Почему она жива,а мы мертвы?

      Запястье жгло и щипало, будто по нему царапали раскаленным кончиком ножа. Помимо этого рука чесалась невероятно, через ткань зуд упорно не желал прекращаться. Коле ничего другого не оставалось, кроме, как размотать бинты, иначе еще немного и он полез бы на стену.       Моток за мотком запревшая кожа, обнажалась, открывая черные хвостики круглых закорючек.       Veritas liberat.       Латынь — какая ирония. Вопреки этому Колю наполнили радость, волнение; ворох прочих эмоций разом. Орган слева заметался, стуча по ребрам будто буйный, психически нездоровый человек по палате. Мысли шли на опережение друг друга, носились неуправляемой чередой. Он такой же как все, у него есть соулмейт, а главное — больше не придется носить дурацкие бинты, из-за которых ужасно потеют запястья!       Постепенно туман удалось рассеять. На уже ясный разум набросилась стая новых размышлений. Кто? Может, Трубецкой? Определенно, логика есть — они все утро вместе, а надпись свежая. Вот только не говорил Сергей на латинском да и значение фразы неизвестно. Разумно обратится к переводчику или, как говорил Миша, когда мучался в поисках ответа при выполнении домашки: "Загуглить в гугольник".       Почему интернет у Михаила "превратился" в гугольник? Никто точно не скажет, но слово так понравилось всем Романовым, что даже серьезный Александр Павлович, как-то давно на встрече с Бонапартом, наблюдая за потугами последнего вспомнить профессиональный термин, что, признаться, забыл и сам, беззаботно выдал: "Забьем в гугольник делов-то".       Честно, когда Коля с Мишей увидели раскрасневшегося от смеха Бонапарта и малость смутившегося Александра, они подумали, что дома бедного Мишку четвертуют за "компромат" на "занудных Романовых". Наполеон же отсмеявшись, выцепил за дверью кабинета, наблюдавших, тогда еще, совсем мальчишек, и пообещал отвезти их в настоящий Диснейленд: "Alex, ne garde pas ces adorables garçons".       И обещание выполнил. Боже, это были самые лучшие каникулы! Вчетвером они неразлучно гуляли, катались на бессчетном количестве аттракционов, ели мороженое на беспокойных улицах Марн-ла-Валле, а вечерами ездили верхом или играли в кескифе в загородном доме Бонапарта. Мужчина практически стал им братом. За две недели Наполеон перенес всех Романовых в беззаботное, счастливое время полное смеха, нежности и семейной гармонии.       "Интересно, как отреагирует Константин на появление пятого", —иногда думалось братьям с озорством.       Дорогие, такие далекие воспоминания заставили Николая счастливо улыбнуться, на время забыться. Однако, следующие, настоящие воспоминание, что послужило напоминанием об оставленном Сергее, побудило к быстроте действий. До дома терпеть мучительно. Мгновение — и ловкие пальцы вводят текст.       "Истина освобождает".       "Весьма спорное утверждение".       Бинты Коля передумал пока снимать, ведь все поймут, что он скрывал отсутствие пары, а показывать что это его как-то беспокоило, не хотелось совсем. Страшно представить сколько новых шуток в противном случае придумают, особенно отличится Пестель. Николай уверен в том ровно также, как во вращении Земли вокруг Солнца. Паша... А ведь Романов... Хотя теперь, наверное, неважно.       Узнают, конечно, в любом случае, но пусть это будет не сейчас, когда в голове каша из наваждений. Принимать решения стоит в трезвом и холодном рассудке.       Стрелки часов тянулись к полудню, галдеж и количество посетителей на квадратный метр в кофейне увеличивались. Николаю приходилось лавировать среди людей, попутно извиняясь перед ними за нечаянные столкновения.       — Прости, за задержку, — Сергей выглядел озадаченным. Коля собрался спросить, что произошло, но его перебили.       — Не против пройтись?, — Трубецкой, точно параноик, буквально спиной ощущал призрачные, липкие, осуждающие взгляды. Ему срочно необходим был воздух и тишина, чтобы, как минимум, попытаться объясниться с Николаем.       — Не против, только расплатимся.       — Я заплатил.       — Сереж, — нахмурился Романов, — Ты прекрасно знаешь, что я не люблю подобное.       — Все в порядке, считай это незначительным подарком от меня.       Коля неодобрительно вздохнул, понимая, что переубеждать упрямого Сергея бесполезно.       Бледное солнце, лучами, искрило по снегу и, хотя еще не грело, радовало глаз. В физике это явление именуется дисперсией света, а Никки отчего-то на ум, совершенно противоположное науке, лирично-сентиментальное приходит. Старая притча, вернее ее продолжение, о Нарциссе, которую он однажды услышал на "парижских каникулах" от Бонапарта. Покорно следуя за Сережей, в глухие дворы Коля решил поделиться легендой, чтобы разрядить тяжелое молчание, повисшее между ними.       — Снег это ручей, а солнце — Нарцисс, — Николай встал рядом с резко остановившемся в немом вопросе Трубецким, и начал рассказ, — Нарцисс целыми днями напролёт глядел на своё отражение в ручье. В итоге, по одной из версий, заглядевшись, он упал в воду и захлебнулся. Нимфы леса — дриады — заметили, что пресная вода в ручье сделалась от слёз солёной и спросили: "—О чём ты плачешь?". "—Я оплакиваю Нарцисса, — отвечал ручей". "— Неудивительно, — сказали дриады. — Ты — единственный, кто видел его красоту вблизи". "— А он был красив? — спросил ручей". "— Кто же лучше тебя может судить об этом? — удивились нимфы, — Не на твоём ли берегу, склонившись над твоими водами, он проводил дни?". Ручей ответил: "Я плачу по Нарциссу, хотя никогда не понимал, что он — прекрасен. Я плачу потому, что всякий раз, когда он опускался на мой берег и склонялся над моими водами, в глубине его глаз отражалась моя красота".       Сергей едва сдержался от истерического смеха. Будь на месте Ника кто-то другой, историю можно было принимать за прямое издевательство.       Наконец Трубецкой взял руку Коли в свою и поймал рассеянный взгляд напротив, глубокий, словно бездна. Бездна полная неизвестности, в которую не медля больше ни минуты, Сергей бросился.       — Ник, мой Нарцисс — ты. Прекрасный юноша, в чьих глазах отражается мир, — охвативший страх не успеть сказать важное, быть прерванным, подгонял выворачивать душу полностью. Грань между нерушимостью и чувственностью стиралась, не было гордости и собственного авторитета — существовал лишь Николай Павлович Романов. — Ты привязал меня. Я себя привязал. Как отвязаться? Подскажи. Все это нелепо, жалко звучит... — голос, недавняя наполненность иссекают, — Я смогу жить без тебя. Смогу? Скажи, — Трубецкой резко вынимает руку из куртки, дергая рукав, жалобно трещащей, рубашки, открывая сокровенное, — Прошу, скажи, что это правда, — Сергей не выдержал, прижался к Нику, цепляясь за него, ища защиты, как обычно ищут дети у родителей.       Николай обескураженный, на автомате успокаивал Сережу. Впервые в голове Николая сделалось пусто, последовал белый шум. Нужно сказать что-нибудь, да знать бы: счастлив или опустошен. Все одновременно.       Оттягивать неизбежное, мнимая попытка спастись, в действительности — ложная надежда. Борьба за выживание за секунду до выстрела — несуразная потеха. Давать надежду, по мнению Никки, преступление против человека. Зачем? Они оба, к сожалению, догадываются каков исход. Это как "шестое чувство" Гумилева. Поэтому в конце концов губы шепчут, зачитывают жестокий приговор, который на самом деле кажется помилованием.       — Ты говоришь на латыне?       Чужие ладони сильно сжали ткань на спине. Жест сказал громче, чем все то, что когда-либо слышал и, возможно, услышит Николай. Приглашение на казнь, видимо, проклятие палача. Хочется плакать, кричать, от бессилия, как в детстве от осознания, что папа с мамой не придут. Ты не исправишь ничего. Ты всего на всего ребенок, человек, а мир огромный, природа — могущественная, а судьба непредсказуемая и часто жестокая.       Он не желал страданий ни для кого. Он не хотел, но ненавидел себя. Сегодня он, Николай Романов, казнил Сергея Трубецкого.