На пару слов

Олег кусается так, что Вадиму кажется, что его сейчас съедят заживо, отгрызая по кусочку сантиметр за сантиметром. Стоило один раз — один чертов раз! — пошутить про серенького волчка, и Волков будто с цепи сорвался, при каждом возможном случае демонстрируя, что детские песенки — это не про него: серенький волчок укусит за бочок и уйдет, напомнив не ложиться на краю кровати, а Волков… Вадиму иногда казалось, что Волков в моменты особого возбуждения может проломить им кровать ко всем херам, а следом и недавно постеленный в казарме пол из краденых досок, параллельно не переставая живьем пожирать целого Дракона. И если бы Вадим сказал, что ему не нравится — это было бы самой огромной ложью в его насыщенной обманом жизни. В их сегодняшней ночлежке откровенно паршивые стены, в крови откровенно много адреналина, возвращаться в казарму ночью откровенно не хочется. Остальные члены команды разбрелись, кто куда, пользуясь свободой до утра, а Волк и Дракон просто доползли до каморки без окон — комнатой это назвать язык не повернулся — и просто упали на пол. Вадим чудом не приложился головой, не ожидав от Волкова такого напора. От совершенно отбитого на голову Волкова, который снова кусается, как будто месяц жрал одни листья, наконец, дорвавшись до мяса. Они оба потные и в крови после откровенно мерзкой бойни, и даже сложно разобрать, есть ли там своя кровь или только чужая. Олег хочет сбросить стресс, а может хочет продолжения кровавого пира, Вадим хочет Олега и их обоих это устраивает. — Ты меня сожрать удумал? Волков в ответ сжимает зубы на чужой шее еще сильнее, до крови прокусывая солоноватую кожу, наглядно демонстрируя, что тупых вопросов он как раз не хочет, потому что одновременно ржать и трахаться — это к Вадику, а не к нему. — Понял, добыча не должна сопротивляться, а? — ухмыляется в ответ Дракон, одну секунду прикидывая, успеет ли он воткнуть нож под ребра Олегу, если тот увлечется и решит сломать ему хребет, и приходя к выводу, что Волков даже не заметит, что из него что-то торчит. У Олега всегда была эта совершенно волчья черта — драть (ся) до последнего, и когда его вело от крови, адреналина и ран, он становился совершенно неуправляемой темной сущностью, способной на все. У Вадима от такого Олега колени подкашивались и хотелось дойти до ближайшей поверхности, не обязательно даже горизонтальной. Наблюдать, как теряет контроль всегда собранный Волк было сродни наслаждению искусством. А Дракон любил искусство. Во всех его проявлениях. — Еще слово — и я выгрызу тебе сонную артерию, — оторвавшись, сообщает на ухо Вадиму Олег, и у Дракона нет никаких причин сомневаться в его словах. — Люблю, когда ты такой серьезный, — не удерживается от комментария Вадим и переходит в наступление, прокусывая Олегу губу и, пользуясь возможностью, подминая под себя хотя бы на десяток секунд. Они даже не раздеваются, у них нет ни времени, ни желания: грязный пол и риск того, что в любой момент могут вломиться и свои, и чужие, не располагает к расслабленному сексу, но Вадим все равно хочет похвастаться тем, что с долей мазохизма успешно скрывал от Олега уже пару недель, и расстегивает броник, а затем и куртку, позволяя увидеть татуировку в тусклом свете зажженного фонарика. Олег недоволен и хочет продолжать то, на что у них и так мало времени, но когда понимает, что видит на груди Вадима, то не знает даже как реагировать. Вадик отчетливо видит, как на его лице сменяют друг друга шок, недоверие и легкая улыбка. — Ты забил грудь, чтобы не было видно следов моих зубов? — ухмыляется Волков, даже не пытаясь скрыть, что ему нравится. — Твои зубы теперь всегда со мной, — подмигивает Вадим. — Определенно, — хмыкает в ответ Олег, рывком притягивая к себе своего Дракона. С грохотом упавший фонарик катится куда-то в угол, окончательно погружая во тьму чужие маленькие темные секреты.