~oOo~
Тронный зал похож на карцер. Только в огромный каменный мешок понавешали яркие шерстяные ковры, застелили такими же полы. Я бы здесь выбил в стенах огромные, высокие окна. Чтобы получилось как в настоящем средневековом замке с картинки. Светильники. Впервые обратил внимание, что есть не только обычные, с живым, природным огнем, но и магические, наполненные другой силой, светящие не теплом и жизнью, а холодом и мертвым духом. Столы расставлены широким, длинным полукругом. Накрыты парчовыми скатертями, уставлены богатым угощением. Память подсказывает, что редкость здесь, даже в королевском замке, свежие овощи и мясо привычное на большой земле, — свинина да говядина. Иду к своему месту. Глашатай объявил мое новое имя, но только Ворон приветственно кивнул мне, все остальные отвернулись и глаза отвели. Хороший меня вечер ждет. И место у меня такое, знаковое. Самое крайнее, близкое к ступеням трона. А там Кощей со своим ненаглядным десницей. Сука белобрысая жжет синими глазами, так, что спрятаться охота. Сажусь и понимаю, что справа возвышается трон, слева от меня пустота — отодвинулись от меня как можно дальше. Даже забавно наблюдать за тем, как жмутся друг к другу здоровые дядьки, укутанные в дорогие меха и шерсть. Тревожно мне. Впервые за все эти лихорадочные дни задумываюсь о своем положении. Всё происходящее вокруг вышибло меня из колеи, показалось нереальным. И почему-то именно здесь и сейчас я вдруг понимаю: я в теле принца-консорта, я ни черта не знаю, умею… ну, допустим что-то умею, но явно недостаточно, и из всего что у меня есть: сестренка в теле принцессы и девчонка-служанка. Смотрю в пустую тарелку. Разглядывая, как отблески скользят по ее серебряному краю, и думаю, что даже Альке я доверять не могу. Совсем один… А я и в своем мире был один. Только сестренка у меня была, да и та появилась всего полгода назад. Моя маленькая девочка, которая дарила мне утешение. А я старался для нее. Школу бросил, работать надо было: питание, подгузники, одежда. Меня подсобным взял в свой СТО сосед, обещал помочь в вечерку устроиться, подкармливал, разрешал коляску с Майей оставлять в комнате отдыха, даже обогреватель туда притащил, другие мужики с работы помогали… как я так не углядел… хотел же ее с собой взять, как и всегда, на работу. Да вот машина там была и знал, что ее заведут, будут двигатель проверять и боксы, и все подсобные помещения наполнятся выхлопными газами, побоялся, что отравлю и оставил… знал бы… Поднимаю голову и украдкой оглядываюсь. Здесь-то я могу все исправить. Дать ей другую жизнь. Мне шанс дали. И я его не упущу. А чтобы выцарапаться, мне нужно понимать, что происходит. Значит нужно слушать, смотреть… и делать вид, что я покорился Ворону. Если он меня не убил сегодня, значит, и правда что-то задумал. Я будто проснулся. Очнулся и наконец стал соображать, а не гнать вслепую. И проснулся не только я. Страх, сомнения, неуверенность проснулись вместе со мной. Делаю глубокий вдох. Что дано? Собственно, я и Майя… я и Санса обеспечены всем необходимым. У нас есть кров, еда, одежда, лечение, чистые постели. Этого не было в нашем мире. Но ко всему имеется и бесплатное приложение: два ублюдка (смотрю на Ворона и Лайоша), которые что-то мутят, а мы из-за них как пленники в нашем… стоп! у нас же целая страна получается? Наша страна, которая нас любит и почитает… Мы с ней здесь законные правители. Как эти люди сегодня кричали мне… “Петтир наш король”. Меня пробивает эта мысль. Будто разбивает на тысячи осколков и собирает обратно. Приносит с собой смутную надежду и незнакомое чувство собственной значимости… я что-то значу… моя сестра что-то значит… мы не бродяжки, не дети гулящей матери-алкоголички… здесь мы законные правители. Вновь смотрю на Кощея и белобрысую суку. А вот вы пытаетесь забрать то, что