~oOo~
— Убил! — И правильно сделал. Не убил бы, так выдал бы себя, — Альтаир недовольно пожевал усы. — Я бы не стал! — все еще продолжал кипятится молодой конюх. — Конечно, тебе бы Лайош как куренку шею свернул и дальше пошел, — старый кузнец хлопнул конюха по затылку, — прекращай. Все уже говорено столько раз было. Бесполезно. — Он любого из нас убьет, продолжая улыбаться Ворону. Настоящий бес, — было непонятно, одобряет Петтира говорящий или осуждает. — Ивар, если это потребуется для спасения принцессы он и себя отдаст не задумываясь, — Альтаир посмотрел на сильного, в самом расцвете сил мужчину, который задумчиво разглядывал тусклый огонек лучины. Дверь скрипнула, ветер забросил пригоршни снега за порог. Алька устало шагнула внутрь, стремительно закрывая за собой дверь. Устало привалилась к стене, тяжело дыша. — Ну? — Альтаир поднялся с места, легко как пушинку перенес ее к жаркому очагу, устроил рядом с конюхом. Тот уже протягивал дымящуюся кружку. — Плохо дело. Иволга сказала больше не ходить к ней. Чует она Ворона. Говорит что нашел он мою тропку. Как только? Я же всегда уходила незамеченной, следила, чтобы никому не попасться. — Еще? — Ивар продолжал разглядывать лучину и казался безучастным. — С Белой пустоши пришли добрые вести, Вольга выкинула черные флаги, как знак траура по мужу и той же ночью приняла к себе беглого капитана. Согласилась укрыть его и остатки отряда. Обещала дать своих людей, если понадобиться. С Восточной границы прилетела депеша. Мара, добрая подруга Регины, готова принять Принца-консорта и принцессу, как только они смогут вырваться из столицы, она готова дойти с лучшими воинами своего племени до Черной речки. — Добрая подруга Регины, — хохотнул Ивар, — такая же подруга, как и ты. Алька хлестко ударила его ребром ладони в шею, Ивар поперхнулся, начал хватать раскрытым ртом воздух не в силах вдохнуть. Альтаир моментально оказался рядом, вклиниваясь между ними. — Нашли время! Прекратите! — Пусть язык за зубами держит, — Алька дернула плечом, — а то отсиживается в кузне и только и знает, что зубоскалить. Пусть… — Мог бы, — прохрипел Ивар, — помогал бы. Только не могу я даже нос на двор высунуть. — Значит заткнись и не отсвечивай! — Алька посмотрела на Альтаира: что делать будем? Ходить к Иволге больше не стану, раз она запретила. А связь держать как-то нужно… — Подумаем… Альтаир умолк, поморщился. Вот же… Все не слава богине! Одно к одному. Сначала казнь, которую устроил Ворон руками Петтира, теперь вот остались без самой главной и быстрой ниточки, которая связывала их с другими горстками заговорщиков. Хорошо, что они не раскрывали связь с принцем. Потом, конечно, придется нелегко. Ну, да и до этого было ясно, что с победой над Вороном ничего не закончится. Нет взрослого сильного правителя, который бы напрямую наследовал трон. Есть принцесса-младенец и принц-консорт южанин, который всего второй год живет на Севере, которого никто не признавал из лордов и никто не брал в расчет. Собственно и сам Альтаир не думал о нем, как о реальной силе. Признаться честно, он ожидал, что избалованный и изнеженный южанин покончит с собой и его тело найдут в покоях имперцы. До конца не верил, что Иволга услышит ритуал призыва и даст Регине защитника из другого мира. Потом Альтаир думал, что принцем можно воспользоваться, как личным телохранителем Сансы, и пустить в расход при удобном случае. Сделать из него героя-мученика. Страстотерпца. А такие обретают славу только в посмертии. Его светлую память можно было бы поднять на стяг сопротивления перед народом. И думал, что миссия Петтира закончится после побега. Хорошо бы получилось, погибни мальчишка при побеге. От проклятия или стрелы, или раны. Кто там разбираться станет, кто именно нанес смертельный удар. И так ясно, кто. Гибель искупит все темные дела консорта. И его положение фаворита при Вороне и деснице, и его бешеный нрав, от которого страдают и свои и