Сегодня вечером мы напьемся в баре, И будем танцевать, пока он не закроется, Я знаю, нам хорошо вместе, но Мы выросли противоположностями. (Irama - Non ho fatto l’università)
Алессандро начинает привыкать к мысли о том, что Бланко всегда будет рядом – не то чтобы его присутствие в своей жизни можно было назвать заманчивым, но тот, наконец, начинает делать хоть какие-то вещи из повседневной жизни. И не то чтобы они рядом 24/7, хотя Рикки и живёт здесь, да и если честно, чаще всего эти вещи почти незаметны, но всё же приятно разделить это с кем-то. У Алессандро это входит в привычку и одновременно с этим он также смиряется с фактом того, что примерно три или четыре раза в день ему приходится подавлять мысль о том, чтобы обхватить руками шею парня, и оторвать её от головы. Как, например, в тот раз, когда Бланко решает что бросить красные носки в стиральную машину вместе с белыми полотенцами - это норма. Але говорит себе, что это не страшно, но сидящее в нем ОКР выкрикивает самые страшные оскорбления в адрес Волчьей Стаи, которая, должно быть, воспитала этого неугомонного идиота. Такие дни проходят одинаково, Риккардо дуется весь день, а затем ближе к вечеру спрашивает, могут ли они, пожалуйста, помириться. Вечером никогда не спящий - Алессандро, который к настоящему времени смирился с бессонницей, хотел бы спросить его: собирается ли он дать ему хоть малюсенький шанс на спокойный сон или ему придётся умереть от умственной усталости до тридцати одного года? Но он никогда не спрашивает его об этом, потому что живет в абсолютном осознании того, что ответом будет весёлый смех, отдающий ехидным согласием. Это позволяет ему войти в чужую жизнь, как будто это было его заслугой, а не тривиальным уступком. И Алессандро уже не думает о том, сколько художественных фильмов можно снять об их совместной жизни, когда Риккардо наконец исчерпывает спазматическую потребность в их постоянном физическом контакте, которая двигала им последнее время. Теперь каждую ночь он находит другой способ помучить Мамуда – по порядку: сначала пытается затащить Алессандро на вечеринку у Санджованни, потом заставляет его провести ночь в клубе сомнительной тематики, приправленной блестками и коктейлями без льда, следом просто берёт и засыпает после того, как они не разговаривали почти двенадцать часов, поругавшись, и наконец этот вечер, который, как думает Алессандро, он будет помнить до конца своих дней, когда Бланко признаётся, что забыл своё зарядное устройство дома. Это было месяц назад. Алессандро, теперь измученный этим месяцем фальшивого сосуществования, откровенно в шоке – у него нет недостатка в желании проявить к нему отцовские чувства, он просто спрашивает как можно более нейтральным тоном, что бы произошло, если бы кому-то понадобилось связаться с ним. - Микеланджело знает, что я у тебя, - говорит и так очевидную вещь Риккардо, - Он бы позвонил тебе, так что всё в порядке. Алессандро проводит рукой по лицу, в очередной раз подавляя инстинкт дать ему подзатыльник – потому что, когда он задает ему самый очевидный вопрос, этот психопат, лишенный какой-либо ответственности, открывает глаза так широко, как будто ему открыли одну из глубоких тайн микромира. - Твои родители? - Мои родители? - Да, твои родители, - объясняет Алессандро так спокойно, как только способен, - Знают ли они, где ты? Что ты жив? Почему ты не попросил у меня зарядку? Риккардо пожимает плечами, как будто тот факт, что, вероятно, его родители предупредили власти об таинственном исчезновении сына, его не волнует. Он ограничивается тем, что вручает ему мобильный телефон, в то время как Алессандро подключает зарядное устройство к розетке, как будто этот простой жест может санкционировать его смертный приговор. Что очень похоже на реальность, он понимает это, когда телефон Бланко начинает звонить и издавать звуки входящих сообщений без остановки. - Рикки... - зло шипит Але, делая знак подойти к нему, - Я не собираюсь говорить тебе, что ты безответственный идиот, но окажи мне любезность позвонить своей матери. И скажи ей, что я не похищал тебя, я не убил тебя (почти) и что мы не проживаем наши дни во имя алкоголя, наркотиков и венерических заболеваний: он не говорит этого, но это очевидный подтекст. И тон, которым он умоляет его ответить на один из пятисот звонков