принадлежит мне и моей сестре. У меня никогда не было чего-то своего… Не отдам! Понимаю, что эти мысли только выбивают меня, вздергивают и выворачивают. Нужно другое место: тихое и спокойное, чтобы все обдумать и уложить. А сейчас… Слушать, смотреть и запоминать до поры до времени. Вовремя я. Оказывается, так погрузился в свои открытия, что пропустил момент, когда мою новую личность стали обсуждать высокие лорды. Один из них, разодетый в горностай и драгоценные камни, в королевских цветах севера, старше меня, но которого все еще можно назвать молодым, говорит, лукаво поглядывая на меня: — Петтир, я завидую твоему таланту. Сменяется власть, а ты остался в статусе супруга… только вот теперь не королевы, а темного правителя. Хотя нет… немного ты потерял, не супруга, это место занято десницей, а ты теперь любовник? Вокруг него давятся смешками, бросают злые, надменные взгляды. Стараюсь “вспомнить” кто это такой умный. Впервые осознанно обращаюсь к памяти нового тела. Лорд Тома́ — бывший фаворит Регины. После него и появился “я”... а ведь он же и не появлялся при дворе. “Видел” его только на свадьбе, где он тоже зубоскалил, поэтому тело его и запомнило… — А ты как всегда остаешься незамеченным, — смотрю на него открыто, с вызовом, давай, при Вороне рыпнись на меня, — ты хотел на мое место? Я могу тебе помочь. Думаю, Темный господин одарит и тебя своей милостью. Тишина вязкой и тревожной массой зависает над нашим концом стола. Тома́ прижимает подбородок к богатой вышивке на груди кафтана, раздувает ноздри, как бык, скалится и подается вперед. Я добавляю масла в огонь, только понижаю голос, чтобы меня слышали только здесь, а не слева, на тронном пьедестале. Хочу, чтобы бросился. Хочу, чтобы Ворон его растоптал. Ведь совершенно ясно, что калечить и бить меня можно только ему, да иногда и Лайошу. — Хотя, он, как и Регина, отвергнет тебя. У каждого свой талант, — и улыбаюсь. Он дергает рукой под столом. Не сразу понимаю, что это за движение. Мелькает сталь. Кинжал. — Что у вас там за веселье? Поделитесь, может, и мне забава будет, — раздается голос Ворона. Интересно, он только заметил или весь диалог слышал? Я вот, да и все на этом конце стола, слышали его: “Отдавать я его никому не стану. Мой. Тебе придется принять его. Пока как младшего, а спустя годы и как равного себе”... возможно, это обо мне, а возможно и нет. Лордам это проверять уж точно не захочется. Тома́ молчит и даже посерел лицом. Очнулся, понял, где ты. Остальные съеживаются. Интересно, как при таком отчаянно-храбром народе, такие трусы у власти? Сверкну, на потеху темного господина: — Мы обсуждаем превратности милости правителей, — отвечаю громко и поворачиваюсь к трону. Ворона сейчас можно назвать красивым. Его плащ, вся его одежда от непривычного в этих землях приталенного сюртука до высоких сапог с с острыми загнутыми носами — сама тьма. Я такого глубокого черного цвета не видел никогда. В нем тонут отблески даже магических светильников. А вот волосы на фоне настолько совершенной тьмы светят белым, как снег. Черты лица тонкие, злые, но эта та самая страшная красота, которая завораживает и пугает. И глаза. Никогда к ним не привыкну. Белесые, залитые густым туманом. Венец на голове с острыми высокими шипами только усиливает впечатление. Древний злой бог. Кощей. — Так, может, ты хочешь получить от меня еще одну милость? — улыбается, смотрит так, что комок в горле застревает. Обжигает страхом, что он меня прямо здесь… Молчу. Видимо мой самодовольный и уверенный вид спровоцировал его. Понимаю по затянувшейся паузе, что отвечать придется, а то нарвусь еще больше. — Я не смею мечтать о большем того, что уже есть, — хоть не мямлю. А что мне терять? Все и так все знают… Смеется. Бросает взгляд десницы. Лайош скупо улыбается. Держит маску. Только его синие глаза жгут