чужие, и даже то, что он стал палачом. Старался старый кузнец, пуская в народ слухи об отчаянной смелости, нашептывал ядовитые сплетни о трусливом бессилии лордов, на контрасте поднимая значимость Петтира. Но просчитался немного. Не ожидал увидеть в принце-консорте живую, сильную природную магию. Если бы с самого начала знал, не поставил бы его всего лишь пешкой в своих планах. Теперь жалко стало размениваться. Живым он принесет больше пользы. С его силой можно будет подмять под себя смуту, подчинить Север по новой. Отстоять власть и передать ее законной правительнице. И что сейчас делать? Как быть? Петтир в глазах лордов и их семей убийца и предатель. В глазах народа святой и герой. Пока Петтир стоит особняком от всех дел ничего страшного, но вот что начнется, когда нужно будет объединять силы? Сложно. Даже не возможно. Альтаир тяжело вздохнул. Все равно придется убирать консорта. У него сейчас очень удобное и выгодное положение, которое обернется катастрофой после падения Ворона. Да и сам он загадка. Жесток и зол. Кем был в прошлой жизни? А как таким же как Ворон? Не спроста же Иволга выбрала его и сюда привела? Не получится ли из него правитель еще хуже, чем Ворон? Такой, что все взвоют и проклянут тот день, когда выступили под его именем… Нельзя даже и шанса дать ему выжить, выпускать его за пределы столицы опасно. Жаль, конечно, такую магическую силу. Пока еще можно его скинуть в пропасть надо это сделать. Потом поздно будет… Посмотрел на Альку. Вот кто доставит принцессу Маре. Вот на кого нужно делать ставку. А Петтира смертельно ранят мечом в грудь. Перевел взгляд на Ивара. Этот лишние вопросы задавать не будет. Сделает все чисто и аккуратно. Потом и тело принесе. Положим рядом с Региной, как настоящего короля. Магию жаль, но так будет спокойнее.~oOo~
От тьмы меня спасает кузница и Санса. Моя искорка подросла и окрепла, научилась переворачиваться и теперь пробует садиться и ползать. Я бы проводил с ней дни и ночи, но не могу. Радуюсь, когда получается пара часов кряду. Запретил себе думать о произошедшем. Не хочу. Не могу. Только ночью мне снится лорд Белых пустошей и просит сберечь его беременную жену и еще не рожденного ребенка. Он смотрит тяжело и тоскливо, чеканит слова, будто вбивает в меня каждый звук. Говорит, что я ему обязан. Не думать!.. Учусь. Изо всех сил учусь управлять своим даром. Ищу новые возможности, перед Вороном и Лайошем прикидываюсь дурачком. Ворон верит, а вот Лайош… он иногда так смотрит, что мне кажется, что он все знает. Знает, но молчит. А иногда, он делает странные вещи. Или говорит. И я делаю странные вещи рядом с ним, когда нет кроме нас никого. Я разрешаю касаться себя, брать за руку. Я прикрываю глаза, когда он приближается, замирает, разглядывая. Я вдыхаю его запах и он мне нравится. Мне нравится чувствовать его прикосновения… Я слушаю его. Он редко рассказывает что-то о себе. Но если говорит, я понимаю, что это только для меня. Это… я ненавижу его за это еще больше и еще больше тянусь к нему, уже ненавидя себя. Проще не думать. Проще делать вид, что ничего не происходит. Вообще ничего. Задирать его и зубоскалить при стражниках, слугах и знати. Провоцировать при Вороне. И замирать, когда рядом только он. Ненавижу! Только огонь утешает и смывает с меня ненависть к нему и к себе. Притупляет боль. Мне больно когда он рядом. Если мы одни боль сладкая, тянущая, выматывающая. Если мы на виду боль жалит, раздражает и мучает. В кузнице я ничего не чувствую. Пламя съедает все лишнее и оставляет только главное. Мою настоящую цель, мою настоящую страсть — свободу. Свободу от Ворона и Лайоша, свободу от того страха, которым они отравили Север и всех, кто здесь живет. И огонь слышит меня, понимает. Я нашел в нем жизнь и покой. Он ласково облизывает пальцы, приятно дышит жаром в лицо, согревает и убаюкивает. Иногда мне мерещатся в его сполохах тени, стремительные и от того, трудно различимые. Я