсем немного потому, что не хотела, чтобы кто-то знал, о чем ее спрашивал Пирс. Отвратительные вещи, оставившие на всем ее сердце выпуклые рубцы шрамов. Елена заканчивает, прыгает сиссон и грациозно приземляется на пол, как лотос, кружащий в пруду. Наталья допивает напиток и наливает себе еще. - Я бы не стал, - раздается голос, - это сильная вещь. Наталья напрягается. Она пытается немного скрыть удивление, когда поворачивается, делая вид, будто все это время ощущала его присутствие, хотя это не так, и он усмехается в ответ на ее действия. - Они говорили, что тебе нужно больше тренироваться, но я не знал, что все настолько плохо. - Не все родились с глазами на затылке, - огрызается Наталья, поднимаясь на ноги. – Где, черт возьми, ты был? Его глаза темнеют, и он склоняет голову. - Прошу прощения? - Оу, - ее плечи опускаются, - ты не помнишь. - Помню..? Наталья хмурится. - Ничего. Так зачем ты пришел? - Как я и сказал, - он проходит вглубь комнаты. – Я пришел тренировать тебя. Они решили, что миссия пойдет тебе на пользу. Что скажешь насчет Токио? Наталья тут же отбрасывает обиду в сторону. Прошло очень много времени с тех пор, как она покидала объект. Тем не менее, она не хочет, чтобы он видел ее восторг, не говоря уже про искру страха, которая вспыхивает внутри. - Отлично, - говорит она и проносится мимо него на выход из комнаты..
- Так скажи мне. Наталья напрягается. - Сказать тебе что? - Как ты это сделаешь? Слава богу, простой вопрос. Наталья осматривает здание – как минимум этажей двадцать, ряды окон прикрыты решетками серебряных балок. Дорогое, хорошо защищенное; пробраться внутрь будет проще простого. Она начинает с этого. - А потом? – спрашивает волк. - Я убью их. Он изучает ее. - Как? - Есть несколько вариантов, - говорит она в замешательстве, - возможно, я утоплю жену в ванне, выстрелю мужу в затылок и обставлю все так, чтобы выглядело, как убийство и самоубийство. Пока не знаю. - Хорошо, - говорит он, доставая из кармана сигареты, ради которых они делали остановку. – Хорошо, что не знаешь. Выбор метода убийства лишь часть работы. Ты должна сделать так, чтобы все выглядело естественно, потому что это естественно. Об этом им не рассказывали на уроках. Там Наталье всегда говорили быть осторожной в том, как она убивает: быстро, чисто, тихо. Пауки лучше охотятся в темноте. Но волк громкий. Методы волка примитивны и хаотичны. Волк оставляет за собой кровавый след, но никаких отпечатков, доказывающих, что он там был. - Мы вернемся вечером, - говорит он, выдыхая облако дыма. – Возьми только самое необходимое..
Позже Наталья стоит над неподвижным телом японского дипломата. - Нам надо его переместить, - говорит волк. – Почему мы должны его перенести? - Трупные пятна. - Верно. Он берется за один конец тела, а она за другой, хотя он наверняка мог бы отнести этого маленького человека в одиночку, даже не вспотев. Они переносят его в ванную и обставляют все так, чтобы выглядело, будто он застрелился, а не был задушен подушкой во сне. - Я чувствую облегчение, - шепчет Наталья, когда они сажают его на унитаз. - Облегчение? - Что здесь не было его жены. Я чувствую облегчение, что не пришлось ее убивать. Вероятно, ей не следовало ему говорить об этом, учитывая, что это больше не ее друг. Он просто человек с его лицом. Они забрали все, что делало его Ремом, и снова превратили в дикого парня. Но она не может ничего с этим поделать. Она чувствует себя… защищенной рядом с ним. Полную безопасность. Он смотрит на нее своими темными глазами, в которых никогда не потухают извечные ярость и мука. - Почему ты говоришь мне об этом? Щеки Натальи горят. - Я… это нормально? Разве мы не должны наслаждаться убийствами? Я должна… быть разочарована, ведь так? Волк вздыхает. - Они не могут решать, что ты должна чувствовать. Они не создают твой разум с нуля. Они создали твой, думает она, но не говорит вслух. - Как думаешь, это повлияет на будущие представления? Он пожимает плечами. - Я бы не беспокоился. Ты хороша в том, что делаешь, - он сделал паузу. – Это чертовски обидно. - Почему это? Наталья видит, как его лицо морщится в замешательстве, будто он сам не знает, зачем это сказал. - Просто не забудь наклонить его голову вперед, прежде чем выстрелить. Я очищу спальню..
