Принц-консорт

Черный лес вздрогнул и осыпался снегом. Ворон магией стряхнул с себя белую, липкую массу и вновь ударил. Лес еще раз вздрогнул и будто раскололся надвое, показывая тайную тропу. Ветви гнулись, цепляя за волосы, норовили попасть в глаза и выколоть их. Поземка, неизвестно откуда взявшаяся в лесу, ставила подножки, путала длинные полы плаща, забивала снегом сапоги. Полянка встретила порывистым ветром, а неказистая, казавшаяся прогнившей, коряга вспыхнула желтым светом, обжигая, заставляя закрыться рукой. Ворон зашипел, выбросил вперед сгусток тьмы, пытаясь вышибить из старого идола весь магический дух. Но свет вспыхнул еще ярче, затопил собой все, ломая и комкая тьму. — Не справиться тебе со мной, — прошелестело у самого уха. — Это ты зря, — Ворон дернулся, захватывая нити света и подтягивая их к себе. Крепко ухватил и пустил по золотым спиралям отравленную черноту, впрыскивая яд. Свет отступил, схлопнулся. И лес ослеп. Тьма поглотила все. И Ворона, и идола, и снег, и небо, и деревья, и ветер, и звезды. Ворон засмеялся, шагнул в сторону коряги и тут же захлебнулся собственным голосом. Тьма, всегда такая послушная, мягкая и расторопная, впилась в тело и в душу когтями, рванула, пытаясь разодрать в клочья. — Говорю, не справиться. Зачем пришел? Уже почти четыре месяца ты здесь. Неужели поклоны бить будешь, да прощение просить? Тьма схлынула, и мир вернулся. Обычная зимняя ночь. Снег белеет и отражает бледный, морозный свет луны. Идол только преобразился: красивое девичье лицо, длинные волосы, будто искусно вырезанные в светлом, молодом дереве. И в прядях прячутся почки. Платье длинное. Руки тонкие, теряются в широких рукавах. Глаза светят желтым, губы пухлые, ямочки на щеках. Будь она человеком не прошел бы мимо такой девки Ворон. Утащил бы в свои покои. Изломал бы, стер красоту и выкинул потом выпотрошенной куклой. Забава бы удалась на славу. — И кто ты? — Ворон отвесил шутовской поклон. Дернуть бы за подол, закидывая его на голову. Посмотреть, везде ли хороша. — Мать Севера. Иволга. Неужели не слыхал? Мальчик Дарио. — Даже это знаешь, — Ворон начал обходить Иволгу, — откуда только. — Знаю я тебя. Столько веков за тобой слежу. Темный правитель делал шаг за шагом, но Иволга так и оставалась к нему лицом. Сильна девка. Не даром богиней себя называет. Но не верил Ворон в силу магии светлых ворожей и богов. Только тьма способны дать истинную, непобедимую мощь. — Так что ж пустил тогда к себе, раз следила, все знала. Силенок не хватило остановить? — Скажу, так все равно не поверишь, — девчонка улыбнулась, а у Ворона скулы свело. До чего же хороша. Но не дастся же в руки. Стоит ли наводить шуму, устраивать драку, только ради пары часов забавы. Да и неохота в лесу. В замок же ее не потащишь… — Хороша ты, — прошипел, все еще широко шагая по кругу и не отрывая взгляда белесых глаз от лица светлой богини, — была бы девкой, не сдобровала бы тогда. — А ты попробуй, возьми, — зазвенел колокольчиками смех. И Ворон бросился. Для острастки. Не чтобы захватить в плен для забавы, но чтобы попытаться уничтожить. Пока играли словами, может, притупилось ее внимание. Эти местные божки чуть сильнее бродячих духов, только норову и самомнения до небес. Из него вышибло дух, отбросило назад, тело пропороли ставшие внезапно железными и острыми как бритвы ветки. Дернулся, но не смог пошевелиться. Иволга, мягко ступая и не оставляя за собой следов, подошла вплотную. От нее повеяло густой смолой и запахом влажной, весенний земли. — Слишком ты самоуверен, — смотрела мягко, с жалостью. Это была пощечина. Унизительно. Ярость взорвалась всполохом красных искр в груди. Ветви в его теле осыпались пеплом, сам он вспыхнул бело-синим огнем. Иволга отшатнулась. А Ворон, уже вставший на ноги, двинулся на нее. — Имя мое знаешь, девка, а то, что я природный маг огня, не знаешь? Или думала, я утратил силы, признав тьму госпожой? Снег стеной взметнулся, укрывая собой Иволгу. Небо осыпалось звездами, превратившимися в осколки льда, которые, как стрелы, начали жалить Темного повелителя. Сильна, но Ворон сильнее. Выбросил черный аркан, почувствовал, что поймал. Потянул на себя. Будет у него сегодня забава. Но и сам не понял, как так вышло, что только тьма в руках оказалась вместо девичьего тонкого стана. Пропала Иволга. Ушла. Оставила после себя вьюгу и стужу. Взмыл вверх, в самое небо, вырываясь из ледяного плена. Замер над лесом, оглядываясь. Сбежала сучка. Когда вернулся в замок, первым делом направился в детскую. Оттуда