1994
.
Пуля Светланы снова пролетает мимо цели. Наталья замечает это и ухмыляется, но так, чтобы никто не заметил. Сегодня волк снова бродит по их рядам. Это уже четвертый раз за эту неделю, и хоть она до сих пор не слышала от него ни слова, она боится его. Нужно многое, чтобы заставить Наталью бояться. Возможно, это из-за его руки: того, как она жужжит и щелкает. Или все дело в росте: он возвышается над всеми ними, даже над Мелией, которая на целую ладонь выше их всех. Или все из-за его глаз: они мертвы, как застывшие камни, погруженные в череп. Валентина попадает в яблочко. Никто не хлопает, как раньше, когда они были моложе, по большей части потому, что девочки завидуют Валентине. Мелия кивает ей, потому что Мелия гребанная marionetka, но Наталья видит, что завидовать тут нечему. Валентина немного, но все же сместилась от центра. Наталья может лучше даже с закрытыми глазами. Волку еще только предстоит увидеть, как она стреляет. Она пробирается через всех девочек, прямо как он, легко теряясь среди них. Кажется, сейчас самое время: если это лучший результат, то, возможно, ей следует показать им, что такое настоящая точность. Наталья подходит ближе. Вскидывает свой глок. В последнюю секунду она поворачивается, ловит взгляд холодных обсидиановых глаз Зимнего Солдата и стреляет, напрягая мышцы от отдачи. Она не оглядывается проверить, куда попала. Она знает, что выстрелила идеально точно. Наталья не ждет аплодисментов. Она просто поворачивается и исчезает в толпе девушек, чувствуя на себе взгляд волка. «Теперь видишь?» - хочет спросить она, - «как тебе моя маска? Volk v ovech’yey shkure. Я такой же волк, как и ты». После этого все покидают комнату. Они пойдут в столовую, или в душевую, или в казармы. Наталья остается, чтобы вернуть все оружие на склад – работа, которую многие презирают из-за того, сколько времени она занимает. Она страстно желает тишины, бессмысленную, монотонную работу: вытащить магазин, открыть затвор, опустошить патронник, закрыть затвор, надавить на пружину, вынуть ствол, отполировать. - Хорошее попадание. Наталья не подпрыгивает. Она его слышала. Он не лис. Его походка подобна грому. - Ты не должен хвалить стажеров. - Мне нравится нарушать правила. Наталья поднимает взгляд и пронзает его всей своей десятилетней мудростью. - Серьезно? На его лице промелькнула вспышка неуверенности, быстрая, словно молния, прежде чем оно снова становится пустым, точно камень. - Ты знаешь, как обращаться с оружием. - Я и есть оружие. Волк поджимает губы, будто что-то в ее заявлении ему не нравится. Пирс повеселел, услышав эти слова, и она не понимает, почему волк хотел от нее нечто другое. В конце концов, он тоже оружие. Он даже выглядит, как оно. - Твое имя? - Наталья. Он заходит в хранилище. Смотрит, как она вновь собирает пистолет. Он оценивает ее, но ее пальцы не сбиваются с ритма - это танец, и она знает каждый шаг, она может собрать его даже во сне. - Тебе надоели уроки, Наталья. Наблюдение за наблюдением. Никаких вопросов. Он проводит оценку и выносит заключение, и до сих пор он ни разу не ошибся. - Мне они очень нравятся, - лжет она. - Тебе не нравятся девушки. Наталья прикусывает щеку изнутри. Это привычка, худшая, от которой она не может избавиться. - Мне они очень нравятся. - Ты думаешь, что Мелия – маленькая подлиза. Наталья медленно поднимает глаза. - Как и ты. Если бы волк мог улыбаться, возможно, он это бы сделал. - Скажи мне, что ты думаешь об остальных? - Есфирь мажет только так, - первое, что говорит Наталья. Она не знает, почему делится с ним реальными мыслями. Он просто не похож на того, кто может на тебя донести. – Ее следует удалить. Валентина слишком самонадеянна. Полина болтушка. - Boltun - nahodka dlya shpiona. Наталья хмыкнула от этих слов. Болтун. Находка для шпиона. Волк говорит вновь, ступая ближе: - Ты знаешь, что случается с девочками, которых удаляют? Наталья никогда не задумывалась над этим. В конце концов это случается редко. Они лучшие из лучших. Эта программа не для слабых духом. Тем не менее ее руки замирают, обхватив ствол, и она спрашивает: - Их убивают? И Зимний Солдат говорит: - Да. Наталья медленно опускает пистолет. Она думает, пытается вспомнить имена тех девочек из прошлого. Лиля, Мария, Эвелина. - Почему? - Tsep’ sil’na nastol’ko, naskol’ko sil’no yeye samoye slaboye zveno. Она порвется по самому слабому звену. Да, это логично, но когда она поднимает глаза, то видит, что его лицо помрачнело. Ему это тоже не нравится. Она чувствует себя лучше, находя отвратительной эту идею. Ей бы больше хотелось, чтобы их выгоняли в снега, чем убивали. По крайней мере, так у них был бы хоть шанс спастись. Наталья сглатывает кислый привкус во рту. Берет пистолет в руки. - Есфирь научится. Я ее научу. Волк кивает. - А я обучу тебя..
