Слова

      Тучи сегодня по-особенному хмурые. Прям подстать настроению Харуто.       Паршивое чувство не покидало его ещё с момента, когда с ним распрощалась Чан Вонён. Нет, он чувствует себя паршиво не из-за неё; скорее, из-за Сонхуна, а точнее его омерзительного поведения. Этот грязный извращенец, мало того, что отказы воспринимать не может и значения слова «нет» не знает, так ещё и свои мерзкие ручонки распускает! Бедная Чан буквально затряслась от страха! Ватанабэ крепко прижимал её к себе, всем своим нутром чувствуя, как дрожит её хрупое тело. Такая маленькая по сравнению с японцем; беззащитная и хрупкая.       И ведь никто ей помогать не собирался. Естественно, намного интереснее наблюдать за нарастающим конфликтом со стороны, нежели чем вступиться за девушку.       А если бы Ватанабэ не оказался в нужное время в нужном месте? Кто бы её защитил?       И Харуто не покидает мысль о том, что подобное могло с ней случиться уже не в первый раз. Чан Вонён – идеал; живая кукла с большим количеством поклонников. Ей уже не раз в любви признавались и, вероятно, подобные ситуации – достаточно частая проблема.       Внутри что-то защемило, парень вдруг почувствовал, как заныла собственная душа. Мальчишечье сердце почему-то болело за Вонён.       Вроде благородно, а вроде так глупо; Харуто ведь даже не общается с ней. Они не близкие друзья и даже не хорошие знакомые. Совершенно обычные одноклассники, которые, вроде, видят друг друга каждый день в течение шести часов, но порой даже не здароваются друг с другом.       Но сердце за неё всё равно болит. Ведь Вонён – обычный подросток. Разве что, с внешностью и финансовым положением ей сильнее повезло, чем другим. В остальном она такая же, как и все – среднестатестическая школьница со своими проблемами, загонами и переживаниями.       Как бы широко она не улыбалась, как бы ярко не сверкали её очаровательные глаза, как бы громко она не смеялась, прикрывая рот ладонью, Ватанабэ знает – она страдает. Она несчастна.       Сильные потоки ветра вдруг проникли парню под одежду, легкая куртка раскрылась, короткие волосы взлетели, мерзкий холод и стая мурашек, что быстро пробежали по телу юноши, заставили его отвлечься от мыслей о Чан Вонён. Он поднял свои глаза, стеклянно взглянул на линию горизонта, что отделяла тусклое небо от почерневшей, сырой земли.       Сегодня солнце уж точно не сможет пробиться сквозь плотные, серые тучи.       В голове вдруг пробегает мысль: «Может, всё же отсидеть на уроках?» Руто и так слишком часто стал пропускать учёбу в последнее время, это может плохо сказаться на его оценках.       – Что-то ты зачастил с прогулами, не находишь? – однако мужской голос, что неожиданно раздался у японца за спиной и заставил парня вздрогнуть от лёгкого испуга, напрочь отбил желание вернуться на занятия.       Харуто уже догадывается, кто это, потому даже не оборачивается. Не считает должным одарить данную персону хотя бы злостным взглядом.       Неизвестный, понимая, что Харуто нарочно игнорирует его, усмехается, растянув свои губы в надменной ухмылке. Японец спиной чувствует, как старший делает медленные шаги вперёд, направляется прямо к нему; до ушей доходит звук вялого копошения – вероятно, Пак сейчас достанет потрёпанную сигарету. Еле уловимый щёлк – зажигалка уже у него в руках.       – Будешь? – Джей бубнит сквозь зубы, плотно сжимающие сигарету; встаёт прямо рядом с Харуто, лениво протягивает ему зажигалку. Ватанабэ всё ещё не смотрит на него.       – Я не курю. – отрезает он, грубо и отстранённо, с толикой отвращения в голосе. В прочем-то, свою неприязнь Харуто скрывать даже не собирался. Пусть Пак видит, насколько противен японцу.       И от Джея действительно не ускальзывает колкий ответ младшего, он вновь усмехается, пихает зажигалку себе в карман, также уставившись на линию горизонта.       – Будь добр, следи за своими отбитыми дружками, – Харуто выдаёт резко, неожиданно, разрушает такую приятную для Джея тишину своим низким, настойчивым голосом.       Пак удивлённо вскинул брови, негодующе посмотрел на младшего, а на его лице отобразилось искренное недопонимание и незнание того, о чем говорит Ватанабэ. Только лишь под тяжелым, металлическим взглядом своего донсэна, до Чонсона доходит, что именно японец имел ввиду.       На его лице снова расцвела мерзкая ухмылка, а у Харуто уже кулаки чешутся влепить этому типу пару тумаков, но он в сотый раз сдерживается; Чонсон – ребёнок богатых людей, он в свои девятнадцать уже имеет большое влияние, одно лишнее слово директору – японца пинками выпрут из школы за разжигание ненависти и травлю.       – Сонхун, конечно, мой дружбан, но полностью же я его контролировать не могу, – старший кокетливо пожимает плечами, в его голосе слышится игривость и беззаботность, словно Джей какой-нибудь счастливый маленький ребёнок, а не мерзкое проблемное детё богатых людишек.       В этот раз Харуто ему ничего не отвечает; он мельком глядит на школьный двор, а потом, нарочно пихая Джея в бок, покидает крышу школьного здания, бубня себе что-то под нос.       Чонсон остаётся, докуривает свою сигарету, размышляя, где бы ему прогулять оставшиеся уроки. На занятиях он сегодня точно не отсидит.       Харуто пришёл где-то к середине урока. Он беспардонно, с невозмутимым выражением лица направился к своему месту, проигнорировав презрительный взгляд учителя.