чувствую, как они на меня смотрят, будто приглядываются показаться ли мне на глаза, достоин ли. Только и могу, что открываюсь максимально. Ничего не скрываю: ни свой страх, ни свою ненависть, ни свою жестокость. А они только мелькать чаще стали, но все еще в руки не даются. Как дикие звери, которых можно приручить терпением и выдержкой. Хочется мне поговорить с Иволгой. Но выйти незамеченным из замка для меня невозможно. Каждый мой шаг под контролем. Лайош глаз не сводит. Лайош… Браслет я все равно не ношу. Украдкой надеваю его, когда занимаюсь Сансой, но постоянно держать его на руке остерегаюсь. В Вороне немеренно магической силы, ему хватит одного беглого взгляда, чтобы понять — это не простая безделица. Трость с лютоволком осталась в покоях десницы и Темного правителя. Щиколотка почти зажила, по крайней мере, теперь я могу ходить без ее помощи. Все становится обыденно-гнетущим. Привычны тьма и холод. Привычны страх и тревога. И от того, кажется, что весь мир накрыла тьма северной зимы и нет ни жизни, ни радости, ни покоя. Только гнетущая тишина иногда прерываемая волчьим воем буранов и вьюг. Пустые гулкие коридоры, промерзшие покои, серые лица с печатью страха. Это мучает и высасывает силы. Кажется, что никогда больше не увижу солнца, никогда не вздохну полной грудью. Так и буду жить с оглядкой, в поклоне и затаенной ненавистью. Крутит, давит, так что готов еще раз шагнуть с крыши. Держит только Санса. Да иллюзия весны. Будто весной что-то кардинально изменится. Не верю я в победу. Долго. Больно. Тяжело. Мне кажется все ненастоящим, выдуманным. И Альтаир, и Алька и заговорщики и план побега. Страшно поверить в это, и страшно, что никогда этого не случится. Санса улыбается, задорно вскидывает ручонками, ловит пальцами отросшие кудри на моей голове. Послушно подставляю голову, терпеливо жду, пока она натешится моими прядями. Боли и не чувствую, по сравнению с тем, что происходит почти каждую ночь в покоях Ворона это и правда пустяк. — Петтир, вас ждет десница в своих покоях, — Алька выступает из тени. Уставшая, почти измученная. — Где была? — поднимаю голову, оставляя в крепких кулачках Сансы клоки волос. — К матушке Иволге ходила. Плохо дело. Ворон нашел мою тропку. Больше нет мне к ней дороги, — садиться близко, склоняется к Сансе, смотрит на нее, но говорит мне, — Мара примет вас по весне. У нее укроетесь. — Мара? — не помню я этого имени. — У Регины была, — тут мнется, — в общем дружили они с детства. Это вождь одного из восточных вольных племен. Санса ей как дочь будет, а вы как брат. Не верится. Боль и тьма сожрали во мне надежду, оставили только ненависть и злость. Наверное, только этим и жива остаюсь. Да еще Сасна меня держит. Устал… от себя, от всего этого дерьма. — Не выходи пока за пределы детской. Вообще. Поберегись. Я вряд ли смогу помочь, если Ворон поймает тебя. Да и тень бросишь на меня и на Сансу. Разглядываю Альку. Ей тоже тяжко. Еще в начале зимы она была розовощекой, крепкой девкой, а сейчас и половины от нее прежней не осталось. Почему-то осознание, что плохо не только мне, что не только я балансирую на самой грани приносит облегчение. Вроде, как не один я такой придурок. И сам не знаю, почему добавляю: — Не хочу тебя терять. Она поворачивает голову ко мне, удивленно смотрит, а я продолжаю. Заткнуться бы, да сил нет постоянно врать всем вокруг и себе. — Ты пойдешь со мной весной. — У меня тут брат… могилы родителей… — мямлит растерянно и мне кажется, что у нее глаза заблестели. Плакать собралась? Железная Алька может плакать? — Оставь мертвецов мертвецам. А брата твоего с собой возьмем. — Я служу Сасне, — умолкла, спрятала взгляд, сглотнула и задушено прошептала, — и вам. Вот как. Мне… — Даже после всего, что я сделал? Не верю. Никому не верю. — Они это все заслужили. Тома́… говорят это он открыл ворота. Лорд Белой пустоши первый сдал свой стяг. Его отряд единственный остался целым из всех. Если бы они оставались верны до последнего то и не пришлось бы им погибать у ног Ворона. Все равно не верю. Резко поднимаюсь. Бросаю прощальный взгляд на Сансу и выхожу, оставляя Альку глотать слезы. Пробралась она мне под кожу. Но только потому, что больше нет никого рядом. Сначала держу путь в покои Ворона, но на самом подходе понимаю, что Алька сказала «вас ждет десница в своих покоях». Приходиться разворачиваться. Знаю где они, но никогда там не был. Всегда у Ворона, а это что-то новенькое…~oOo~