Кончик его сигареты горит рыжим в темноте. Наталья переворачивается на спину. - Мог бы ты это не делать? Оно воняет. К тому же, сигареты вызывают рак. Раздается грубый, задушенный приступ кашля. Волк щелкает по выключателю прикроватной лампы, и гостиничный номер заливает желтый свет. - Они что?.
1999
.
Это происходит во время боевой подготовки. Есфирь сбивает Наталью с ног, и на мгновение кажется, что она больше не встанет. Лишь в последнюю секунду она собирается с мыслями и поднимается. Они дерутся, пока одна из них не умрет. Наталья тренировала Есфирь с тех пор, как девочке было девять. Они сестры. Ну, или были ими. Теперь же ее тело неподвижно лежит на мате, шея согнута под неестественным углом, и Наталья поднимает глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как Зимний Солдат движется к выходу из комнаты. Другие девочки хлопают. Мадам Би хлопает. Волк, однако, когда уходит, выглядит так, будто ему плохо. Наталья старается не думать об этом. Он больше не ее друг. Они забрали Рема годы назад, и она уже давно научилась жить без него, сражаться без него, убивать без него. Он ей не нужен. Но ее желудок все равно скручивает от страха. - Ты хорошо справилась, - позже в душевой говорит ей Елена. Они одни, пар клубится в воздухе вокруг них. Бритва Натальи останавливается, не касаясь голени. - Я чуть не продула, - говорит она. - Но ты это не сделала. - Почти, - повторила Наталья, - и это не должно повториться. Елена фыркнула, вытираясь полотенцем. - Стоит ли тебе напомнить, что, как бы ты ни старалась, ты не станешь роботом, которым так хочешь быть, - она с нежностью качает головой, но Наталья знает, что это все напускное. – Ты человек. Люди совершают ошибки. Ты просто рада, что это делает тебя лучшей, думает Наталья, но предпочла воздержаться от очередного убийства, затеяв драку с Еленой. Она придерживает язык за зубами. - Проваливай, ладно? – вместо этого произносит она. – Я хотела бы закончить в одиночестве..
Несколько часов спустя она просыпается от ощущения врезавшегося в запястье металла. Ее глаза резко распахиваются, и она почти ожидает увидеть Елену над ней. Вместо этого она видит его: волк с темными глазами и открытым лицом. Он возится с наручниками, которые приковывают ее к кровати. Наталья приподнимается, насколько может. - Что ты творишь?! - Вытаскиваю тебя отсюда, - шипит он в ответ. - Чего?! – ей приходится прилагать усилия, чтобы говорить тихо и не разбудить остальных. – Ты из ума выжил? Он замирает. Фокусирует на ней взгляд, который проходит прямо сквозь нее, будто смотрит сквозь ее тонкую кожу, сквозь стальные стены, возведенные вокруг ее сердца, прямо в душу, состоящую из лепестков роз. - У меня нет своего ума, - говорит он тихо, печально. – Больше нет. Наталья может только смотреть в ответ. Она сглатывает. - Ты… Джеймс? Его рот открывается и закрывается, будто он и сам не знает ответа. - Я думаю… немного. Я не уверен. Наталья знает все о Джеймсе Барнсе. После того, как Флоренция рассказала о его файле, она нашла его сама и прочла каждую страницу, запомнила каждый пункт. Она могла бы проверить его сейчас, узнать, как много он помнит. Но их положение слишком шаткое. У них нет времени. Он тоже знает об этом и заканчивает расстегивать ее наручники. Наталья осторожно потирает покрасневшие запястья. - Почему ты хочешь уйти? - Потому что это место не… - он трясет головой. – Они заставили тебя убить подругу, Наталья. Неужели это ничуть не кажется тебе неправильным? Кажется, хоть и не должно. Просто так обстоят дела, разве нет? Они устраивают такие бои в конце каждого периода их обучения, чтобы избавиться от слабых звеньев. Есфирь была слаба, поэтому и умерла. Но она была превосходным лингвистом. Она была хорошим другом, сестрой, не похожей на остальных. Она была тихой и умела слушать, и есть часть Натальи – очень большая часть, - которая не считает все это справедливым. Почему кому-то из них нужно умирать? Почему кто-то из них вообще должен это делать? Мысль о том, чтобы жить как-то иначе, никогда не приходила ей в голову. В самые мрачные моменты ее разум пытался начать думать в таком направлении, но она всегда подавляла эти мысли еще до того, как они успевали сформироваться. Но теперь, в темноте казармы, она начинает это обдумывать: Жить, как нормальные люди, или же в вечных бегах – потому что Пирс и остальные никогда не позволят им просто уйти. Им придется пробиваться с боем и продолжать сражаться, продолжать вечно бежать. Но разве это не лучше, чем жить такой жизнью. Она шепчет свое проклятие: - Как мы это сделаем?.
