in medias res (лат. в середину дела/начиная с самого важного)
ИЗ КАБИНЕТА ДИРЕКТОРА ПЕГГИ КАРТЕР:
10-13-1956 КЛАСС ОПАСНОСТИ: ОРАНЖЕВЫЙ [Питерсберг, Виргиния]: Согласно отчетам, взрывное устройство было установлено за несколько дней до момента взрыва (23:39). Агенты X и Y осмотрели место происшествия, ни один выживший не обнаружен. Предположительная цель – сын посла Чарльза Купера, Александр Купер, которого покойная тетя отправила в приют Святого Павла. Он прожил там некоторое время. У Купера были связи с СНР, но масштаб этих связей остается неизвестным..
1963
.
Актив поднимается по лестнице с ровным сердцебиением. Он встает на колени, занимает позицию и спокойно собирает снайперскую винтовку. Его руки не дрожат. Каждая деталь занимает свое место. Он поворачивается к окну. Солнце палит, заливает светом асфальт, но они выдали Солдату защитные очки, так что ему это не мешает. Он, так или иначе, не стал бы жаловаться. Тут море ярко разодетых людей, женщин в пальто, мужчин в рубашках. Они размахивают шляпами и кричат, привлекая внимание Цели. Солдат ждет. У него есть время. Возможность представится сама собой. Он стреляет. Наступает мгновение тишины, а после раздаются крики. Солдат не оглядывается. Он садится, разбирает винтовку и разворачивается, чтобы вытащить кляп изо рта человека, за которым ему велели следить. - Ты должен идти, - говорит Освальд. – Будь в точке извлечения через тридцать секунд. Актив кивает. Работа сделана. Скоро он почувствует холод и уснет..
1969
.
Он проскальзывает в дом через заднюю дверь. В гостиной тихо и темно. Единственный двигающийся объект - прозрачные занавески, что колышутся от летнего ветерка. Солдат осматривает окружение. Его взгляд останавливается на коридоре, к которому он и направляется. У него есть пять минут, но будет лучше закончить быстрее. Он наблюдал за этим домом три дня, и соседи здесь слишком любопытные. Кэрол, из дома 1289, принесла ему запеканку прошлым вечером. Он оставил ее на прилавке, потому что Солдат ест только то, что они дают ему. Холодильник забит, ему не нужна пища от посторонних, тем более та может быть отравлена. Солдат поднимается по лестнице и находит комнату, где спят его цели. Он идет на приглушенный свистящий шум в главную спальню. Сейчас 22:45, они должны спать, но он обнаруживает, что жена сидит в постели, потирая виски. Он следит, скрывшись в тенях, как та берет подушку и ударяет ею мужа. Тот вздрагивает. Глухой свист прекращается. - Что? – спрашивает муж. - Ты снова храпел, Терри, - говорит жена. Затем она выскальзывает из постели и, пошатываясь, направляется в ванную. Солдат находит второй вход туда же с его стороны. Он проникает внутрь, пинком захлопывает дверь, через которую та зашла, и закрывает ей рот прежде, чем женщина успела бы закричать. Жена умоляет, но ее слова приглушены. Ее кровь окрашивает стену пять секунд спустя. Актив переступает через ее тело, оборачивается и видит, что дверь открыта. В проходе стоит муж. Моргает. Дикий взгляд останавливается на Солдате. - Послушай, - шепчет тот, его лицо блестит от масла и тихо падающих слез. – Знаю, я облажался, но если ты скажешь Пирсу дать мне еще немного времени… Солдат стреляет в него. Он бросает взгляд на окна и убеждается, что те все еще зашторены. С улицы его никто не мог видеть. Солдат выскальзывает тем же путем, что пришел..
1973
.