* * *

Mr. Kitty – after dark

      Дождь хлынул из угрюмых туч слишком неожиданно. Погода, конечно, не предвещала быть хорошей, но Чан Вонён хотелось верить, что небо лишь хмурится, и она в спокойствии дойдёт до дома, однако удача в очередной раз отвернулась от неё.       И ладно, если бы дождь был обыкновенным, но сегодня он лил особенно сильно, да так, что у школьницы уже начинали болеть уши от слишком большого шума; складывалось ощущение, словно вместе с крупными каплями дождя с неба падают и осадки льда; Вонён надеется, что ей мерещится, а града на самом деле нет.       Покинуть укрытие под названием «школьная крыша» Чан не решается: дождь бьет неимоверно сильно, агрессивно льет по трубам, а ко всему прочему Вонён ещё и легко одета; она не взяла с собой даже простую ветровку – не посчитала это необходимым.       Вонён ненавидела дождь всей своей душой и сердцем, не важно какой: мелкий, крупный, кратковременный, затяжной. Дождливая и «поникшая» погода всегда наталкивала её на грусть и глубокие размышления: о себе, о жизни, о друзьях, о банальной учёбе, родителях. Она вдруг оставалась наедине со своими мыслями, переживаниями; могла выплеснуть всё то, что скопилось внутри, могла рыдать также сильно, как рыдало замучанное небо. Она плакала вместе с грозными тучами, поникшими деревьями и унылыми пейзажами осеннего дня.       Вонён обречённо, совсем тихо усмехается; с горечью в глазах, с грустью в голосе. Школьница вдруг осознала, насколько всё-таки ранима её натура на самом деле.       От чего-то захотелось заплакать. Без истерик, без криков и шума; тихо, сдержанно заплакать, чтобы из глаз текли горячие слёзы, а лицо не выражало ничего, кроме безразличия к себе и к собственной жизни.       – Ты тут ночевать собираешься? – грубый голос позади заставляет тело дрогнуть, и Вонён в страхе оборачивается, её ноги вдруг подкашиваются, теряют свою силу, а позади неё множество ступенек и мокрая, холодная земля; ну уж нет, сегодня она уже успела «прокатиться» по лестнице, второго раза ей ещё не хватало.       Неожиданное тепло в районе плеч заставляет Чан прийти в себя. Она распахивает глаза, которые до этого закрыла от резкого приступа страха и паники, недоумённо уставившись на лицо Ватанабэ, что крепко сжимал плечи Вонён, слегка подтолкнув девушку к себе.       – Только не падай, – эта его игривость в голосе уже начинает надоедать, а потому Вонён показушно закатывает глаза и, с легкостью, совсем слабо, отталкивает парня от себя.       Бросив на ветер лёгкое «И не собиралась», Чан отворачивается от Харуто, снова уставившись на серое небо, что продолжало извергать из себя дождевые капли.       На какое-то очень короткое время Вонён даже забыла, что на улице, вообще-то, дождь.       Японец встаёт рядом с ней, но дистанцию держит. Он время от времени то поглядывает на неё, наблюдая за её идеальным лицом, эмоции на котором почти не сменялись, то отворачивается, да бы длинноволосая не заподозрила что-то неладное.       А Чан тем временем думает, куда лучше пойти – домой или в общагу. С одной стороны, в своём родном доме она чувствует себя куда комфортнее, а с другой – общага находится ближе, до неё от силы минут пять идти.       Пока Вонён думает, Ватанабэ от чего-то чувствует слабую неловкость и смущение, словно Чан вроде с ним, а вроде и где-то там, далеко. Он, забыв обо всех своих принципах, вгляделся в девичье лицо: челюсть у девчушки была острой, словно отпиленной, ровные бровки непроизвольно опустились к переносице, а губы плотно поджались в тонкую полоску. Захотелось заглянуть ей в глаза – узнать через них, о чем она думает, что её сейчас тревожит.       А Вонён словно услышала его неозвученные мысли; она вдруг обернулась, посмотрела на него в ответ, да так, словно в душу смотрит. Паренёк обомлел, будто прибитый ногами к плитке. Взгляд её заставил Харуто затаить дыхание.       А затем он неожиданно, то ли от паники, то ли от чего-то другого, выдал:       – Как дела?       Причём выдал с искренней радостью в голосе; казалось, он действительно заинтересован в том, как обстоят у неё дела в жизни.       И Вонён с превеликим бы удовольствием ответила: «Плохо. Ужасно. Просто отвратительно»       – Нормально. – язык сказать правду не решается – Чан решает солгать. Ну его, не хватало ещё еле знакомого ей одноклассника обременять своими глупыми проблемами.       Но глубоко в душе ей стало приятно. И она это даже признаёт. Чувство того, что людям на тебя не всё равно, что кто-то в действительности волнуется о тебе, а не о твоем красивом лице, льстило. Совсем немного. В её казалось бы израненном сердце что-то ожило, расцвело – Вонён не могла понять, что именно. Какое-то глупое и неловкое ощущение, что уже не унималось, даже наоборот – только возрастало, причём весьма нестабильно.       На секунду показалось, что дождя уже давным давно нет, а мир, что окружал школьницу, вдруг преобрел яркие цвета.        Видение исчезло также быстро, как и появилось. Резко и неожиданно Вонён «опустошилась», все те эмоции, что она ощутила за последние минуты – выветрились. Чан снова вернулась в свой привычный облик.       Харуто смотрит на неё как-то слишком сочувствующе, с жалостью. Вонён было действительно жаль; когда-то она светилась также ярко, как и солнечные лучи. Её улыбка была широкой, глаза её были наполнены любовью ко всему окружающему миру.       А сейчас она потухла. Школа со временем вымотала её так сильно, что даже поднять уголки губ хоть на сантиметр не получалось. Давление, исходящее от учителей, директора, учеников, её уже бывших близких друзей и подруг, становилось невыносимым.       По щеке покатилась одна единственная, холодная слеза, что не ускользнула от глаз Ватанабэ. Вонён сейчас выглядела такой разбитой, чахлой и бледной – словно тряпичная старая кукла, с которой на протяжении многих лет играли, с помощью которой развлекались, а потом, спустя время, выбросили её на улицу – домучаться там, в полном одиночестве.       Дождевые капли продолжали бить до боли в ушах; ливень словно усилился. Чан неуверенно опустилась на первую ступень, сверля взглядом свои лакированные туфельки. Где-то в небе прогремела молния, на секунду Вонён лишилась нормального зрения; перед ней было лишь белое полотно, что больно слепило глаза; тревога резко подступила к горлу и девчушка запаниковала; она уже не просто тряслась, а дрожала, причём очень сильно. Всё произошло слишком неожиданно – сначала яркая искра молнии, после сильная паника, что слишком неожиданно подкралась сзади, а затем не менее сильная дрожь в теле. Ещё чуть-чуть, и слёзы будут ручьём литься из глаз – такие горячие, обжигающие кожу; Вонён противны её собственные слёзы.       А дальше Вонён ничего не помнит, кроме того, как сильная, даже в какой-то степени грубая мальчишечья рука крепко сжимала её – тукую хрупкую, нежную, словно фарфоровую.       Она успокоилась. Также быстро, как и запаниковала. Такие перепады и всплески эмоций ни к чему хорошему не приводят – Чан это прекрасно знает, но увы, сдерживать себя она уже не в силах.       Рядом с Харуто, на удивление, комфортно. Его колкие шутки и игривая натура, конечно, раздражают, но зато парень может расположить к себе даже малознакомых людей. Удивительно как-то – ведь Вонён считала японца весьма унылым и хмурым подростком с редкой улыбкой и стеклянными глазами, но оказалось всё в точности, да наоборот; Он оказался искренним, дружелюбным, приветливым парнем, который и зубы оскалить может, если дело касается защиты тех, кто послабее.       И руку его, честно говоря, отпускать не хочется. Уж больно она приятная, тёплая.