1995
.
- Ты в хорошей форме. Наталья выходит из пируэта, но не теряет и доли грации. Ее розовая юбка струится вокруг талии, как лепестки роз в лунном свете. - Я думала, ты должен быть в Японии, - говорит она. - Я там был, - согласился Солдат. Он присаживается. – Уже закончил. - Так быстро? - Это было не сложно. Просто его рука сомкнулась на горле женщины, пока ее муж смотрел, умолял, рыдал. Просто ее тело безвольно упало на пол, пока их собака непрерывно лаяла. Солдат тут же прикончил ее, а потом и мужа. Было так много красного. Наталья продолжила свое рутинное занятие. - Когда-нибудь я хочу стать такой же быстрой. - Когда-нибудь ты сможешь, - он нахмурился. – Быть быстрее значит быть лучше. Меньше шансов, что тебя поймают, меньше времени проведешь в компании трупов. Наталья замирает. Поворачивается к нему лицом. - Это некрасивое слово. - Какое? Трупы? Она кивает. - Елена зовет их марионетками. - Это хуже, - решает Солдат. – Марионетки – вещи, с которыми ты играешь. Ты не играешь с мертвыми телами. - Она говорит, все это напоминает игру, а с учетом того, что, когда их убивают, они становятся похожими на марионеток с обрезанными нитями, это имеет смысл. - Это не игра. Она подходит ближе. - Но разве оно не похоже на правду… и разве это не облегчает задачу? - У тебя возникают трудности с их выполнением? Ее глаза расширяются. - Нет, - быстро отвечает она. – Я просто… Я не хочу быть слабачкой. Я хочу быть сильной, как ты. Солдат отводит взгляд. - Я не сильный. Она стучит костяшками пальцев по его металлической руке, на лице написано недоверие. - Ты можешь раздавить череп голыми руками, я сама это видела. Ты очень сильный. Только внешне, думает Солдат и еще сильнее хмурится. Он поворачивается к ней, рассматривает ее маленькую фигурку, большие зеленые глаза и внезапно на него накатывает волна чуждого, непрошенного ужаса от понимания, что они с этим маленьким ребенком обсуждают, как проще относиться к убийствам. Он помнит, как посвятил недели, если не годы, помогая усовершенствовать ее технику. Он убийца, и от самого сердца он распространил эту болезнь, как лесной пожар. Он заразил ее желанием, страстью, мастерством убийства. - Ты не очень хорошо выглядишь. Тебя ранили на миссии? - Нет, - категорично отвечает Солдат. - Вот видишь, - улыбается она. – Сильный. Солдат вскакивает на ноги. Он меряет шагами студию, кружит по ней, как волк в клетке: дикий, дезориентированный, с клокочущим страхом внутри. - Откуда ты родом? Лицо Натальи нахмурилось от замешательства - он на самом деле застал ее врасплох. - Откуда и ты. Я не знаю. А какая разница? Мы теперь здесь. Да, они здесь. Оба живут в этом сером бетонном здании, со всех сторон окруженном снегом и бесконечной зимой. Она вечна, она бессмертна, скрывается весной и летом, сжимает ледяными пальцами шею осени и душит до тех пор, пока не вымрет вся жизнь. Зима - крадущийся волк с кровью из черного ихора. Наталья склоняет голову, рассматривая его, и на мгновение становится кем-то другим. Она - другая девушка, бледная, худая как жердь, с кривозубой улыбкой и разбросанными по носу веснушками, с растрепанными темно-русыми волосами, заплетенными в косу. Она… кто она? Как ее имя? Солдат ее знает. Он знает. - Рем? Солдат возвращается в реальность. Он снова видит Наталью, ни одна её волосинка не выбилась из прически, с идеально ровными зубами. Рем, так она его назвала. - Что? - Рем, - повторила она. – Ты не помнишь? - Я… нет. Наталья вздохнула и закатила глаза от отчаяния. - Они продолжают так делать, - пожаловалась она и обхватила его серебристую руку своей, сделанной из фарфора. Она ведет его обратно к скамейкам. - Делают что? – спрашивает он. - Забирают кусочки, - отвечает Наталья. Она садится, скрестив ноги. – Это неудобно. - Меня зовут Рем? - Я так тебя называю, - говорит Наталья