матери, так же трудно понять неправильно. - Какой облом, - выпаливает Риккардо, просматривая сообщения своих родителей, - Мне уже девятнадцать, до скольки лет я должен буду отчитываться за каждый свой шаг звонками? - Позвони ей, - снова говорит Алессандро, видя серию угроз убийством среди сообщений миссис Фабриккони, - Если она не убьет тебя, это сделаю я. Риккардо закатывает глаза, лениво постукивая большим пальцем по сенсорному экрану, чтобы позвонить своей матери. Алессандро даже не может винить её, эту бедную женщину, когда она начинает орать на своего сына ещё до того, как тот успевает поздороваться. Он не может винить её, когда она пускается в серию оскорблений против вопиющего идиотизма своего сына, который, как она утверждает, должен теперь оплатить её лечение от сердечного приступа, который он вызвал у обоих родителей, и, наконец, она задает ему самый неправильный вопрос: Какаго хрена ты делал почти месяц? А неправильный он, потому что Риккардо достаточно глуп, чтобы быть искренним, по крайней мере, со своей матерью, и он говорит ей честно – Алессандро отмечает про себя, что нужно будет напомнить ему заплатить за лечение сердечного приступа, который тот вызывает и у него. - Ничего особенного, обычные вещи, - комментирует он с завидным спокойствием, - Я был на вечеринке, потом решил, что не хочу сразу ехать домой, одно привело к другому, и, в общем, я забыл предупредить вас, что некоторое время не вернусь. Мать Риккардо, как и Алессандро, похоже, потеряла дар речи – как, чёрт возьми, он может говорить об этом так спокойно, как будто исчезновение на месяц было самой нормальной вещью в мире? - Да ладно, в конце концов, мне было весело, - продолжает Риккардо, ничуть не смущаясь, - Я не пил слишком много, я предохранялся перед сексом... Ты не можешь жаловаться на меня, эй, я примерный сын. Недоумение миссис Фабриккони и невинность, с которой она спрашивает: Но вы же расстались с Джулией? - почти трогают Алессандро, но становится предельно ясно, что сегодня не тот день, когда Бог решил быть на его стороне, потому что он до сих пор не придумал, как заставить замолчать Риккардо Бланко Фабриккони и следовательно, ядерный взрыв не за горами. - Да, конечно, мы расстались с Джулией, - комментирует Риккардо, обладая завидной способностью нихрена не соображать, - Ты думаешь, Але стал бы спать со мной, если бы мы всё ещё были вместе с ней? Бланко хочет его смерти. Но он не хочет марать руки, убивая его самого, поэтому он откровенно подстрекает свою мать - которая, если вырастила его таким, то должна сама скрывать, по крайней мере, тайную жилку психопатии - и снять с него скальп. Алессандро не может дышать, в то время как гробовая тишина воцаряется в комнате и Риккардо, не понимая материнской реакции, кажется, всерьез задается вопросом, что он сказал такого шокирующего. Мамуд хочет умереть, и, возможно, убийство матерью едва совершеннолетнего подростка, которая переживала и пыталась дозвониться ему в течение месяца, действительно не худшая смерть. По крайней мере, говорит он себе с утешением, когда он умрёт, то сможет спать больше двух часов в сутки. Хотелось бы. - Нет, тебе не нужно приезжать, - щебечет Риккардо, как будто он только что не разрушил остатки нервной системы, которой обладала его мать, - В каком смысле ты уже едешь? А куда ты собираешься ехать?... Ааа, ах, Микеланджело дал тебе адрес? Хорошо, тогда мы ждём тебя. Он кладёт трубку и поворачивается, готовый объяснить то, что Алессандро уже, к сожалению, понял – они в дерьме. А Риккардо даже не может этого осознать.***
- Я не понимаю, как, чёрт возьми, ты можешь быть таким спокойным, - шепчет Алессандро, когда слышит звук домофона, а Рикки не чувствует себя ни капли неловко или обеспокоено, развалившись на диване, - Ты знаешь, что я мертвец, верно? - Расслабься, - комментирует Риккардо, не двигаясь с места, - Ты нравишься моей маме, может быть, она даже принесла нам кусочек пирога, кажется, вчера должен был быть наш обед с бабушкой... о, чёрт. Что ж, теперь он тоже знает, что они мертвецы. С этим осознанием Але идёт открывать дверь, думая, что, учитывая гены Риккардо, его мать должна быть оборотнем и вцепится ему в горло, как только у неё появится такая возможность. Однако он оказывается не готов, к тому, что когда он открывает дверь его встречает улыбка