меня и жгут. — Я милостив к своим подданным. А ты единственный здесь, кто еще не принес мне клятву верности. И жив при этом, — растягивает лениво, добавляет последнее предложение на валлийском южном языке. На родном языке моего тела. В смысле кроется угроза, но мягкое, солнечное наречие звучит как что-то ласковое, интимное. Сууука. Украдкой оглядываю зал, понял ли кто. Есть такие. Они и шепчут соседям перевод. Ворон продолжает на валлийском: — На колени, упрямец мой. Я жду от тебя слова клятвы. Единственного из всех приглашаю, а не заставляю склониться магией и мечом. Приглашает он… Какая честь. Попробуй я сейчас дернуться, и не видать мне сестры, и дыба примет в свои крепкие объятия. Поднимаюсь. Иду, заставляя ладони не искать карманы, не сутулиться, держать подбородок ровно и высоко. Тело подсказывает мне, что нужно встать на одно колено. Вроде… память путает, постоянно подкидывая образы: кто-то вообще распластался на полу, кто-то полностью встает на колени… Нелегкая задача, если у тебя больная щиколотка. Занятная история: после сегодняшних зелий Лайоша у меня зажило все, кроме нее. Все-таки опускаюсь на одно колено, практически балансирую, перенося весь вес на руки и трость. — Я клянусь тебе, Ворон, — что заберу свое, — в верности и преданности, — Северу, — стоять на защите, — людей, которые скандировали мне "Петтир — наш король", — беречь и почитать, — сестру Майю, здесь Сансу, — до последнего вздоха, до последней капли крови. Белое сияние окутывает меня теплом. Его прорезают язычки пламени, что поднимаются от моего тела. И так хорошо, спокойно. Кто-то там, кто-то, вытащивший меня и сестру, услышал и принял клятву. Не просто знаю, уверен. Мой огонь поднимается выше, уже горит настоящим костром, рисуя на лицах знати причудливые маски, только не достает до Темного правителя и десницы. Оно пропадает так же резко, как и вспыхнуло. Вот только мой красивый кафтан, брюки, плащ, даже сапоги и нижняя рубаха сгорели. Замираю, потому что плохо понимаю, что мне делать. Не бежать же, стыдливо прикрывая причинные места. Ворон поднимается с места, сдергивает с себя свой черный, сотканный из самой тьмы плащ. В несколько твердых шагов оказывается рядом со мной и покрывает им мои плечи. Когтями цепляет подбородок, заставляя смотреть на себя. — Принимаю твою клятву, Петтир. На бесконечно долгое мгновение мне кажется, что он сейчас склонится и поцелует. Прямо здесь и перед всеми. И тогда мне не отмыться будет от этого поцелуя, и моя ночь точно никогда не закончится. И сам себе не могу объяснить, почему так думаю. Все замерли и смотрят только на нас. А Кощей тянет, поднимая на ноги, ведет наверх к трону, туда, где весь вечер сидел только в компании Лайоша. И что-то мне шепчет, что нельзя сидеть с ними. Что нужно уйти. Предлог у меня есть прекрасный. — Темный господин, — обращаюсь на валлийском, слегка только запинаюсь из-за собственного удивления, что могу говорить еще на одном языке, — отпустите меня. Мне слишком холодно. Лайош, скривившись в улыбке, тянет руку к плащу, собирает в пригоршню плащ и, облизываясь, выговаривает: — Отдай повелителю и можешь… — Иди, Петтир, в мои покои и там жди нас, — рука Ворона ложится на плечо десницы и чуть сжимает, тот моментально отпускает плащ. И я иду. Босиком. Через весь зал. Под пристальными и враждебными взглядами. Иду, чувствуя, как леденеют босые ноги от камня и как горят щеки. Мне не страшно. Мне не стыдно. Я кремень. Но хочется бежать. Заставляю отсчитывать каждый шаг, чтобы не сбиться на трусливое и торопливое движение. Слуги молча распахивают передо мной двери. Там, в ярко освещенных коридорах, продолжаю свои путь мимо стражи, слуг, гостей, которые недостаточно родовиты и богаты для тронного зала. И все. Все! Смотрят на меня. Алька находит меня быстро. И это как глоток воздуха. Она кланяется мне, чуть ли не в ноги кидается и семенит сзади. Чуть легче. В комнатах Ворона помогает одеться. Гоню ее прочь, к Сансе. Мне так спокойнее…~oOo~