вытащил за волосы няньку. Алька не кричала, почти не сопротивлялась. Только цеплялась руками за его запястье и висла кулем. Так и приволок ее в подземелья. Швырнул в стену. От злости не рассчитал силу и девчонка, разбив нос в кровь, упала без сознания. Чертова девка! Так и бросил ее в камере. Сам устремился наверх, в собственные покои. А там еще один неприятный сюрприз. Ждал, что увидит два своих спящих сокровища. Но кровать оказалась пуста. И где? Полоснули непонятно откуда взявшаяся ревность и подозрение… Нашлись в покоях десницы. Разметались нагие на постели. Петтир только все равно натянул на себя большую шкуру и шерстяное одеяло. Камин пылает так жарко, что дышать трудно. Лайош в испарине. От увиденного ярость немного отступила. Неслышно присел на самый край. Притушил огонь. Смотрел несколько минут на них. Любовался и думал, что наконец сговорились они между собой. Нужно чаще оставлять одних, может, зубоскалить и драться перестанут. Сдернул с Петтира покрывала. Тот моментально резко сел, бестолково уставившись на Ворона. Тут же и Лайош проснулся, он всегда спал чутко, как пес. — Мой темный господин, — хрипло проговорил принц, склоняя голову. — Одевайтесь. Пойдемте, кое-что вам покажу. Пока смотрел, как они собираются, думал, что может отложить до утра. Остаться с ними. Укрыться от дел и забот. Насладиться юным телом Петтира, любоваться Лайошем. Но нет… Лучше сейчас. Пока девчонка ошарашена, пока сам Петтир спросонья, пока могут себя выдать от неожиданности и страха. Когда все были готовы, склонился к принцу, очертил контур его губ, размышляя верен ли этот мальчик, или все еще горит безумием. Жаль будет убивать такого. Может же вырасти в сильного и покорного хозяину лютоволка. Поцеловал, прижимая к себе. Почти сразу же оттолкнул. Всю дорогу до подземелья хранили молчание. Лайош как будто бы о чем-то догадался и все бросал загадочные взгляды на Петтира. Сам Петтир шел мрачнее тучи. И было неясно, это его привычное дурное настроение, или он все же учуял беду. Камера встретила тусклым огоньком факела и скорбным стоном. Нянька приходила в себя. Петтир замер на самом пороге. Побледнел, плотно сомкнул губы. Глаза затянулись льдом, как часто происходило с ним в моменты приступов ярости. — Бегала твоя девчонка в лес. К Иволге. Измена. — Ворон улыбнулся. Довольно и сыто. Ему нравилось мучить и наблюдать за страданиями других. При том чаще душевные муки приносили больше удовольствия, чем физические. Это слабаков интересно пытать на дыбе, а вот такие крепких мерзавцев лучше бить прямо в сердце. Знал Ворон, что привязался принц к Альке. Видел их и на прогулках вместе, и в кузне. Да и не было секретом в замке, что общается Петтир только с нянькой своей дочери. — В чем измена, мой господин? — мальчишка перевел взгляд застывших глаз на Ворона, — вера эта местная. Иволге поклоняются. Как в Валии огню молятся, так здесь хозяйке Севера. Или не видел ты храм на главной площади кому посвящен? — Может и так, вот только чего ее в лес потянуло? Не знаешь? Петтир молчал, только посмотрел на Альку, которая уже полностью пришла в себя, забилась в угол и смотрела затравленным зверьком, кусая кулак. — А я знаю, — Ворон подошел к няньке, — там идол Иволги. Проводник. «Так и связь заговорщики держат» — наконец понял Темный правитель. Вот как собирается сопротивление. Таких идолов по пути сюда ему встретилось огромное количество. Только не знал тогда Ворон, что они живые и связаны светлым духом Севера. — Может у нее спросим? — Петтир говорил все еще спокойно, но губы побледнели. Не понятно. Так ему жалко единственную свою подругу или за что еще переживает? А может, испугался, что на него подумают дурное? Верно испугался. Темный правитель готов дать шанс, как когда-то давно дал этот шанс Лайошу. — Спрашивай, — послышался скучающий голос десницы. Он нависал над Алькой, разглядывая ее как что-то мерзкое. — Алька? — Петтир не сдвинулся с места. — Я… — девка зажмурилась, затряслась. Было видно, как ее пожирает ужас. Как накрывает волнами паники. — Я… молиться ходила. Туда с Региной раньше… и вот… по старой памяти… как раньше… — Чем же тебе, мерзавка, храм не угодил? — ласково спросил Лайош, пихая сапогом в бок, как шелудивую псину. Петтир внезапно занервничал. Стал кусать губы, хвататься за отвороты кафтана, нервно заметался по каменному мешку. Ворон с Лайошем все внимание обратили на него. Деснице захотелось схватить его за грудки, встряхнуть, надавать пощечин и крикнуть в лицо: «Соберись!». Сделать хоть что-нибудь, чтобы