и протягивает руку, чтобы снова постучать, но на этот раз по его лбу. – Серьезно, ничего? Ты зовешь меня Ромулом, в честь волков – близнецов, основателей Рима – Ром, как Романова? Солдат моргает. Он начинает вспоминать. - Их оставили умирать у реки Тибр… - Но речной бог их спас, - заканчивает Наталья с кивком. – На самом деле они не были волками, как и мы, но их вырастила волчица. Солдат помнит, что как-то читал про это, давно, но никак не может вспомнить, где или когда это было. Он просто знает, что уже слышал эту историю. Это тревожит его. Он резко встает. - Я не должен здесь быть. Слова вырываются, честные, полные ужаса. Наталья с любопытством на него смотрит. Ее взгляд метнулся к двери, а затем снова к нему. - Ты прав. Уже поздно. Нам надо идти спать. Солдат сгибает руки. Одна тихая, теплая, другая шумная, замерзшая. - Точно, - говорит он, - спать. Наталья встает и направляется к выходу, обходя его стороной, - свидетельство ее настороженности - и ему от этого становится тошно. Внезапно он говорит ей вслед, слова вылетают из его рта, будто он долгое время думал об этом, но только сейчас вспомнил, что собирался сказать: - Ты не волк, Наталья. Она оборачивается, задетая его словами. - Что? - Волки неряшливы, - говорит Солдат. – Они глупы. Им нужна луна, которая будет освещать путь. Но ты… ты можешь прожить всю жизнь в темноте и даже не знать, что существует солнечный свет. Ты убиваешь молча. Ты не волк, ты вдова. Она расправляет плечи. Кратко кивает. - Спокойной ночи. - Спокойной ночи, Романова. Она уходит. Солдат остается один. Он бредет к окнам и смотрит наверх в надежде все же найти ответы в небе..
1997
.
- Ты проснулась. Женщина, привязанная к металлическому стулу, медленно поднимает голову. Ее черные глаза безумно моргают, впиваются в Наталью, которая сидит на расположенном рядом столе и точит нож, которым она воспользуется сегодня. - Я тебя помню, - шепчет та, - ты была такой маленькой, когда мы говорили в последний раз, Наталья. - Да, - соглашается она. - А теперь тебя отправили меня убить. Это не вопрос. - Да, - снова говорит Наталья. Она еще раз проводит мусатом по лезвию, и звук разрезает повисшую тишину. Затем Наталья прерывает зрительный контакт. – Но не только меня. - Не только тебя, - тупо повторяет Флоренция Крайовяну. В тенях что-то движется, и из них выходит волк. Его глаза темные и сверкают, как кремниевые камни. Руки сцеплены за спиной. Он спокоен, уравновешен, как танцор, готовый выполнить гранд жете. Флоренция долго смотрит на него, а затем плюет на его ботинки. - Пес ГИДРЫ. - Значит, это правда, - прошипела Наталья. – Ты ушла? Предала нас? Флоренция фыркает, будто находит это забавным. - Было бы что предавать. - Твою семью. Она откровенно смеется. В ее глазах жалость, Наталье это не нравится, но она остается неподвижна, как камень. Она ждет. - Это не семья, Наталья, это все маскарад. Неужели ты этого не видишь? Девочки, которых ты зовешь сестрами, те, с кем ты соревнуешься: кто быстрее убьет, кто лучше солжет - это все липа. За этими стенами целый мир, который они никогда не позволят тебе увидеть. Наталья резко соскальзывает со стола, как змея, которую спровоцировали на атаку. Она кружит вокруг Флоренции. - Мне жаль, что ты так считаешь. - Наталья… - В каждой семье есть паршивая овца, - продолжает она. – Ты не вписалась в нее и начала себя убеждать, что ты единственная, кто видит мир таким, какой он есть на самом деле. Флоренция щурит глаза, и Наталья вспоминает, что хоть та и предатель, она смертельно опасна. - А каким видишь мир ты? - Я здесь не для философской болтовни. Это не имеет значения. - Конечно же имеет, - настаивает Флоренция. – Это единственное, что важно. - Ты пытаешься пробраться мне в голову, - огрызается Наталья. – Это не имеет значения. Единственное, что нам стоит