— Вы меня удостаиваете такой чести, — ехидно протянул Лайош, небрежно отталкивая от себя руки Ворона. Темный узкий переход из тронного зала в закрытую часть замка располагал к фривольности. Ворон продолжал его цеплять, но десница сбрасывал с себя ладони, уворачивался от поцелуев, пока, наконец, Ворон силой не прижал его с стене, вырывая ласку, оставляя после когтей тонкие порезы и слизывая капельки крови. — Строптивец, — прошептал довольно, — я хочу сегодня смотреть на вас обоих. Тебе понравится мальчик. Будь с ним осторожен. Хочу, чтобы он скулил под тобой от наслаждения. Лайош дернулся, но Ворон его не пустил: — Ты же знаешь, больше всего я ценю послушание. Проси сейчас, что хочешь. И десница попросил: — Позволь мне тогда в следующий раз поиграть с ним, так, как я хочу. — Договорились. Этот поцелуй Лайош отдал Ворону с удовольствием. Петтир почти испуганно повернулся к вошедшим и десница понял, что, может быть, не так уж все и плохо. Темные глаза мальчишки настороженно блестели. О, как же тебе повезло, малыш, что темный господин сегодня в благостном настроении. Очень повезло… — Лайош, угощайся, — повел рукой в сторону Петтира Ворон, сам с удобством устраиваясь в изголовье широкой постели. Десница дернул на себя Петтира. Тот вскинулся, попытался оттолкнуть от себя. Лайош намеренно резко взметнул руку к его лицу, он сжался, ожидая уже привычных пощечин. А вместо этого пальцы схватили челюсть, заставляя подставить губы для поцелуя. Мальчишка обмер в руках, даже вздохнуть не решался, пока язык проникал в его рот. Лайошу нравилось чувствовать его страх. Ему хотелось сделать больно: ударить или прикусить губу не просто до крови, а насквозь, оставить после себя на его лице черно-фиолетовые следы. Позволит ли это сделать Ворон в следующий раз? Решил, что темный господин должен остаться доволен, чтобы Лайош мог воплотить свои фантазии в жизнь при удобном случае. Оттого прижал к себе твердое, будто скованное судорогой тело, проскальзывая вниз по спине обманчиво ласково. Целовал мягко, выпустив из железного хвата подбородок. Подталкивая к постели. Мальчишка превратился в бревнышко. Перепуганное, неспособное на малейшее движение. И Лайош подхватил его на руки, сделал всего пару шагов, разглядывая круглые, ошалелые глаза и влажные, яркие губы. Хорош, конечно, паршивец. Сбросил на постель, сам остался стоять. Демонстративно, расстегнул перевязь с ножнами и набедренным кошелем с поясницы, сбросив ее на пол, освободился от тугого сюртука, оставаясь в нижней сорочке и брюках, которые перестали скрывать его возбуждение. — Мог бы и не одеваться, Петтир, — раздался тихий, чуть насмешливый голос Ворона, — только отвлекает. Запомни, в моих покоях тебе одежда никогда не понадобится. Петтир рвано оглянулся, также дерганно вновь повернулся к Лайошу, потянулся нетвердой рукой к вороту кафтана. Бестолково завозился с пуговицами. Деснице становилось скучно. Он направил свою магию на паршивца, заставляя его одежду расползтись по швам. Тот прижал руки к груди, съежился. Даже немного отпрянул, но, видимо, поняв, что сзади Ворон, замер в растерянности. Взгляд заметался в поисках возможностей к побегу. Соблазн оказался слишком велик, и Лайош дернул его за больную щиколотку к себе, чем вырвал крик боли. Навалился, вклиниваясь коленом между ног, думая, как хорошо было бы сейчас переместить колено чуть выше, надавить всем весом так, чтобы этот поганец забился под ним в мучительной судороге разрывающей боли. Вместо этого вновь поймал в поцелуй. Обманчиво-ласковый и сладкий. Заставляя расслабится, поддаться. И Петтир поддавался, его дыхание потяжелело, в Лайоша стал упираться твердый член. Гаденышу