этот придурок не закопал сейчас себя. Отозвалось болью и давно забытым страхом. Нет! Пожалуйста, нет! Не опять! Не снова! А Темный правитель недобро прищурился, хищно наклоняя подбородок к груди, его губы искривил оскал. Кажется, безумно отважный Принц-консорт тонет. Стоит ли ему помочь или посмотреть еще на трепыхания. Вот и дрогнул мальчик. Закончилась вся твоя храбрость и самоуверенность. А ведь мог бы достигнуть вершины, встать рядом… — Говори как есть, Алька, — дернул рукой, тут же провел ладонью по волосам, еще больше их взъерошивая. Нянька еще больше испугалась. Вжалась в угол, выпрямилась. Широко распахнутыми глазами, полными ужаса, уставилась на принца. А тот продолжил: — Можно. Говори. Вопрос жизни и смерти. Твоей и моей. Она все еще бестолково моргала, прокусывая до крови костяшки пальцев. Петтир резко развернулся к Лайошу и Ворону, зачастил совершенно непохожим на себя тоном: — Мой темный господин, это я. Я хотел доказать вам свою верность и преданность. Я подговорил Альку. Еще месяц назад. Она вхожа к заговорщикам. И передает мне все сведения. Я ждал того момента, пока не узнаю все очаги сопротивления. И только после этого хотел положить их головы к вашим ногам, мой темный господин. Опустился на одно колено, склонил голову, пряча лихорадочно горящие глаза и алые щеки. Замер, как замирал всегда, ожидая удара. Лайош потрясенно его разглядывал. Из угла тихо подвывала нянька. Ворон смотрел на Петтира так, будто впервые его увидел. Метнулся к Альке. Вцепился ей в шею, протаскивая по стене и приподнимая над полом. Девка безвольно повисла в захвате. С ее юбки и сапог часто капало, почти бежало и растекалось лужей. — Говори, а то придушу, сука. — Да. Все так, — прохрипела. Брезгливо бросил. Вернулся к Петтиру: — Повтори. — Я подослал свою служанку к заговорщикам. Она была любовницей Регины, ей доверяют. Они бы меня не приняли. Я собирал сведения о них, чтобы потом передать вам, господин. Ворон ударил. Бил пока Петтир не потерял сознание. Лайош замер, окаменел и только и мог, что стоять и смотреть. Каждый удар, каждый задушенный стон, каждый всхлип, доносившийся из угла няньки, приносил боль, будто что-то выжигая внутри. Что-то, что много лет позволяло деснице оставаться холодным, безучастным и нечеловечески жестоким. — Обоих запереть, — Ворон отступил от еле живого консорта. — Здесь? — голос остался ровным и спокойным. Но комок в глотке спазмом схватил мышцы и Лайош не мог сглотнуть, выдохнуть. — В его покоях. Принцессу оставь ему. Молниеносное движение Темного правителя, и меч Лайоша оказался у него в руках. Скупой взмах, и лезвие пробило щиколотку. Тело на полу выгнулось, Петтир распахнул невидящие глаза, весь вспыхнул синим пламенем, а Ворон только провернул меч у него в ноге. Вырвал клинок и отбросил его в сторону. Лайош все не мог очнуться. Это его сейчас пронзил Темный правитель. Это он сейчас умирал на полу. Это его сейчас растоптали. Неслышной тенью следовал за Вороном и продолжал видеть перед собой тело принца. — Господин, он же… — начал и сам не понимая что хочет сказать и зачем. — Зарвался щенок, — последовал ленивый ответ. — Возомнил, что может что-то решать. Не дорос еще. Пусть знает свое место. И Лайош понял, что Ворон не поверил. Не поверил ни единому слову. И только один вопрос: решит ли он убить мальчишку? Или заставит стать предателем до конца. А что потом? И сердце, только недавно забившееся в груди, замерло. Десница знал, как будет. Все случится с Петтиром так же, как и случилось с Лайошем. И это хорошо. Это правильно. Так, как и должно быть. Отчего же тогда так больно в груди, и воздуха не хватает? Отчего жжется и ноет? Отчего смотреть в прямую спину и беловолосый затылок так трудно. Отчего рука прижалась к груди в отчаянном порыве сдержаться и не ударить в эту спину? Что деснице до этого глупого щенка? Какое ему дело до треклятого Севера и этих треклятых местных людишек? Это не его Берсерк. И это не его подданные. Это не его земля. И даже не его жизнь. Вон его жизнь. Идет впереди. Веет от Ворона тьмой и силой. Лайош же любит его. Ведь любит? С темным господином никто не может сравниться. И уж тем более мальчишка-южанин даже в подметки ему не годится. Вот его жизнь. Светит мертвым из белесых глаза, улыбается и дотрагивается до скулы. Склоняется и целует, увлекает за собой в покои. Ласкает, жарко дышит на ухо. Это жизнь, это сила, это власть. И нет другого пути, как только путь за Вороном. И не может быть. Ведь Лайош не хочет оказаться на полу, растоптанным и разбитым.