Они крадутся по темным коридорам. Джеймс убивает, а она идет следом за ним. Даже когда она пыталась помочь, он останавливал ее, будто не хотел, чтобы ей пришлось отнимать еще чьи-то жизни, будто сама мысль об этом вызывала у него тошноту. Он ведет ее от общежития к самолетному ангару, где хранится реактивный самолет для миссий. Это разрушит все их прикрытие: открытие двери без кода авторизации запустит тревогу, да один только шум предупредит о происходящем ближайшие патрули. Но это их единственный вариант, если только они не отважатся выйти в снега. Это кажется слишком легко. Она удивляется, почему они никогда не пытались проделать все это раньше, почему у нее даже не возникало желания сбежать. Они почти успешно добираются до южного крыла объекта, когда одновременно загораются все огни, а потом раздается грохот сапог. Наталья хватает металлическую руку волка. - Откуда они..? - Я не знаю, - рычит он. В любом случае вопрос не в том, как. Важно лишь то, что они сейчас здесь. Наталья выхватывает пистолет из кобуры на бедре волка, и они оба дерутся, оба убивают… Наталья колеблется. Одна секунда. Всего секунда, и это стоило ей всего. Потому что они дерутся не с охранниками. Они сражаются и с девочками в том числе. И Елена улавливает этот момент, когда их взгляды пересекаются. Она хватает Наталью за запястье, и хоть она и стреляет, пуля пролетает мимо. Они дерутся врукопашную, покрывая друг друга синяками, а затем рука Елены обхватывает Наталью за горло, и холодный ствол пистолета прижимается к ее виску. - Стой! Все взгляды обращаются к волку, к Джеймсу, чья металлическая рука сжимает горло охранника, а затем обмякает, как только он видит ее. - Блять, - шипит он. – Блять. - Именно, - говорит Пирс, выходя на открытое место. Ни один волосок не выбился из прически, на его идеальном костюме-тройке ни пятнышка. Это такой контраст с волком, диким, бешеным и кровавым. – Знаешь, Солдат, я дал тебе шанс. Я поверил, что ты был бы очень полезен в этой программе, и долгое время так и было. Но эти… неполадки… Я устал от них. С меня хватит. Полагаю, твоими словами можно сказать, что я решил тебя удалить. Ты знаешь, что случается с девочками, которых удаляют? Их убивают? Да. - Нет, - выкрикивает Наталья. – Вы не можете… - Молчать! – Пирс скрежещет зубами. Его трясет от ярости. – Боже, ты. Стоило бы удалить и тебя, если бы у меня была хоть капля здравого смысла. Я оставлю тебя сейчас исключительно из-за твоей ценности. Елена прижимается к ней, будто ей неприятны его слова. Она ведь надеялась, что Наталью удалят? Скорее всего это она забила тревогу. Должно быть, она услышала их разговор в казарме. Пирс с отвращением качает головой. - Мы извлечем из этого урок. Схватить Актива. Идем..