обсудить, - это что именно ты рассказала своим американским дружкам. Флоренция вздыхает и разминает шею. - Я много, о чем им поведала, - лениво заявляет она, - кто знает, что из всего этого они запомнили или что помню я. Нет смысла меня пытать, мы все выросли, учась жить с болью. Валяй, Наталья. Покончи со мной, как они и велели. Это твоя задача, верно? За этим они послали тебя сюда? И пес… он здесь убедиться, что у тебя не возникнут лишние мысли. Наталья взглянула на волка, который оставался невозмутим в своем углу. - Что ты имеешь в виду, говоря про мысли? - А как ты думаешь, о чем я говорю? - Ты пытаешься меня перехитрить. Флоренция усмехнулась. - Только послушай себя, - рычит она. – Ты звучишь, как ребенок, маленькая девчонка. Я не пытаюсь тебя обмануть, я пытаюсь помочь. - Мне не нужна помощь. - Наталья, если ты только меня отпустишь… - Нет. - Послушай, - шипит Флоренция, ее глаза дикие, полные животного страха, - если ты развяжешь меня, мы сможем одолеть волка вместе… - Нет. Флоренция впивается в нее взглядом, разинув рот, а затем обмякает от поражения. - Боже, ты могла бы стать гораздо большим, чем то, какой они тебя сделали. Это и правда печально. Наталья ощетинилась, рука крепче вцепилась в рукоять пистолета. - Никто меня не делал, Крайовяну. - Ты хочешь так думать, - кивает Флоренция, говоря приторным голоском, - но где-то глубоко внутри тебя живет страх, маленький темный огонек, который шепчет тебе в ночи: что, если то, чему они меня учат, неправильно? Что, если я не была рождена, чтобы убивать? Что, если я могла бы быть нормальной? Каково это быть… Ее маленькая речь прервалась, когда Наталья наотмашь бьет её по лицу. Флоренция мгновение тяжело дышит, уставившись в стену, и медленно выпрямляется, оборачиваясь обратно с каплей крови на губе и покрасневшей щекой. Наталья уходит из ее поля зрения, заходя за спину своей цели. Наклоняется к ней. - Я сама себя сделала, а не кто-то другой. Все, что я делаю, я делаю потому, что хочу. - Это они хотят, чтобы ты так думала. - Это то, что я знаю, - она качает головой. – Какая же ты жалкая. Флоренция поразила ее, начав хохотать. - Я жалкая?! А что насчет него? – она дернула подбородком в сторону волка. – Ты думаешь, он всегда был таким, Наталья? Думаешь, у него всегда был такой пустой взгляд? Наталья посмотрела на него, встретила те самые глаза и увидела тень интереса, которую он пытался подавить; но хуже всего то, что Наталья видит в них страх. Она никогда не видела его столь напуганным, но вот оно тут, застывшее в глубине обсидиановых льдов. - Взгляни на него, - шепчет Флоренция. – Под всей этой внешностью он всего лишь мальчишка. Знаешь, я ведь однажды нашла его файл. Пробралась в кабинет Пирса и прочла его, и, боги, Романова, то, что с ним сделали… - Довольно. Его голос заставляет их замолчать. Эта привычка прочно укоренилась в них; из-за его твердого голоса, потому, что мог свернуть им шеи, не мешкая ни секунды. Волк шагает вперед и рассматривает Флоренцию. - Что там написано? - Расскажу, если отпустишь меня. - Нет. - Тогда, боюсь, я не вымолвлю ни слова, Джеймс. Он обращается в камень. Волк, выточенный из мрамора, лицо побледнело, глаза широко раскрыты. Наталья чувствует, как страх сворачивается у нее в животе, клубится, словно шторм. Джеймс, думает она, осматривая солдата с головы до ног. Его зовут Джеймс. Волк моргает. Отступает на шаг. - Я… Я не должен быть здесь. - Твой приказ: наблюдение и обеспечение ликвидации предателя, - быстро заспорила Наталья, страх сдавил ее горло. – Она лжет тебе… - Она сказала, меня зовут Джеймс, - продолжает он, будто и не слышал ее. – Меня зовут… - Это не так. Всего лишь поддельная информация в файле… - Нет, - рычит волк, шагая к ней – и он никогда не приближался к ней так близко, не был так на нее зол… – Это не выдумка. Это