Петтир зашел как-то нерешительно. Выражение лица с наглого и самоуверенного быстро сменилось на растерянное. Лайош хмыкнул. Вместо приветствия произнес, не скрывая довольства: — Сегодня мы с тобой вдвоем, — и поднялся навстречу мальчишке. Десница был рад остаться с принцем наедине. Ему хотелось отпустить себя, расслабиться. Поймав в себе странное влечение к этому хитрому мерзавцу не стал рефлексировать, сомневаться или копаться в себе. Знал точно только одно: нельзя раскрыться перед Вороном. Неизвестно, как на это отреагирует Темный правитель. Объяснял себе, что просто хочет позабавиться. Делать только то, что сам хочет, а не подчиняться Ворону. Тем самым скрывая от себя самого совсем другое… То, что за долгие десятилетия истосковался по живому, теплому. Что собственноручно взращенная любовь к Ворону выпила все силы. Ведь не способен Темный правитель дать тоже самое в ответ, не осталось в нем почти ничего человеческого. А любить могут только люди. Да и сам Лайош многое растерял за эти бесконечные года. Переломал себя, истоптал, исковеркал и считал, что сделал все правильно. Ведь это привело его на вершину. Уже никто и не помнил, что Лайош был пленным, почти рабом, таким же мальчиком для забавы, как и Петтир сейчас. Десница почти равен Ворону. И боятся его чуть ли не больше самого Темного правителя. Почет и уважение среди своих солдат, ужас и ненависть среди остальных. Вот только Петтир всколыхнул в нем давно задушенную боль и сомнения страшной юности. Увидел Лайош в нем себя. Убитого и растерзанного сначала Вороном, а потом и собственноручно. Словно ветром поднялся ворох воспоминаний. И желаний… Подошел близко, вместо привычной зуботычины или пощечины, осторожно, будто просяще коснулся лица. Внимательно наблюдая за тем, как в мальчишке вспыхивает то самое живое, теплое, что и притягивало к нему. Захотелось такого же поцелуя, какой был в кабинете. Когда губы раскрываются в желании, а не механически пропускают, отдаваясь без чувств, только из страха и принуждения. Петтир отшатнулся так, словно его ударили. Только вот не дергался он никогда, когда получал. Еще больше провоцировал и подставлялся. А сейчас… значит, и его тянет, влечет. И это понимание отдалось в груди давно забыты восторгом и теплом. Впервые Лайош не хотел мучить и истязать. Хотел подарить ласку и насытится ею в ответ. По доброй воле. — Я хотел рассказать тебе одну историю, — отступил. — Вечер разговоров. Это новая пытка для меня? — мальчишка попытался вернуть все в привычное русло. Но Лайош улыбнулся. Не оскалился, а именно улыбнулся. Как улыбался бы Ворону, будь тот хоть на каплю больше человеком, чем магической тварью. — Можешь врать себе, что я тебя так пытаю. Но мы оба знаем, — тот он умолк и еще раз улыбнулся. У Петтира сделался такой вид, будто его поймали. Спрятал взгляд. И это тоже о многом говорило. И грело. Питало надежду. — У меня был друг. Мы росли с ним вместе. Ворон забрал меня в свои покои сразу, как захватил мой замок, — Лайош долго не вспоминал это. Но интерес Темного правителя в Альке заставлял его говорить. Было важно показать Петтиру правильный путь, тем самым сохранив его. — А мой друг успел сбежать. И спустя немного времени связался со мной. Петтир наконец отмер и прошел к креслу у камина. Придвинулся к нему вплотную, скинул с ног сапоги и сунул босые ступни прямо в огонь. Блаженно зажмурился, чем вызвал в деснице усмешку. — У него получилось