Елена идет за Натальей. Они обе знают, что Елена лучший боец. А еще Наталья знает, что рисковать нет смысла, потому что даже если ей удастся убить Елену, вокруг еще около двадцати охранников, к тому же бежать ей некуда. Поэтому она ведет себя тихо и спокойно, пока они не добираются до комнаты. Наталья думала, что, возможно, ее приведут в карцер, но вместо этого они оказываются в большой камере, где стоит одно только кресло. При виде него волк начинает сопротивляться. Даже связанный, в наморднике, он умудряется проломить одному из кураторов череп и сломать руку второму, но их просто заменяют. Это бесполезно. Они пристегивают его, и именно его приглушенные крики, порожденные чистой паникой, доводят ее. Это и фырканье Елены. - Отпустите его, - срывается Наталья. – Просто… убейте меня вместо… Она не должна говорить такого ни при каких обстоятельствах. Они никогда не должны выставлять себя ягненком на заклание, они должны сражаться до последнего вдоха, жертвовать, кем должны, чтобы выйти на первое место. - Я не хочу, чтобы кто-то из вас двоих умер, - говорит Пирс. – Мне нужно ваше подчинение… ваша абсолютная, непоколебимая преданность. Я должен добиться этого любой ценой. Для него есть простое решение. А вот что касается тебя… Он замолкает, осматривая ее с головы до ног. - Пришло время тебе узнать, что случается, когда ты выходить за рамки дозволенного. Наталья не станет его умолять. Она не будет плакать. Она не позволит ему узнать о своей боли, или страхе, или ярости. - Сейчас! Раздается резкий жужжащий звук, от которого у Натальи болят уши, а затем волк застывает. Джеймс окаменел, его спина выгибается в кресле, глаза широко раскрыты, а крик поглощается темной маской, которую они надели ему на лицо. Через громкоговоритель она слышит слова, окутанные помехами. - Желание, ржавый, печь, рассвет, семнадцать, добросердечный, девять, возвращение на родину, один, товарный вагон. Гул прекращается. Волк расслабляется. Пирс подходит к нему без каких-либо колебаний. Легко срывает маску с лица. - Солдат, - говорит он. – Готов подчиняться? - Готов подчиняться, - соглашается волк, таким же мертвым голосом, какой ощущает себя Наталья..
2009
.
Десять лет. Десять лет, пока их пути не пересекаются вновь, и к этому моменту все худшее, произошедшее в Комнате, стерлось из ее памяти, хотя все еще оставались отголоски того, какой была ее прежняя жизнь. Она проводит большую часть своих дней, активно пытаясь забыть. Оставшееся время занято искуплением. Это то, что она делает прямо сейчас, крепко сжимая руками руль невзрачного белого седана, выслушивая крики Тарасвины Козак, - та жизнь, которую она выбрала для себя. Машина съезжает с дороги, когда Наташа теряет контроль над управлением автомобиля. Они переворачиваются. Доктор Козак хватается за сердце, широко распахнув глаза с застрявшим в горле дыханием. Наташа видит все как в замедленной съемке. Она смотрит, как трескается пуленепробиваемое стекло, видит, как мир переворачивается вверх ногами. И тогда все прекращается. Доктор Козак рыдает и матерится на украинском, но Наташа едва ее слышит из-за автомобильного гудка, который ревет без остановки. Она возится с ремнем безопасности, пока тот наконец не поддается. - Черт возьми, - шипит она, совсем не изящно опускаясь на землю. Она хрипит при каждом движении. - Помоги мне! – кричит доктор Козак. - Я помогаю, - настаивает Наташа. – Помогаю. Кто-то прострелил шины. Все, о чем она может думать: кто-то прострелил шины, пока Наташа ехала на скорости шестидесяти миль в час. Это невозможно, это просто смешно. Она ложится на живот и осторожно вытаскивает зеркало заднего вида. Наташа едва видит линию деревьев, когда стекло вдребезги разбивается. - Блять, - шипит она. Им нужно убираться отсюда, но Наташа понятия не имеет, как, черт возьми, им это сделать. Она