правда. Я не должен быть здесь… - Вот видишь? – давит Флоренция. – Он вспоминает. Я уже видела это однажды. Оно все еще где-то там, внутри: Нью-Йорк, война, его маленький друг… - Прекрати, - шипит Натали. – Они причинят ему боль. - О, так тебе не плевать? Приятно видеть, что хоть частичка сострадания еще осталась в тебе. Волк сжимает металлическую руку. - Что еще ты знаешь? - Ничего, что я собиралась бы рассказать. - Мой друг, - настаивает он. – Ты сказала, у меня был друг. Как его звали? - Откуда ты знаешь, что это «он»? - Я не… - он трясет головой. – Просто скажи мне! Даже Флоренция вздрагивает. Наталья делает глубокий вдох, отступая на шаг. - Успокойся… - Нет, - рычит он, дико и бешено; его волосы закрывают лицо, пока он трясет головой и расхаживает по камере, как запертый зверь (и если Наталья чему и научилась за все годы тренировок, так это то, что нет ничего опаснее дикого и своенравного духа). – Нет, нет, я не должен быть здесь, я не должен был делать это… - Делать что?! Флоренция улыбается ей. - То, что должен был сделать. Наталья качает головой, вне себя от ярости. Она вскидывает оружие и приставляет дуло ко лбу Флоренции… И внезапно вспоминает, как на шестой день рождения эта самая женщина пробралась на кухню, чтобы испечь ей капкейк, который они с Есфирь разделили в тенях казармы; она вспоминает, как эта женщина научила ее перезаряжать пистолет, правильно держать кулак для удара, как танцевать Лебединое озеро. Они даже играли в ложь, сидя на полу напротив друг друга, одна держала хлыст, другая – вытянутые ладони, сплетая историю, пока партнер не словит на вранье. Наталья в ужасе понимает, что не может заставить себя нажать на курок. Это то, что она должна сделать. Таков приказ. Она слушается приказов, она выполняет их без жалоб и лишних мыслей; потому что она не знает людей, которых убивает, не переживает о них, уверенная, что они привнесли больше вреда, чем пользы. Но Флоренция когда-то была сестрой. - Сделай это, - шипит она, глаза полны яростных слез. – Убей меня, Наталья, или они убьют тебя. Гремит выстрел. Наталья, дрожа, опускает оружие. То же самое делает волк. - Зачем ты это сделал? - Она сказала… - он в замешательстве трясет головой. - Она сказала, что они причинят тебе боль. Я просто не хотел…. Я не знаю. Наталья сглатывает. Это нужно прекращать. Ей нужно исправить его до того, как они заметят, что он сломался, так что она говорит: - Ты сделал это потому, что должен был. Такова миссия. - Миссия? – тускло повторяет он. Наталья кивает. - Нашим заданием было уничтожить Флоренцию. - Но… но она ведь права? Мир гораздо больше, чем эта гребанная тюрьма… - Это не тюрьма, это наш дом. - Нет! Она сказала… город, она назвала тот город… - Посмотри на меня. Он посмотрел. Он никогда не слушался ее приказов, и на самом деле она не осмеливалась даже пытаться. Но он дрожит как лист, цепляющийся за последнюю мертвую ветку, сломанный так, что ужас выплескивается прямо на пол, как лужа крови вокруг его ботинок. Наталья оборачивает руки вокруг его щек. - Ты меня знаешь? Он кивает. - Я тебя знаю. - А я знаю тебя, - говорит она. – Вот что важно. Мы есть друг у друга. У тебя есть я. Этого недостаточно, и она это знает – словно тонюсенькая повязка на кровоточащую рану, - но на данный момент этого хватит. - У меня есть ты, - повторил он. Наталья кивает. Они соприкасаются лбами. Он гораздо выше ее, но она знает, что в этот момент он готов был даже сломать себе спину, лишь бы было за что уцепиться. Затем он резко отстраняется. Смотрит на Флоренцию так, словно заставляет себя это делать, будто его тошнит от этого зрелища. - Иди. Наталья не может заставить себя возразить. Она поворачивается и идет к двери, оставляя за собой красные следы. Она слышит, как он бормочет под нос: Джеймс, Нью-Йорк, Джеймс, Джеймс, Джеймс, и