Его кисть – не его кисть. Его рука – не его рука. Его тело – не его тело. Солдат это знает. Он живет простой истиной, которая заключается в том, что иногда ты просто не существуешь. Есть кости, кровь и сердце, но нет души, нет мыслей. У него не должно быть мыслей, когда он держит голову Бакстора под водой, но они есть. Мужчина пьян и почти не сопротивляется. Его руки и ноги дергаются, но на этом все, что значительно облегчает работу. Через минуту тело мужчины обмякает. Солдат поднялся на ноги и уставился взглядом в цель, которая глядит на него в ответ. Теперь у них одинаковые глаза: пустые, холодные, точно мрамор. В глазах Бакстора звезды, и… это какая? кассиопея. она была очень заносчивой. говорила, что красивее всех морских нимф, и за это посейдон наказал ее, заклиная провести целую вечность вверх ногами с юбкой, спадающей на голову. ага, конечно. это правда, клянусь… Солдат моргает. Сегодня это случается уже третий раз. В третий раз он видит картинки в своей голове, которые движутся, светятся, говорят его голосом. Он не знает, что это значит, он не может… У его ног лежит человек. Солдат убил его. Он устранил его, как должен был сделать. Он знает слова, знает миссию, он знает, куда ему надо пойти дальше. Но в эту минуту, когда руки, которые ему не принадлежат, начинают дрожать, он не… Он не хочет туда идти. Это странное и незнакомое чувство, и нет никаких воспоминаний, которые могли бы объяснить возникшее желание. Оно кажется неправильным, но он все равно принимает его. Ему велели вернуться в отель на другом конце города. Точка извлечения. Иди в комнату, садись на кровать, жди, когда тебя заберут. Они придут за тобой. Солдат не хочет, чтобы его забирали. Солдат не хочет возвращаться на базу (он не хочет снова чувствовать холод, и он не хочет снова засыпать). Он не хотел убивать этого человека. Он не знает, зачем убил этого человека. (твой приказ…) (к черту приказы.) Солдат застывает. Медленно, осторожно он делает шаг назад. Второй. Солдат поворачивается к черному железному забору, и, когда двигается, его взгляд ловит тень, скрывающуюся в окне. Он должен проверить. Они бы этого хотели. Они всегда говорят, чтобы он убедился, что его никто не видел, не слышал. Они всегда говорят убить всех свидетелей. Но Солдат не хочет. Он хочет уйти. Он хочет… Он хочет пойти домой. Где… где дом? Солдат отталкивает эти мысли. Он не готов касаться их прямо сейчас. Ему нужно уйти - факт. Он знает всю последовательность действий. Зайди, не будь замечен, убей, выйди, не будь замечен. Солдат перепрыгивает через забор. Он идет сквозь темноту ночи, ботинки глухо стучат по асфальту. Он садится на мотоцикл, который они разрешали ему использовать на некоторых миссиях, и ненадолго замирает, его руки зависают над кожаными ручками, не запуская двигатель. Он смотрит на металлическую конечность, прикрепленную к его телу, и ясно понимает, что ей там не место. Солдат сгибает пальцы. Они обвиваются вокруг мотоциклетных ручек, двигатель набирает обороты. И он направляется прочь без конкретного направления. Он не может вспомнить, чтобы когда-либо это делал, но иногда… иногда они говорят о нем, будто его поступки цикличны, из раза в раз он заканчивает и начинает очередную серию. Начинает сначала, снова и снова. Они говорят, это не как в прошлый раз, а, когда он пытается вспомнить прошлый раз, у него не выходит. Проезжая мимо точки извлечения, он колеблется. Солдат смотрит на неоновую вывеску, гласящую СВОБОДНО. Он должен зайти внутрь. Таков приказ. Иди внутрь и жди. Иди внутрь и жди извлечения. (Нет.) Солдат уносится прочь..