собрать сопротивление. И они даже набрали много людей, много солдат. И казалось, что переворот только дело времени… — Так это и не было бы переворотом, — Петтир пристально посмотрел в глаза, настороженно и выжидающе, — это была твоя земля. И его земля. Он пытался защитить свой дом, и твой дом. И тебя. Наверное. Мне так кажется. Откровенность ударила Лайоша под дых. Не разозлила, не испугала. Принц не был глупцом, хоть и старательно пытался скрыть свой ум. А значит он точно понимал, что и кому говорит. И это почему-то вызвало еще одну вспышку в груди. Еще больше захотелось притянуть его к себе, привязать. Дотронуться до того самого, что когда-то давно предал и убил в себе Лайош. Словно до самого себя дотронуться, пожалеть, или искупить… Молчание затягивалось. Петтир ждал, а десница собирал себя по частям убеждая, что сделал правильный выбор и поможет сделать такой же самому Петтиру. — Берсерк так и остался моим. Но я не об этом. Ворон почти всемогущ. И для него любое сопротивление, как мышиная возня. В лучшем случае развлечение. Он дал мне выбрать, с кем я. — И ты выбрал, — качнул головой мальчишка и Лайошу померещилась в нем горечь и сочувствие. — И теперь ты здесь. — И ты здесь. И должен оставаться здесь. Петтир отвернулся, а Лайош подумал, что сегодня он даст ему выбор. Даст почувствовать как это быть на равных. И тут же отравленной иглой в мозг впилась мысль: а ведь Ворон до сих пор не дает ему права на отказ. Все еще Лайош склоняется и подчиняется желаниям своего Темного господина. — Иди ко мне? — голос дрогнул и получилось вопросительно. Мальчишка обернулся. Смотрел непонятно, словно раздумывая стоит ли напасть и в тоже время, будто боролся с собой: — А если я скажу нет. Ты же мне тут рассказывал про выбор. — Иди, — и Лайош вновь улыбнулся, даже не двинувшись с места. Сам подумав, что сегодня один единственный вечер, когда он может побыть собой. Собой прежним. Собой настоящим. Собой, который, как казалось, погиб там, вместе с тем другом-заговорщиком у ног Ворона. И наконец понял, что Петтир будто воскресил его. Напоил своей кровью, своей болью, своей мукой, своим отчаянным сопротивлением. Петтир поднялся, медленно прошел к двери. Остановился, настороженно оглядываясь, будто не веря. — Иди, — повторил Лайош. Петтир даже открыл дверь. Как оказалось только для того, что с грохотом захлопнуть ее и в отчаянном порыве броситься к Лайошу. Десница решил было, что они сейчас опять схлестнуться в драке, но губы мальчишки прижались к нему. Проникнув языком в рот с наслаждением поймал стон…~oOo~
Что я делаю… Бросаюсь на него, вжимаюсь, целую. И когда он отвечает на поцелуй не могу сдержаться. Это как откровение. Как тогда, в кабинете. Что со мной… Он же мой враг. Он же мой мучитель. От чего тогда так сладко и так хорошо. Хорошо, как никогда и не было ни в этой ни в прошлой жизни. Ненавижу себя… Но не сейчас, когда он так мягко и осторожно дотрагивается, когда позволяет мне касаться его. Когда нет боли и страха, нет злости и того мерзкого, липкого. И его ненавижу… Хотя все равно могу только раскрываться навстречу его рукам. И это так восхитительно, что я забываю обо всем. О том, что он враг, о Сансе, о Севере, о Вороне. Обо всем мире. Остаются только его невыносимо синие глаза, в которых я впервые разглядываю голубые проблески. Потом лежу, вдыхая запах его кожи, разглядывая белые волосы и морщинки в уголках глаз, будто впервые его увидел так близко, будто все что сейчас случилось впервые. И мне хорошо. Хорошо… Будто дышать стало легче, свободнее. И он смотрит мягко. И так тихо. И даже эта тишина кажется благословением и подарком. Короткой передышкой среди шторма. Больше не несет угрозу, только обещает покой. Пусть сейчас будет так. Все завтра вернется на круги своя. Он вновь будет меня бить, а я его жечь. Ворон вновь нависнет над нами грозовой тучей. Нас накроет тягомотной, черной тишиной, которая вновь сделает нас врагами.