      «Ох боже, глупая, о чем ты думаешь вообще?»

      – Лучше возьми это, – Харуто вдруг отпускает руку Вонён, начинает стягивать с себя мастерку и без стеснения протягивает её девчушке. – От неё, конечно, мало пользы, но это лучше, чем ничего.       – А... как же ты? – она, помедлив, неловко взяла мастерку в руки, а её голос слегка дрогнул от удивления – подобный жест со стороны Ватанабэ был для Чан слишком неожиданным. Он сначала так легко взял её за руку, успокоил одним только присутствием, а сейчас он отдает ей свою вещь ради того, чтобы Вонён не промокла под дождём.       Длинноволосая вдруг почувствовала себя главной героиней очередной веб-дорамы про любовь; щёчки её вдруг порозовели, совсем немного, а сердце забилось быстрее, наровясь выпрыгнуть из груди.       – Я и так пойду. – он улыбнулся, так широко и искренне, что девчачье сердце затрепетало ещё сильнее, а через секунду мальчишка рванул под дождь, выкрикнув что-то девушке и небрежно махнув рукой на прощание.       Вонён думает, какое же Ватанабэ всё таки дурачье. Но хорошее дурачье. Дурачье, от чьих поступков становится тепло. Она по-детски прижимает мальчишечью вещь к груди, от чего-то чувствует себя очень глупо и наивно.        Позже она обязательно отблагодарит его за всё, что он делает для неё.