Он едет. Как долго, не знает, но даже после восхода солнца он не останавливается. В какой-то момент у мотоцикла закончится бензин, а у него - то топливо, благодаря которому он бодрствует, но пока этого не происходит. Есть страх: быть пойманным, быть обнаруженным ими. Этого нужно избегать любой ценой. Он знает, как прятаться. Они научили его. Они дали ему все необходимые средства, чтобы скрываться от них, и только сейчас он понимает это. Солдат не знает, куда он направляется, пока, наконец, не тормозит на заправке спустя полтора дня пути. Он тащится внутрь, низко опустив голову. Колокольчик на двери звенит, когда он заходит, и Солдат борется с желанием поднять руку и сорвать его. Он забредает в дальнюю часть магазина в поисках пропитания. Еда на базе серая и водянистая. Солдат в оцепенении смотрит на полки, сбитый с толку странными цветами и формами. Он тянется к маленькой коробочке, единственной выглядящей знакомо. Ему кажется, он видел такую раньше или нечто подобное. Слова напечатаны красными, белыми и синими красками. Надпись на английском: CRACKER JACK… Поверить не могу, что у тебя биплан, а мне достались эти скучные старые башмаки. Хэй, игрушка просто отражает индивидуальность. Заткнись, тупой сопляк… Солдат забирает коробку с полки и благоговейно прижимает ее к груди. Он бросает еще один взгляд на стеллаж и в последнюю секунду хватает пакет с крошечными красными мишками. Он идет к кассе. Мужчина за стойкой при виде Солдата напрягается и дважды моргает, уставившись на мишек. - Эм… - Я это хочу. И полный бак. - Оу… ладно, - бормочет он. – Эмм… на сколько? - Прошу прощения? - На какую сумму вы хотите заправиться? – уточняет он, а потом добавляет: - Сэр? Сэр. Солдату нравится это слово. Оно кажется… верным. Будто его так называли во сне, одном из тех, которых у него не должно быть, о которых он лжет. - Мне нужно семь галлонов бензина. - У вас… у вас есть четыре доллара? За еду и бензин? Солдат не понимает. - Я это хочу, - повторяет он, подталкивая еду вперед, - и семь галлонов бензина. Мужчина моргает. - Хорошо, все в порядке, я понял, - он кивает, - но мне нужны деньги, понимаете? Солдат хмурится. - У меня нет… денег. - Тогда я не могу вам это отдать. Отстой, правда? Но это зовется капитализмом. Солдат повторяет это слово одними губами, нахмурив брови. Затем снова смотрит на мужчину. - Твой акцент, - говорит он. – Откуда ты родом? - А? Оу, эм, Квинс. - Квинс..? - Нью-Йорк, - медленно говорит тот. Он почти весь диалог с Солдатом ведет в таком тоне. – Ты там не был? - Я… - Солдат колеблется. – Был. Мне нужно идти туда, где люди говорят, как ты. - Ээ, да? Солдат кивает. Его наполняет новая решимость. Квинс, Нью-Йорк. Он снова смотрит на мужчину и говорит: - Отдай мне это. - Чувак… нет. - Чувак? - Эм, - мужчина трясет головой. – Ладно, ты кажешься супер оторванным от реальности, и это… ну, то есть, это чутка беспокоит. Ты… откуда ты взялся? Потому что если ты, типа, сбежал из той психиатрической больнички на севере штата, то я правда не думаю… Солдат ударяет кулаком по стойке. Мужчина вздрагивает и замолкает, широко распахнув глаза. - Дай мне еду и бензин, и я оставлю тебя в живых. Тот тяжело сглатывает от накатившей слабости и испуга. Солдат часто слышит от своих жертв такой звук прямо перед тем, как их убить. Он всегда чувствует себя неправильно от этого, плохо. По какой-то причине в этот раз оно ощущается еще хуже. - Хорошо, - выдыхает тот. – Хорошо, хорошо… семь галлонов, четвертая колонка. Солдат кивает. Он сгребает еду и, прежде чем открыть дверь, сдергивает колокольчик. Мужчина бормочет: - Чувак… зачем?! - Потому что я ненавижу его, - бросает он через плечо. - Какого хрена, - шепчет мужчина себе под нос, когда Солдат уходит. Он спокоен, когда его бак наполняется, и у него даже есть возможность открыть упаковку Cracker Jack. Вкус карамели… он его помнит. Он знает, что это не первый раз, когда он их ест, но он не может вспомнить то время, когда это делал. Это странно, вроде зуда, от которого не избавиться, как боль, которую он иногда чувствует в том месте, где должна быть его рука. На дне коробки маленький пластиковый кружок, выкрашенный в красные, белые и синие цвета. В центре – звезда. Солдат это знает. Он знает. Он уже видел это, держал это раньше. Не раздумывая, он кладет кружок в свой карман. Бензонасос щелкает, когда бак наполнен. Солдат отпинывает подножку и забирается на мотоцикл, бросая последний взгляд на дверь магазина, прежде чем выехать с заправочной станции..