тут: - Наталья. Она останавливается. Оборачивается. Его взгляд тяжелый. - Если кто-нибудь спросит, ее убила ты. Ты поняла? Наталья смогла лишь кивнуть. Она уже прошла половину длинного коридора, темного и глухого, когда услышала оклик. Голос не такой глубокий, как у Солдата, и только заслышав шелковистые нотки, она уже знала, что должна остановиться и представить себя с прямой спиной и улыбкой. Александр Пирс относится к ней крайне благоприятно при нормальных обстоятельствах. Данные обстоятельства далеки от нормальных. - Задание выполнено? - Да, - отвечает она, заложив за спину руки. – О предателе позаботились. Он медленно кивает. - Рад это слышать. Наталья кивает и ждет, когда ее отпустят, но он ступает к ней ближе, принося с собой запах бурбона и лемонграсса, и шепчет: - На самом деле я кое-что слышал. Скажите, агент, это вы убили предателя или Актив? Он слушал. Ну конечно. Наталья этого не ожидала. Они так часто используют эти комнаты, и ни разу никто не стоял за стеклом. Она сглотнула. - Я… - Вы не выполнили данные вам приказы. - Я не… Затем его рука оказывается на ее, сжимая, и, боже, как же легко было бы его разбить на тысячи мелких кусочков, но она знает, что не может. - Ты не что? - Я не понимаю, - говорит она и встречается с ним взглядом. – Разве задание состояло не в том, чтобы избавиться от предателя? Я не знала, что именно мне нужно быть палачом. - Не прикидывайся дурочкой, - шипит Пирс и с силой прижимает ее к стене. У Натальи гремит в голове. – Тебе дали конкретные указания. Вот еще одно: ты забудешь все, что услышала в этой комнате. Ты не будешь обращаться к Активу никак иначе, как «Солдат». Ты не будешь вспоминать о случившемся. Ты поняла? - Да, - выдыхает она. Пирс долгое время смотрит на нее. Затем его прикосновения изменились, руки смещаются, хватая за те места, которых он не должен касаться, и Наталья слышит только звон, перед глазами все потемнело, и она знает, что застряла, знает, что не сможет бороться с ним, знает, чего он хочет и знает, что он сделает это несмотря ни на что. Независимо от того, придется ему связать ее или дать седативные, или вылепить из нее чучело, как они сделали с волком… с Джеймсом. Она не может… она не хочет, но она должна… - Оно трогало тебя здесь? Хватитхватитхватитхватитхватит… Горло Натальи обжигает чем-то едким. - Нет. - Что мы говорили о вранье? – давит Пирс. – Я видел вас там. Ты трахаешься с этим, ведь так? - Нет. Пирс цыкает. Наталья хрипит, когда он становится грубым, и тогда… Тогда что-то движется в тенях, блестит серебро. Пирс издает задушенный, булькающий стон, и его поднимают вверх, выше ее головы только для того, чтобы бросить, так сильно, что на полу появляются трещины. - Ты, - шипит Пирс, еле взбираясь на корточки, - тебя должны были забрать. Где твои кураторы, Солдат? - Мертвы. Лицо Пирса краснеет от ярости. - Охрана! – кричит он. – Романова… задержать его! Она не двигается. - Романова! Его гнев стихает, когда волк склоняется над ним. Он смертельно спокоен. - Дотронься до нее еще раз, и мне будет все равно, куда ты меня отправишь или кого ты из меня сделаешь, я найду тебя, и я убью тебя. Наталья наконец отворачивается. - Иди, - снова говорит волк. - Но… - Они попытаются меня увести, и если у них получится, то они причинят мне боль, - говорит он. – Ты не должна это видеть. Ладони Натальи жжет. Она понимает, что вонзила в них ногти. - Ты ведь меня не вспомнишь? - Я не знаю. Наталья прикусывает щеку изнутри, собирается с духом и говорит: - Приятно было познакомиться с тобой, Джеймс. - Да, - говорит он. – И мне. Она отступает в темноту как раз в тот момент, когда раздаются шаги солдат – толпа людей, бегущая задерживать одного человека. Она знает, что каким бы сильным он ни был, у него нет ни шанса против них всех. Он умрет сегодня, в том или ином виде.