миссис Фабриккони. - Алессандро, здравствуй, извини за вторжение! - радостно восклицает женщина, - Мой несчастный сын здесь? Он уже ничего не понимает и просто, отодвигается, чтобы позволить ей войти в квартиру. Когда он проходит следом то видит как Риккардо, который наконец осознал, что за девятнадцать лет жизни сотворил хотя бы одну ошибку, посыпает голову пеплом и приносит себя в жертву у алтаря своей матери, прося прощения за то, что пропустил обед с бабушкой. - О, правда, прости меня, - бормочет он, собираясь обнять её, - Я был занят и забыл, и... - Риккардо Фабриккони! - строго говорит его мать, взглядом заставляя его замолчать (талант, которому Алессандро хотел бы научиться), - Прекрати это и скажи мне, почему ты молчал о том, что уедешь однажды ночью и исчезнешь на месяц. Целый месяц! Ты понимаешь, как мы с твоим отцом беспокоились? - Ты привыкнешь к этому, - он на секунду поворачивается глядя на Алессандро в поисках помощи, - Мама, ты наверняка позвонила Микеланджело через два дня, не так ли? - Даже ни одного звонка, ни сообщения, ни почтового голубя! Можешь ли ты сказать чем вообще ты думал? Мамуд наблюдает за ним с неподдельным ужасом, молясь, чтобы этому неугомонному не пришла в голову мысль ответить что-нибудь такое же прямолинейное как и он сам, что-то вроде: Членом, мама. Он знает, что Бланко способен на это, и, когда тот открывает рот, Алессандро обнаруживает, что молится всем божествам, в которые когда-либо верил, плюс парочке придуманных. Но конечно, это всё бесполезно. Тот всё равно говорит именно это, ловя раздраженный взгляд матери, которая теперь размахивает и колотит его своей сумкой, как будто это топор, вероятно, в надежде случайно бросить его и расколоть голову сына под крик: О нет, инструмент отца, я случайно забыла его выложить. Алессандро чувствует, что может понять её, он тоже живет между любовью и инстинктами убийцы к этому чудовищу, лишенному всякой совести: но он также понимает, что кричать на него бесполезно, в отличие от его матери, которая продолжает предъявлять свои претензии. - Риккардо Фабриккони, не думай, что ты так легко поставишь свою мать в неловкое положение! - восклицает дама, сверля его взглядом, - И вымой рот с мылом! Тебя вырастила я, а не стая диких обезьян! - Да ладно, бабушка даже ничего не заметила, - пытается защититься Риккардо, - А ты должна быть рада, что у меня появился новый опыт, верно? - Не пытайся отвлечь меня своей болтовнёй, понял? Я думала, ты был в отчаяние после разрыва с Джулией, а вместо этого ты тусовался с... Прости меня, Алессандро, очевидно, у меня нет никаких проблем лично с тобой, ты здесь жертва, как и все мы. - Ага, конечно, только именно я не могу сидеть, - ехидно комментирует Риккардо, - Так не могли бы вы быть более добры ко мне, пожалуйста? - У тебя есть десять минут, - шипит его мать в ответ, - Собирай свои вещи, мы едем домой, знай, что я не очень верю в наказания... Но ты находишь на наказании до... Неопределенного времени! Давай, шевелись Риккардо! - Но ты ещё и наказываешь Але, таким способом! - Ты прав: Алессандро может приезжать и навещать тебя, если захочет, но с открытой дверью и папой, который будет ходить проверять вас. - Но, мама! - Не мамкай мне тут! - восклицает миссис Фабриккони, снова размахивая сумкой, - Начни вести себя как взрослый, тогда мы обсудим условия! Алессандро теперь открыто смеётся, не имея возможности посмотреть в глаза этому ребёнку, которого избила его собственная мать: это первый раз, когда он видит, как Риккардо склоняется перед чьим-то авторитетом, и, хотя это ему во вред, это замечательно. - Але, скажи что-нибудь, - умоляющим тоном просит Бланко, - Я могу остаться здесь с тобой, не так ли? - Ну, Рикки, я не могу пойти против твоей матери, - с притворной нежностью комментирует Мамуд, - Мы ещё увидимся, обещаю. - Сволочь. - Я не вижу, чтобы ты собирал свои вещи, - говорит мать Риккардо, не сдаваясь, - И если я услышу от тебя ещё хоть одно плохое слово, знай, что я готова держать тебя взаперти до тех пор, пока тебе не исполнится тридцать! Он сдаётся и с гримасой досады встаёт с дивана, бросив недвусмысленный взгляд на Алессандро: он молча обещает отомстить. Мамуд смирился с тем, что будет терпеть его следующие полгода. Но не сегодня. Сегодня мать Риккардо избавила его от этого - он ликует.