Он делает по несколько остановок в день. Требуется примерно две недели, чтобы добраться из Калифорнии – места, куда его отправили, - в Нью-Йорк. Солдат редко спит, а когда ему приходится, он это делает в лесу. Опять же, ощущение такое, будто он поступает так не впервые. Но даже когда ему удается прилечь, он не может надолго расслабиться, чтобы хорошо отдохнуть, так что к тому моменту, как он добирается до города, все его тело болит. Солдат сам находит дорогу в Квинс, без карт или других указателей. Он просто знает, как добраться туда, также как знает, как дышать или говорить. Когда он приходит, он не чувствует облегчения или причастности к этому месту. Солдат уверен, что это место не его дом, но его позвоночник покалывает от ощущения, что он близок. Поэтому он продолжает ехать, продолжает искать и наконец оказывается перед семиэтажным кирпичным зданием в месте под названием Бруклин. На стене рядом со входом в здание висит табличка: МУЗЕЙ-КВАРТИРА СТИВА Г. РОДЖЕРСА & ДЖЕЙМСА Б. БАРНСА. Солдат долго на нее смотрит. Покалывание переросло в волны страха, сотрясающие все его тело... это его тело, он находится внутри него, и есть части, которые не должны у него быть, но они его. Он шагает к зданию. Останавливается и осматривает улицу. Толпа стоит, начиная от зеленой входной двери и прямо до конца соседнего здания. Солдат не понимает. Почему он должен ждать, чтобы зайти внутрь? Почему все эти люди стоят с белыми бумажками в руках, оживленно болтая, будто они вот-вот увидят фильм? Фильм, думает он. Кино. Он одновременно и знает, и не знает этого слова. Что он знает абсолютно точно, так это что стоять снаружи этого здания в течение нескольких часов - самая тупая идея, которая только могла прийти в голову. Вместо этого он обходит дом и забирается по пожарной лестнице наверх. На окне, которое, он уверен, ведет в квартиру, в которую он и направлялся, висит замок, который достаточно легко ломается от его металлического кулака. Окно скользит вверх. Солдат осторожно забирается внутрь. Дерево скрипит под его сапогами. Воздух полон пыли. Пахнет затхло, обстановка унылая. Это кажется совершенно неправильным. Он жалеет, что не может вспомнить, как должно быть. Медленно, с осторожностью он закрывает окно. Доносятся звуки голосов. Солдат не хочет, чтобы его видели здешние люди – люди, осматривающие квартиру. Сейчас это музейный экспонат, но глубоко внутри он уверен: Это место было его домом. - А здесь находится кухня, - говорит женщина-гид. – Саму еду убрали, но упаковки сохранили на прежних местах. Обратите внимание на скудность холодильника, шкафчиков – мир еще оправлялся после Великой депрессии… Солдат ныряет в первую попавшуюся комнату, когда группа движется к спальне, в которую он проник. Его, конечно же, никто не замечает. Он неуверенно включает свет. Ванная комната. Белая душевая занавеска с узорами пейсли. Раковина с ржавым краном, из которого текла только ледяная вода. Треснувшее заляпанное зеркало, за которым полки: Две зубные щетки, упаковка зубной пасты, которой пользовались они оба. Кусок щелочного мыла, лезвие, баллончик освежителя. Красная и синяя. Его щетка красная. Она скрестилась со второй в стеклянной чашке, невинно, застывшая во времени… ты снова пользовался моей щеткой? черт возьми, нет, мне не нужны все твои болячки… Солдат прислоняется спиной к стене. Его дыхание становится слишком быстрым, грудная клетка болит, и он заваливается на холодный кафельный пол. Что это? Что с ним происходит? Дверная ручка дергается, и кто-то стучит. - Прошу прощения? Солдат стонет. - Извините, - настойчивее говорит гид, - сэр, вы не можете