нравилось. Оттолкнулся от тела под собой, выпрямляясь и балансируя коленями на краю постели. Оглядел, раздумывая, что может сейчас понравится темному господину. Ворон словно угадал мысли: — Дай его мне, — приглашающе раскидывая руки, улыбаясь. Ради этой улыбки Лайош бы вырвал себе сердце и подал его с поклоном своем темному повелителю. Легко, как пушинку, подхватил под грудь Петтира и, одним широким движением протащив его по простыне, уложил в руки Ворона. Черные когти тут же оставили на смуглой груди несколько порезов, взметнулись вверх, обхватывая шею, заставляя выгнуться, подставить губы. Ворон целовал мальчишку неторопливо, так, как пил бы молодое вино. Десница внезапно понял, что десятки лет назад видел нечто подобное в отражении зеркала. Давно забытый отчий замок, и он, такой же перепуганный и юный, как и этот Принц-консорт, отдавался Ворону первый раз. Стоя у огромного зеркала, проскальзывая дрожащими пальцами и не в силах отвести взгляда от того, что оно показывало. Те же черные когти на подрагивающем теле… Бросился к ним как в омут. Уже забыв свое недовольство. Стремясь обладать телом перед собой. Заставил широко раздвинуть бедра, скользнул сразу двумя пальцам изнутри. Петтир дернулся, пытаясь вырваться из когтей и поцелуев Ворона, но не смог. А когда Лайош нашел пальцами нужное место внутри, выгнулся, застонав уже от удовольствия, а не от боли. Терпения на тщательную подготовку не хватило. Уже спустя пару минут он двигался медленно, тщательно выбирая угол, вцепившись в по-девичьи тонкие щиколотки и удерживая их на весу. У Петтира алым горели щеки, между раскрытых губ мелькал язык Ворона, а глаза были крепко зажмурены. От каждого толчка он вздрагивал и тихо, будто нерешительно постанывал. И Лайош чувствовал, что ему нравится. Нравится неторопливо брать податливое, послушное тело, нравится смотреть на то, как Ворон ласкает Петтира, целует его. Ворон откинулся назад, на подушки, вцепился пальцами в волосы Петтира, заставляя сильнее выгнуться, так, чтобы он мог видеть его лицо, и прошептал, ухмыляясь: — Нравятся тебе мои поцелуи, мальчик? Лайош, прикусив губу, ускорил темп, специально вырывая из Петтира протяжные стоны вместо ответа. Ворон дернул того за волосы: — Отвечай мне! — Нравятся, — выдохнул еле слышно, и тут же выгнулся, забился, забрызгивая живот и руку Лайоша, которой тот двигал в такт каждому своему движению по члену Петтира. — Твоя очередь сделать так, чтобы и мне понравились твои поцелуи. Мальчишка явно ничего не понял, а вот Лайош отреагировал молниеносно. Выскользнул из тела, заставил перевернуться на живот. Темноволосая голова оказалась как раз между ног Ворона. — Растегивай, — выдохнул на ухо, вновь проникая и замирая. Петтир послушно завозился пальцами в завязках. Ворону пришлось ему помочь. Лайош видел, как красная краска разливается от ушей, горит ярко даже под темными волосами, опускается на плечи. Приподнялся и рукой надавил на затылок, заставляя Петтира взять в рот полностью, при этом резко вгоняя собственный член ему в зад. Мальчишка подавился, забился под ним, и это оказалось последней каплей. Десница придавил и собственным весом и собственной магией, совершая еще несколько фрикций и отдаваясь подкатившему оргазму. Его захватили знакомые, твердые губы в поцелуй. Ворон слизывал наслаждение с его языка, выпивал и забирал себе. Пока Ворон жестко и безжалостно учил Петтира брать и заглатывать полностью, Лайош поднялся, сбросил с себя остатки одежды и прошел к столу. Жадно пил вино и смотрел на гибкую, смуглую спину, выгибающуюся в попытке отстраниться, вырваться из захвата черных когтей. Любовался Вороном, который увлеченно мучал мальчишку, иногда на короткое мгновение запрокидывая голову, блаженно улыбаясь. Эта ночь будет долгой и сладкой. Хоть на что-то сгодится Принц-консорт…