быстро соображает, в голове мечутся мысли, в глазах красно. - Послушай меня, - говорит Наташа доктору Козак. – Мне нужно, чтобы ты держалась возле меня, хорошо? Держись за меня. Не уходи. Если я упаду, ты побежишь, поняла? - Ч-что мы делаем? – спрашивает Козак. Наташа сглатывает. Дергает подбородком в сторону пассажирской двери. - Мы близки к обрыву. Я хочу попробовать спуститься вниз. - Ты в своем уме?! – возмутилась Козак. – Мы упадем! Мы умрем… - А если мы выйдем с моей стороны, то тоже умрем, - огрызается Наташа. – Это единственный вариант, и нам надо поторопиться, или он попытается нас подорвать, пока мы внутри этой чертовой машины. Доктор Козак на мгновение задумывается и в итоге слабо кивает. Она сдвигается, позволяя Наташе перелезть через нее и открыть дверь. Стекло и металл скроют их от посторонних глаз. Если им повезет, то на обрыве будут выступы, за которые можно зацепиться. Наташа наклоняется, выглядывая. - Слава богу, - выдыхает она. – Хорошо, возьми меня за руку. Они двигаются медленно, но этого все равно оказывается недостаточно. Честно говоря, Наташа не совсем понимает, как все произошло. В один момент они с доктором Козак медленно вылезали из машины, а в следующий у нее обжигает живот, женщина, которую она держит за руку, мертва, а мужчина, который стоит на каменистой обочине, чье лицо она не может увидеть, - ее брат. - Дж-джеймс, - хрипит она, и все погружается во тьму..
2014
.
Кто, черт возьми, такой Баки? Он знал его. Он знает его. Он знает человека с моста. Он знает, в глубине души, про Баки. Кусочки возвращаются к нему понемногу, и кажется, будто это происходит уже не в первый раз, а в пятидесятый: Руки, покрытые грязью, перехватывают нож, подкидывают его снова и снова, пытаясь научиться ловить то за рукоятку, то за лезвие; учится бросать его, привыкая к весу и центру тяжести. Нож становится продолжением его руки, на рукоятке слова: МОЙ РЕЙХ ГЛАВНЫЙ. Глаза, переменчивые, словно небо: серые, как штормовые тучи, сверкающие яростными молниями; кристально чистые, отражающие золотистый солнечный свет. Оно приходит к нему вспышками, волнами. Это разрывает его на части, подчиняет их воле. Теплое тело возле него, щекочущее затылок дыхание, разливающийся внизу живота жар … это не первый раз, когда он вспоминает, он знает этого человека, он знает Баки, он… Готов подчиняться..
Рамлоу сказал «Баки», и я вдруг снова превратился в шестнадцатилетнего парня из Бруклина… он сказал шестнадцатилетнего. Почему именно шестнадцать? Потому, что именно с того времени его воспоминания становятся более четкими? Когда после смерти его мамы Баки стал к нему ближе, всегда на периферии его зрения, каждую свободную минуту? Потому, что, ворочаясь ночью в кровати, он натыкался на него, словно на оживший сон, а Баки спал, дыша тихо и глубоко, готовый проснуться от легчайшего касания? Потому что Стиву было шестнадцать, когда он понял, что любит Баки? Потому что ему было шестнадцать, когда он понял, что не может без него жить? Стив не знает, хочет ли получить ответ хоть на один из этих вопросов. Он хочет Баки, только и всего..
- Я с тобой до самого конца, - говорит Капитан Америка, и вот он больше не незнакомец. Это тот паренек, которому он помог оторвать задницу от детской площадки после того, как его сбил с ног Аллен Трент. Это тот паренек, который бросался на ублюдков вдвое больше него, падал снова и снова, но никогда не сдавался. Это тот паренек, чью спину Баки всегда прикрывал. Под этими звездами и полосами был Стив. Почему он не видел этого раньше? Солдат моргает, и оно уходит, по большей части, но чувство – желание оберегать, спасать, - не покидает его..
Оно все еще там, когда он выходит из реки, волоча за собой дуралея. Оно там, когда он стоит над Стивом Роджерсом, тяжело дыша, дрожа, мокрый насквозь. Оно там, и оно не уйдет.