здесь находиться. Эта комната закрыта для посетителей. - Да? – спрашивает Солдат и потирает грудь в месте, где грохочет его сердце. – А что насчет жильцов? - Прошу прощения? - Отлично, вам стоит. - Сэр… Солдат распахивает дверь. Женщина настороженно отступает, широко распахнув серые глаза. На секунду она колеблется. - Я… Я вас знаю? - Нет, - отвечает он, потому что она не должна. Он не помнит, чтобы когда-либо ее видел. Несмотря на его слова, она подозрительно глядит на него. Затем: - Пожалуйста, не могли бы вы присоединиться к экскурсии? - Думаю, нет, - говорит Солдат, протискиваясь мимо нее. – Я как раз собирался уходить. - Сэр… - Но все равно спасибо. Мэм. Она продолжает говорить ему вслед, что-то о сантехнике, уважении к истории и соответствии стандартам Капитана Америки. Солдат замирает при этом имени, его рука опускается к карману, где спрятан игрушечный щит. Он не может остаться, как бы ему ни хотелось. Он должен уйти, или они найдут его. Но все равно Солдат бросает беглый прощальный взгляд на кухню с белой плиткой и цветочным полотенцем для рук, перекинутым через ручку духовки. На стол с двумя стульями, вазу с увядшей и бледной хризантемой, на старый диван, телевизор, дровяной камин. Это место было его. Он приходил домой каждую ночь… ну, или почти каждую. Он ходил по этому полу, жил в этих стенах, и он был не один. Стивен Г. Роджерс. Солдат знает это имя, прямо как и имя Джеймс Барнс, но оно чувствуется иначе. От него кровь вскипает, желудок сжимается и падает вниз. Не страх, не гнев, а… боже, что? Солдат останавливается у дверей. Тут стоит столик на трех ножках с салфеткой поверх, пожелтевшей от времени. Он ненавидел ее раньше, ненавидит и сейчас, но его внимание привлекает не она. Два блокнота в кожаном переплете, один больше другого. Солдат приседает. Его пальцы нежно касаются их корешков. Обложки мягкие, потертые, выцветшие от многолетнего пребывания на солнце. Солдат медленно тянется взять их, когда… - Сэр. Его голова резко поворачивается на звук. Гид стоит, уперев руки в бока. Она ни в малейшей степени не выглядит пугающе, но Солдат не может позволить себе привлечь еще больше внимания. Он встает, отряхивает колени и выскальзывает через входную дверь. Он вернется позже..
Комната кажется пустой, но она полна призраков. Солдат может их видеть: тощий пацан, прислонившись к стойке, потягивает кофе из кружки; или он же, растянувшийся на диване в слишком большом свитере, зажав в зубах воротник, с темнеющей на щеке полоской угля. Солдат знает, что этот парень в его голове – Стив. Он знает, и фотографии, которые он не заметил раньше, висящие на стене, только подкрепили его внутреннее чувство. Солдат уставился на снимки, и собственное лицо смотрит ему в ответ. Он в военной парадной форме, в шляпе, сдвинутой набок, с непринужденной улыбкой на лице. Фотография датирована 1944 годом. Были и другие, сделанные до и после этого снимка. Он запечатлен в оттенках нуара и сепии, смеющийся, улыбающийся, его рука перекинута через плечи Стивена Роджерса, будто ей там самое место. Да, это его рука, это его лицо, это его имя… его имя - Баки. Солдат снимает одну рамку со стены. Эта была поменьше. Она поместится в его кармане. На ней только Стив – портрет, овальной формы, черно-белый. Стив – одна кожа да кости, и он хмурится так, будто хочет выглядеть серьезным, но на самом деле он выглядит глупо. Уголок рта Солдата приподнимается. Пораженный, он роняет фотографию. Стекло трескается и разбивается о его ботинки. Солдат тупо таращится. Ему надо прибраться, но прямо сейчас он отступает, скрываясь в темной спальне. Тени обволакивали небольшую нишу, где расположилась заправленная кровать. На ней можно поместиться двоим, и он знает, что они ее разделяли. Пальцы его живой руки осторожно касаются простыней. Останавливаются у подушек. Стив спал на правой стороне. Его голова когда-то покоилась как раз там, где находится сейчас рука Солдата. Он был настоящим, он был живым. Весь мир его знает, знает их. Они смотрят на их жизнь с открытыми от восхищения ртами, впитывая детали их истории: каждую книгу на полках, комиксы, вырезанные и прицепленные на магниты к холодильнику, красный термос на стойке. Эти уродливые гребанные простыни. - Старушечьи узоры, - шепчет он и фыркает. – Я их помню. Они ругались из-за них. Он не может вспомнить точные слова, но он ясно помнит то разочарование, которое испытывал каждый раз, когда забирался под одеяло, даже когда был вымотан и опустошен после смен. «Как мне спать в постели, от которой несет нафталином?» - спрашивал он, и Стив отвечал: «Легко, просто заткнись и закрой глаза». Солдат отворачивается от кровати. Он больше не хочет на нее смотреть. Он идет прямиком к блокнотам. Колеблется, прежде чем схватить их и засунуть в карман куртки. Быстро, бесшумно он наводит порядок. Солдат прячет фотографию рядом с блокнотами и уходит..
Он скрывается в ночлежке, когда они находят его. Кровать металлическая и скрипит при каждом движении. Солдат – Баки – проводит на ней большую часть дня, оставляя записи в блокноте карандашом, который он нашел в корешке другой, более тяжелой книги. Он пишет то, что может вспомнить. Он пишет свое имя, снова и снова, пишет то, чем он не являлся. Иногда он открывает блокнот и перелистывает страницы или проводит пальцами по неаккуратно нацарапанной подписи на нем: Стивен Грант Роджерс. Тут есть рисунки с ним. Он выглядит, как на фотографиях: его волосы короче, улыбка широкая, белозубая, в его глазах жизнь, в них не звезды, а солнца. Он – человек, настоящий и свободный. На второй день в Бруклине Солдат обстригает себе волосы. Он хочет почувствовать себя ближе к тому человеку, которым он был когда-то, до того, как из него сделали оружие. Он хочет снова погрузиться в Баки Барнса, как упасть в океанские воды. МЕНЯ ЗОВУТ БАКИ, пишет он, и тогда тишину полуразрушенного жилого комплекса прорезает звук выстрела. Солдат вскакивает на ноги и собирает вещи. Он заряжает пистолет, надевает куртку и выпрыгивает в окно как раз в тот момент, когда дверь спальни распахивается. Солдат группируется при приземлении, перекатывается и продолжает бежать. Он мчится по улице, сбивая людей с ног и не задумывается ни на секунду. Единственное, что он слышит – это стук своего сердца. Его сердце. Его тело. Он человек, он Баки, он им не принадлежит. Солдат срезает дорогу через переулок. Он слышит, как они бегут за ним, вероятно, переодетые под полицейских, чтобы не вызывать подозрений. Люди будут уступать им дорогу. Они позволят ГИДРЕ снова его забрать. Солдат осматривает переулок. Он его знает. Он уже здесь бывал, просто не в этот цикл. Когда я был Баки, думает он. А еще он знает, что в кирпичной кладке заброшенного театра есть небольшое пространство, где можно спрятать вещи. Когда-то он хранил там бутылку скотча, пачку сигарет, а когда был моложе – коллекционные карточки и комиксы. Сейчас же он откидывает кирпичи и засовывает внутрь книги. Снова закрывает проем, перепрыгивает через сетчатое ограждение и продолжает бежать. В конце концов они находят его. Они загоняют его в угол на крыше, и хоть он и убивает горстку агентов, их слишком много, и им достаточно просто произнести слова, а затем Спи, Солдат. И тогда все заканчивается, вот так просто.